Сжимая зубы

      Отто толкнул дверь и четырьмя ритмичными ударами стряхнул снег с ботинок. В левой руке у него была картонная коробка с кофе на вынос, в правой — ключи и кожаный портфель. Очки запотели. Больше никакого груза не предполагалось, но Отто уже ощущал приступ невыносимого раздражения от того, что руки были заняты, а мир туманен.       — Скажи мне, на кой лад тебе работа, которая жрёт всё твоё время?       Тео забрал у него кофе, снял с него шапку и включил свет.       — Отто, не сверли мне мозг.       Сизый рассвет занимался над городом, и местами виднелась чёрная змея реки. По сравнению с этим ленивым, уставшим солнечным разбегом офис казался ещё холоднее. Тео с тоской посмотрел на короткий обтёртый диван. Свои два метра роста он бы уместил на нём только подтянув колени к глазам. Глаза, кстати, слипались, и от этого наверняка казались ещё уже чем были. Спасибо отцу-азиату.       — Садись, — Отто пихнул Тео на диван и быстрым движением передвинул стул, подставляя его Тео на манер пуфика. — Какая же статья уголовного кодекса развлекала тебя минувшей ночью?       Тео дёрнул длинными пальцами, не в силах полноценно отмахнуться.       — Домашнее насилие, — сказал он. Отто сел с ним рядом и протянул пластиковый стаканчик. — Венеция же?.. — Тео отпил кофе. — Ага... Пол ночи провели в областной больнице, под утро по второму кругу допрашивали обвиняемую.       — Больница, значит. Долго сидеть будет. Сколько платят в женской колонии за работу?       — Платят недостаточно, можешь не сомневаться даже... Сколько сидеть будет — это ещё под вопросом. Как минимум полгода она будет таскаться по судам.       — Пьяная ссора с летальным исходом?       — Если бы, — Тео закрыл глаза рукой и судорожно зевнул. Мелкие острые зубы мелькнули в тёмной ротовой полости. — Меня уже по горло достало разбираться, где человек превысил оборону, где выбрал слишком жёсткие воспитательные меры, и кого штрафовать, а кого тащить на цугундер... Она проломила мужу голову кухонным молотком. Знаешь, таким, рельефным, которым отбивные делают.       — Знаю, — Отто кивнул.       — Думала, что убила благоверного. Крови при черепно-мозговых травмах вытекает прилично. Оказалось, живой.       — Насколько я понимаю, ей его смерть была невыгодна.       — По степени тяжести за убийство дают больше. Поэтому мы в больнице и провозились столько — не понятно было, что ей писать, пока потерпевший не определился со своим видом на жительство.       Отто хмыкнул и снял с кофейного стаканчика крышку, чтобы удобнее было пить пенку. Вообще, капучино под крышкой он считал издевательством, но тяжёлые дни как-то примиряли его с нелепостями жизни. Мелочи становились уже не так критичны, когда на передний план выходили потребности вроде еды и сна. Большую часть времени Отто про еду и сон забывал. У него стояла пара напоминалок на обед и перекус, количество сна отслеживал браслет — этим его забота о бренном ограничивалась. Случались, разумеется, исключения, когда измождённое тело отказывалось функционировать без положенной ему доли заботы, и головная боль с холециститом гнали Отто по аптекам, супермаркетам и диванам. Отто плохо чувствовал время; за это время его жестоко наказывало. А ещё Отто обладал способностью заставлять своё тело работать на износ. Он эту способность ценил. Любившего его люди — нет.       — Женщина не станет размахивать молотком без веского повода, — сказал Отто. — Тут замешаны либо дети, либо измена.       Тео не спеша пил кофе и молчал. Дыхание его было размеренным, как у засыпающего человека.       — Мы подали запрос в страховую. За последние пять лет она трижды обращалась в травмпункт с переломами. Два раза руку лечили, один раз челюсть. Ночью у неё был синяк под глазом, когда на допрос привели. Её, как была, в домашнем взяли. Из-под платья на бёдрах синяки видно.       — Он её бил.       — Избивал. Она дважды забирала заявление. Ненавижу, когда женщины так делают. Тем более, что в нашем законодательстве огромная дыра на месте мер, которые я лично мог бы применить в таких вот случаях. Каждая такая жена забирает заявление, а потом я еду на труп.       — Странно, что башку она проломила ему только теперь. Мне всегда казалось, что любая уважающая себя женщина бросит мужчину при малейшем намёке на то, что он морально способен нанести ей вред.       — Ага, — Тео кивнул. — Бросит с седьмого этажа... — он усмехнулся. — Мне доставляет удовольствие представлять себе, что бы с ним сделала Васса.       Отто фыркнул в пластиковый стаканчик, потёр глаза, чуть не сдвинув очки набекрень, и рассмеялся уже в голос. Тео искоса наблюдал за ним. Отто запрокинул голову, и в воротнике рубашки открылась белая длинная шея, внутри которой волной прокатывался смех.       — Рад, что твоё воображение тебя не подводит, — Тео тоже улыбнулся, хотя улыбка его была горькой и злой. В чертах этого человека всегда не хватало мягкости. Он обращал к миру лицо судьи, а мир был виновен. — Только не все женщины могут сделать как Васса. Или быть как Васса. Их воспитывают таким образом, что они могут любить кого угодно и стерпеть что угодно. Всё ради идеи о некой глубокой, очень значимой любви-сказке, о которой кто-нибудь обязательно снимет фильм. Настоящие отношения нисколько не похожи на те истории, которые преподносят этим женщинам книги, песни и романчики. «Я тебе челюсть сломаю, ты где ходишь?» это не выражение любви, а триггер для активации тревожных сирен в голове. Женщины пытаются додумать любовь сами, заполнить пустоту мечтой. А потом оказываются на краю, на другой стороне которого либо могила, либо тюрьма. Потому что до того она боялась уйти от кормильца семьи, а ещё до того позволила себе угрожать. Социум не справляется с защитой жертв. Наши волки имеют все возможности подобраться настолько близко, чтобы у жертвы был только выбор «умри/убей».       Отто только кивал в ответ, глубоко внутри принимая правоту Тео. Отто никогда не задавал ему вопросов и не просил объяснений. «Женщин бить нельзя», — твёрдо говорил Тео Драйзер. Отто принимал его постулат, постулат единственно возможный и правильный.       Тео Драйзер был, мягко говоря, странным полицейским. Его склад ума делал его не простым следаком, а ревизором инквизиции. Ещё до выпуска из академии Тео наизусть знал Уголовный и Административный кодексы, включая поправки, и этим знанием до усеру пугал не только преступников, но и коллег. А знал Тео закон так хорошо потому, что видел в нём все просчёты и недостатки, все противоречия, которые выливаются в неточности и лазейки. Он хорошо запоминал, кого и почему приходилось отпускать. Работа в самом сердце правоохранительных органов не меняла того, что Драйзер судил людей по людской природе, а не по слепым и негибким законам. Вот только его собственный суд был куда более жестоким. Тео позволял себе больше свободы, чем ему было положено — а тыл при этом прикрывал идеально, комар носу не подточит.       Отто любил Тео Драйзера по двум основным причинам. Во-первых, мораль и взгляды Тео были эффективны. Когда Тео объяснял, каким образом нужно обращаться с людьми и как следует поступать в той или иной ситуации, Отто чувствовал себя освобождённым. Всё приобретало ясность и чёткость, и не было сомнений в том, какую схему действий выбирать. Во-вторых, общение с Тео всегда носило некоторый оттенок противоборства, который держал Отто в тонусе. С Тео нельзя было сюсюкать, под его хлёсткий характер приходилось подстраиваться, он не был гибким, но он честно радовался за Отто и честно же звал его на шашлык в случае страшного горя; Тео не выказывал особой эмоциональной поддержки, но его пример как сильного человека рядом делал для Отто больше, чем все его прошлые розовые пустячные связи, тёплые и мирные, как домашний пирог.       Домашний пирог — это хорошо. Но вечное довольство убивает в человеке тягу к развитию.       Небо за окном постепенно светлело. Казалось, что Тео уже глубоко спал. Чёрная рубашка смялась, и натяжение кожаных подтяжек ослабло вместе с напряжением плеч. Отто вытянул у Тео из рук опустевший стаканчик и с усилием поднялся на ноги. Он тоже не спал вторые сутки, но Тео в голову не пришло спросить Отто о самочувствии. Отто привык не обижаться. У Тео редко возникала мысль о ком-то заботиться.       — Так зачем ты вытащил меня в такую рань на эти чёртовы цехи? — спросил Тео и открыл глаза.       Отто дёрнулся от неожиданности и грязно выругался, с сексуальным подтекстом.       — Прости, — Драйзер усмехнулся, — но для таких изысков у меня сил нет. Давай что попроще.       Всё, что было проще, было расставлено у Отто в шкафу и проще было только для него. Тео предпринял волевое усилие и поплёлся за партнёром к столу, таща за собой пуфик-стул.       — Вот здесь, — указывал Отто, прижимая бледный палец к строчкам таблиц, распечатанных на А4. — И здесь. Вот ещё, и на следующей странице. Четыре месяца подряд эти люди снижают сумму вклада. Несколько кусков — каждый месяц. Я проверил по расширенной базе, которая с комментариями. Все вкладчики утверждают, что торговля не идёт. Понять, простить, временные неудобства. В общаг сдавать не могут.       Тео хмурился.       — Терпеть не могу, когда люди не проявляют должной щепетильности в денежных вопросах. В чём подвох?       — Все эти точки расположены вдоль реки. Пара ресторанов, бильярдная, четыре казино и туристический паром.       — Бред собачий. Вдоль реки не бывает проблем с торговлей.       — И я о том же.       «Ты уверен?», — подумал Тео, но вслух не сказал. Разумеется, Отто был уверен. Если Отто не уверен, он рта не раскроет. Всё его окружение — дубовый стол с шестью ящиками, три прочных железных стеллажа, ровные ряды папок, ноутбук и огромный аппарат Canon — давило уверенностью.       — Куда это нас ведёт? — вздохнул Тео.       — Стал бы я эксплуатировать тебя после работы, если бы эта проблема мне самому не выедала мозг?       Отто всё смотрел на бумаги в файлах, рассеяно потирая сходивший синяк (визитку Вассы). Он, как школьник, надеялся, что в какой-то момент этот сложный пример решится сам собой, в глубине его подсознания.       — Мы собирались выйти на тот берег к лету, — сказал он устало. — Но ты сам знаешь...       — Да, — Тео кивнул, — Да, там Дон уже держит всех за жопу.       Ещё год назад та сторона реки представляла собой весьма разрозненное общество. Люди грызлись и ставили друг другу палки в колёса. Например, один парень, державший лавку сувениров, стабильно вызывал санэпидемстанцию в соседний магазинчик сладостей, потому что туристы часто сворачивали за подарками, игнорируя его продукцию. Жратва правит духом человеческим, чего уж тут. Ещё два казино по очереди подставили друг друга, наведя на конкурента финпол в связи с укрыванием доходов. Сотрудничать никто не соглашался, а любая афера, как известно, требует, как минимум, двоих участников. Потом на правом берегу появился Дон. Дон хотел пройти на выборах в нижнюю палату от лица города, и вся его политика сводилась к тому, чтобы быть очень популярным и очень влиятельным одновременно. Влиятельные люди — по-настоящему влиятельные, — редко бывают популярны. Но у Дона получалось. Он был весьма изобретателен в вопросах организации и планирования, и он всегда находил нужных людей, которые помогали ему со всеми договориться. Как подобраться к этому типу, никто из группы не знал, даже Васса. Им не хватало информации.       — Сможешь найти среди той братии кого-нибудь разговорчиво...       Отто не успел закончить. Многоуровневый металлический грохот заглушил его слова и смёл мысли. Подскочив, Отто быстро достал из футляра на столе очки и повернулся на звук. Грохот отдельными боями затихал где-то в стороне зала погрузки. Смотря в ту же сторону, Тео достал из кобуры пистолет.       — Рановато для утренней смены, — заметил он.       Напряжённое выражение совсем не красило сухое лицо Отто — он походил на добермана, готовящегося броситься на незваного гостя. Тео прижал локоть руки, в которой держал пистолет, к боку, а второй рукой безапелляционно завёл Отто себе за спину.       — Какая забота, — фыркнул Отто. Но он был доволен. В данном случае ему действительно не стоило хорохориться.       В зале погрузки было пусто и тихо. С одним окном, расположенным под потолком, всё помещение едва проглядывалось — двое ворот и четыре стены. Тео запоздало припомнил, что там нечему и неоткуда было падать. Он перевёл взгляд туда, где должна была быть дверь в рабочий цех. Бетонный пол там рассекала яркая жёлтая полоска электрического света.       Отто собирался открыть дверь с ноги и ввалиться в зал во всём великолепии праведного гнева и вооружившись чугунной подставкой для книг — Тео простил его дилетантизм; Отто, в конце концов, был бухгалтером.       Когда язычок замка щёлкнул, и полоска света медленно растянулась в жёлтый прямоугольник, пистолет у Тео в руке дрогнул.       Руки Вассы Маршал лежали на столе. Не столько лежали, сколько давили на крышку, всеми растопыренными пальцами и побелевшими у кисти ладонями. Напротив Вассы сидела Оноре Дебальз, спиной к маленькому вилочному погрузчику. Погрузчик был смят, как от удара гигантским кулаком по корпусу, и вогнутые стенки застыли сжатой фольгой.       Увидеть этих двоих в одном помещении было словно взглянуть на старую фотографию.       Потирая впалую щёку, Оноре перевела взгляд на вошедших. Было в её позе нечто зажатое, втиснутое в рамку, и только эта рука, теревшая щёку, двигалась бесконтрольно, рассеяно. Отто вспоминал потом, как спокойно она смотрела и насколько ровным был её голос — нереально ровным. И ни тени интереса в глазах.       Она повернулась обратно к Вассе.       — Психуй, сколько твоей душе угодно, — сказала Дебальз, — но то, что я говорю, в любом случае останется правдой. А правда делает больно только если ты её не принимаешь. Повторяю, за упокой вон той машинки за моей спиной, что ты можешь хоть усраться, но грубой силой и напором ты на правый берег не перейдёшь. Я тебя выслушала, и я тебе говорю, что пробелов в твоей изначальной схеме слишком много. Это не будет работать. Делать им очень соблазнительные предложения тоже будет мало. Эти люди, — она легонько кивнула на разложенные на столе бумаги, исписанные от руки, — торгаши и стяжатели, они боятся перемен. Я их помню, с твоими дополнениями я уверена в этом ещё больше. Чтобы справиться, тебе нужно действовать хитростью. И знать всё наперёд.       Васса прищурилась, и её пухлые губы изогнулись в презрительной ухмылке.       — То есть, — проговорила она, — ты собираешься указывать мне, что делать?       Широко и властно раскинутые руки всё ещё упирались в стол. Оноре не сводила с Вассы глаз. За спиной у неё был покорёженный погрузчик, бессонная ночь и несколько лет опыта очень личного общения с этой женщиной. Почему-то только последнее сейчас имело значение. У неё замирало сердце, когда она вспоминала эти руки у себя на шее.       Оноре улыбнулась.       — Нет, — сказала она и мягко облокотилась на стол, обнимая себя за предплечья. — Веди. Как обычно. Я дам тебе всё, что нужно. Я просто прошу тебя отреагировать на стоп-слово, когда увижу, что ты перебарщиваешь с давлением.       Дона Хото, новоявленного политика, метившего в нижнюю палату (для начала), спонсировал никто иной, как Леон Бонапарт. Будучи опытным юристом и бизнесменом, Бонапарт знал, как заставлять деньги работать. Он вкладывал часть своей прибыли в политкомпанию Дона, а взамен на щедрые вливания кандидат не только способствовал порядку на правом берегу, но и прикрывал мелких контрабандистов Бонапарта. Как результат, Леон Бонапарт проворачивал свой бизнес без мелких проволочек, ибо ему были открыты все границы и все пути, и вкладывал он деньги только в одного человека, который в дополнение ко всему ещё и сам следил за порядком на территории. Принцип Паретто в действии. Проблемы с полицией, неясным образом, этой схемой тоже решались. Сложный клубок со стороны казался просто хаотичным скоплением случайностей. Однако, проследив всю цепочку и взаимосвязи, можно было легко понять, что все ниточки уходили в руки к Бонапарту.       — Ты вытаскиваешь одну карту... — улыбнулась Оноре.       — И весь домик разваливается.       Васса отбила по столу пальцами, как по барабану.       — Есть дополнения?       Подошедшие к ней сзади Отто и Тео начали говорить одновременно.