***
Единственным тихим местом во всём особняке Faciem была оранжерея, за которой присматривал Тсунаёши. Раньше это место обожала госпожа Бланк — мать Розамунд, — для которой оранжерею и построили, только она умерла слишком рано, у самой Розы воспоминаний о ней вообще не осталось. Но ни дон Сандро, ни Розамунд не могли оставаться подолгу в оранжерее, поэтому она вся заросла. И Тсуна, которому для овладением пламенем дождя нужно было тихое и спокойное место, стал весьма часто пропадать там, среди деревьев и ярких цветов с нежным запахом. Он купил туда столик, скамейку, обновил стёкла на крыше и стенах, закупил новые деревья и, занимаясь садоводством, медитировал, постигая сущность своего пламени. Поэтому при любой удобной возможности, он сбегал в оранжерею, где никто его не трогал, даже Розамунд. Так что привести туда Джессо было и логично, и страшно, потому что оранжерея — его личное место, почти такое же сокровенное, как дневник или комната. Но идеальнее места для разговора с Бьякураном нельзя было найти во всём особняке Faciem. — Хм? Интересное место, синьор-имя-которого-мне-до-сих-пор-никто-не-сказал, — улыбнулся Бьякуран. Тсуна только фыркнул и, повернув ключ, отворил дверь оранжереи, пропуская альбиноса вперёд. Здание представляло собой стеклянную полусферу, расположенную недалеко от искусственного озера. Здесь росли фруктовые деревья, цветы, ягодные кусты и самая обычная трава. За оранжереей Тсуна следил лично, не позволяя никому ничего сюда покупать или приносить, даже заходить сюда могли только хранители и босс, но никто из них подобной возможностью не пользовался, кроме Шена, которому, как туману, очень нравилась спокойная обстановка внутри. Особенно ему нравилось тут спать, поэтому с лёгкой подачи Тсунаёши, Шен повесил себе гамак в углу. — Здесь довольно мило, — начал разговор Джессо, когда Савада поставил перед ним чашку с ароматным фиалковым чаем. Сам Тсуна этот сорт терпеть не мог, но из-за цвета иногда пил, предаваясь самым смелым мечтам, а после отгоняя их, как самую большую глупость. Тсуна промолчал, не зная, с чего начать разговор. Конечно, всё необходимое (ручка и блокнот) у него было с собой, как и письмо, в котором он весьма доходчиво объяснил мысль того, почему Бьякурану стоит оставить все попытки привлечь внимание дождя Faciem и вернуться к своей семье, которая наверняка уже думает, что «Грань» держит Джессо в заложниках… Но смотря на то, с каким действительно довольным лицом Бьякуран пьёт чай, Тсуна начинал колебаться. Может оставить всё как есть? — Знаешь, Тсунаёши… — Савада подавился чаем и беззвучно закашлялся, шумно вдыхая и выдыхая, прожигая Джессо взглядом медово-карих глаз. Сам Бьякуран если уж и испытывал хоть какое-то чувство вины, за то что так неожиданно раскрыл личность собеседника, то никаким образом это не показывал. А вот Тсуна маску снимать не спешил, ожидая, что дальше, после небольшой паузы, скажет Джессо, которому реакция Савады определённо понравилась: — ты такой милый, когда злишься. Просто прелесть. Поэтому, раз уж я раскусил тебя, может снимешь масочку и откроешь личико? Обещаю, что буду любить тебя даже с фаршем вместо лица. Тсуна с минуту смотрел на довольно серьёзного Бьякурана, в фиалковых глазах которого не было ни тени насмешки, а после неуверенно потянулся к завязкам маски, дрожа от волнения. Интуиция где-то на задворках сознания радостно пищала, говоря, что это правильный выбор. У Бьякурана вырвался облегчённый вздох, которому он, кажется, даже сам удивился. — Я не понял, ты сейчас вздохнул, потому что рад, что я не калеченный или потому что рад, что не ошибся? — язвительно отозвался Тсунаёши, прищурив глаза, но ответа он не дождался, потому что Бьякуран, которому было совсем не свойственно проявлять хоть какие-то чувства, резко встал со своего места и, подойдя вплотную к Саваде, крепко обнял его, утыкаясь носом в шею. Сам Тсуна даже дернуться не успел, совершенно перестав мыслить в данный отрезок времени, не зная, что ему делать: оттолкнуть Бьякурана или… — Всё сразу, — прошептал Джессо на ухо Тсунаёши, вгоняя того в краску, заставляя табун приятных мурашек пробежать по спине. — Как давно ты понял, что я — Тсунаёши? — вернув себе самообладание, спросил дрожащим голосом шатен, говоря совсем неохотно. Уж слишком был хорош момент, чтобы прерывать его болтовнёй, но любопытство было сильнее него. — Когда ты сидел в кафе. У тебя есть забавная привычка прикусывать губу, когда ты думаешь. Ну и немного путешествий по другим вселенным со схожим сценарием. — Ты чёртов читер, ты в курсе? — улыбнувшись, пролепетал Савада, почему-то не чувствуя раздражения от происходящей ситуации, как и от того, что всё-таки проиграл. Хотя, сложись всё иначе, он просто убил бы Джессо. Не без сожалений, но семья превыше чувств. Руки Тсуны будто жили собственной жизнью, обняв, против внутренних криков разума, Бьякурана в ответ, нежно погладив по спине, словно успокаивая. На памяти обоих это был самый неловкий момент в их жизни. Тсунаёши было не так стыдно даже когда он разыгрывал влюблённость в Киоко, которая, как оказалось и была той самой договорной невестой, переехавшей в Намимори только ради Тсуны, как и её брат. Как, в принципе, и все остальные хранители, кроме Хибари — он с самого начала жил в Намимори. Эти гады ещё тогда, три года назад, знали, что Тсуна подставной босс. Знали, что ему ничего не светит, как и Занзасу, которого Кьюдайме воспитывал в качестве верного пса Вонголы, её неутомимого защитника. И всё ради внука. Какая любовь!.. Тьфу! Аж тошно. А Тсуна? Кому-то вообще было дело до его чувств? Хоть раз кто-нибудь из лже-хранителей задумался над тем, что испытывает человек, оказавшийся на месте Тсуны? Конечно, нет. Всем плевать. И ему теперь тоже — плевать. В конце концов, через пару лет, он бы ушёл сам, найдя себе замену, предав всех остальных, ведь его заданием изначально было узнать для босса: есть ли смысл давать Вонголе оставаться во главе мафиозного мира или великодушно позволить им сгинуть, но... Ему было всё равно до чёртиков грустно и обидно. За жизнь он повидал множество тварей, которых назвать «людьми» язык не поворачивался. Вот только никогда не думал, что предадут его самого. Ай-я-яй, как неприятно, когда против тебя играют той же монетой, да? Внезапные мысли о предателях-хранителях омрачили Тсуну, и настроение полетело вниз. Бьякуран, почувствовавший, что слишком уже сильно Савада вцепился в его кофту, не зная, о чём думает юноша, просто решился на небольшую нежность и чмокнул в скулу, сказав: — Пока ты со мной — думай только обо мне. Потому что я никуда от тебя не уйду. Сам Бьякуран вряд ли бы сказал наверняка, когда его стал интересовать Тсунаёши. Сперва он был просто занятным пареньком, на дне глаз которого плясали чёртики. И он понял, что Савада далеко не тот, за кого пытается себя выдавать. Джессо стал наблюдать за ним, изучать, постепенно понимая, что его интерес к Тсунаёши ненормален, но ничего с собой он поделать уже не мог, полностью отдавшись загадке по имени "Савада Тсунаёши". Но Бьякуран наивно полагал, что это наивное увлечение. Вот только стоило Тсуне пропасть почти на год, он осознал, насколько был не прав в отношении собственных чувств. Стал искать по различным вселенным, выискивал схожие сюжеты развития реальности. И в конце-концов нашёл, поняв, куда упорхнула от него загадка всей его жизни... Шо-тян назвал это болезненной любовью, почти нездоровой. Бьякуран отмахнулся от него, но мысленно всё же согласился. И доселе незнакомое ему чувство будто изменило мир в его глазах. Да, он его любит. Затянувшееся молчание, попытка поговорить, а после снова неловкая пауза, и только в самом конце заливистый и мягкий смех Тсунаёши, искренне улыбающегося, смотрящего на Бьякурана почти сверкающими от внутреннего света карими глазами, в которых полыхали янтарные, вперемешку с бело-голубыми, искры и слёзы, так и катившимися по алеющим щекам. — Ты жуткий собственник. Тогда я могу расценивать это как признание в любви? — Определённо.***
Об отношениях Тсунаёши и Бьякурана знали только они сами и Розамунд. В самом начале Тсунаёши ещё немного сомневался, особенно после того, как рассказал Бьякурану историю своих родителей. Но Джессо поклялся ему на пламени, что никуда и никогда не уйдёт и ни за что не заставит Тсуну выбирать между ним и семьёй. И только тогда Савада отдался своим чувствам полностью и без остатка, ни над чем более не раздумывая… Личность самого Савады через четыре года Бланк всё же раскрыла для Арии и Юни, заставив их обеих плакать от радости и облегчения, а так же самой Розе пришлось долго выслушивать расспросы о том, каким образом Тсуна вообще оказался в Faciem, как стал её хранителем, как смог сбежать от Вонголы и так далее, и тому подобное. Союз Джиглио Неро — Джессо — Faciem цвёл и пах, от чего у глав семей появилось чуть больше свободного времени. В конце концов, владея информацией, ты владеешь миром. Это и произошло. Теперь любое действие, любую войну меж семьями аналитики союза могли предугадать с точностью до недели. Любая мафиозная группировка читалась как открытая книга. Для троих семей настал мир и покой, но лишь на территориях, подконтрольных им. На деле же мафия была на грани полномасштабной войны. Кто-то умудрялся терроризировать всю итальянскую мафию разом, при этом не имея постоянного штаба и умело скрываясь от Faciem — впрочем через пару месяцев их всё равно вычислили. «Безликие», как они назвали себя, хотели устроить настоящий переворот, свергнув Вонголу. И медленно, но верно, им удавалось расстраивать дела «ракушек» и бывших союзных семей, играя при всём при этом на нервах триаде и якудза. Распущенный три года назад альянс пытался собраться вновь, но Дэчимо вёл себя как откровенный мудак, ставя невозможные условия, ещё и ссоря лишний раз союзников, отчего многие семьи были на грани уничтожения. Не то чтобы Faciem было плевать, но сильнее чувства долга было желание посмотреть, к чему в итоге придёт Вонгола. Сможет ли она объединиться и противостоять весьма лукавому врагу, или падёт, канув в Лету. Ведь их, Faciem, по логике вещей эти детские игры не касались. Какая им разница, кто будет во главе мафии, если они всё равно будут их незаметно контролировать? И уберут, если вдруг сделают что-то не то… Членов семьи «Безликих» они знали в лицо, как бы иронично это не звучало. Следили за их передвижениями и спускали им всё с рук, рассуждая: помочь «ракушкам» или не помочь? Ведь, с одной стороны, Вонгола была древней семьёй, с богатой историей, открытые для Faciem как книга на итальянском с четырнадцатым размером кегля. А с другой стороны Вонгола осточертела до коликов в животе, больше напоминая сухой жёлтый лист, который дерево так и не смогло скинуть… В итоге выбор был сделан: Вонгола недостойна спасения. Таков был вердикт Розамунд, основанный на отчётах Тсунаёши и его наблюдениях.***
— Босс, тут письма на ваше имя, — сказал Тсуна, зайдя без стука в кабинет Розамунд. Та отвлеклась от ноутбука, куда заносила информацию о последнем инциденте, в котором участвовали «Безликие», и, сняв очки, спросила: — Что-то важное? — Гхм, парочка от Джессо, одно от Джиглио Неро и одно от… Вонголы? — Тсунаёши удивился слову, сорвавшемуся с его губ, внимательно осмотрев герб, которым был запечатан конверт. Но ошибки быть не могло — это символика Вонголы. Неужели они, сдавшись под натиском «Безликих», всё-таки вспомнили о Faciem? Даже интересно: как? Разве он самолично не уничтожал записи в архивах Вонголы?! — Кажется, я плохо выполнил свою работу. Приношу свои извинения, босс. — Давай сюда, — устало сказала Розамунд, легонько помассировав глаза, протянув руку, даже не собираясь ругать хранителя за то, что он, возможно, упустил одну-единственную бумажку, где упоминалось о давнишнем союзе между Faciem и Вонголой, потому что знала наверняка: легенда о них передавалась из уст в уста, от одного босса, к другому. Джотто всё же не был дураком, и никогда бы не упустил возможность рассказать последующим главам Вонголы о том, какая семья на самом деле правит миром. Ведь в сущности, сохранять информацию о семье, стоящей выше всех, на клочках бумаги было максимально глупым решение. Нужно было ещё несколько способов для подстраховки и один из них: устные сказания. Зря он что ли сам был племянником по материнской линии семнадцатого дона Faciem? Впрочем, чтобы найти человека, который отправит письмо непосредственно в особняк Faciem (это была тайна за семью печатями, и даже служанки, если увольнялись, лишались памяти о времени работы на «Грань»), нужно было приложить немало усилий. Удивительно, что «ракушкам» это удалось. Тсуна вложил Розамунд письмо в руку и почтительно сделал шаг назад. Бланк вскрыла печать и достала два гербовых листа, с пламенным знаком. Вчитываясь в ровные строчки готических букв — характерная черта почерка Ноно Вонголы — с ленцой, она знала наперёд, что от неё хотят и что предложат. На дела королевской семьи Розамунд было абсолютно фиолетово, но несколько дней тому назад Джиглио Неро и Джессо ездили к Вонголе, моливших о помощи. А в рамках союза без согласия Розамунд ни Ария, ни Бьякуран помогать не могли. Отсюда, скрепя сердце, Ноно пришлось писать письмо с просьбой встретиться и поговорить самой Бланк. Тсунаёши наблюдал за тем, как босс молча отложила письмо, взяла ручку и, не проронив ни звука, стала писать ответ, попутно смотря отчёты о действиях «Безликих», явно рассуждая: дать добро на встречу или не дать?.. В итоге, спустя какое-то время, Розамунд, сложила листок, поставила печать собственного пламени и, запечатав конверт, отдала его Тсуне, махнув тому рукой, чтобы он отнёс письмо куда следует и больше не приставал к ней с этой темой. — Полагаю, наш ответ «нет»? — решил всё же уточнить Тсуна, прежде чем выйти из кабинета. — Если они не дураки, то контратакуют «Безликих» и выберутся из задницы, в которой застряли, — быстро ответила Роза и вернулась к отчётам. Савада бросил короткое «Тогда я пойду» и, поклонившись, вышел из кабинета, но, отойдя чуть подальше, уже пошёл в припрыжку, поскольку желания помогать Вонголе у него не было никакого. Поэтому, злорадно улыбнувшись, он надел маску, подхватил под руку Шена и, коротко изложив суть дела, покинул особняк.