***
Мои шаги эхом отражались от стен коридоров, и по звуку казалось, что кто-то запустил в замок целый табун лошадей. Редко попадающиеся на пути слуги шарахались от меня в стороны, а стражники провожали недоумевающими взглядами. Сокращение сердца уже чувствовалось в горле, и когда придётся остановиться, потребуется приложить множество усилий, чтобы не выхаркать его вместе с лёгкими, сейчас тоже охваченными пожаром. Я бежала так, словно это стоило мне жизни, словно вот-вот получится совершить прыжок во времени. Мысль «опаздываю» беспрестанно отскакивала от стенок сознания и подпитывала бурлящую во мне злость, которая в свою очередь давала энергия для преодоления ещё одного ярда. Нынешняя спешка на тренировку обуславливалась странным поведением Седрика за последние недели. Он, как и раньше, приходил вовремя, вот только ровно по истечении часа, без каких-либо задержек даже на лишнюю минуту возвращался к своим государственным делам. Никаких привычных колкостей и смешков от него уже не услышишь, впрочем, как и каких-либо слов в принципе, помимо кратких указаний на ошибку. Мои же попытки заговорить уже напрочь игнорировались, не нарочно, скорее, из-за постоянной сосредоточенности на чём-то другом: Седрик в моменты недолгих передышек мог смотреть на меня в упор и не видеть. Из-за этого даже не получилось поднять тему сломанного крыла и как следует выесть ему за это мозг. И пусть тренировки не теряли прежней продуктивности, меня никак не отпускало ощущение, что сражаться приходилось с специально запрограммированной машиной, лишённой души. Никогда бы не подумала, что когда-нибудь начну безумно скучать по человеку, которого доводилось видеть на постоянной основе. Конечно, наши тренировки нужны были мне для закаливания тела и духа, но недолгие перепалки придавали им особого шарма, позволяли ментально отдохнуть от творящихся вокруг хаоса и мрака. И теперь они повлияли даже на них. Спокойно мириться с подобными изменениями совершенно не хотелось, это как добровольно позволить духу отчаяния и тоски наложить свои грязные лапы на душу и инфицировать её. Один раз запусти гадость, так обязательно лишишься чего-нибудь. И в качестве своей борьбы я уже несколько раз от всего своего чистого сердца предлагала Седрику помощь в чём-либо и даже соглашалась временно прекратить тренировки. В такие моменты в его глазах наконец-то вспыхивал огонёк жизни, так и ожидалось, что сейчас он саркастично приподнимет уголки губ и в очередной раз выдохнет «бестолочь». Но чего-то подобного, к глубокому моему сожалению, никогда не происходило: Седрик быстро возвращал себе выражение отрешённости и многозначительно молчал. И, наверное, именно эти краткие эпизоды в полной мере приоткрывали простую истину: он безумно, до нежелания лишний раз раскрывать рта устал, вот только ни на лице, ни в движениях снова не найти ни малейшего признака. В конечном счёте я просто решила не создавать ему ещё больше проблем и мысленно себя хвалила, какая же молодец, сразу видно, героиня и добрячка! И пусть только не оценит мою заботу, когда придёт в себя, тогда не только из-за сломанного крыла будет обвинён в чёрствости! К слову, Киара тоже не смогла проигнорировать состояние Седрика и в один день, когда я в очередной раз заскочила к ней залечить новые ушибы, пожаловалась на скуку без его постоянных шипений в свою сторону. — С ним такое иногда случается, — объясняла она, вместе со мной наблюдая, как постепенно исчезал синяк, — когда он взваливает на себя слишком многое, думает, что самостоятельно справится со всем, а без него мир рухнет. В лучшем случае спит по часу в день, питается, когда придётся, и всё равно, гад, хорошо со всем справляется. А так, если кратко о нём в такие периоды: молчалив, угрюм, малоинтересен. Это пройдёт, дай только в столице немного шумихе утихнуть. Именно Киара поведала, что сейчас Седрик занимался урегулированием ситуации в городе, что чуть ли не каждый чих без его ведома не происходил, а также активно следил за битвами на границе Севера и принимал решения насчёт возникших с ними проблем. А их, как выяснилось, было предостаточно, взять хотя бы известную мне информацию о произошедшем недавно кровавом месиве, после которого до сих пор не удалось подсчитать точное количество павших, как врагов, так и своих солдат. Похоже, моё волнение тогда слишком очевидно повисло в воздухе, оттого Киара будто бы невзначай выразила сожаление, что Хранительница ещё не скоро увидит эту прекрасную картину и, возможно, в момент прибытия на место и вовсе не столкнётся с какими-либо войсками. Королевская армия не собирались продвигаться вглубь Севера, лишь отстаивать западные границы, а сами северяне после казни будто бы готовились в любой момент получить приказ об отступлении. Я не стала комментировать, насколько бессмысленными и совершенно нелогичными представали эти сражения. Казалось, для всего королевства это было одной большой жестокой забавой. Вскоре нужная дверь оказалась в зоне моей видимости, и я резко затормозила перед ней, мигом ощущая последствия после быстрого бега. Грудная клетка вздымалась часто и быстро, лёгкие работали в невероятном ритме, но никак не получалось в полной мере насытиться кислородом. В горле стоял непроходимый ком, и рвущийся наружу сегодняшний обед словно собирался его протолкнуть вместе с собой. Я заходила из стороны в сторону, хрипя и махая руками, чтобы не сдохнуть на месте. И только после того, как организм немного пришёл в норму, открыла дверь, да вот только дальше порога так и не двинулась, напрочь поражённая открывшейся картиной. Седрик всё ещё был здесь, хотя вполне мог разозлиться из-за пустой траты своего времени и уже несколько раз более рационально его использовать. Но он, вероятно, собирался ждать меня ровно до истечения отведённого часа для тренировки. Не стоило скрывать, что даже такая мелочь, которая в свете недавних событий на самом деле не представала таковой, безумно, до приятного трепета в груди радовала. Моё появление не ускользнуло от внимания Седрика, но он, лишь бросив мимолётный, ничего не выражающий взгляд на меня, не спешил прерывать начатого: слегка изогнутые клинки на мгновение замерли, чтобы в следующую секунду со свистом, служащим одним из мотивов песни смерти, разрезать воздух. Каждое движение выверенное, отточенное долгими годами практики до идеала, а вместе они складывались, скорее, в восхитительный, завораживающий своей специфичной красотой танец, чем в способ ведения боя. В нём всё до последнего шага заранее известно, и в быстро изменяющемся мире это постоянство явно приносило желанный покой душе. Наверное, оттого лицо Седрика выражало небывалое умиротворение, смягчающее его черты и тем самым раскрывающее его красоту в ином свете. Шаг, ещё один, выпад — движения не лишены грации и при этом в каждом улавливалась сила. Мой взгляд метался в попытках выцепить как можно больше деталей от плавного перекатывания мышц под кожей до едва заметного жеста, предшествующего атаке. Воздух снова застревал где-то в районе горла, только в этот раз из-за клубящихся в груди эмоций. Я с разливающимся по радужке восторгом любовалась «танцем» и отчего-то сравнивала свои чувства с тем, как встречаешь первые лучи солнца. Подступала лёгкая грусть и одновременно всё внутри замирало от приятного волнения. Я так и простояла, не шевелясь, до самого конца, только после подзывающего жеста Седрика словно бы сбросила с себя каменную корку и ожила. Аура недавно спокойствия спала с него, как покров, и меж светлых бровей снова пролегла небольшая складочка задумчивости. Он так ничего не произнёс за всю тренировку, исключая разные команды, и тоска продолжала по крупицам накапливаться. Уже под конец Седрик неожиданно замер и уставился мне за спину, в сторону двери, вынуждая повторить за ним. Первое, что бросилось в глаза — яркие рыжие волосы, буквально красные, и широкая улыбка, чуть ли не занимающая всё лицо и приоткрывающая вид на нечеловеческие клыки. Удивление вцепилось мне в плечи, ведь ни звука открытия двери, ни самих шагов слышно не было. Феминная внешность незнакомца так и приковывала к себе внимание, всё никак не получалось перестать изучающе, с интересом скользить взглядом по всей его фигуре и немного дольше всматриваться в лицо. К тому же полностью чёрная одежда в сочетании с различными серебряными украшениями отлично подчёркивала стать в целом и светлый здоровый цвет кожи. Определённо не мой типаж, и всё же слюни пускать ещё как можно! И даже перед Седриком извиняться не стану! Он, похоже, сам был заинтересован в незнакомце, вон как взглядом прожигал, меня саму в стыдливый жар бросало! — Принцессочка, давно не виделись, — незнакомец отвесил шутливый реверанс в сторону Седрика, и без того яркие янтарные глаза показались ещё светлее из-за заплескавшегося в них веселья. Театральные манеры, алые волосы, серьги в виде пирамидок — всё это наталкивало на воспоминания о рассказе Вилл о знакомстве с лисом, убившим на её глазах кого-то из своего клана и являющимся любовником княгини Бейрфорт, и я ещё тогда взяла себе на заметку, что его имя походило на сокращение от «Рэйлан». Он не создавал впечатление опасного хищника и не запускал во мне ни одну из цепочек для зарождения какого-либо страха. Я бы даже сказала, что уже начинала преждевременно и пока необоснованно испытывать к нему симпатию. Да и могло ли быть иначе, если эта лукавая «принцессочка» заставила Седрика презрительно скривиться и, кажется, мгновенно вернуться в состояние, когда у него имелся неисчерпаемый запас яда для всех? — Мне снова тут за тебя работу выполнять, — Рэй с мнимым неодобрением покачал головой и оперся спиной о дверь, сложив руки на груди. — Снова? — более продолжительное шипение просочилось в речь Седрика, выдавая лёгкое раздражение. — Что-то не припомню подобного. Это же я вечно выполнял твои контракты, потому что ты не справлялся. Я мотала головой от одного мужчины к другому и обратно, но не желала вмешиваться из-за возрастающего интереса, чем же всё завершится. У нас здесь, похоже, развернулась очередная история про друзей извечных соперников, а у меня большая слабость к подобным приёмам! А ещё из их диалога, вероятно, можно было бы почерпнуть пару новых деталей о прошлом Седрика, так что держим рот на замке и внимательно слушаем! — Так-так, — тихий смешок нёс в себе такую массу лукавства, что в ней впору задохнуться, но Седрика, конечно же, таким не пронять, лишь глаза показались на пару тонов темнее. — Кто-то стареет, и его начинает подводить память. Ты мне ой как должен! — Сомневаюсь. К тому же, если я сейчас начну считать твои долги, то даже твой выводок со мной не расплатится. — Я скучал по этому, по тому, как ты вечно ошибаешься с максимально серьёзной миной, — Рэй провёл перед лицом ладонью, словно бы стирая этим жестом ухмылку, чтобы продемонстрировать ту самую «серьёзную мину». Вышло удивительно похоже, и этот успех определённо лишь распалил внутренний огонь лиса. — Но не отрицай, что это задание пойдёт тебе в долг. Оно же такое лёгкое, но, видимо, человеческое общество заставило тебя расслабиться. Отъедался тут королевскими объедками, и теперь даже простейшую задачку не решишь! — Так бывает, что кто-то землю от голода грызёт, а кто-то в высшем обществе вращается, у тебя тоже был шанс, лисёнок, — слова звучали сладко-сладко, что возможно умереть от передозировки сахара в крови, но в них имелся какой-то потаённый жуткий смысл, понятный лишь им двоих, ибо Рэй всего на мгновение болезненно поморщился. — А если хочешь проверить, насколько сильно я расслабился, прошу. Только позже, сейчас неохота лицезреть твои сопли и мольбы о пощаде. — Да что же это такое! Снова забываешься, плохо оцениваешь ситуацию, на тебя это не похоже! Пусть ты всегда был сильнее, я же — быстрее! В этот самый момент чуткое лисье ухо всё же смогло уловить мой едва слышный, нежеланно сорвавшийся с губ смешок. Чужие глаза сузились в изучающем меня прищуре, разгорелись интересом, когда я достойно выдержала взгляд. Рэй чему-то усмехнулся, как-то по-доброму и одновременно несколько удивлённо, ненадолго мысленно потянулся в иное место или время. Правда, Седрику это не понравилось, ибо его аура мрачности и недовольства стремительно возросла, что прямо-таки ощущалось, как она обволакивала уже всё моё тело и стремилась поглотить ещё одно, растворить в себе, словно в кислоте. — Взял ученицу? Человека к тому же? Это ещё больше на тебя не похоже, — слова лишились привычного лукавого оттенка и приобрели несколько мягкий, даже одобряющий характер, хоть к этому и примешивались нотки какой-то грусти. Рэй неспешно приблизился, с доброжелательной улыбкой протянул утончённую худую руку — такие созданы, скорее, для созидания, чем разрушения — и представился. Ни на секунду не задумываясь, я назвала своё имя, охотно обхватила тёплую, даже ощущавшуюся раскалённой ладонь и вновь не устояла перед соблазном более внимательно изучить чужое лицо. Вблизи красота Рэя ещё сильнее очаровывала, по большей части, наверное, из-за больших, кажущихся смешливыми и совершенно невинными глаз. На удивление, он внушал мне чувство комфорта и спокойствия, пусть мозг беспрестанно подавал сигналы, насколько опасно расслабляться в его присутствии. — Приятно, — Рэй, бросив мимолётный взгляд на Седрика, в какой-то намеренно театральной манере невесомо коснулся губами моей руки и одновременно со мной усмехнулся. — Этот идиот тебя же не обижает? — он слегка качнул головой в сторону лорда, который продолжал сохранять невозмутимое выражение лица, хотя, казалось, температура в помещении всё продолжала падать. — Ещё как обижает! — поспешила пожаловаться я, не скрывая лёгкой хитринки в голосе, и активно закачала головой, а затем ударила себя кулаком в грудь, выбивая приглушённый звук, и выпрямилась. — Но ничего, я стойкая, самый кремнистый кремень! Вдоль хребта проскочил холодок, заставляя вздрогнуть, когда желание Седрика отвесить мне подзатыльник, будто бы материализовалось за спиной и обдало морозным дыханием шею. Хотя, возможно, у меня всего лишь разыгралось воображение, ведь он так и продолжал наблюдать за нами без эмоций и движений. — Принцессочка! — возмущение в голосе странным образом переплеталось с озорством — Рэй угрожающе наставил указательный палец на лорда. — Тебя разве не учили, что женщин нужно любить, ценить и боготворить?! — Некоторые женщины достойны лишь перерезанного горла, — равнодушно бросил Седрик. Я резко обернулась к нему — аж шею прострелила боль, — и удивлённо вскинула брови: из-за чего или кого такие мысли существовали в его светлой головушке? Неужели в своё время ему успели так сильно разбить сердце, что ненависть к женщинам стала его верным другом? Было бы занятно послушать нечто такое о нём, но, скорее всего, он просто ужасно устал от всего мира и охотно бы предал каждого его жителя огню. — Говорю же: идиот. Но ему простительно, — Рэй хохотнул, враз прекратив отыгрывать недовольство, собирался дружественно хлопнуть Седрика по плечу, но тот предусмотрительно отошёл на шаг назад. — И всё же с ним порой невозможно общаться! — Почему ты вообще здесь? — похоже, с расчётом прекратить клоунаду Седрик перешёл к главной сути. — Здесь это где? Замок или… — лис задумчиво обвёл пальцем помещение, но, похоже, по одному только пристальному взгляду понял истинную суть вопроса и вновь натянул на лицо ухмылку. — Как это почему, решил заглянуть перед дорогой, мы же так давно не виделись. Ко всему прочему всегда занятно наблюдать, как ты тут на задних лапках ходишь. — И это мне говорит извечная подстилка людей. Забавно, — кажется, Седрик насмешливо хмыкнул. — Пусть раньше, — в янтарных глазах на мгновение блеснуло что-то трудно различимое и всё же испускающее смертельную опасность, в совместимости с улыбкой это производило довольно жуткий эффект, — но сейчас это поиск компромиссов, попытка создать мир, где оборотни способны ужиться с людьми без кровавых конфликтов. — Мне казалось, это осталось лишь глупой мечтой. К тому же лицемерной из-за того, что ты один из основных виновников этих самых кровавых конфликтов. Может, я и изменился, но ты всё никак не повзрослеешь и не перестанешь быть наивным. Пора бы уже в твоём-то возрасте. Удивительно, Седрик нисколько не упрекал, не казался насмешливым или жестоким, его истинные эмоции и вовсе с трудом поддавались оценке. Правда, я не могла отделаться от странного чувства, что таким образом он выражал… беспокойство? Беспокойство за давнего друга, который поставил перед собой, скорее всего, невыполнимую и опасную цель, который, наверное, уже ни раз из-за своей искренней веры во что-то или кого-то попадал в разного рода ужасные ситуации. И я пыталась найти подтверждение на лице Седрика, да без толку. — Может, и так, но лучше быть мечтательным ребёнком, чем угрюмым взрослым. Всё одно, каждый из них допускает ошибки. Рэй неоднозначно пожал плечами, а на его лице отчего-то вновь проскочило добродушное выражение, из-за которого я ощутила небольшой всполох тепла в груди — возможно, он истолковал слова Седрика идентично со мной, а у него больше шансов для прямого попадания в цель. — И разве мы не работаем над одним и тем же? — ответа он так и не получил, немного помялся на месте и шумно выдохнул. — Ладно, похоже, принцессочка не в духе, да и мне лучше пораньше выдвинуться. Рэй, махнув рукой, развернулся к выходу, а затем удалось различить лишь злостное шипение, красно-чёрную вспышку и трудно определимый звук. Пока мозг пытался верно истолковать произошедшее, воздух застревал где-то на полпути к лёгким. Седрик поднял руку в защитном жесте — кожа на его предплечье частично сменилась зелёной чешуёй с желтоватыми прожилками, сейчас исчезающей прямо на глазах. Я впервые видела проявление другой сущности лорда и во мне с большим энтузиазмом пробудился внутренний безумный учёный, желающий поставить на нём эксперименты. Рэй отскочил ближе к выходу и залился смехом, хотя его тело находилось в напряжении, готовилось в любой момент успеть отразить ответный удар. Правда, каким образом и чем нанесли первый представало загадкой — какого-либо оружия, исключая кулаки, не наблюдалось. Седрик выплюнул что-то на своём родном языке — кратковременное проявление злости, за которым больше ничего не последовало. Нападать в ответ в его планы определённо не входило. — Хорошо-хорошо, — Рэй приподнял руки в сдающемся жесте, — просто хотел на будущее убедиться, что рефлексы при тебе. Продолжим позже, мне правда пора. Время ввести нашу злюку в игру. На этих словах к нему подкралась печаль, запустила холодные обкусанные пальцы под рёбра, с силой подула на внутренний огонь, всего на мгновение лишая мир его света. Казалось, солнце и правда погасло, и всё постепенно погружалось в вечный лёд без малейшего проблеска на надежду. Конец всему — Белый хлад. Седрик тоже ощутил резкое колебание температуры, его выдавали глаза, в которых тучи сгустились плотнее. — Ты сохранил его? — этот вопрос, похоже, затронул повреждённые струны души лиса, прикосновение к которым причиняла ужасную боль — уголки его губ ещё сильнее опустились. — Насколько это возможно. — Она взбесится, что мы не провели обряд, — Рэй издал тихий смешок в тщетных попытках себя искренне приободрить, надевать маску ему не хотелось. — Взбесилась бы сильнее, если бы провели. Всем видом Седрик демонстрировал спокойствие, хотя мне казалось, что на самом деле его грудная клетка часто страдала от натиска множества эмоций, сейчас в частности. Он просто не давал им выход, не желал открыто выказывать чувства, а может, даже в некой мере боялся их проявления. Его привычный стиль общения — колкости и грубость, подобное многих отпугивает, препятствует зарождению привязанности. Это определённо имело логику, если припомнить мои недавние размышления о том, скольких он уже похоронил, пока сам оставался телом вечно молодым. О, чёрт, сколько же теорий я понастроила насчёт Седрика, такое уже можно называть одержимостью? Обидно, к слову, что Вилл потихоньку прокладывала тропку к душе Фобоса (хотя он сам вполне охотно шёл на диалог), а у меня с лордом никаких продвижений в отношениях не наблюдалось, разве что какая-то странная и безумная хуйня происходила. Если мы однажды сможем нормально побеседовать (о душевных посиделках и говорить нечего), то Вселенная к хуям схлопнется, а перед этим знатно над нами посмеётся. Так что, похоже, придётся довольствоваться той информацией, что уже о нём известна — он невероятно красивый наг, искусно владеющий многими навыками, с таинственным прошлым и мудацким характером, и эта сука мне нравилась. — И правда, она всегда находила повод порычать, — ещё один смешок с лёгким качанием головы, недолгая пауза, в ходе которой полуобернулись к выходу, и немного неловкое переминание с ноги на ногу. — Там всё в эвлинах, сплошное белое поле перед глазами. — Знаю. Рэй в удивлении вскинул голову, что позволило увидеть, как в его глазах взорвалось счастье, придавшее радужке желтизны и будто бы светящийся вид. На его губах расцвела радостная улыбка, которая также служила благодарностью. Похоже, сегодня для одной несчастной лисьей души была отложена смертная казнь, и она ещё какое-то время не избавится от чувства, когда каждый вздох приносил небывалое удовольствие и мир казался в несколько раз краше. Седрик будто бы желал замахать рукой в прогоняющем жесте, только бы не лицезреть подобной реакции, не ощущать прикосновение чужих светлых согревающих эмоций к коже, но лишь молча не отводил взгляда от янтарных глаз. Рэй, к чему-то мысленно придя, дёрнул плечами, с обаятельной усмешкой выдохнул что-то на языке лорда и направился к выходу. — Лисёнок. Пусть прозвище явно имело издевательский характер, но то, каким низким голосом с намеренным добавлением излишней ласки это произносили, заставляло меня улыбаться от умиления так, что мышцы лица неприятно ныли. И к тому же подобное так не вязалось с часто невозмутимым видом лорда, что тянуло также сначала ехидно похихикать, а затем выдать какую-нибудь колкость. — Если всё, — продолжил Седрик, когда Рэй остановился и повернул голову к нему, — пойдёт прахом, не увлекайся. — Буду стараться, принцессочка, но это же Сильвер. Я уже потерял счёт Портрейтам, которых пришлось убить, а она, уверен, знает точное число. Я едва ли не щёлкнула пальцами в знак пришедшего озарения — следила так внимательно за их диалогом, что упустила из виду важные вопросы: какие дела привели Рэя в замок и куда он дальше держал путь? Киара пару дней назад упоминала, что уже какое-то время ожидалось прибытие в столицу, как она выразилась, «во всех смыслах ловкача», который сразу же отправится на Север с неким предложением, и оно-то со стопроцентной вероятностью спровоцирует северян заключить соглашение со Стражницами. Что ж, его личность была успешно рассекречена. Чего, конечно, не скажешь о методах работы Рэя, но мне хватало того, что для Вилл он не представлял никакой угрозы, даже, скорее, в случае опасности ему придётся костьми лечь ради её спасения. — Хотя бы не забудь, кто должен в любом случае выжить, — после затянувшегося обмена взглядами попросил Седрик, похоже, уже отметая какие-либо надежды на самый благоприятный исход. — Буду стараться! — излишне возбуждённо выкрикнул Рэй, очевидно стараясь вывести на эмоции, и с той же целью решил бросить напоследок: — Ирма, захочешь узнать пару грязных фактов о принцессочке, всегда к твоим услугам. Там есть о чём послушать. Я, охваченная восторгом и предвкушением, мигом согласилась и затем взорвалась от хохота, который лишь усилился из-за наблюдения, как Рэй снова отвешивал шутливый реверанс и довольный ускользал из тренировочного зала. И даже вероятность всё же сегодня отхватить от Седрика, смотревшего на меня подозрительно пристально, нисколько не прервала моего веселья. — Он забавный, — я, сохраняя широкую улыбку, указала головой на дверь. — Он опасный дикий зверь, который пытается притворяться человеком. Но, похоже, тебе такие нравятся. На лице мужчины проскочило скучающее выражение, в котором также можно было заметить проявление некого презрения или даже разочарования. Хотелось бы знать, что именно стало причиной такой реакции, но я привычно решила обернуть всё в шутку, ответов всё равно не получить. — Ревнуете, милорд? — сейчас весь мой уровень лукавства пошёл в ход, но, к сожалению, навыки защиты у противника оказались в несколько раз выше: с нынешними силами его ничем не пронять. — Нет, усмотрел хорошую возможность отделаться от тебя. У двух шутов обязательно найдутся общие темы для разговоров. Хотелось счастливо запищать, чтобы все в округе оглохли, ведь сейчас в строй вернулся прежний Седрик, который отвечал на мои глупые шутки. Казалось, кто-то всадил мне прямо в сердце огромный шприц, наполненный одной лишь радостью, и она сначала пускала по телу мощный разряд, вызывающий лёгкую дрожь и большой прилив сил, а затем разливалась тягучей, приятно обволакивающей внутренности смесью. — А вы, как всегда, неприступны, — в дополнение я закачала головой и потом, широко улыбаясь, заглянула Седрику в глаза, чтобы следующие слова, произнесённые практически шёпотом, прозвучали более вызывающе: — Но нет-нет, не отделаетесь так просто, я свою осаду не сниму, пока ваши стены не падут. — Смотри лоб не расшиби, завоевательница. Я не успела толком среагировать, хоть и заметила движение — Седрик с тихим смешком ощутимо шлёпнул меня по лбу, вынуждая зашипеть. Надеюсь, на родном языке нагов это звучало, как беспрерывный поток ругательств. Злость не желала вспыхивать, и раздражение сегодня отказывалось работать, имелась лишь одна растерянность, которая припечатала к месту, лишала в первые секунды каких-либо слов. Впрочем, этого времени хватило Седрику, чтобы объявить об окончании тренировки и оказаться у выхода. — Буду стараться! — когда удалось перебороть оцепенение, отозвалась я, потирая ушибленный лоб, и обернулась к лорду с хитрющей улыбкой. Его губы беззвучно шевельнулись, не требовалось тратить и секунды времени, чтобы расшифровать сказанное. Неизвестно, какие мысли сейчас вихрились в чужой голове, раз он возвращался к привычному стилю общения со мной, но это не так важно, как пронзающая тело благодарность. И душа погружалась в тёплые объятия покоя, словно получилось отвоевать у сильного и жестокого противника нечто ценное, пусть и временно.***
Шумное прерывистое дыхание, блестящая от пота кожа и в целом вымотанный вид — Хай Лин всё равно желала продолжать, чем пробуждала во мне искреннюю гордость за неё. События шахты подкосили её сильнее прочих, оставили после себя сковывающую тяжесть в крыльях и груди. И, окунувшись с головой в омут разъедающих даже кости мыслей, она встала на путь изменений. Вместе с внутренними метаморфозами родилось желание и физических — в какой-то момент Хай Лин с полными мольбы глазами обратилась ко мне с просьбой научить её давать отпор с помощью кулаков. Я, скорее, в шутку и в небольшом порыве нарваться на пару комплиментов поинтересовалась, почему выбор пал на меня, и она, неловко помявшись, рассказала, что очень уж наслышана о моих боевых подвигах и даже видела их итоги. Невозможно было удержаться от смеха, впрочем, как и отказать. Даже показалось забавным, что наш «враг» способствует наращиванию сил уже не одной Стражнице, а теоретически сразу двум. Начиналось всё вполне неплохо: Хай Лин на самом деле оказалась очень выносливой и немного сильнее среднестатистической шестнадцатилетней девчонки, вот до чего доводили смены в «Серебряном драконе»! Затем же случился ёбаный Седрик, сломавший мне крыло, что вынуждало отыгрывать определённую роль и учить Хай Лин без особой практики, хотя приёмы лучше отрабатывать на ком-то. Раздражение подобным раскладом душило, приходилось отсчитывать дни, когда же удастся вздохнуть полной грудью. К счастью, от Ян Лин выяснилось, что у Стражниц наблюдалась ускоренная регенерация, до уровня оборотней, конечно же, не дотягивала, но явно выше, чем у обычных людей. Похоже, наши духи, пробираясь сквозь время, пространство и соображения логики, незаметно притрушивали нас волшебной пылью. Хоть какая-то польза от получения статуса избранной. Сейчас дела с нашими тренировками обстояли немного лучше, пусть я всё ещё была вынуждена обходиться без особых нагрузок при свидетелях. Честно говоря, несмотря на недовольство, периодически притворство очень сильно спасало, особенно после иных «тайных» занятий. Если задуматься, теперь моя жизнь всецело состояла из обучения, и единственное, о чём приходилось жалеть — времени для друзей и семьи оставалось слишком мало. Мелодия звонка возвратила в реальность, но ненадолго — Хай Лин, ярко вспыхнувшая от счастья, попросила о перерыве и отвлеклась на телефон. Я согласно промычала и опустилась на зачем-то стоящую в подвале ресторана кровать, возвращаясь к вновь накатившей лёгкой хандре. Сегодня выдался крайне тяжёлый и душераздирающий разговор с мамой, которая больше не могла не вмешиваться и не задавать вопросов, гвоздями вбивающихся мне в мозг: что происходит, что вызывает изменения, как можно помочь? Она была, как всегда, шутлива и остроумна, но её голос периодически ломался от душащего беспокойства, а глаза искрились от такой сильной и горячей любви, что хотелось погрузиться в неё с головой и утонуть. Каждое слово, пропитанное этими чувствами, оставляло новый рубец на сердце, превращая его в разваливающийся, бесполезный кусок мяса. Я очень внимательно слушала маму, не отводила взгляда от её лица и беспрестанно прокручивала в голове обращённую к себе же мольбу: «Пожалуйста, пожалуйста, не разрыдайся». И едва не дошла до этого, когда подошёл момент давать ответы. У нас с мамой сложились очень хорошие и доверительные отношения, и я могла с лёгкостью рассказать ей то, что многие обычно скрывали от своих родителей. И теперь требовалось лгать, проливать первые капли керосина, из-за которого в будущем может случиться большой пожар, не оставляющий после себя ничего. В итоге я пыталась найти баланс, чтобы не скатываться в откровенное вранье и не открывать правды, заверить, что мои проблемы решаемы без чужой помощи, мол, ничего страшного и опасного, и подкреплялось всё словами благодарности и любви. Именно в такие моменты начинаешь осознавать, что ещё так многое о себе не знаешь и что в будущем, скорее всего, ожидается ещё больше потрясений из-за собственных поступков. Правда, лучше так, чем проникать в разум близкого человека и менять его. Возможно, когда-нибудь и эта точка зрения станет иной, оттого и накатывал страх. Во время собственной речи меня мутило так сильно, что, казалось, в любую минуту ожидался взрыв радугой. Я держалась изо всех сил, сглатывала вязкую горьковатую слюну и отмачивала очередную шутку. Сложно было утверждать, поверила ли мне мама или просто позволила хранить тайну и дальше. Она пообещала не вмешиваться и больше не лезть с расспросами ровно до той минуты, пока не заметит, что ситуация приобрела критичный статус, и тогда её ничто не остановит в решении остервенело защищать меня и вытаскивать из сущего пиздеца. Что бы ни происходило, я всегда могла ей довериться и получить поддержку. И мама даже сказала — цитирую: «Да пусть хоть кто-то из небесных парней посмеет обидеть тебя, они ужасно пожалеют, что тронули мою девочку!». И я верила во всё сказанное, ведь это была невероятная, лучшая женщина, которая, узнав о травле надо мной, сначала собиралась устроить колоссальный разъёб всем и каждому (кому-то всё-таки не посчастливилось с ней столкнуться, позже они даже в мою сторону боялись взглянуть), но после моей просьбы сменила тактику и, наоборот, дала нужные силы, знания, способы, чтобы позволить мне самой разобраться со своими обидчиками. В конце разговора, длившегося, казалось, целую адскую вечность, я чувствовала себя максимально опустошённой, бездушной телесной оболочкой, постепенно покрывающейся коркой льда изнутри. Наверное, эмоции бы всё-таки нашли выход, если бы не спасший положение Крис. Я отчаянно ухватилась за возможность переключить мысли в иное русло и вновь подтрунивала над ним за недавнее отстранение от занятий. Таков уж результат его «грандиозной хитрости», изъебнулся так изъебнулся! Вместо грамотной скрытой тактики этот уникум пошёл в открытое наступление, восхитительное в своей глупости и отчаянности: он просто взял и отрезал часть волос младшей Хейл! Узнав обо всём, в первую минуту я только и могла, что мыслить одними красочными эпитетами, каждое новое звучало лучше старого в тысячи раз. Одновременно хотелось и ощутимо ударить себя по лицу от стыда, и в некой мере восхититься его безбашенностью. В общем, Крису невероятно повезло, что благодаря родителям отделался лишь отстранением. Хотя, мне кажется, самое неприятное и жуткое для него случилось тем же вечером, когда отец, заглядывая в глаза, сел напротив и с максимально серьёзным лицом и спокойным тоном вёл диалог. Подобные моменты определённо входили в число моих сильнейших страхов, и, к счастью, я редко оказывалась на месте брата. Не потому, что не творила глупостей, а потому, что не попадалась. Сквозь дымку размышлений долетали отдельные фразы Хай Лин, её радостный, немного смущённый смех и шаги по периметру всего подвала. Она никогда не могла спокойно устоять на месте во время телефонного звонка — я знала так многое о ней и её привычках, что это всё же представало проблемой, неподъёмным камнем ощущающейся в груди. Хотя, наверное, ещё большей была другая — мне ни разу не доводилось испытывать доводящую до слёз печаль или ломающие голову сомнения из-за будущего предательства этой милой, улыбчивой девочки, с которой нас связывало несколько долгих лет хороших отношений, даже дружбы. Я привычно говорила себе «так нужно» и не играла перед Хай Лин никакой роли, искренне интересуясь её жизнью и становясь частью той. Конечно, у меня имелась привязанность к ней, но не такая, из-за которой в будущем можно будет пожертвовать многим, даже собой. Осознание, вызывающее смешанные чувства, неприятно пульсировало в голове: однажды для кого-то я стану самым ужасным человеком, все эмоции и слова которого предстанут одной большой фальшью. Хотелось лишь растянуть губы в ничего не выражающей улыбке. Хай Лин попрощалась со своим собеседником — я открыла глаза, выпрямилась и ухмыльнулась при виде её пылающих щёк. Она хихикнула, словно охмелённая, и отвела взгляд в сторону, крепче сжимая телефон в руках. Мне ничего не стоило разгадать личность звонившего — такой окрылённой и искрящейся изнутри счастьем её делало общение лишь с одним человеком — Эриком, с тем самым, что завоевал сердце нашей юной феи. Как бывает, люди проведут несколько лет вместе, и чувства постепенно притупляются, исчерпывают себя, а у этих милашек, по моим наблюдениям, ещё даже не наступила середина их весны. Они до сих пор до одури друг в друга влюблены. Смотришь на них и не веришь, что такие гармоничные и, наверное, максимально здоровые отношения могут существовать в принципе (исключая, конечно, моих родителей). Возможно, для кого-то их взаимодействия представали излишне слащавыми до фырканья и закатывания глаз. У меня же они вызывали пару вздохов, продиктованных небольшой, не отравляющей завистью, и в большей степени искреннюю радость за чужое счастье. — И как у вас, голубков, дела? — придавая голосу как можно больше лукавых ноток, я в нетерпении поиграла бровями и звонко рассмеялась, когда кровь ещё сильнее прилила к чужим щекам. — У нас всё замечательно, — прерывисто выдохнула Хай Лин, казалось, прямо на глазах превращаясь в яркий источник света, способный прогнать тьму над всем городом. — Но? Не может же быть без «но»! — наугад бросила я, больше дурачась, чем желая вызнать чужие «грязные секретики», но неожиданно, похоже, угодила в правильную цель. Взгляд карих глаз лишился прежнего света под натиском размышлений, уже, наверное, долгое время пожирающих её изнутри. Чужая грудная клетка замерла на полувздохе и ещё пару секунд не двигалась. Хай Лин медлила: то ли из-за нежелания в принципе делиться хоть с кем-то имеющимися проблемами, то ли чисто из-за некого недоверия ко мне. Впрочем, её прекрасно можно было понять. — После школы, — на удивление, решилась на рассказ Хай Лин и опустилась рядом со мной на кровать, заглядывая мне прямо в глаза. В её же — легко читалась грусть, проникающая внутрь меня полупрозрачным серым дымом и отравляющая так кровь, — он будет дальше учиться, уедет в другой город. — А ты? — я перешла на шёпот, отчего-то боясь говорить громче, словно это могло всё испортить. — Я не знаю, — проскользнувшие в её голосе нотки чего-то одновременно схожего с отчаянием и потерянностью, казалось, обвились нитями вокруг моей шеи, постепенно сжимающими её. — Скорее, нет. Здесь родители, ресторан, Стражницы. Пусть никогда не приходилось задумываться о планах на будущее остальных девчонок в команде, я всё же никак не ожидала услышать подобное от Хай Лин, безумно талантливой и способной выстроить удивительную карьеру. Голова взорвалась от количества разом наполнивших её мыслей, рождалось очень много слов, что обязательно должны были прозвучать. Понимание, насколько же лицемерной с учётом всей ситуации представала моя попытка переубедить Хай Лин, которая могла и не дожить даже до окончания школы, пронзало насквозь холодной сталью всё тело, вызывало эфемерный привкус крови, примешанной к пеплу, на языке. Правда, не хотелось молчать — я поддалась вперёд, накрыв сжатую в кулак чужую ладонь своей. — Ты очень талантливая! Перед тобой столько возможностей, и, я уверена, ты сможешь многого добиться! Конечно, ты любишь Хитерфилд, родителей! Но только представь, что ты сможешь им дать, если решишь добиться чего-то большего, чем просто оставаться здесь! — свободной рукой я обвела рукой подвал, на самом деле подразумевая ресторан в целом. — И, Боже, Стражницы! Да забей! У нас есть альтермиры, магия, можно решить вопрос! И, вообще, до выпуска столько всего может измениться! Ах, и Эрик, да вы просто самая идеальная пара из всех, что я знаю! Вы сможете учиться вместе, а если нет, то вы-то и не выдержать расстояния?! Да я тогда вообще перестану верить в любовь и уйду в монастырь! Обещаю тебе, это будет полностью ваша вина, что я превращусь в недовольную жизнью старую каргу, которая никогда не улыбается! Без каких-либо усилий можно было различить все чувства, завладевающие душой Хай Лин, они мощным горячим потоком обрушивались на меня, прожигая плоть до кости. Защиту не выставить, не сбежать, ведь моё тело оказалось в ловушке чужих рук, сжимающих крепко, до треска рёбер. Я со смехом и шуткой принимала эти объятия и звучавшую во время них благодарность, хотя внутри по сосудам разносилось, словно опаснейшая инфекция, отвращение к себе же. Мерзко настолько, что хоть всю кровь выкачивай и вливай новую, полученную от действительно хорошего человека в наивных попытках спастись. Каждый мой искренний жест в отношении Хай Лин и Тарани всегда сопровождался подобными чувствами и мыслями о лицемерии. Так нужно. — А ты? — Хай Лин не спешила отстраняться, и я, устроив подбородок на её плече, вопросительно промычала в желании получить уточнение. — Твои планы на будущее? — Я уже не знаю. Всё слишком усложнилось, не хочется загадывать. Ложь, попытки отшутиться или уйти от вопроса — всё это сразу же было отринуто. Стоило стать Стражницей, как всякие планы на будущее истлели, словно и правда являлись всего лишь куском бумаги, а не целым пластом размышлений за несколько лет. Сейчас кажется глупым даже загадывать что-либо насчёт завтрашнего дня, что уж говорить о большем сроке. Да, я определённо немного запуталась, но не стану останавливаться на полпути, перечёркивая все ранее приложенные усилия. Возможно, в какой-то момент жизнь снова резко изменит свой ход, и лучше быть готовой. — Только давай без вдохновляющих речей, которых я тебе только что сама наговорила. По телу Хай Лин прошлась вибрация от смеха, вторящего моему, и я прикрыла глаза, растворяясь в чужом тепле и освобождаясь от каких-либо мыслей. Всё, что сейчас существовало — спокойное вздымание грудной клетки, смесь едва уловимых запахов одежды и умиротворяющая, забирающая боль атмосфера. Хотелось задержаться в этом моменте как можно дольше, но Хай Лин всё же отстранилась. Её глаза вновь горели, наполнились ярчайшими красками жизни, и их вид продлил чудесную «магию» недолгого забвения. На какое-то время тишина расправила чёрные большие крылья и спрятала нас под ними, не позволяя ни единому звуку проникнуть внутрь. На сегодня наша тренировка негласно была завершена, и пора бы возвращаться домой, вот только Хай Лин в один момент стала выглядеть так, словно желала задать вопрос. Всё собиралась с духом, медлила, как будто бы опасалась моей реакции. И в голове уже выстраивались догадки насчёт вероятной темы, и лучше бы им не подтверждаться. — Спрашивай уже, — не выдержав, я качнулась в сторону Хай Лин и несильно толкнула её плечом. Она неловко улыбнулась, растерялась, словно на самом деле опасалась быть пойманной. Тогда же все сомнения быстро разлетелись хлопьями пепла, и из моей груди вырвался тяжёлый вздох, который, казалось, ещё сильнее вспугнул Хай Лин. Я замахала рукой с подбадривающими словами и милой улыбкой, и, к счастью, удалось вызвать её на откровенность. — Я хотела спросить о тебе с Корнелией. Я лишь кивнула с той же самой подбадривающей целью, хотя всё внутри разом взбунтовалось против начатой темы, подталкивало закрыть рот Хай Лин и ничего больше не слышать. Впрочем, можно было достигнуть подобного и без ненужной токсичной агрессии. Первый шаг — дослушать до конца. — Я немного слышала о ваших конфликтах и в принципе видела, как вы относитесь друг к другу. Но не знаю конкретики, с чего всё началось, что вообще было, — Хай Лин сложила руки на коленях, замялась, и уже через мгновение на глазах изменилась, словно решимость в ней наконец-то возобладала над всем остальным. Её взгляд, переполняющийся неагрессивной уверенностью и неким пониманием, напрямую столкнулся с моим. — Скорее всего, ты не станешь мне рассказывать эту историю. Я понимаю, но кое-что меня волнует, и хочу хотя бы задать вопрос, — она сделала небольшую паузу, которая закончилась сразу же после моего кивка. — Есть ли хотя бы малый шанс того, что вы сможете уладить конфликты и прийти к более тёплому общению? Уголки моих губ дёрнулись в сдерживаемой улыбке, а в груди щекочущим комом застревал смех. Я сделала пару глубоких вдохов в попытках загасить эти чувства и не дать им, разрастающимся за считанные секунды и буйным, выбраться наружу. Смеяться, пусть даже нервно, над Хай Лин, искренней и серьёзной в своём вопросе, стало бы мерзким поступком, коих и без того накопилось изрядно. Моё самообладание хоть когда-то сработало успешно. Я, не отводя глаз от Хай Лин, отбросила в сторону какие-либо шутки и придала своему лицу максимально серьёзный вид. Долго задумываться над ответом не приходилось — нужные слова родились ещё в момент самой догадки. — Слушай, я правда не хочу делиться этой историей, она слишком долгая и там множество чужих секретов, — Хай Лин понимающе кивнула, а я продолжила всё в той же спокойной, размеренной манере: — На самом деле лично я с Хейл никогда не ссорилась, ну, то есть все наши конфликты возникли на почве того, что она обижает моих друзей, а я, наоборот, пытаюсь им помочь. И это продолжается в течение нескольких лет. Её послушать, так все мои подруги — шлюхи с разными заболеваниями, друзья — наркоманы, по которым колония плачет, или наоборот. И это ещё не самые мерзкие вещи, и к тому же просто слова. А были и действия, которые как физически, так морально ломали, большая часть, конечно, не её руками… Да? Пусть Хай Лин внимательно слушала, но её руки жили будто бы отдельной жизнью и постоянно находились в движении, что-то трогали. Карие глаза так же выдали непреодолимое желание о чём-то сказать по ходу моей речи. И я специально остановилась, предоставляя такой шанс. — А ты уверена, что это делала она? Корнелия может быть стервозной, но я до сих пор не могу поверить, что она способна на отвратительные вещи. При виде чужого исполненного истинной доброты, словно у прекрасного небесного создания, лица на моих губах расцвела улыбка, незлобная, скорее, тоскливая. «Святая наивность», — проскакивало при этом в голове. Когда-нибудь придётся разбить её чёртовы розовые очки так, что осколки глубоко вонзятся в глазные яблоки и окажется сломан нос, но сегодня этот день ещё не пришёл. Иногда зависть несильно вонзает клыки в сердце от того, какой же Хай Лин порой предстаёт счастливицей, раз живёт в каком-то ином, идеальном мире и не замечает большую часть дерьма. Взять хотя бы ту же грязную и отвратительную сторону школы. Когда её познаешь, обязательно насильно и кардинально меняешься, возможно, и вовсе превращаешься в слепленные между собой куски непонятно чего. — Мне хватает того, что я знаю наверняка, чтобы никогда её не прощать, — даже такой краткий разговор высосал из меня значительную часть сил, и пришлось немного ускориться, сокращая текст, но оставляя суть прежней. — В общем, пусть идёт на хрен. Удивительно, что мы с ней вообще способны ужиться в одной команде. Давай закончим на том, что, как со Стражницей, я буду с ней пытаться работать, а всё остальное… Дружба? О, нет, простите! — я эмоционально вскинула руки, приподнимая брови и расширяя глаза, словно несла невероятный бред, в которым ни при каких условиях не поверить. Помедлила немного, подалась ближе к Хай Лин и уже более серьёзным тоном попросила: — Пожалуйста, не лезь с подобным к Вилл. Едва заметный кивок стал ответом. В глазах Хай Лин тихо мерцало разочарование, вспыхивающее мелкими светлыми точками. Подмечая это, я лишь надеялась, что смысл моих слов в полной мере дошёл до неё и подобных разговоров больше не последует. — А с самой Хейл ты говорила? — поспешно поинтересовалась я, как только эта мысль коснулась сознания. — Нет ещё, — Хай Лин покачала головой с милой, доброй улыбкой. Я не стала как-либо комментировать, пытаться отговорить от этой затеи. Возможно, когда она услышит отрицательный ответ и с другой стороны, ей станет чуточку лучше. Всё-таки попытки хоть что-то исправить были предприняты, и не её вина, что ничего не вышло. Тишина снова собиралась нависнуть над нами куполом — больше говорить ни о чём не хотелось, и это послужило знаком для ухода. Я убедилась, что Хай Лин не держала на меня никакой обиды, и тепло попрощалась с ней. По пути домой разум полностью поглотили мысли о давно зреющей идее и нашлись новые доводы для такого рискованного шага. Оставалось лишь их озвучить нужному человеку и добиться от него согласия. Но это всё потом, а пока меня дожидался приятный вечер в кругу семьи на совместном просмотре фильма.***
Руки нещадно болели — наверное, ещё одно заклинание, и кожу на них прожжёт вплоть до мяса. В целом представало всё так, словно я оказалась заперта в постепенно накаляющемся помещении, где воздуха при этом с каждым разом становилось катастрофически мало и вскоре его критический недостаток приведёт к потере сознания. Тело ощущалось нисколько не подвластным, лишённым большей части сил. Правда, я всё продолжала концентрироваться и не прерывала потока магии. Когда Вилл приняла решение за меня насчёт участия в новом путешествии, жгучее недовольство слилось с лёгкой обидой, образуя гремучую смесь. Если бы наш с ней разговор произошёл в тот же день, ничем хорошим он бы не закончился. Я могла бы наговорить слишком много неприятных вещей. По счастливым стечениям обстоятельств, мы поговорили лишь на следующий день, и всё обошлось без громких эмоциональных сцен (даже обсуждение про ситуацию с крылом прошло более гладко, чем ожидалось). Конечно, в чём-то Вилл была права, но не получалось хоть немного унять раздражение из-за факта, что меня снова оставляли в стороне. Впрочем, после её отъезда я как следует обдумала своё положение и очень быстро отыскала плюсы, в число которых входили усиленные тренировки с Фобосом. Принц, в отличие от Седрика, выглядел и вёл себя вполне привычно, потому сложно было судить, насколько же последние события повлияли на его загруженность и одобрит ли он мою затею из-за этого. Я сделала ставку, и та в итоге сыграла: стоило только высказать своё предложение вслух, как в чужих глазах словно бы промелькнуло некое уважение, и следом прозвучало согласие. С тех пор каждая тренировка больше походила на адское испытание моей выносливости и духа. Магические сосуды практически постоянно пребывали в опустошённом виде, и это всегда сопровождалось острой болью во всём теле. Голова собиралась в любой момент взорваться от количества новой информации и огромной концентрации на создание даже одного заклинания. Впрочем, сейчас они имели в разы более сложную форму, чем раньше. Прекрасным примером того, через что мне приходилось проходить, служил случай, когда у меня не вышло полностью отразить атаку принца и та ударила по мне настолько сильно, что без вмешательства Киары не обошлось. И всё же ни одной жалобы, фраз в духе «не могу» не сорвалось с моих губ. Я, наоборот, уже долгое время собиралась ещё сильнее повысить ставки. И в груди с самого утра возрастало ощущение, что сегодня идеальный день для этого. Хрипы, сопровождающие каждый вздох, раздирали на куски горло — любая попытка сглотнуть скапливающуюся во рту вязкую слюну отзывалась болью. Я отчаянно старалась выжать из сосудов ещё хотя бы каплю магии, но та отказывалась подчиняться. Одновременно с этим приходилось сдерживать натиск пронзающего клетки раздражения для сохранения трезвости ума. Но вот обволакивающая чужие руки магия исчезла, что служило сигналом для окончания тренировки, и я неосознанно выдохнула с облегчением. Хотелось припасть плечом хоть к какой-то опоре, а может, и вовсе растянуться на полу, только бы восстановить малую часть энергии. Мутило до белых вспышек перед глазами, и окружение распадалось на отдельные блёклые полосы. Я изо всех оставшихся сил пыталась не позволить дымке бессознательности завладеть разумом. Тело ощущалось свинцовым, максимально неповоротливым, и после каждого шага словно существовала большая вероятность рухнуть лицом вниз. Я остановилась напротив Фобоса, без колебаний заглядывая ему в глаза, блеснувшие лёгким интересом. Принц молча выжидал, но стоило только попытаться произнести хоть слово, как пришлось бороться с усилившейся тошнотой. — Позвать Киару? — в его голосе не найдёшь ни единого проблеска эмоций. Вероятно, вежливость, чем беспокойство, и всё же он мог и вовсе ничего не говорить. Ухмылка, бросающая вызов, скорее, моей собственной слабости, коснулась губ. Я мигом приосанилась, словно никакой давящей на плечи усталости и не существовало, и качнула головой в ответ. Не такой уж и критичный случай, чтобы тревожить Киару, которая сейчас чаще проводила время за работой, чем за бутылкой вина. Кажется, погружение с головой в исследования позволяло ей так же удачно убежать от реальности и не задумываться о чём-то травмирующем из прошлого, как и различные вредные привычки. — У меня есть предложение, — на удивление, бодро начала я, покачнулась с пятки на носок и выглядела такой довольной, словно выиграла эту жизнь по всем пунктам. — Очередное, — губы мужчины изогнулись в странной улыбке. И по нему нисколько не поймёшь: насмехался ли он сейчас или наоборот поощрял рвение. — Если бы мои подчинённые проявляли хоть долю твоей неугомонности, Меридиан бы давно лишился большей части своих проблем. — И приобрёл бы новые, — тихо прыснула со смеху я и отметила согласие в чужих глазах, слегка посветлевших из-за слабого мерцания веселья в них. — Так вот о предложении, — я прибегла к небольшой паузе, пытаясь выцепить из творящегося в голове хаоса нужные мысли и выстроить их в логически правильном порядке. Фобос тем временем едва заметно кивнул, и тогда же удалось продолжить: — Ситуации всё усложняются и усложняются. И сколько бы ни приходилось тратить времени и сил на тренировки, я считаю, что даже против средней сложности угроз у меня не так уж много шансов. Но главная моя проблема, из-за которой я и задумалась над таким вариантом, — это то, что мне приходится постоянно лгать людям, и это не самая убедительная ложь. В будущем это грозит большими проблемами. Речь с каждым словом всё набирала темп, и в какой-то момент воздуха критически не хватило. Руки при этом незаметно для меня же начали выделывать какие-то невероятные движения, словно я какой-нибудь тектоник сейчас пыталась станцевать, а не донести на самом деле очень простую мысль. Несколько глубоких вдохов позволили немного успокоиться и наконец-то перейти к главному. — В общем, в чём суть этого долгого вступления. Я хочу начать изучать магию крови. Фобос слушал с несколько отрешённым видом, будто бы и вовсе пропускал слова мимо ушей, но в конце его светлые брови сдвинулись ближе к переносице, а взгляд стал цепким, прожигающим насквозь. Казалось, он так и пытался выискать признаки того, что сказанное всего лишь неудачная шутка. Я не дрогнула, сохранила максимально серьёзное выражение лица и дожидалась вердикта. Если бы это было всего лишь шуткой, тогда бы не пришлось ломать голову целыми сутками до появления пульсирующей боли в ней, выстраивать аргументацию за и против, опасаться последствий. Встав на этот путь, я подпишу контракт, лишающий души, возможно, даже жизни, постепенно стирающий и переписывающий мою личность. А с другой стороны, эта жуткая сила давала власть, способную спасти и кардинально изменить ход событий. — Глупая мысль, — его лицо разгладилось, снова оказалась надета маска спокойствия, но голос вбирал в себя металлические, неоспоримые нотки. — Сейчас твои тело и разум вряд ли справятся с такой нагрузкой. Одна из причин, почему магия крови входит в список запретных — это то, что даже сильные маги могут не выдержать отдачу, а дальше следует либо безумие, либо стремительное умирание. А ты даже в полной мере не освоила собственную стихию. И у нас уже был этот разговор, разве нет? — Но, — несмотря на разумность слов принца и его очевидное нежелание развивать эту тему, я не позволила себе так легко отступить, — у меня уже есть природная основа для магии крови, или что-то вроде того. Я сейчас о своей второй способности Стражницы Воды. То есть у меня изначально больше шансов выдержать обучение. — Это нисколько тебе не поможет, — по радужке медленно разливалось что-то такое, отчего его взгляд темнел, становился невыносимо тяжёлым. Так и тянуло отвернуться, лишь бы снизить для себя уровень оказываемого давления. — Даже, напротив. Начнёшь развивать эти способности, скорее всего, быстрее разбудишь своего духа. И тебе придётся, как Вильгельмине, пытаться не позволить ему стереть твою личность. Я неосознанно поджала губы, с досадой признавая, что подобный исход ни разу не предполагала. Раздражение прослаивало органы медленно отравляющим веществом, и, наверное, в первую очередь страдали лёгкие, раз почему-то стало затруднительно дышать. Правда, разве слова Фобоса хоть что-то меняли? В каждом ранее рассматриваемом мной варианте имелся огромный риск, и на самом деле с ныне полученной информацией он не так уж сильно возрастал. Просто ещё одно препятствие, которое следовало преодолеть, ещё один возможный способ умереть. Ничего необычного. — И пусть, — моя уверенность была настолько сильна и непоколебима, что с помощью одной её имелся реальный шанс подчинить себе массу людей. — Даже если ничего не делать, всё равно можно умереть. А так у меня будет запасной вариант, козырь в рукаве, когда всё пойдёт по одному месту. Не стану скрывать, что было бы неплохо иметь подобную власть, но в первую очередь я не ради себя готова пойти на такие риски. Выдержанная пауза вполне однозначно намекала на смысл последнего предложения: самому Фобосу будет выгодно обучить меня магии крови, чтобы в случае фатальной ошибки какой-либо стороны (конечно, по большей части нашей с Вилл) преждевременно не столкнуться с Кондракаром. И он определённо способен правильно оценить ситуацию и тут же отбросить любые опасения насчёт моего возможного использования полученных знаний против него. Если только я неожиданно не примкну к нашей геройской своре и вместе с ними не стану бороться с ним, тогда это уже действительно проблема. — Пожалуйста, — я едва не сложила руки в молящем жесте, словно это могло действительно сыграть роль, но быстро одёрнула себя, и лишь голос несколько смягчился. — Хотя бы расскажите о принципах, теории, хоть что-то, что сможет помочь. — Теория бесполезна, в магии нужна практика. Ты должна это осознавать. Казалось, каждое слово гвоздями вколачивали в голову, чтобы возникающая при этом боль смогла отрезвить, вынудила бы поставить точку в разговоре. Ещё одна попытка — череп разойдётся по швам, чужое недовольство станет более очевидным и испепелит на месте. Почему-то, в отличие от Седрика, попытки дразнить или злить Фобоса меня особо не прельщали. Если быть до конца честной с собой, я не желала испытать на себе его разочарование, въевшееся бы в кожу разящим холодом. И сейчас мне выпал очень хороший шанс его заслужить. Свет надежды, таящийся меж рёбер, получить согласие пару раз предательски мигнул, и мысли заполонили одни лишь ругательства. Я не сдержала тяжёлого вздоха и мягко улыбнулась, и этого жеста хватило, чтобы в чужих глазах промелькнуло подозрение. — Проверим хотя бы сознание. И если с ним всё плохо, я отступлю и в ближайшее время больше не подниму эту тему. Всё будто бы замерло на напряжённой полуноте: мир, время, моё сердце. Сейчас решалось слишком многое, то, что обычно называли ключевыми точками жизни, изменение которых способно напрочь переписать будущее. И всё же в случае отказа я должна достойно принять его и просто поблагодарить за попытки спасти меня от моего же безумия. Фобос, не разрывая зрительного контакта, медлил настолько долго, что за это время от расползающегося напряжения можно было несколько раз задохнуться, пережить пару сердечных приступов и критически перегрузить мозг. На лице принца я попыталась отыскать хоть какой-то намёк на ответ, но наталкивалась лишь на непробиваемую ледяную стену, намного выше даже Стены Вестероса. К сожалению, ручного дракона для его преодоления мне ещё не удалось заполучить. — Хорошо, пошли. Удивление оказалась настолько сильным, что я глупо замерла без какой-либо реакции в принципе, а Фобос тем временем без малейших объяснений направился к выходу тренировочного зала. Мозг отказывался верить в происходящее, искал признаки ловушки или насмешки. Я, продолжая пребывать в полнейшей растерянности, поспешила нагнать мужчину, но любые вопросы липнущим к слизистым комом застревали в горле. Наши шаги эхом разносились по коридору, в то время как встречающиеся на пути слуги двигались практически бесшумно, словно желая предстать всего лишь тенью, безмолвным призраком или вовсе сквозняком. Впрочем, у них это неплохо получалось — я шарахнулась, когда один из них незаметно возник по правую руку и проявил должное уважение к принцу. К слову, слуги не поднимали взгляда даже на меня. Весь путь я упорно сохраняла молчание — не хотелось ещё сильнее испытывать чужое терпение бесконечной чередой вопросов, которая обязательно бы последовала, стоило только открыть рот. Зал Медитации — исходя из рассказов Вилл, это был именно он — встретил шумом льющейся воды, и этот звук словно послужил мощной дозой успокоительных. Тело расслабилось, и только сейчас удалось в полной мере осознать, как же сильно напряжение сковало мышцы и причиняло тем самым ужасный дискомфорт. Душа откликнулась тихой спокойной песней, гармонично сплетающейся с мелодией капель. Любые трудности предстали преодолимыми, а риски — оправданными. Недавняя усталость любезно отошла на второй план. Мне не требовалось ломать голову, что же представляло из себя моё сознание. Имелся очевидный ответ: это всегда будет отдалённый, будто бы бесконечно тянущийся пляж под пасмурным небом. И дело вовсе не в моей стихии, а в том, что здесь произошло больше десяти лет назад. В этом месте — или лучше сказать, похожем — я потеряла мать. Родную, образ которой с каждым годом безвозвратно разлагался в чертогах памяти. Её черты лица, характера затирались со временем, словно давняя, часто вынимаемая на свет фотография, но тот период, даже несмотря на малый возраст, запомнился до, казалось бы, абсурдных мелочей. Маме периодически требовалось одиночество, всего час, который она проводила за прогулкой по отдалённому кусочку набережной. Папа тем временем присматривал за мной, мы увлечённо смотрели мультфильмы, дожидались её возвращения дома или порой выдвигались встречать. Наверное, моя безмерная любовь к воде началась именно с этих семейных прогулок. И вот однажды за окном стемнело, и сквозь помутневшее от дождя стекло в дом просачивался мягкий свет уличных фонарей. Папа с обеспокоенностью посматривал на часы и постоянно пытался шутками отвлечь меня от вопросов, где же мама. Тревога лишь нарастала, а расспросы становились более настойчивыми и частыми. Немного позже сначала были звонки, долгие и остающиеся без ответа, затем другие, эмоциональные и быстрые. События завертелись в бешеном темпе, где всё размывалось и одновременно странным образом сохраняло чёткость: увеличивающееся количество людей в доме, непрекращающиеся разговоры взрослых, их нервная суетливость, пристальное внимание ко мне, чтобы даже не подумала заподозрить неладное и не расплакалась, пролетевшая за сном, сразившим из-за усталости, ночь. Утро встречало всё ещё пасмурным небом и новостями, которые обращались семенем стремительно растущего дерева печали, раздирающего ветвями душу на мельчайшие куски. Даже если собрать эти лоскутки вовремя и сшить аккуратными стежками воедино, она никогда не будет прежней, лишится достаточного количества важных, незаменимых фрагментов. Мне же и вовсе пришлось «чинить» себя спустя очень долгий срок. Сейчас с нынешним уровнем сознательности я, оглядываясь назад, находила смерть матери до безумия странной: утонула, говорили мне. Она прекрасно плавала и никогда бы не полезла в воду, особенно в холод, в недопустимом для этого месте. Папа не стал бы мне лгать и так же, как и я, яро отвергал любые предположения о самоубийстве. У мамы не было никаких психологических расстройств, или, если придерживаться идеи, что все в мире в некой мере травмированные, у неё не нашлось бы таких, что вели к подобному исходу. Размышления на эту тему несколько лет травили меня, определённо лишая какой-то части сил. И относительно недавно, с появлением магии в моей жизни, будто бы удалось мельком усмотреть манящий свет истины и пойти в кажущемся правильным направлении. Что если смерть кого-то близкого стала той самой платой за силу? Знать бы, правда ли это, ведь многое бы тогда прояснилось. Хотя одновременно с этим некоторая часть приобрела бы более сложный и неоднозначный характер. Получение что отрицательного, что положительного ответа открыло бы дверь страху, который быстро бы приобрёл статус хозяина положения. Но лучше бы вернуться к истории. Папа держался стойко, или точнее хотел таким предстать в моих глазах, которые по большей части блестели от непонимания и слёз. Исключая сон, он ни на секунду не оставлял меня, разговаривал, улыбался, спокойно переносил все истерики, а тем временем горе разъедало, медленно и максимально мучительно, ему грудную клетку. Понимание его боли и всей ситуации в целом — будто бы кто-то всё же умудрился вложить это в мой маленький, ещё туго соображающий мозг — настигло меня в тот самым момент, когда я, которая, по идее, должна была спать, застала папу на кухне в одиночестве. Он, схватившись за голову и уткнувшись отрешённом взглядом в столешницу, плакал. Тот, кто дарил мне самые яркие и светлые улыбки, кто казался сильнейшим во всевозможных планах человеком, тихо прогорал изнутри и заставлял себя держаться ради меня. Эти воспоминания уродливо выжгли на подкорке сознания, и шрамы никогда не затянутся, даже их едва ощутимое задевание будет доводить до полуобморочного состояния и очередного раунда борьбы с собственными накатывающими эмоциями. Тогда же открывшаяся сцена настолько сильно шокировала, что я замерла на месте, боясь лишний раз вздохнуть, и очень долго не давала о себе знать. А когда наконец-то посетила мысль тихо вернуться в постель, папа уже заметил меня. В его глазах, как сейчас помню, в первые секунды отразился страх того, что его раскрыли, словно подобное обязательно вело к провалу чёрт возьми какой невероятно важной спецоперации. Правда, в следующий миг он расслабился, напустил на себя привычный приветливый настрой, временно заблокировав иные чувства, и ласково улыбнулся мне после вопроса, что случилось. Слова не проходили дальше горла, скованного спазмом — я не заметила, как сама разрыдалась, а следом оказалась в тёплых успокаивающих объятиях папы и после долгих слёз заснула прямо у него на руках. Мы никогда не обсуждали этот момент, ни на следующий день, ни гораздо позже. Впрочем, что-либо говорить и не требовалось: оба прекрасно понимали, почему же я со следующего дня звала маму лишь во снах и старалась при папе больше никогда не плакать. Не хотелось рвать ему и без того страдающую душу своими бесконечными слезами. И в итоге в какой-то мере получилось немного облегчить ему жизнь, принести хоть долю покоя, слегка заглушающего боль кровоточащих ран. До сих пор поражала моя тогдашняя сознательность. Анна не врывалась в нашу жизнь порывистым вихрем, сносящим с петель двери и всё на своём пути, что вполне было бы в её духе. Она, скорее, напоминала весенний ветер, проникающий через окно в прогретую комнату и приносящий облегчение, спасение. Правда, подобное понимание пришло не сразу, значительно позже, после того, как из-за захватившей сознание ненависти было совершено и сказано так много неправильного и даже в некой мере непростительного. Папа познакомился с Анной в то время, когда только-только получил жетон полицейского. Она же была проблемным подростком, выросшим в районе с ужасной репутацией и дебоширским поведением вполне ему соответствующим. Многое для меня навсегда останется загадкой, но папа по своей природной доброте нередко выручал её и, скажем так, наставлял на путь истинный. Как выяснилось, довольно успешно. И Анна неоднократно искренне подтверждала, что, благодаря нему, в её голове и правда что-то щёлкнуло, возникло желание чего-то большего, чем пустое прожигание жизни, которая в тех обстоятельствах имела все шансы закончиться трагично. В общем, они периодически продолжали общаться в течение многих лет, даже мама была с ней знакома. Узнав новости, Анна, движимая чувством благодарности и желанием хоть как-то отплатить за всё, в один день возникла на пороге нашего дома и взяла большую часть хозяйственных дел на себя. Позже она говорила, что ни разу не допускала мысли, чтобы остаться. В её планы входила лишь кратковременная помощь и спокойное возвращение обратно к себе. Сейчас я точно не смогла бы её отпустить — от одной только мысли сердце сжималось так, что с трудом удавалось переносить боль, — но тогда мне хотелось, чтобы она исчезла. Душили злость и непонимание, как Анна только посмела пытаться занять место мамы! Ещё и так быстро, ведь ещё и месяца с её смерти не прошло! Ненависть циркулировала по сосудам вместо крови, омывала органы, оставляя на них чёрный затвердевающий налёт, и от этого периодически становилось так дурно, что ты задыхался, давился до тошноты и пытался не потерять рассудок. Я не желала идти с Анной на контакт, делала всё, чтобы оттолкнуть её глупыми и всё же жестокими способами. Одним словом, открыто проявляла враждебность, лишь при папе старалась казаться, скорее, равнодушной, ведь её присутствие, стоило признать, определённо благоприятно сказывалось на нём. Удивительно, как Анна всё это выносила, проявляя просто ангельское терпение, ни разу никому не пожаловалась и периодически предпринимала новые не слишком навязчивые попытки подружиться. Я долгое время росла с этими разлагающими изнутри чувствами, каждый раз находя новую причину для их подпитки, и при этом всячески ради папы старалась их подавить. Наверное, их пиком (тем самым, когда эмоции брали верх, агрессия, подталкивающая говорить много неприятной правды, проецировалась даже на отца) стоило считать сначала полноценный переезд Анны к нам, затем их бракосочетание. Правда, самым ужасным был тот, из-за которого я до сих пор сильнее всего испытывала муки совести — рождение Кристофера. От одних только воспоминаний о тогдашних размышлениях тело словно попадало в грязный смердящий омут, из такого с трудом выплываешь, и после никак не отмоешься. Я искренне верила, что Крис займёт моё место, как однажды Анна заменила маму. Обо мне же забудут, выбросят из своей жизни, словно что-то ненужное. В конечном счёте брата я тоже возненавидела, и с едва сдерживаемыми слезами всё же ждала момента, когда придётся прощаться с папой, домом и всем привычным. Боже, если когда-нибудь изобретут машину времени, я первая окажусь в очереди, чтобы её опробовать: вернусь в тот период своего прошлого и задам хорошую трёпку одному безгранично глупому ребёнку, который слишком долго не желал видеть, как же ему на самом деле крупно повезло с семьёй. Мы можем ссориться, не понимать в полной мере точки зрения друг друга и злиться из-за этого, или каких-то иных мелочей, но что бы ни произошло, все обязательно придут на помощь кому-то одному, никогда не бросят, поддержат всеми возможными и невозможными способами. Да, блядь, я убью любого, кто посмеет их тронуть, и, уверена, они же поступят так же. Для нас семья — это не пустой звук, что-то в разы большее, чем кровная связь или просто хорошие отношения. Эти чувства, наполняющие до одури приятным теплом и живительным светом грудную клетку, никогда в полной мере не выразить с помощью слов. Они — одна из причин, почему я продолжаю бороться и двигаться дальше. Никогда себе до конца не прощу, как в прошлом желала причинять им одну лишь только боль и только это и делала на самом деле. Я позволяла своему эгоизму управлять мной, а меня каждый раз почему-то прощали. Было столько шансов всё проебать, и по каким-то излишне удачным стечениям обстоятельств этого не случилось. Счастье плескалось в груди, переливалось через край и служило хорошим восстанавливающим зельем для вечно страдающих органов. Сложно было утверждать наверняка, как бы в итоге сложилась моя жизнь, если бы Анна, мама, никогда бы в ней не появилась, но не покидало ощущение, что многое бы изменилось в худшую сторону. По крайней мере, без неё нынешней версии меня никогда бы не существовало, и разве это не ужасно? Правда, ещё хуже осознание, подавляющее и сковывающее грудь, того, что Крис никогда бы не родился. Куда же я без своего вредного младшего брата, который постоянно испытывает мои нервы на прочность, при малейшей ссоре грозится заложить родителям мои секреты, просто мелкий гад? И одновременно с этим он тот самый человек, что первым начинает беспокоиться, если излишне задержаться, а на улице уже чернеет ночь; тот, кто с кислой миной во время слабости притащит лекарства и станет что-то забавно ворчать; тот, кто недавно укрывал меня пледом, когда усталость возобладала над всем остальным и заставила вырубиться при просмотре фильма. Нет, никаких машин времени, ведь всего из-за одного жеста может кардинально измениться будущая реальность. Не хотелось ничего менять, отказываться даже от самых кошмарных и тяжёлых по всем фронтам периодов, которые по большей части и привели меня к нынешним состоянию и моменту. Губы искривила слабая, с оттенком лёгкой грусти улыбка. Я, стараясь освободить голову от остервенело терзающих душу размышлений, приблизилась к воде, спокойной и тихо колыхающейся, и направила взгляд далеко за горизонт. Мерный шум волн вводил в медитативное состояние, поток мыслей значительно замедлялся, и они завораживающе медленно растягивались, словно горячая карамель. Сейчас для меня существовала лишь бескрайняя синева, но, уверена, где-то там, далеко-далеко от берега на обширную площадь разлились нефтяные пятна, отбрасывающие радужные блики на свету. Это те самые глубокие травмы, поражающие сознание настолько сильно, что под их тёмной плёнкой не выжить даже внутренним демонам. Там место лишь мотивам смерти и отчаяния. И даже если попытаться очистить воду от подобных загрязнений, нанесённый вред уже будет излишне существенен, да и отмершее никогда не вернуть. Я с глупой улыбкой из-за пришедшей идеи сделала несколько шагов вперёд и поморщилась от холода, мелкими иглами пронзившего тело. Лёгкость бодрящей шипучкой разливалась по сосудам, ненапряжённая пустота заполняла кости. Если закрыть глаза и полностью обратиться во слух, то можно уловить далёкую песнь китов, облик которых приняли некоторые внутренние демоны. От этих звуков внутри всё будто бы смешается, придётся замереть из-за попыток разгадать природу тех неоднозначных чувств в груди: захочется то ли заворожено вслушиваться и дальше, щекоча нервы, то ли закрыть уши в желании заглушить. Не получилось бы дать стопроцентно верный ответ, как же на самом деле устроено моё сознание, но мозг уже прописывал некую инструкцию. Наверное, чтобы просмотреть какое-нибудь воспоминание, придётся взять в руки одну из ракушек, разбросанных по берегу или прилипших к камням, и занырнуть вместе с ней под воду. Правда, проверять не хотелось — страх пересчитал позвонки, болезненно надавливая, ледяными пальцами. Воспоминания об однотипных кошмарах, в которых есть лишь пожирающая темнота, ощущение медленного угасания жизни и горящие белым пламенем глаза чудовища, возникли перед глазами. Здесь же всё более реально, и, если нырнуть, существовало опасение больше никогда не выплыть на поверхность. Не зря сегодня Фобос в свои слова о рисках вкладывал мысль, что чем чаще и сильнее тревожишь сознание, тем быстрее пробудится чудовище, которое, учуяв манящий запах добычи, не упустит шанса утащить её на дно и целиком поглотить. Что ж, ныне я не в самой лучше для себя форме, чтобы удачно отбиться от обезумевшего тунца, желающего вырваться из своей консервной банки и жестоко отмудохать то ли рыбака, то ли завод. Разобраться сложно. Я подняла взгляд к низко нависающему тёмному небу и уже через мгновение развернулась к Фобосу, всё время сохранявшего молчание, тем самым предоставляя время нам обоим как следует осмотреться. И сейчас в его планы явно не входило заговаривать первым, и его мысли, как всегда, даже по лицу не угадаешь. — Есть ли какая-нибудь плата за силы? — я, повышая голос для лучшей слышимости, всё-таки нашла в себе смелость задать терзавший меня долгое время вопрос. Когда ещё предстанет такой удачный момент? — Ну, кроме безумия, стирания личности и подобного. Что-то вроде… плата смертью близкого? Стоило только озвучить эту мысль, как она предстала совершенно глупой и выставляла меня такой же. Хотелось замахать рукой и попросить забыть, но я, едва дыша, дожидалась хоть какого-то ответа, пока боль сжимала в крепкой хватке внутренности. Фобос, вновь прибегая к тому самому напрягающему изучающему взгляду, склонил голову набок и слегка нахмурился. Мне даже стало жаль его: сегодня только и делал, что выслушивал мои охуительные мысли. — Если говорить о Стражницах, то я не располагаю такими знаниями, но платить существам Иной Стороны чьей-то кровью — обычное дело, — Фобос немного помедлил и отголоски завладевших им в этот момент неизвестных эмоций мельком отразились в его глазах. — Кого ты потеряла? — Мать в детстве. Она утонула, — не удалось сдержать улыбки, нервной и пропитанной болью. Казалось, на чужом лице проскочило понимание, тянущее за собой сочувствие, но, возможно, это было всего лишь секундное видение, в реальность которого искренне хотелось верить. На смену недавним эмоциям пришли иные, сложно поддающиеся расшифровке. Возможно, благодаря этой доле откровенности, мои мотивы и личность в целом станут для принца более понятными. Правда, вряд ли подобное хоть что-то существенно изменит: наша заинтересованность друг в друге заканчивалась ровно на том моменте, где начиналось нечто большее, чем понятие «ценный союзник» и динамика отношений «учитель-ученица». Один из нас никогда не полезет в душу другому, оба не станем задумываться о каком-либо сближении. Подобное даже звучало абсурдно. И всё же ничто нам не мешало делиться некоторыми фактами из наших жизней. — Не плата за силы, — задумчивость просочилась в голос Фобоса, который словно бы и вовсе разговаривал сам с собой, — но, возможно, твой дух забирает кого-то в качестве жертвы и тем самым в будущем обещает не стирать твою личность. Интересная мысль, которую я не смогу ни доказать, ни опровергнуть. Тебе лучше разузнать об этом у старого поколения Стражниц. Я с силой сжала ладони в кулак, пока внутри закручивалась огненная буря, причиняющая значительный ущерб внутреннему миру, чистейшей ярости. Если это окажется правда, если моя «избранность» действительно стоила мне матери, чудовище не просто лишится своих глаз, но и умрёт самой мучительной и медленной смертью! Я, блядь, обучусь магии крови, и кто ещё кого подчинит, уёбок! Ох, моя ненависть станет проклятьем для самого Кондракара и заставит его в один момент рухнуть лишь для того, чтобы освободить суку Синь Янь. И пока эти чудовища будут бодаться друг с другом, я уничтожу, нахуй, их всех! На моём лице отразился хищный, злобный оскал, и мир словно бы окрасился в ярко-красный, цвет артериальной крови и разрушительной агрессии. Рёбра громко трещали под натиском эмоций, и, наверное, рассудок бы меня на время оставил, если бы только оглушающий пробирающий до костей звук кита, вынырнувшего из-под воды в довольно опасной близости со мной, что брызги холодом обжигали кожу, не вынудил шок заблокировать все остальные чувства. Я на автомате развернулась и сделала пас рукой, чтобы воззвать к магии, но ничего не вышло. Вода, расходясь кругами, пенилась, а сам кит вновь скрылся в её глубинах. — Твои демоны очень любезны, — Фобос не скрывал своей лёгкой растерянности в голосе. — О чём Вы? — я, не отводя взгляда от кругов воды, осторожно пятилась назад. — Кажется, он только что предупредил тебя о возможной атаке, иначе бы уже напал. Я замерла рядом с Фобосом и с расширенными глазами посмотрела на него. Дыхание всё ещё подводило, что лёгкие медленно тлели, и от дыма пересыхало горло. По телу пробежали мурашки то ли от реального холода, то ли из-за напущенного испугом. Мысленно я приказывала себе как можно скорее успокоиться и вернуть трезвость ума, ведь только что сама же себя глупо дискредитировала. Настаивала на проверке сознания, чтобы повысить шансы получить согласие Фобоса, а в итоге позволяла такому дерьму происходить. Радовало, что хоть мои демоны оказались менее ебанутыми, чем я сама. Предупредил, надо же! Моя ты зайка, хотелось бы прикормить тебя вкусняшкой, но ты же обнаглеешь, почувствуешь себя любимчиком и затем, подобравшись ближе, коварно вгрызёшься в плоть! Подозрительных чертил в моём окружении и без того хватало. Правда, могу пообещать, что обязательно немного поплачу, когда придёт время от тебя избавляться. Пару глубоких вдохов — улыбка вернулась на моё лицо, но уже более спокойная и уверенная. Я опустила руку, сжав её в кулак, и выпрямилась. Последняя на сегодня попытка, а дальше пусть что будет. — Как Вы видите, с моим сознанием всё в порядке, даже демоны, как Вы выразились, любезны. Почему бы не рискнуть? Вы ничего не потеряете, разве что не особо сильную боевую единицу и вместе с тем потенциального врага, — я говорила открыто, потому не видела смысла утаивать очевидное и одновременно наивно рассчитывала подобным способом немного подкупить принца. — Если Вы откажете, я же не остановлюсь. Буду пытаться сама разобраться, а это уже в разы опаснее. Думаю, Вы отлично это понимаете: у Вас тоже не было наставника. Уголки чужих губ дёрнулись в несколько насмешливой улыбке, но Фобос явно не испытывал прежнего раздражения. Казалось, сейчас его даже начинало забавлять моё неутомимое упорство. Правда, неизвестно, как подобные изменения повлияют на окончательный ответ. — Я могу потерять Хранительницу, — после недолгих размышлений заявил Фобос, уже открыто веселясь и даже в какой-то мере бросая вызов. Ему явно было безумно интересно, какими же словами в этот раз я стану оперировать. — Вы очень близки, и случись что с тобой, особенно частично по моей вине, это может её сильно подкосить и настроить против меня же. Это рушит мои планы. Тихий смешок едва не потонул в шуме волн — я растянула губы в торжествующей улыбке. Ответ зародился в моей голове ещё с первых слов принца. В нём не находилось ничего хорошего, и в будущем совесть станет периодически запускать свои смазанные сильным ядом коготки мне в душу. Из-за него меня в очередной раз вполне позволительно называть лицемерным и не самым приятным человеком. Ложь во благо, стану беспрестанно повторять себе, а Вилл может никогда за неё не простить и припомнит сотню моментов, когда именно я первая кричала о доверии. Разве сейчас мои изменения были связаны с магией крови? Нет, это всё моя чёртова сила, которая вынуждала искать как можно больше способов выжить самой и защитить других. Слабое оправдание, знаю. — Не потеряете. Мы скроем Ваше участие, а если что-то случится, то наврите ей, как умеете, что воскресите, восстановите меня, сделаете всё что угодно, чтобы вернуть. Просто утешьте и поддержите. Со временем она смирится с потерей, но никогда не забудет Ваших попыток помочь. Видите, Вам так даже выгоднее. Фобос не выказал этого, лишь глаза на мгновение расширились, но я кожей ощущала, насколько сильно его поразили мои слова. Эти эмоции не позволили ему хоть как-то отреагировать в первые секунды, а затем он неожиданно рассмеялся, всё ещё несколько растеряно, но вполне одобрительно. — Я всё пытаюсь понять: ты из безумных или излишне целеустремлённых? — в его голос явно неосознанно просочились странные нотки, которые я бы расценила, как что-то на грани уважения. Или, может, даже восхищения? — Не знаю, как на Земле, но на Меридиане у тебя имеются все шансы занять одно из выгоднейших мест под солнцем. — Как Седрик? — я ухмыльнулась, скрывая за этим жестом зародившиеся внутри смешанные чувства: с одной стороны, впору собой гордиться (пиздец, смогла впечатлить одного из мистеров невозмутимость), а с другой, ощущалось всё несколько неправильным и неожиданно совершенно уж неловким. — Нет, иначе, у тебя есть огромное преимущество, — Фобос, усмехаясь, выдержал небольшую паузу, как бы позволяя мне самой прийти к нужной мысли. — Ты женщина. Я громко рассмеялась, в очередной раз подмечая, что Фобосу явно нравилось в каком-то смысле издеваться над своим лордом. Следом медленно настигло осознание, от которого внутри словно разболтали пузырёк радости, и она, пенясь и шипя, разлилась по телу. Я испытывающе заглянула в чужие глаза, продолжающие искриться весельем, и после кивка мужчины от избытка эмоций едва не полезла обниматься. Ирма Лэр только что одержала очередную победу и увеличила свои шансы сдохнуть в ближайшее время, живём-живём!