19
18 августа 2019 г. в 15:12
Маргарита Датская всплеснула руками, грациозно и выраженно, будто для зрителей в театре, и лицо её просияло от радости.
— Максик! Я уже успела соскучиться по тебе, что же ты так долго?
— Сядь и рот закрой.
Трудно было найти отморозка опаснее на вид, чем Макс Спектор, особенно когда он не старался выглядеть социолизировавшимся. В такие моменты весь его вид скандировал в ритме марша: у меня есть своя система мироздания, и срал я на вашу.
— Хеви-металл? — поинтересовался Бонапарт.
Блютуз-наушники надёжно закупоривали Спектору уши.
— Led Zapilen, — Оноре деликатно прошла мимо рухнувшей на пол Датской. — Не любишь олдскул?
— Вообще, я не люблю, когда моя женщина сидит на полу в ногах без особого на то повода.
— Прекрасно тебя понимаю, — кивнул Серый, — Я тоже не люблю, когда моих друзей шантажируют и угрожают смертью от полёта.
— От столкновения, — поправила Оноре.
Серый фыркнул, но мысленно передал Максу просьбу.
— Сядь в кресло, сиди там молча, — скомандовал тот. Разумеется, Датская повиновалась. Никому не было известно точно, в чём было дело, но они со Спектором были чрезвычайно восприимчивы к сильным сторонам друг друга. Возможно, одноквадровость сказывалась.
Серый и Оноре сели напротив Леона Бонапарта, Макс остался стоять у двери, настроенный на хеви-металл и то, что транслировал ему Серый. Датская, злая, как фурия, выстукивала ноготками по подлокотнику похоронный марш. Фед был вне зоны досягаемости — он остался в машине, причём заявил о своих намерениях в последний момент. Мотивировал Фед свой поступок следующим: «Я с этими людьми в одном поле срать не сяду».
Как бы там ни было, а Бонапарт Феда искать не стал.
— Виктории сегодня нет, — сказал он, — кофе предлагать не буду.
— Вы с Робэ опять не сошлись во мнениях касательно политики предприятия?
Серый, заглянув в мысли Датской, усмехнулся.
— Они с Викой хлопнули дверью и улетели в Таиланд на неделю по горящей путёвке, — сказал он Оноре. — Рука руку моет.
— Удивительно, — вздохнула Оноре. — Какая радикальная смена настроений.
— Я смотрю, ты всё меньше мне доверяешь, — Бонапарт натянул самое благородное своё лицо.
— Ты слишком очаровательный, чтобы я могла тебе доверять.
— Дебальз, ты же понимаешь, что у меня не было другого выхода.
— Понимаю. На твоём месте я поступила бы точно так же, — она улыбнулась, и улыбка тут же погасла. — Но ты не сделал для меня исключение, Леон. И я не буду делать исключение для тебя.
Бонапарт был дьявольски красивым мужчиной. Темные волосы, голубые глаза и улыбка, за которую можно было бы продать душу; разумеется, если бы он тебя попросил. Когда он становился серьёзен, эта красота приобретала оттенок декаданса, и они с Оноре оказывались на одной волне. В этих частотах люди были жестокими, целеустремлёнными и готовыми идти до конца.
Оноре потянулась к кожаному рюкзаку — сшила его сама, — и вытащила бумажный сверток. Это была та самая посылка, из-за которой всё началось.
— Я возвращаю тебе эту вещь, Леон, — она потрясла свёртком и кинула его на журнальный столик. — Я считаю себя свободной от любых обязательств. Мы оба знаем, что моё ощущение свободы — это единственное, что имеет значение. Этого достаточно, твои чары больше не действуют. А если ты попытаешься провернуть ту же схему со мной или с Серым, Макс скажет Маргарите взять из бара нож. Варианты развития событий после этого многочисленны, но тебе ни один не понравится.
На какое-то мгновение в конторе «Лидер» стало настолько тихо, что отчётливо было слышно вокал Лемми, разрывавший наушники Макса. Леон откинулся в кресле и долго смотрел на свёрток. Нельзя было быть уверенным, что угроза относительно ножа его сколько-нибудь впечатлила.
Оноре уже знала, почему.
— Ты смотрела, что там? — Бонапарт лениво указал пальцем на стол.
— Разумеется. Частная переписка. Несколько, от разных людей. С указаниями, где искать трупы и куда переводились деньги.
— Достаточно отрыть одно тело, чтобы открыть дело на Маршал.
— Теперь они уже ничего не найдут, — сказал Серый. — Васса уже всё подчистила.
— Именно.
Бонапарт, несмотря на все его чары и манеры, выдавал своё волнение. Золотое кольцо в виде льва сверкало на свету — Бонапарт проворачивал его пальцами.
— Посылка потеряла ценность для клиента, — сказал он наконец. — Что мы будем делать с этим, Оноре? Мне ведь придётся сдать Габен сошку поменьше в качестве утешения.
Оноре Дебальз смотрела на Бонапарта как на двоечника, который получил лещей от родителей и теперь унижался и просил не ставить двойку за четверть.
— За кого ты меня принимаешь? — вздохнула она и вытащила из рюкзака голубой потрёпанный блокнот в файлике.
Сначала Бонапарт не поверил. Посмотрел на Серого, посмотрел на Макса. Потом схватился за блокнот, взял салфетки, чтобы не отставлять отпечатки, и стал читать в произвольном порядке. Он пытался выглядеть не очень взволнованным, и Серый лениво транслировал радугу у Леона в голове всем желающим.
«Я восхищаюсь этим парнем, — грустно думала Оноре, — Самообладание и харизма даются ему так легко. Обычно».
Серый хмыкнул.
«Он уверен, что Вселенная на его стороне».
— Это все взятки, которые Маршал раздавала последние два года. Здесь месяца, даты, суммы и люди. И даже пометки есть. Например, «вещьдок», — Леон сжал губы, его подвёл голос, задрожал. — Оноре, ты понимаешь, что с этим можно сделать?
— Нет, что ты, я дура. Монотонный бег на длинные дистанции плохо отражается на интеллекте.
— Ты одета, будто на собственные похороны, я думал, ты пришла ни с чем. А получился праздник. Ты поэтому была на боях этой ночью с Вассой? Ради блокнотика? Боже, не представляю, какую сделку ты заключила.
Под чёрной водолазкой, всё ещё пульсируя и отзываясь сладкой болью, скрывались свежие следы от верёвок и укусов. Болезненно-лиловые полосы обвивали Оноре руки и шею, саднили на щиколотках под кожей сапог. Абсолютно расслабленная, она дышала медленно и глубоко, и, если бы Серый был чуть наглее, он увидел бы, что в её сознании верёвки так и остались на теле.
— Любому бизнесу нужен курьер, — Оноре пожала плечами.
— Особенно такой красивый и талантливый, как ты.
— Не спрашивай, как мы это сделали. Только Макс знает, а он не в настроении объяснять.
— Я в настроении заставить... Ну да не будем накалять обстановку. Ты же знаешь, что я всё выясню, если захочу, и без ваших откровений.
— Уверена, третьи лица расскажут эту историю гораздо интереснее, чем я сама.
— Язва, — усмехнулся Бонапарт, но без злобы. — Сейчас есть как минимум двадцать человек, которые мне руки целовать кинутся за то, что я пущу этот блокнотик в ход. Не говоря уже о прокурорше.
Леон был доволен. Он сиял, как начищенный слиток, как весь ювелирный отдел в торговом центре, он был Царём Зверей на своей горе, и солнце грело его на комфортные плюс двадцать пять. Это было даже приятно. Курьеры ждали, что он проговорится о Доне, о правом береге и их долгах перед Вассой, но он не стал. Оноре тоже не стала бы.
— Тебе следует начать немедленно, — сказала она, взглядом указывая на блокнот.
Им пора было расходиться. Курьеры поняли, что обсуждать было больше нечего. Датская показательно скучала в гордом молчании, но уловить её напряжение было легко. Особенно смешно торчали светлые пряди-рожки у её висков. Мосты между ними не обваливались, но стали ненадёжными, а на такой почве нечего было обсуждать. Хотелось скорее друг от друга избавиться. Друг от друга, и от тревоги, которую вызывает чужак.
Вокруг очень много людей, которые бесят и разочаровывают. Всем хочется найти свой круг особенных и исключительных, для которых ты будешь ценен сам по себе и которых ты так же будешь ценить. За что-то, но безусловно. Вторая семья?
Найти себе семью труднее, чем родиться в одной. А иногда не везёт с обеими.
Бонапарт вздохнул, откинулся в кресле будто на троне. Всем своим видом он выражал искренность и добродушие сытого короля.
— Думаешь, мы сможем сотрудничать? — спросил он у Оноре.
Она вскинула брови, в немом удивлении, и выдержала паузу перед ответом, достаточную, чтобы отказ казался вежливым и обдуманным.
— Мы оба знаем, что это небольшое недоразумение не было ничьей виной. Внешние силы вторглись в наш плодотворный союз. Но ты будешь смотреть на меня, на Марго, она будет смотреть на Макса, и вы будите помнить этот день. И каждый раз, когда я буду смотреть в окно, я буду помнить. Поэтому лучше нам разойтись.
Оноре поднялась и направилась к выходу.
— Макс тоже так считает? — обратился Бонапарт к Серому.
— Да, — кивнул тот в ответ. — Но ты можешь нам писать, дорогуша.