Ищущий пути да обрящет

Эйзендорф был таким же, каким Густав запомнил. Пройдет десяток, сотня лет — на том же месте будут стоять мельница и дом старосты, там же останется церковь. И яблоневый сад. Густаву было тридцать четыре; стояло теплое лето, второе на посту епископа. Он объезжал приходы, разговаривал со священниками и мирянами. Пытался понять, чем способен помочь. Ночью церковный сад похож на обитель тишины. Яблони давно отцвели и только-только вырастили первые плоды. Николас не изменился, как и Эйзендорф. Он умер в моровый год, когда за голодом пришла болезнь. Густав похоронил его, а затем каждую ночь находил в саду. Николас не ушел, несмотря на обряды и молитвы. Он оставался сторожить яблони: от мышей и воров. Когда Николас умирал, он так и сказал: «Присмотри за садом». Густав знал, что покинет Эйзендорф, и поэтому не смог пообещать. «Лучше выздоравливай и присмотри сам». — Они стали выше, — вместо приветствия сказал Густав. Николас, сидевший на пеньке в саду, обернулся с радостной улыбкой. — А то! — Как тебе новый иерей? Николас фыркнул. Заправил за ухо русую прядь волос и отвернулся. — Брюзга. — Хуже, чем я? — Любой хуже, чем ты! Будто и не было этих лет. Мертвые оставались мертвыми — с теми же нравом и болью, с которыми уходили. И только живые менялись. Густав менялся. — Я бы так не сказал. Густав опустился на землю рядом с пеньком. Николас взглянул на него сверху вниз и легонько толкнул в плечо: — Да я тебя и не спрашивал! Густав улыбнулся. — Я хочу, чтобы ты ушел. Николас умолк. Сгорбился, сложил руки между колен. — А я не хочу. — Почему ты сторожишь сад? — Потому что ты сказал мне его посадить, — обиженно ответил Николас. — Я такого не помню. — Ты сказал, что любишь яблоки. Густаву было двадцать, Николасу — девятнадцать. Они оба не знали путей и стремились найти их в заботах и труде. Возделывающий сад взращивает благодетель. — Люблю, — согласился Густав. — А еще хочу тебе мира. Николас печально улыбнулся. Почесал нос, покрытый веснушками. — Некоторые мертвые не уходят, Густав. — Я не хотел бы, чтобы ты страдал здесь, на земле. — Я и не страдаю. Мне спокойно. Через многие годы я и сам прорасту яблоней и буду радовать прихожан. Господь знает и оберегает меня от горя и боли; и когда я забуду о них навсегда, я стану заботиться о других, как сейчас слежу за нашим садом. Дам тень в жару и плоды голодающему. Порадую глаз и утешу сердце. Может быть, этот путь тоже праведный.