Препарированный мотылек

Человек — странное существо: ему всегда чего-то не хватает, хочется испытать что-то новое, невзирая на усилия или жертвы. Кто-то достигает своих целей, кто-то довольствуется тем, что у него есть, а кто-то умирает от внутренней пустоты. И ладно еще, если бы эта пустота была безвредна, так нет же, она сводит с ума и выжигает нутро ядовитым огнем. Иногда может казаться, что быть бездушным легко и удобно, ведь ничего не может затронуть вас за живое, а значит, и слабостей у вас нет. Но на деле подобное состояние страшнее той же смерти, поскольку в отсутствии любых чувств, вы начинаете сжирать сами себя через саморазрушающие мысли. Том Каулитц придерживался мнения, что если не можешь чувствовать самостоятельно, то впитай эти чувства у кого-то другого или вызови их стрессом. Ведь ничего так не щекочет нервы, как ощущение опасности или осознание того, что тебя в любой момент могут убить. Может быть, именно поэтому он поступил на факультет криминальной журналистики и вот уже лет семь испытывает свою судьбу, бросаясь в самую гущу событий в надежде ощутить хоть что-то. Для него не было разницы между опасностью поймать пулю на очередном тайном расследовании или сходить в клуб вместе со своими друзьями и подцепить там кого-то. Результат все равно был один и тот же — его внутренняя пустота застилала сознание и отключала все чувства. Еще в юности он понял, что отличается от других людей тем, что не способен различать свои ощущения. Сильнее всего это было заметно в старшей школе и на первых курсах института. В то время, как остальные парни вступали в легкие драки или с пеной у рта спорили, чья телка лучше, Том проходил мимо и ощущал скуку, а иногда и вовсе был безразличен к окружающим. Единственное, что трогало его, — это насилие, и чем кровавей ситуация, тем ярче он мог зацепиться за свои ускользающие в небытие эмоции. Но такие случаи были довольно редкими, поэтому большую часть времени он находился в закрытом вакууме своих мыслей, не реагируя на внешний мир. Многие называли его психом, за спиной перемывая кости, а он плевал на это с высокой колокольни и шел на подпольные собачьи бои, откровенно наслаждаясь кровавым зрелищем. Одного такого похода хватало ему на неделю «нормальной» жизни, в течение которой он мог спокойно играть свою роль шального и наглого бунтаря. Но приближались выходные, и поломанная психика требовала новой дозы адреналина. О да… мощный адреналиновый заряд мог хорошо всколыхнуть его чувства, давая силы на новую игру и новый обман. Благо он научился точно копировать чужие эмоции, чтобы ни у кого не возникало сомнения в его «адекватности». Кем он притвориться сегодня? Какая история будет звучать на очередном сборище молодых искателей сенсации, а затем разлетится слухами по группкам студентов? Кто станет объектом его внимания в этот вечер? И кто потом будет его проклинать, когда он устроит шоу одного актера? Том не особо задумывался над тем, что о нем говорят другие, просто впитывал реакции и эмоции людей, как губка, и хоть на какое-то время успокаивал свое вечно голодное нутро. Его ненавидели, но к нему же и тянулись, потому что он обладал поистине мистической харизмой, приправленной темным шлейфом скрытой опасности. Но летели года, и Тому постепенно начинал надоедать нескончаемый шепот за спиной и восторженные визги глупых девушек. Парни его недолюбливали и боялись на подсознании, но совершенно зря, он на людей не бросался, подумаешь, просто ядом плевался. Правда, то, что иногда его речи могли быть похуже всякой отравы, до некоторых представителей человечества не доходило. И тогда приходилось уже кулаками вправлять мозги особо настырным экземплярам, которым не понравилось, как он глянул или что сказал. Хорошая драка вызывала в нем мощный прилив адреналина, и выброс эмоций противника влиял на него, как самый лучший наркотик. Но постоянно нарываться на проблемы он не желал даже для хорошей дозы, поэтому пришлось выбрать более безопасный способ получения сильных ощущений — езда на мотоцикле. Это упростило ему жизнь тем, что теперь он мог сорваться на вызов самостоятельно и первым зафиксировать пожар, кражу, избиение или убийство. Морально-этического комплекса у него отродясь не было, поэтому большее, что от него могли дождаться пострадавшие жертвы, это вопрос о степени серьезности их ран или убытков. Такая «холодная» манера общения не слишком нравилась его начальникам в редакции, но высказывать ему что-либо никто не стремился. Потому что он всегда доводил работу до логического конца и делал это чисто, находя какое-то извращенное наслаждение в описании того или иного случая насилия. По крайне мере, никто из остальных журналистов с таким маниакальным блеском в глазах не изучал дела по расчлененке или серийным убийствам. Может, на него влиял факт собственной эмоциональной скудности, а может, то, что в недалекие восемнадцать лет он наткнулся на информацию о культе Вечности, имеющему влияние по всему миру, и его жизнь кометой полетела в пропасть, заставляя его выискивать все новые и новые факты об этой таинственной организации.

***

В его кабинете всегда темно, только свет от монитора компьютера или слабый светильник позволяли хоть что-то увидеть. За столом сидел молодой парень, неряшливо закинув длинные ноги на деревянную поверхность, и с интересом изучал полученные снимки. Расслабленно покуривая сигарету, он задумчиво проводил по очертанию отрезанных конечностей, а затем сверял с фотографиями других убийств у себя на мониторе. Без сомнения, работал один и тот же человек, но почему-то способы были всегда разными — убийца ни разу не повторил способ своей расправы. Хотя то совпадение, что сразу после найденого тела, в преступных кругах начиналось странное оживление из-за очередного «шедевра» культа, вызывало неоднозначные вопросы. Том уже давно понял, что это — не случайность, а самая настоящая закономерность, работающая уже долгие годы. Ведь кто в здравом уме будет подозревать в зверском убийстве художника, скульптора или фотографа, которые просто создали плод своей фантазии? В их испорченном обществе маньяками принято считать каких-то нелюдимых и совершенно безумных субъектов, как-то сразу забывая то, что изначально они все были нормальными людьми. Кто знает, может, он тоже когда-то станет маньяком, потому что любви к ближнему своему в нем с каждым днем все меньше и меньше. Том мрачно усмехнулся, удивляясь собственным мыслям, и сделал глубокую затяжку, откинувшись на спинку кресла. В последнее время было совершено три разных убийства, в разных частях города, разными способами, но одной и той же рукой. Обычно подобная цикличность происходила раз в десять лет, когда в культе назревали перемены мест. Из этого следует какой вывод? В ближайшее время в организации будет смена одного из Глав. Что за этим последует? Горы трупов, а также картины, скульптуры, арт-фотографии, пользующиеся на черном рынке большим успехом. Занятно… как бы узнать об этом изменении поподробнее? Но внезапно его мысли были беспардонно нарушены шебутной девицей, которая ворвалась в кабинет и с собой принесла полосу яркого света. — Эй, псих, поднимай свой биполярный зад и дуй в конференц-зал, — без предисловий протараторила она и, не заметив реакции, недовольно добавила: — але, там обсуждении твоих маньяков идет. — Когда-нибудь, я отрежу тебе язык и скормлю его своим псам, Лиа, — поморщился Том, массируя вспыхнувшее болью глаза, но затем, услышав про маньяков, резко отнял руку и серьезно посмотрел на девчонку, — что ты сказала? Откуда у босса информация о них? — То, что слышал, ублюдок, — ядовито выплюнула Лиа и направилась к двери, уже на пороге обронив почти неразличимо: — Не один ты за ними следишь. Том сжал зубы и проводил пигалицу холодным взглядом, подавив желание свернуть ей шею, и спустя минуту все же последовав за ней. Громким «конференц-залом» именовалась лишь скудная коморка с мультимедийной установкой, на которой показывалась важная информация далекая от понятия нормальности, и где собирались все крысы. Ой, пардон, коллеги журналисты, а не сточные твари, конечно, коллеги… А то, что они горло готовы перегрызть за любую сенсацию, это во внимание не попадает. Подумаешь, репутация редакции и канала «Sewer rats» бежала впереди планеты всей, быстрее всех отмечая остросюжетный материал и подавая его на ужин достопочтенной общественности. Вы никогда не узнаете, на какой помойке одна такая «крыса» нашла подробности убийства, потому что редакторы запутают так, что вы сначала сожрете, а потом не поймете, что это за херня была. Том змеей проскользнул между стоящих полукругом людей и с жадностью уставился на проекторный экран, чувствуя привычное покалывание в пальцах при виде очередного трупа. Он не отрывался с приятелями-байкерами уже неделю, и сейчас это ощущалось особенно остро, стоило ему посмотреть на выпотрошенную тушу. Телом эту груду мяса язык не поворачивался назвать. — О, Каулитц, ты-таки решил почтить нас своим присутствием, — протянул его босс, Маркус, и недовольно поморщился, увидев, что парень не отреагировал на его подкол, — как видишь, твои излюбленные оккультисты снова засветились. — Не отравляй воздух зазря, Маркус, это — моя работа, — холодно обронил Том, увлеченно рассматривая вычурные порезы на коже другой жертвы, — какие есть сведения о предполагаемых подозреваемых? Маркус сухо фыркнул на его формулировку, потому что только больной человек будет сомневаться в личности убийцы при наличии прямых улик, но благоразумно решил не дергать тигра за усы. Каулитц мог укусить так, что потом сотню раз будешь жалеть о сказанном. — Их трое, настоящих имен не знаю, но в обществе их погоняют как Кербер, Эреб и Геката, — после этого на экране высветились три фотографии, двух белых мужчин и одной чернокожей женщины, — как и в прошлых случаях — это художник, скульптор и фотограф. Ты займешься Кербером, потому что он — самая весомая фигура среди них. Том с интересом уставился на мужчину, который при всем своем желании не мог казаться серийным маньяком. Фотография была сделана в профиль и скрывала его фигуру, но вот поразительно красивое лицо и потрясающие кисти рук бросались в глаза сразу, так как он курил. По нему невозможно было сказать, сколько ему лет, или то, что он занимается расчлененкой, скорее, просто жутко дорогая модель мирового масштаба. Но вот его взгляд… он его выдавал с потрохами, потому что скрывал в себе жестокость, холод и каплю извращенного безумия. Том невольно облизнул губы, когда только на миг представил, как выглядят его глаза, когда он испытывает блаженство, и что он может творить своими руками. Блять… — Ух, какие пальчики, я бы с удовольствием их облизал, — совершенно без задней мысли проговорил парень и вновь провел языком по губам, — да и от всего не отказался бы. Стоящая недалеко девушка скривилась от отвращения и подавила желание сплюнуть в сторону. Желательно в сторону этого психа, с которым они вынуждены работать. — Каулитц, ты отвратительный и гадкий. Том мило улыбнулся, не спуская горящего взгляда с изображения мужчины, бегая глазами по огрубевшим, но не утратившим своей красоты и резкости, чертам лица, и с легким урчащим звуком выдохнул: — Я знаю, но поэтому ты любишь меня, Элиза. Элиза моментально вспыхнула и выплюнула: — Я тебя ненавижу. Том с легким оскалом повернул голову к ней и прошелся острым взглядом по фигуре девушки сверху вниз, а затем вернулся к ее возмущенному и искаженному гримасой презрения лицу. Как же он ненавидел подобных псевдо святош, которые сначала на людях обвинять тебя во всех смертных грехах, а потом сами же будут умолять сотворить с ними нечто подобное. Бесит, сука, слов нет, но жаль, нельзя подкинуть идею маньяку выбирать подобных блядей, чтобы мир стал чище без их нравоучений. — Это обоюдно, крошка, — с улыбкой, но холодными глазами проговорил он и вновь посмотрел на Кербера, — нет, все-таки, какой занятный экземпляр. Сколько ему лет, где проживает, чем увлекается помимо своих ритуальных убийств, выяснили? — По слухам ему тридцать семь лет, но это не точно, потому что слабо верится, если посмотреть на него, последние пять лет живет здесь, в Нью-Йорке, в свободное время посещает выставки своих «коллег» и препарирует бабочек, — зачитал Маркус, не обращая внимания на их минутную перепалку. — Какая прелесть, — с азартом протянул Том и сверкнул глазами, — оторванные лапки, усики, проколотое брюшко… Нет, он мне определенно нравится. — Каулитц, будь добр, умри, — отчаянно застонала Элиза, не в состоянии выносить выходки парня, — сил больше нет слушать твой бред. — Только лишь после тебя, дорогая, — колко отозвался Том, а затем состроил притворно прискорбную маску, — только жаль вот, ни один маньяк в твою сторону не посмотрит. Будешь старой девой подыхать, никто не вспомнит даже. — Каулитц, Монрос, прекратить грызню! — рявкнул Маркус и нервным движением вручил парню объемную папку. — Вот, изучай. Тебе необходимо только следить за ним, а потом втереться в доверие и собрать точные улики, чтобы его можно было сдать властям. Том изломил бровь и усмехнулся. — Слишком радикальный список задач, как для простого журналиста. — А ты что, когда-то стремился быть простым журналистом? — сухо спросил Маркус и махнул на выход. — Действуй, только смотри, не заиграйся. Том лишь пугающе обнажил зубы и сверкнул вспыхнувшими глазами, затем, не считая себя обязанным отвечать, развернулся и покинул зал. С его уходом все немного выдохнули, но от напряжения это не избавило. — Скажи, Маркус, какого черта мы должны работать с этим психом в одной редакции? — недовольно поинтересовалась Элиза, гневно смотря вслед ушедшему парню, и ядовито добавила: — Таких выродков надо в закрытой камере держать. — Он — анаконда в своем деле, — с тяжелым вздохом сказал Маркус и устало опустился в свое кресло, — если кто и сможет подобраться к этим оккультистам, то только он. — Смотри, чтобы он не стал одним из них, — сухо проговорила девушка и передернула плечами, — а то задатки есть. Маркус ничего не ответил, лишь перевел мрачный взгляд на фотографию Кербера, задаваясь вопросом, можно ли промыть мозги тому, кто по факту не чувствует жалости и ловит кайф от насилия? Пока ответа он не знал.