***
Сэм Винчестер приглашает его посидеть с ними в столовой. С ними — это с ним и Мэг. С Мэг у них общая биология, он знает это благодаря спискам. Она приветствует его фразой: «А, это ты тот новенький чудик» и выглядит совершенно незаинтересованной. Мэг носит черное, много ругается и разговаривать умеет только сарказмом. Первое время рядом с ней не очень уютно — по правде говоря, Кас чувствует себя полным идиотом, — но свыкнуться с ее манерой оказывается легче, чем кажется поначалу. К концу ланча они уже спорят о теории игр. Мэг, правда, в основном просто фыркает — она не производит впечатление человека, готового изменить свою точку зрения, рассмотрев противоположные. Сэм наоборот, открыт для дискуссии и внимательно слушает Каса, кивает или наоборот, качает головой. Кастиэль думает, что это неплохо — начать знакомство с обсуждения математической теории, а не с любимых фильмов или имени первой собаки. Кас не любил такие разговоры в основном потому, что фильмов он смотрел мало, а собаки у него никогда не было. После ланча они расходятся — у Сэма физкультура, у Мэг окно (вообще-то испанский, который она, кажется, как урок не признает, потому что и без того разговаривает на нем довольно сносно). У Каса пара по английской литературе, так что едва ли они пересекутся в школе снова — это последние уроки. По дороге в класс Кас замечает Андри. Андри, кажется, уже начал осваиваться. Он болтает с каким-то парнем у шкафчиков, то и дело поправляя сползающую с плеча лямку расстегнутого портфеля, из которого готовится вывалиться учебник истории. Собеседник Самандриэля, не прекращая о чем-то увлеченно тараторить, заталкивает книгу обратно и застегивает портфель. Кас улыбается. Хорошо, что Андри быстро нашел друга. Книги из головы выкинуть так и не получается. Кас так долго смотрит на издание «Розы Марены» в мягком переплете, лежащее на парте его соседки, что та, цокнув, прячет его в сумку. Касу неловко только за то, что на подоконнике могли оказаться учебники Михаила.***
— Вы не поверите! — кричит Андри с порога, кидая рюкзак прямо в прихожей, и бежит на кухню. «Вами» оказывается Габриэль и три стоящие перед ним чашки, все разной высоты, формы и цвета. Уложив голову на руки, а руки на стол, Гейб грустно замазывает взглядом скол на расцарапанном бирюзовом боку. На секунду Самандриэль даже проникается ситуацией. — Это на выброс? — спрашивает он тише, подходя к брату. Габриэль кивает и закрывает глаза, всей позой выражая безутешную скорбь. — Сочувствую. Но тебе пора прекратить строить у себя в комнате египетские пирамиды из кружек, тогда ничего не будет биться, — Самандриэль утешающе гладит брата по плечу. Гейб вздыхает так тяжело, что под ним прогибается стул. — А ты-то чего хотел? — спрашивает он как будто буднично, но на самом деле специально делает такой голос, чтобы Андри понял, как он страдает. — Да я так, просто, — Самандриэль косится на кружки, — познакомился кое с кем. — Это третий кое-кто за неделю, а ты радуешься так, как будто он сын миллиардера, — Гейб осуждающе качает головой. И вдруг оборачивается. — А он не сын миллиардера? — Я… нет, наверное… не знаю, при чем тут вообще миллиардеры? — Андри сбивается с мысли. — Земля стоит на трех миллиардерах, Самандриэль, — начинает Габриэль с этим «ты-совсем-не-знаешь-жизни» видом. — Но раз он не сын одного из Титанов, на которых держится свод небесный… — он нехорошо улыбается. — Гейб, он просто помог мне с одной проблемой… — А у тебя уже есть проблемы? — …помог избежать мне одной проблемы, — послушно исправляется Самандриэль. — Чуть не завалил контрольную или не поделили ведерко для песочка с одноклассниками? — Всегда хожу со своим, — парирует Андри. — Но вообще-то да. Какие-то недружелюбные ребята подошли ко мне на перемене, а Адам помог мне избежать… не знаю, он просто был милым. Мы говорили, как друзья! — радостно заканчивает Самандриэль. — Адам, Адам… — Габриэль катает имя на языке, и Андри уверен, что брат сейчас придумает какую-нибудь шуточку, из-за которой он потом не может без смеха называть Адама по имени (один раз в старой школе так и случилось), но неожиданно Гейб спрашивает: — А не Винчестер? Андри удивленно хлопает глазами. — Винчестер. А откуда ты… Габриэль фыркает. — Я учусь в колледже с его старшим братом. Уж поверь, о своих младших он болтает еще больше меня. Самандриэль изображает театральное потрясение. — Как кто-то может больше тебя… — Здравствуй, Андри. Не слышал, как ты вернулся. На кухню заходит Кас. У него в руках справочник по биологии для первого курса и «Утешительная партия игры в петанк». Обе книги имеют нездоровый и очень несчастный вид. — Винчестера нельзя недооценивать. — Привет, Кас! — Винчестер? Все три реплики звучат одновременно, а потом секунд на десять становится так тихо, что слышно, как шумит вода в бойлерной. — Ты знаешь Адама? Или Дина? — неуверенно спрашивает Самандриэль. — Нет. Я знаю Сэма. Мы учимся в одном классе. — Сэм! — Габриэль хлопает себя по лбу, задевая крайнюю из трех стоящих перед ним кружек. Кружка недовольно падает на бок и готовится от обиды скатиться со стола, но Кастиэль успевает ее подхватить. — Он у них средний, — объясняет Габриэль Андри, которому для полной картины не хватает только полупрозрачных математических формул перед лицом, так усердно он пытается сложить у себя в голове эту схему. — И мы все трое?.. Габриэль начинает истерически смеяться.***
Почему-то идея перекусить приходит Габриэлю в голову именно тогда, когда возвращается Михаил. Его никто не ждал и не звал, потому что привычное время конца рабочего дня у него варьировалось от десяти до полуночи, а то и позже. А сейчас на часах было семь, и Михаил почему-то стоял в прихожей и отдирал от себя галстук. — Просто совещание, — объясняет он Самандриэлю, которого в крайнее изумление приводит смена врачебного дресс-кода. Кастиэль замечает, что галстук Михаилу к лицу, но что никакая элегантность даже самого красивого галстука на свете не стоит. Михаил не может не согласиться. Тот, кто придумал галстуки, наверняка на них же и повесился. Кас проскальзывает на кухню перед Михаилом. Раскладывая на батарее промокшие книги, он заметил на подоконнике странного вида пятно, не то чай, не то кофе, не то какао — о других вариантах Кастиэль думать не хочет. В том, что жизнью оно обязано Габриэлю, сомнений нет, потому что только этот человек в доме использует кружки с остатками того, что пил, для того, чтобы помечать территорию. Заходя вслед за братом на кухню, Михаил недовольно замечает, что сейчас не лучшее время для попкорна. — Что значит, не лучшее время для попкорна? Майкл, сама концепция времени была придумана человеком исключительно ради того, чтобы однажды, через тысячи лет эволюции, среднестатистический обыватель посмотрел на часы — в любое время суток, прошу заметить, — и радостно сказал: «О! Самое время для попкорна!», — Габриэль переводит дух. — А своими высказываниями ты просто обнуляешь весь прогресс миллионов предыдущих! Самандриэль выглядит так, как будто готов начать аплодировать. Кастиэль, наклоняясь к Михаилу, шепотом говорит, что в прошлый раз его оправданием была итальянская диета на попкорне. «Честно говоря, не уверен, что существует диета на карамельном попкорне», — задумчиво заканчивает он. — Вообще-то, мы ждем гостей, — Михаил делает попытку оправдаться. Габриэль мрачно оборачивается, оставив бедную микроволновку в покое. — Все любят попкорн, Майк! — он демонстративно трясет использованной упаковкой. Самандриэль с самым заинтересованным видом наблюдает за разгорающейся перепалкой. — Особенно когда он рассыпан по всей кухне, ведь «тарелка была слишком горячей и я не справился с управлением», — голос Михаила полон сарказма. — Это было давно и неправда! — оскорбленно хватает ртом воздух Габриэль. Михаил смеряет его фирменным тяжелым взглядом. Гейб не выдерживает и двадцати секунд — Андри считал. — Ну, нет — так нет, Господи, — бормочет он себе под нос. Поспешно хватает яблоко со столешницы и падает на стул рядом с Самандриэлем. — Буду давиться витаминами. — А кто придет? Анна? — интересуется Кас, протирающий подоконник. Он уже две минуты пытается оттереть въевшееся пятно. Михаил качает головой, копаясь в телефоне и специально изображая отсутствие всякого интереса. — Давно нас Бальтазар не навещал, правда? Кас роняет тряпку и сразу же забывает про пятно. Габриэль выпрямляется на своем стуле, забавно округлив глаза. — Да ладно, шутишь? — Бальтазар? — переспрашивает Самандриэль и переводит взгляд с Михаила на Гейба. — Что за Бальтазар? — Эх, молодежь, — в ответ ворчит Габриэль. Раздается звонок в дверь и Михаил удовлетворенно кивает, с ухмылкой наблюдая за их реакцией. — Это не Бальтазар, — убежденно тянет Габриэль, ища поддержку в Касе. Тот только заторможенно хлопает глазами. — Бальт бы зашел к нам без стука, что уж говорить про звонок. Это не в его стиле. Как только Михаил покидает комнату чтобы открыть дверь Гейб и Кастиэль обмениваются такими многозначительными взглядами, что Андри становится не по себе. То, в какой прострации после услышанного Кас заставляет его инстинктивно напрячься. Когда хлопает входная дверь и в коридоре слышатся шаги он на всякий случай отходит от двери подальше. Хочет спрятаться за холодильником, но думает, что это будет уже слишком. Когда Михаил с незнакомцем входят в кухню Самандриэль лихорадочно соображает, упоминали ли его братья этого Бальтазара раньше. Пиджак, надетый на простую футболку и растрепанные с проседью волосы доверия Андри не внушают. Он радуется только тому, что занял незаметную позицию и все внимание сейчас сосредоточено на Габриэле и Касе. Тишину, установившуюся на кухне, кажется, можно потрогать. Так… неуютно, что мурашки бегут по коже. Самандриэль не знает, чего ожидать. То, как Бальтазар смотрит на его братьев вызывает у него раздражение и волнение. Это все напоминало какую-то сцену из вестернов, марафон которых недавно устроил Гейб. Вот сейчас этот Бальтазар достанет револьвер из внутреннего кармана и начнется перестрелка. — Ты серьезно позвонил в двери? У тебя что, появилось чувство такта? — говорит Габриэль. То, как щурится Бальтазар заставляет Самандриэля хотеть сбежать к себе в комнату и запереть дверь. Возможно, набрать полицию. Он, проникнувшись атмосферой, ожидает от Бальтазара чего-то более пафосного и угрожающего. Но вовсе не того, что тот крикнет: «А я знал! Знал, что ты догадаешься!» и они с Гейбом дернутся в направлении друг друга. — Я думал, ты умер! — восторженно кричит Габриэль, сгребающий Бальтазара в объятия, а у того трескается надменная маска и он смеется, будто бы и не было этих игр в испепеляющие гляделки. Если бы сейчас в комнату влетели инопланетяне, Андри и то удивился бы меньше. Бальтазар отстраняется от Габриэля, чтобы через мгновение притянуть к себе Каса, который ни капли не возражает. Он ерошит Кастиэлю волосы, не переставая улыбаться. Когда Бальтазар отпускает и Каса, то пару секунд просто переводит взгляд с него на Гейба и обратно. Потом еще раз лохматит Касу волосы, будто получая от этого эстетическое удовольствие. — Где он? — спрашивает неожиданно для всех в этой комнате. — Где последний Новак, с которым я все еще не знаком? Самандриэль поминает Господа и пытается слиться со стеной, пока чужой взгляд сканирует кухню. Когда они сталкиваются глазами, Бальтазар театрально хватается за плечо Габриэля. — Ангел! — восклицает он. Самандриэль осторожно пятится, предпринимая последнюю попытку спрятаться у Михаила за спиной. Ровно на полпути Бальтазар сгребает его в охапку, вынуждая тихо ойкнуть. У Андри теперь точно сломаны как минимум два ребра. Он встречается взглядом с Касом, мысленно умоляя его вызывать скорую. Кастиэль пытается сдержать улыбку. Когда Бальтазар отпускает его (на пару секунд он даже умудрился оторвать его от пола), Самандриэль благодарит всевышние силы. — Ты посинел, — смеется Габриэль, притягивая Андри к себе за плечи. Сразу после его слов у Самандриэля вспыхивают щеки, наверняка возвращая привычный цвет лица. Бальтазар смотрит на него как на восьмое чудо света, одновременно в восхищении и непонятном Андри сожалении. — Нет, ребенок, — после паузы говорит он. Самандриэль почему-то с трудом может вспомнить, каким холодным он казался ему минут пять назад. — Ты правда похож на ангела. Андри снова краснеет, только теперь ощущая, как к нему прикованы взгляды всех собравшихся в комнате. — Не смущай его, Бальт, — просит Кас, хотя и сам готов рассмеяться в любую секунду. Его взгляд то и дело возвращается к старому другу, поднимающему внутри целую бурю эмоций. Он даже позволяет Бальтазару снова повиснуть на себе. — Я так скучал по вам, парни, — признается он, пытаясь обнять одновременно всех. Михаил и Самандриэль заблаговременно делают шаг назад. Габриэля, начинающего задыхаться, наконец, тоже отпускают (Гейб с Андри обмениваются понимающими взглядами). Кас великодушно жертвует собой. — Останешься на ужин? — спрашивает Михаил, когда ворчание Габриэля стихает. — Да хоть навсегда, Майк, — отвечает Бальтазар. Он отстраняется от Каса и взъерошивает ему волосы, наверное, в пятый раз за этот вечер (Кас абсолютно счастлив). — Ужин! — командует Гейб и хватает Каса и Самандриэля под локти. Они копаются в холодильнике с самым занятым видом, пока Габриэль отдает команды. Так, Кастиэлю достается плита, а Андри моет овощи. — Он на мать похож, — как бы между делом говорит Бальтазар Михаилу, наблюдая за тем, как дети хлопочут у плиты, и удерживает его за локоть, ведь в любую секунду Майкл готов бежать на помощь, если кто-то из них обожжется или порежется. — Я знаю, — хмуро отвечает он. Габриэль терпеливо объясняет Андри, что на сковороде невозможно вскипятить воду, он пробовал. Михаил сразу же переводит тему. — Вино будешь? Бальтазар цокает языком, догоняя Михаила уже около холодильника. — А покрепче ничего нет? Михаил не видит, каким внимательным взглядом он его провожает. Когда Самандриэль режет морковь (Кас каждые три минуты отвлекается от плиты чтобы пересчитать его пальцы), к нему присоединяется Габриэль. Он листает чудом уцелевшую мамину книгу рецептов, будто действительно читает. Все знают, что он просто рассматривает картинки готовых блюд, которые они смогут приготовить лишь отрезав, а затем пришив себе новые руки. — Не бойся Бальта, — говорит он, не отрывая взгляда от приготовленной куриной лапши в книге. Потом уныло смотрит на то, что Кастиэль пытается перемешать в кастрюле. — Ну, да, он немного… необычный. Гейб с улыбкой оборачивается, чтобы взглянуть на него. — Мне чертовски не хватало его. Он классный, ты будешь обожать его, как обожали мы с Касом в детстве. — Почему вы никогда не рассказывали мне о нем? — Андри не хочет казаться обиженным, но чувствует себя капельку преданным. Что за секреты? Он нарезает морковь в два раза яростнее. Потом осекается, потому что ему становится жаль морковку. Габриэль воровато оглядывается, убеждаясь, что Кастиэль занят плитой. — Он был другом мамы. Отец не в восторге был от того, что он поддерживал с нами общение после того, как она… — Гейб дергает плечами, будто пытаясь отогнать наваждение. Самандриэль рефлекторно вздрагивает. На всякий случай осматривает руку. — Я не мог рассказать тебе раньше, солнце, — совсем уж виновато вздыхает Габриэль, а Андри быстро толкает его плечом, мол, все в порядке. — Поверь, хоть он и видит тебя впервые в жизни, но уже любит, такая уж у него работа. Любить всех Новаков без исключений. — Даже Люцифера? — спрашивает Самандриэль. Берет очищенную луковицу, а сам исподтишка наблюдает за реакцией брата. Габриэль поджимает губы и хмурится. — Даже Люцифера, мелкий, — Гейб отбирает у него луковицу. Андри с облегчением замечает это, потому что лук всегда заставляет его плакать, Габриэль знает это, как никто другой. Кас отвлекается от плиты чтобы схватить его за руку, рассеянно пересчитав пальцы.***
— Все еще не могу поверить, что твои братья никогда не рассказывали тебе обо мне, ребенок, — не может успокоиться Бальтазар, обращаясь к Самандриэлю. Он — именно тот человек за столом, который может и говорить, и есть одновременно. Бальтазар — их трапезный Юлий Цезарь. — Я не с того начал наше знакомство, — продолжает он. Андри мысленно представляет Бальтазара в лавровом венке и смеется в тарелку с супом. — Я Бальтазар. — Я уже понял, — хихикает Самандриэль, пожимая протянутую ладонь. Дома снова тепло и уютно, а Бальтазар легко влился в их круг, не вызывая дискомфорта — Андри тонко чувствовал такие вещи. — А я Самандриэль. Бальтазар смотрит на него с улыбкой и таким восторгом, будто Андри светится изнутри. — Мне, между прочим, уже не три года, — взгляды старших братьев, обращенные на него, делают Самандриэля смелее. — Не обязательно называть меня ребенком. Михаил кусает губы, чтобы не рассмеяться, пока Андри обводит всех твердым взглядом. Бальтазар качает головой. — Ты еще очаровательнее, чем я себе представлял. У Самандриэля горят уши.***
— Я рад снова воссоединиться с вами, парни, — вздыхает Бальтазар когда с ужином покончено. — Вряд ли мы бы сейчас сидели здесь, если бы отец не пропал, — вдруг говорит Кас. Самандриэль вспоминает про отца и угрюмо рвет на части бумажную салфетку. — Ну и к черту его, — твердо говорит Бальтазар. Михаил толкает его коленом под столом. Веет холодом будто из распахнутой форточки.***
Посуду со стола убирают Михаил с Бальтазаром. Детей Майкл сплавляет наверх, потому что Андри уже куняет носом, опираясь на плечо Каса. Гейб в какой-то прострации после разговора, поэтому он покидает кухню даже не предложив свою помощь. — От Люцифера ничего не слышно? Михаил тихо хмыкает, ровняя стулья. Не в бровь, а в глаз, Бальтазар сегодня прямо в ударе. Задался целью выяснить, как обстоят дела у самого Михаила, привычно обойдя банальные вопросы из рубрики «как дела?» и «как поживаешь?». Он качает головой, пытаясь выглядеть бодрым. — Я думал, это с тобой он свяжется в случае чего. — Прости, старик, — не без сожаления говорит Бальтазар, беззастенчиво роясь в холодильнике. Его голос приглушен. — Поверить не могу, что у вас нет выпивки. Ты меня расстраиваешь, слышишь? Расстраиваешь своего друга. Михаил загружает посудомоечную машину, в тайне радуясь, что таким образом может избежать его взгляда. Потому что с Бальтазаром, который поставил себе цель выяснить что-то, играть в гляделки опасно. — Ты в порядке? Игра началась. — Слушай, знаешь же, что меня такими штуками не проведешь, я диплом психолога не на Ebay заказывал. Пока Михаил молчит, он предпринимает еще одну попытку. — Как там Анна? — Прекрасно, — бормочет Майкл. Бальтазар предупреждающе щурится. — Планируем сыграть свадьбу в апреле. Он выходит из комнаты прежде, чем Бальтазар успевает открыть рот. Провожают они Бальтазара в ночь с Габриэлем. — Если ты не купишь нормальный виски, Михаил, я к вам больше никогда не приду, — он прячет руки в карманы пиджака. Октябрь уже уступает место осенним морозам. — Я могу купить тебе виски, — предлагает Гейб, прежде чем натыкается на Михаилов холодный взгляд. «Только попробуй». Гейб сбегает в душ, пока Михаил идет проверить спальню Самандриэля. Каса в его комнате все еще нет. И он, как и предполагал, застает их обоих спящих на кровати Андри. Михаил улыбается, тянется за пледом на верхней полке, до которой во всем доме может дотянуться только он один и укрывает им мальчиков. Поправляет образовавшиеся складки, задергивает шторы — завтра выходные, пусть выспятся. Бросает прощальный взгляд на комнату. Кас улыбается во сне. У Михаила правда все в порядке.***
Спустя две недели все становится еще лучше. Находятся покупатели на его старую квартиру. Он уже отчаялся ее продать — за два месяца откликнулись всего три человека, но в итоге даже не осмотрели квартиру. Сейчас же покупатели были настроены, кажется, серьезно, поэтому Михаил решил перестраховаться, еще раз проверив квартиру на беспорядок или наличие всяких неприятных сюрпризов. Он бывал там стабильно раз в пару недель, поэтому быстрой влажной уборки хватило для того, чтобы почувствовать себя моделью на обложке мебельного каталога — не самое приятное чувство, особенно в месте, которое когда-то было тебе убежищем и домом. Михаил еще помнил, как выглядела квартира, когда была обжитой. Меньше, конечно. Из-за мебели, вещей, посуды, всякого мелкого хлама, который ты бездумно сгребаешь в отделе товаров для дома, и фотографий. Без них сейчас на эти стены смотреть стало совсем тоскливо. Еще раз проверив окна, Михаил забирает с тумбочки ключи и открывает входную дверь. И тут же отшатывается, чуть не падая на пол. Он машинально думает, что, может, пока его не было, пыль стала радиоактивной, или он отравился, или надышался анестетиком в больнице — да что угодно, потому что-то, что сейчас перед ним, может быть только галлюцинацией. На пороге стоит Люцифер.