Сжимая зубы

      Однажды встретились человек без желаний и человек без страхов. Встретившись, они взялись за руки. Ничем хорошим это не кончилось.       Вассу Маршал, тогда ещё двадцатидвухлетнюю выпускницу экономического колледжа, упоминали в трёх случаях: когда нужно было выгодно поставить на бойца; когда нужно было выбить из кого-то долг; и когда нужна была небольшая, но опасная услуга. Репутация ответственного и скрупулёзного человека давала Вассе карт-бланш в ранжировании цен, а общее вдохновение, с которым она подходила к вопросу, доставляло клиентам некое дополнительное моральное удовлетворение — всегда приятно иметь дело с увлечённым человеком.       Когда Васса была студенткой, её занятия сходили за весьма своеобразное хобби, приносившее удовлетворение и приятного объёма доход. Однако, к моменту её выпуска у Вассы умер отец, и вопрос денег и выживания перевёл её хобби в раздел специализации. Сделать из хобби бизнес труднее, чем некоторые представляют, тем более если сильные стороны человека уравновешены слабыми. Васса Маршал не особо успешно строила отношения с людьми, что мешало в её предельно субъективном занятии. Однако экономику она выучила неплохо. Ей очень нравился один бизнес-принцип: не можешь сам, найми того, кто в этом профи.       Про Оноре Дебальз, стажировавшуюся тогда у одного престарелого кожевника, никто ничего не говорил, потому что её не существовало в тех кругах, где существовала Васса. Говоря откровенно, она вообще ни для кого не существовала. Дебальз училась шить высококачественные кожаные сумки ручной работы, читала тяжёлую литературу и бегала по утрам.       Но про Оноре знала Джеки Ландон. Джеки Ландон работала на Вассу Маршал. У последних был крепкий взаимовыгодный союз любителей больших денег. Поэтому, когда Вассе понадобился человек, который бы легко мог пробраться в охраняемые помещения без лишнего шума, Джеки указала ей на Оноре Дебальз.              — Если не сможешь, говори сразу. Не трать время.       Это были первые слова, которые Васса сказала Оноре. Равнодушная и резкая по своему обыкновению, она не нашла причин делать для Дебальз исключение.       — У меня заказ на бой. Бой провожу я, но нужный мне человек очень сильно просит опрокинуть одного из бойцов. Сделано должно быть чисто. Твоя задача зайти в раздевалку, подмешать отраву ему в воду и выйти ещё до начала боя. Потянешь?       — Да, — Оноре дёрнула уголком рта на вроде улыбки. — Но делать не буду.       Оноре никогда не нравились резкие люди — она принимала резкость на свой счёт.       Вассе же не нравились отказы.       — Объясни.       Разговор вёлся в шумной столовой в разгар обеда. Постоянно гудели микроволновые печи, звенела мелочь, и пахло дешёвой кисловатой сметаной.       — План хреновый, — Оноре пожала плечами. — Этот твой боец свалится ещё до ринга, и никакого боя не будет. Рассчитать дозу точно только медик сможет, с учётом веса и всех задержек на понты, пожатие рук и прочую атрибутику шоу. Даже если вы медика найдёте, по времени попасть практически невозможно. Воду мутить надо уже в процессе. Добавлять отраву в ту бутылку, из которой бойца его же тренер поит. Малую дозу в начале — в третьем раунде, чтобы силы терять начал. Остаток — где-то в восьмом, чтобы завис, и противник его нокаутировал. Тогда будет смотреться натурально. Полный контроль боя обеспечен.       Тихо стукнула кружка о стол.       — И ты можешь это провернуть? — усомнилась Джеки.       Оноре посмотрела на Вассу и вдруг улыбнулась — искренне и дразняще.       — Зависит от суммы, — сказала она.       Это была любовь с первого дела.              Тео тогда ещё не был с ними, Отто раздумывал над тем, чтобы уйти, и Джеки рассказывала о Дебальз только Донне. Характеристика была такая же невесёлая, как и образ: исколотые иглами пальцы, сухая масса марафонца, транжира и необщительный скептик. «С ней час в одной комнате посидишь — жить не захочешь. Как будто тебя в угол поставили и пообещали, что ты из него никогда не выйдешь». Шутки у Оноре были злые и обидные, привычки эгоистичные. И уж конечно положиться на Дебальз можно было только в деловом интересе. Как человек она не отличалась ни сентиментальностью, ни отзывчивостью. Её нельзя было ни о чём чисто по-человечески попросить. Так говорила Джеки Ландон. Донна привыкла Джеки верить. Но гораздо больше Донна верила своим глазам, которые видели больше чем один вариант настоящего.       Пожалуй, это напоминало танец змей — так же страшно, тесно и отталкивающе. Оноре, «скептичная» и «закрытая», соглашалась на всё, что Васса предлагала: от полуночных пьянок до мистической аферы с целью довести должника до инфаркта. Она поднималась от звонка на рассвете, она могла прийти на зов, не сменив потной тренировочной футболки. Васса же ничего не начинала, если планы не подразумевали участие Оноре. Оноре должна была быть всегда и везде, сбоку или за спиной, чтобы можно было обратить к ней лицо и узнать её реакцию, чтобы можно было отпустить самую чёрную шутку и услышать её захлёбывающийся смех. Вульгарный смех. Когда Оноре себя не контролировала, она была ужасна. Но с Оноре резкий тон Маршал смягчался, как шоколад на солнце, и что-то такое пугающее происходило с её взглядом, будто и он смягчался, от внутренних жажды и слабости. Замечая это, и Донна, и Джеки предпочитали отвернуться или занять чем-то руки. Быть свидетелями этого помешательства оказалось невыносимо, точно видеть обнажёнными и пристыженными людей, которых искренне уважали. Но обе они — Оноре и Васса — не могли контролировать ни свои эмоции, ни своё поведение друг с другом; для обеих это была катастрофа, всё шло под откос, но все их индивидуальные попытки управлять разваливающимся в воздухе самолётом терпели безнадёжный крах. Разговаривая, Оноре и Васса не отводили глаза друг от друга, и пространство вокруг искрило от напряжения, если они оказывались друг к другу слишком близко. Донна, с её способностью к предвиденью, не знала, к чему это могло привести.       «Разбег хороший, — объясняла она Джеки, — разбег очень хороший. Но земля кончается».