Кто подставил Григора Клигана?

      — Итак, Рамси. Расскажи мне, что ты почувствовал в тот момент, когда поднял железный прут.       Рамси вздохнул. Ну сколько можно? Этот долбаный психолог реально думал, что запутает его? Твою мать, у Сиворта в мозгах овёс, видимо, разжижался уже долгое время и забродил. Усилием воли Рамси подавил в себе раздражение и изобразил бледную тень улыбки на круглом лице.       — Я почувствовал злость, — терпеливо сказал он.       Не говорить же правду. Какой простой вопрос, а ответ слишком сложный. И совсем не годится для официального варианта.       Ты мелкий засранец, Джон Гловер. Какая же жалость, что ты не ослеп! Рамси сумел изобразить радость, услышав радостную весть. Что было, то прошло. А ведь в тот момент он мечтал лишить эту сволочь глаз. О, злость была. Белый кокон, окутавший Рамси своим теплом. Не теплом даже, а обжигающим жаром, опалившим его бледную северную кожу, вызвавшим кровотечение из носа. Но сначала было…       — Эй, бастард. Я к тебе обращаюсь, да. Слушай, так и не понял… У тебя фамилия твоей матери, или наугад в справочнике телефонном ткнули?       Рамси медленно остановился, развернулся. Джон Гловер. Какой же ты маленький несносный засранец! Румяная физиономия, губы, испачканные шоколадом. Пальцы Рамси медленно потёрлись друг о друга. На лице сложилась улыбка. Если не знать Сноу, очень обаятельная и доброжелательная улыбка. Он бы хотел стереть с этого рта коричневые пятна. Похоже на дерьмо.       — У тебя грязь на лице, — дружелюбно сообщил Рамси. — Это ты батончиками обжирался или говно слизывал с задницы своих дружков? Слушай, забыл спросить… Ну и каково дерьмо на вкус?       Оскорбление взрослое, рассчитанное на парней лет пятнадцати. А им по десять. Они тут все недомерки. Но Рамси в полной мере понимал, ЧТО только что сказал. Он ведь лазал в интернете, изучал все эти взрослые вопросы… То, что вызывало у сверстников затаённое любопытство, смешанное с омерзением, пробуждало у Рамси неразбавленный интерес. Он ведь развивался быстрее своих сверстников. Как и все бастарды.       — Что ты сказал? — глаза Гловера изумлённо расширились.       К нему подтянулись дружки. Рамси продолжал дружелюбно улыбаться, хотя просчитывал варианты. Эта его импульсивность! Сказал то, что захотелось. Проверил реакцию, что называется. Только сейчас их стало многовато. Соперников. А он никогда не был отменным драчуном. Предпочитал умные книжки спорту. Мать его дразнила толстячком, конечно. Выгоняла на утренние пробежки. Плевать ей было на то, что десятилетние дети в пять утра не должны выходить на улицу. А вдруг его бы похитил педофил? Но видимо, по мнению матушки, такого слова, как педофил, в лексиконе Рамси и существовать не должно было. Поэтому проблема была исчерпана. Целых две недели она выгоняла родного сына из дома, как последнюю собаку! Рамси стонал, дрожал и брёл по тёмной улице между фонарями, шатаясь, словно пьяный. Ожидал, когда мимо проедет патруль и его заберут в участок, а там выяснится, что он жертва домашнего насилия, и его отправят… Ага, к папаше. Хуй там. Дураком Рамси никогда не был. Наивным тоже. Папа-мэр от него отлично избавился. Заебись. Его ждала замечательная жизнь. Кушай, не обляпайся, сынок. Дарю что могу от своих щедрот.       — Что слышал, — улыбка внезапно исчезла, и тусклые глаза Рамси приобрели стальной блеск. — Джон Гловер — говноед. Фекалии вытри. Могу платок презентовать.       Мысли об отце всегда выводили его из себя.       Импульсивность. В этом была его проблема.       Поэтому, когда с диким криком Гловер бросился в атаку, а за ним последовали его дружки, Рамси сделал единственно верный выбор. Он развернулся и побежал. Да похуй, что его будут считать трусом или кем ещё. Если он сейчас храбро останется и ему всю морду разворотят… И так не красавец, а иллюзий, что подрастёт и станет лебедем, вообще не было. Сломают, чего доброго, нос и будет ходить с кренделем на бок. Правда, во время оздоровительной пробежки по школьному двору Рамси пришёл к мысли, что матушка-то была права. Нужно было бегать по утрам. Дальновидная у него матушка. Он очень быстро вспотел как свинья и запыхался. А потом произошло кое-что вообще не в тему. Рамси споткнулся и закономерно наебнулся. В грязь носом не ткнулся, и на том спасибо.       — Блядь…       Погоня была совсем рядом. Скрыться не удастся. К тому же…       Ну куда же ты бежал, свиная твоя башка?! Рамси хотелось застонать, когда он обнаружил, что сам себя загнал в угол. И ведь задавался вопросом во время просмотра ужастиков, какого хрена жертвы такие тупые?! Молодец, Рамси. Браво. Ты почти упираешься спиной в ограду. Неподалёку какие-то стройматериалы, но весьма сомнительно, что ты, как ниндзя, вскарабкаешься по ним, перемахнешь через забор с острыми железными (ах, мои яйца проколоты) наконечниками и удачно приземлишься на той стороне.       — Ну что, бастард, — Гловер чувствовал себя победителем, медленно приближался. — Повтори, что ты сказал.       Рамси нервно утёр рот рукой. А ведь это должен был сделать этот говнюк. Любитель шоколадных фекалий. Жук навозный. Скунс.       — Или лучше скажи, что ты сам такой. Бастард, который любит есть какашки.       Нестройный детский смех. Это, правда, забавно, или у Рамси вдруг атрофировалось чувство юмора? Он затравленно озирался по сторонам. Как собачья охота… Он чувствовал себя медведем, которого преследует и травит целая свора. Хотя Рамси понимал, что он себе льстит. Ну какой он медведь? На худой конец кабан. И то, кабан опасный, хоть и свинья. А он… Просто пухлый.       Чувство собственной ничтожности защипало в глазах. Не хватало ещё разрыдаться от унижения. Боли Рамси не особо боялся. Скорее боялся, что его сейчас поимеют как портовую девку. Вот значение этого выражения он не совсем понял, но оно казалось вполне подходящим. Рамси скользил взглядом по двору в поисках мимо-крокодила, преподавателя, который решил вдруг погулять на границе территории или, может, захотел покурить тайно, забыв, что он не старшеклассник и можно уже не прятаться с сигаретой. Таких не было. Но… Рамси неожиданно увидел выход.       И кто тут раскладывает вокруг такие полезные вещицы? Плюс десять к его карме!       На лицо Рамси вернулась улыбка. Он поднял с влажной земли железный прут и с удовольствием сделал замах, чтобы послушать как свистит воздух.       — Ты только подойди ко мне, Гловер-говноед, — проговорил он. — Я тебе враз башку проломлю.       Провокация. Ему хотелось, чтобы Джон подошёл. Рамси не злился. Уже нет. Остыл. Злость стекла с него со струйками холодного пота. Рамси стало интересно, каким будет звук от удара. Мягким и хлюпающим? Как если бы ты врезал по арбузу? Полетят ли во все стороны ошмётки мозга? Или дело ограничится кровищей? Хлынет ли она во все стороны, или будет один большой фонтан? А может, просто мелкие брызги. Любопытно, как быстро остывает кровь, касаясь твоих рук. Всё это, и многие другие вопросы…       Нужно только подманить жертву. Спровоцировать.       — Ты не смог подавить эту злость? — в глазах Сиворта Рамси уловил обеспокоенность.       — Нет, — серьёзно ответил Рамси.       Он не соврал. Взрослые не умели внимательно слушать. Они вечно считали себя умнее. У них были свои тайны. Секс, например. И они считали, что дети, у которых этого пока нет, заведомо глупее. Но это было не так. Совсем не так. И доказательством служило то, как легко он обводил взрослых вокруг пальца.       — Он очень долго меня мучил, — губы Рамси скривились в гримасе обиды и разочарования. — И в этот раз… Я не владел собой.       Правда. Он не мог подавить злость, ведь никакой злости не испытывал. Изначально был интерес, который даже перевесил страх. Потому что все выжидательно наблюдали за происходящим. Ради такого случая никто не вмешивался и не помогал Гловеру. Неосмотрительно, неосмотрительно. Ведь никто не ожидал первого удара. Рамси размахнулся, и прут просвистел в воздухе, врезавшись в плечо Гловера, который ахнул и схватился за ушибленное место. Губы его раскрылись (всё ещё перемазанные говном), и с них сорвался тоненький жалкий крик. Девчачий.       — Ты будешь вытирать губы, Гловер-гавноед? — Рамси занёс прут над головой, решив попробовать с другого ракурса.       Удар. В этот раз поперёк щеки. След на белой коже. После четвёртого удара Гловер упал на траву и покатился кульком, пытаясь спрятаться, закрыться. Рамси же попал в этот прекрасный и жаркий кокон, который окутал его сущность, наделив невиданной силой. Психологу Рамси ни за что не признается, но он не прочь почувствовать ЭТО ещё. Потому что в тот момент он стал кем-то иным. Не полноватым бастардом с лицом дворняжки. Но сильным, могущественным, способным напугать до усрачки. Чёрным, мать его, Властелином!       — Научишься ты вытирать свой поганый рот?       Зацикленность. Очевидцы рассказывали директору и классному руководителю, как обезумевший пятиклассник визжал на весь школьный двор, требуя от одноклассника, которого избивал железным прутом, поклясться, что он научится вести себя правильно. Но как ни забавно, одновременно Рамси выдвигал и другое требование. Полностью противоречащее первому. Он требовал, чтобы жертва чётко и ясно сказала: «Я — Гловер-говноед». Если бы Рамси не добился своего, то продолжил бы бить до тех пор, пока не лишил мальчика зрения. Но…       — Я — Гловер-говноед, — прохрипел тот, кого с этого самого дня начнут так называть.       Сначала в форме невинной шутки, потому что трудно не вспомнить тот памятный случай, когда пухлый бастард с портфелем, набитым книжками, взял железный прут и отделал любителя футбола и карате. Обострённая реакция Гловера будет поначалу удивлять окружающих, а потом начнёт и забавлять. Он так смешно начинает кричать всякий раз! И уже трудно обращаться к нему, как к прежнему.       — Эй, Говноед! — будут шутливо обращаться к нему, а он будет орать, исходя слюной, что он не Говноед, он просто Джон.       — Не кричи так, не кричи. Воздух сразу портится, — будут доверительно улыбаться ему.       И он будет ненавидеть того, кто это с ним сделал.       Рамси же, как ни странно, забыл о Гловере в тот самый момент, как отбросил железный прут, выбив из него нужные слова. Нет, ему будут напоминать об этом. Психолог, классный руководитель, мать. Но Рамси будет всё равно. Ведь он добился своего.       Но пока его продолжали мучить и держать в душном кабинете, предлагая газировки (отвратительно тёплой) или сока. А потом он взял свой велосипед и, придерживая его, побрёл домой. Дома его ждал сюрприз. Большой сюрприз. ОГРОМНЫЙ, можно сказать.       Потому что таких здоровенных мужиков Рамси никогда не видал.       — Э…. — протянул он, решив, грешным делом, что ошибся адресом.       Но нет. Мать накрывала на стол, и за столом сидел незнакомец. Рамси затруднялся сказать, какого он роста, но то, что, даже сидя, он возвышался над телевизором головы так на две, говорило само за себя… Под футболкой с какой-то надписью бугрились и выпирали мускулы. Лицо у него было каким-то… простым, словно вырубленным топором. Только глаза выделялись. Не очень большие, но яркие как бриллианты. Стального цвета, внимательные и настороженные. В них поблёскивала разумная жестокость, которую Рамси тут же инстинктивно уловил.       — Здрааавствуйте… — протянул он, стаскивая рюкзак и швыряя его на пол.       — Рамси, сколько раз я тебе говорила, повесь его в прихожей! — накинулась на него мать, бросив быстрый взгляд на незнакомца.       Тот отчего-то улыбнулся.       — Значит, ты — Рамси, — утвердительно сказал он. — Садись за стол.       Что-то происходило необычное.       — Мааам? — вопросительно протянул Рамси, уставившись на мать.       Она кивнула, не настаивая по поводу рюкзака. У Рамси было хорошо развито чувство, когда нужно борзеть, а когда лучше послушать.       Это что, новый хахаль матери?       Любовник?       Хотя с такой зверской мордой ЭТО, скорее, можно назвать ёбарем, а не любовником.       — Это Григор Клиган, дорогой мой. Он теперь будет жить с нами.       И тут челюсть Рамси шумно отпала, проломив стол и пол, обрушившись в преисподнюю, пробив башку самому Люциферу. Да лааааадно..... Он дико изумился. Потому как имя было яркое, характерное и хорошо знакомое. По крайней мере, тому, кто тщательно следит за новостями преступного мира.       — Тот самый? — глаза Рамси округлились, и он уставился на живую легенду.       Кажется, Григор Клиган не слишком оценил бурную реакцию.       И что значит, жить с нами? Он что, типа усыновлён?       Этот и множество других любопытных вопросов.       — Короче, так, пацан. У меня сейчас башка разламывается и мне лень разводить демагогию. Мне поручили жить здесь и следить за твоим воспитанием, — казалось, длинная речь давалась Горе нелегко. — Жить со мной под одной крышей легко и просто. Правила всего два. Во-первых, следовать моим правилам. Во-вторых, не напрягать меня лишний раз всякой хернёй. Не будешь следовать этим двум правилам, будешь получать пизды.       Рамси изумлённо таращился на Гору. Переводил взгляд на мать, которая держалась так, словно всё так и должно быть.       — Какого хуя, ма? Ты что, позволишь ему это? — патетично вопросил он, всплеснув руками. — Какое вы вообще имеете право у меня дома мне угрожать? Вы здесь не распоряжаетесь! — Рамси понесло в духе полицейских сериалов, где к адвокату обращается каждый первый, а в комнате для допросов хлюпает носом каждый второй.       Не то, чтобы Рамси возненавидел Григора Клигана с первого взгляда. Это был крайне любопытный человек. Но… Эта его грёбаная импульсивность! Ему, правда, захотелось узнать. К тому же хотелось посмотреть, что будет, если… Короче, Рамси был отбитым на всю голову фееричным дураком, который мечтал получить ремня.       — А он мне нравится. Смышлённый пацан, — Григор Клиган неожиданно засмеялся и комната наполнилось громом и рёвом медведя в грозу. — По какому праву, говоришь? К мамке… эппилируешь, а, нет, апеллируешь? Дело в том, что твоему отцу не по нраву, если ты вырастешь бесконтрольным отморозком. Поэтому здесь я. Маму свою привлекать не надо. Если она будет вмешиваться в воспитательный процесс, я могу выйти из себя и отпиздить её заодно. Женщин я бить не люблю, поэтому за это ты получишь вдвойне. А может, я из себя выйду и… Хм, извините, как есть, Паола. Лучше не лезьте. А ещё лучше запирайтесь. Я иногда… не владею собой.       — Я это запомню, — серьёзно пообещала она.       Рамси воззрился на мать как на предательницу.       Впервые за долгие годы ему не хотелось жрать.       — Просто пиздец, — только и сказал он, выбираясь из-за стола.       — Рюкзак повесь, — строго приказала мать, но Рамси проигнорировал её, ещё и пнув рюкзак по дороге.       — Вот ведь сучёныш… — пробормотала мать у него за спиной.       — Слушай, Паола, можно же, я по имени буду, да? — в коридоре разносился сочный и громкий голос Григора Клигана. — Нескромный вопрос, а?       Рамси прислушался. Интересно, какие такие вопросы для могут быть для Григора Клигана нескромными.       — Пирожки у тебя больно вкусные. Ещё не осталось на кухне? Если есть… я прямо сейчас буду тебе признателен.       Рамси в отвращение заткнул уши, услышав счастливый щебет матери.       В доме началась эра Григора Клигана.       Пиздец, это просто полный пиздец.