After all this time I never thought we'd be here When my love for you was blind
— Люцифер? Михаил встречает его снова только спустя два года. Уже год он практикует в Лебаноне, учась заочно — на третьем году колледжа его позвали сюда в аспирантуру. Бесспорно, он показывал отличные результаты, но сколько еще таких же одаренных студентов по всей Америке? Сотни и тысячи, даже на их курсе было еще несколько способных учеников. Почему из потока выбрали именно его, Михаил не знал, но был рад такой возможности: реальная практика еще до окончания колледжа хорошо скажется в дальнейшем на его карьере. А про Люцифера не было слышно ничего. Наверное, Кас поддерживал с ним связь (по крайней мере, пытался), но для Михаила Люцифер исчез в тот день, два года назад, когда заявил о переезде. Наверное, надо было позвонить. Хотя бы попытаться. Михаил перестал винить его за бегство уже давно. В конце концов, сам он сейчас работал в тысяче километров от дома. Лицемерно было бы презрительно воротить нос. Нет, за это — нет. Михаил просто злился на него за то, что в свое время брат не был уверен в нем настолько, чтобы рассказать об этом заранее, когда решение было только идеей. За то, что Люцифер не пришел к нему к первому, когда в доме стало невыносимо, за то, что Михаил смог стать идеальным сыном только перестав быть хорошим братом. Хотя злиться надо было на себя. А сейчас чертов Люцифер стоит на улице в городе, в котором совершенно точно не мог оказаться случайно, и просто, мать его, курит в компании какой-то шпаны. Просто — ключевое слово. У Люцифера всегда все было просто. Другое дело, что с ним было невыносимо тяжело. — О, Михаил, — Люцифер скалится, затягиваясь. — Какими судьбами, братишка? Я думал, папуля крепко привязал тебя к семейному гнезду, — и выдыхает брату в лицо. Михаил, не моргая, смотрит на Люцифера. От дыма слезятся глаза, от слов дерет сердце, а руки все равно чешутся обнять. — Я тут работаю. А ты почему… то есть, я думал, у тебя колледж? — осторожно спрашивает Майкл. Люцифер кривится. — Взял отпуск. Никуда без меня образование не денется, — Люцифер нагло дымит ему в лицо. Михаил сжимает зубы. Начинает раздражать. Хочется спросить: «Зачем тебе академ? Что-то случилось? Ты не справляешь с учебой или специальность тебе не подходит?». Хочется спросить: «Как ты оказался в этом городе? Ты знал, что я здесь, или это случайность? Как давно ты тут?». Хочется сказать: «Можешь остановиться у меня. Комната есть, так что, если тебе негде жить.» — Ладно, развлекайся, — почему-то звучит вместо этого. Может, не хочет больше выковыривать из груди колючки Люциферовых насмешек. Может, не хочет слышать ответы. Его никто не догоняет и в спину не кричит. Плотнее запахивая куртку, по дороге домой Михаил не хочет думать о том, что у Люцифера этой ночью может не оказаться крыши над головой.***
О том, что ему поставили ночную смену, Михаил узнал только за час до начала самой смены. Из-за этого все планы идут кувырком: уборка, готовка, гора конспектов, только половину из которых он успел вызубрить — все это грустно глядит на него из разных комнат и качает головами, пока Михаил судорожно варит себе кофе, оставив нагреваться утюг. В этот момент, несмотря на дикую феерию, он благодарил провидение за то, что учится заочно. Звонок в дверь застал его с чашкой кофе в одной руке, утюгом в другой и, ожидаемо, без рубашки. Михаил никого не звал — друзей у него в этом городе не было, по крайне мере, таких, которые могли бы в десятом часу вечера без предупреждения заявиться к нему на порог. С опаской Михаил приближается к двери. И решает, что ему показалось. Мало ли, глазок грязный, на лестничной клетке темновато, человек похожий, да черт… И, открывая дверь, он уже знает, что скажет. — И как ты нашел мою квартиру? Люцифер улыбается. — У меня есть связи.***
Виноватый Люцифер для Михаила в новинку. Это что-то, принадлежавшее той части детства, которая действительно была детством — наверное, виноватым Люцифер мог себе позволить выглядеть только при матери. О том, какой стыд жег его за то, что он оставил своих младших, уехав из дома, который для него превратился в линию фронта, Михаил мог только догадываться. Со своим стремлением стать той картинкой, которую придумал и наклеил на него отец, Михаил успел забыть, сколько на самом деле значила для Люцифера семья. — Я знал, что ты в этом городе, — Люцифер отмахивается, замечая вопросительный взгляд брата, мол, не суть важно, как и от кого, — но не знал, где именно, да и вообще, я… просто не знаю, зачем приехал, — выдыхает он полушепотом. — И чего ждал — не знаю, как искать тебя тоже не знал, я просто… — Но нашел, — перебивает Михаил, облокачиваясь о дверной косяк. На Люцифера смотрит почти улыбаясь. — Заходи. Люцифер вскидывает голову, глядит с надеждой, как ребенок. Михаил давно не видел его таким. Вообще — любым. Очень давно. Люцифер с любопытством оглядывает квартиру, проходя дальше по коридору. — А ты неплохо устроился, — он оглядывается на Михаила. Улыбается как-то надрывно, с облегчением, но напряженно. Что-то не так, то ли у него, то ли с ним. То ли с ними. — У меня смена через полчаса. Я покажу, где что лежит, дальше сам разбирайся. Вернусь под утро, — объясняет Михаил, огибая Люцифера. — Господи, давай быстрее, мне еще ехать, — раздраженно цокает языком и хватает Люцифера за локоть. Тот на удивление податливый в этот раз, обходится даже без острот, кивает, когда Михаил при нем распахивает шкафы, а под конец обзорной экскурсии выглядит как настоящий турист, ей богу, только блокнота не хватает. Михаил не успевает догладить рубашку и допить кофе. Уложенные кое-как волосы ерошит ледяной ветер, пока Михаил бежит до метро. Холод собачий. А улыбка теплая. Куда холоднее возвращаться в пустую квартиру.***
Михаил возвращается уже засветло. Воздух в предрассветные часы особенно холодный: он успевает замерзнуть и, взбегая по лестнице, мечтает только о кофе и постели. Можно даже без кровати, просто подушка и пол — ему и этого будет достаточно. Не то, чтобы Михаил забыл о присутствии в квартире Люцифера, нет, он держал это в голове, но за день тонна самой разной информации, касающаяся работы, завалила все, что можно — он с трудом мог вспомнить, как его зовут. Поэтому Михаил вздрагивает, замечая краем глаза дремлющего на диване Люцифера. Он успел переодеться и, кажется, сходить в душ (потому что волосы выглядят как элемент артхаусного фильма), но до кровати, видимо, не дополз. Стягивая куртку и бросая ее на подлокотник, Михаил тихонько трогает Люцифера за плечо. Реакция у него оказывается отменной, потому что, мгновенно подорвавшись, Люцифер стукается виском о лоб Михаила, и тут же падает обратно, ошалевший от такого пробуждения. Михаил по инерции делает пару шагов назад, держась за голову. Ну и удар у человека после сна. Он осторожно ощупывает лоб и переводит взгляд на Люцифера. Тот смотрит на него огромными глазами и еле слышно проговаривает: «Извини». Ситуация до того абсурдна, что Михаилу сложно решить, что он сейчас чувствует — раздражение или усталость. Они смотрят друг на друга с разных концов комнаты, прижимая руки к головам, и молчат, а за окном уже светает, и это так сильно выбивается из привычного, идеально спланированного и правильного уклада жизни Михаила, что он просто начинает смеяться. Люцифер смотрит на него, как на идиота, но потом не выдерживает и тоже хохочет, и если уж идиоты, то точно оба. Михаил падает на диван и пытается отдышаться, все еще посмеиваясь. Люцифер смотрит на него, а улыбка как будто становится все шире и шире. У Михаила болят щеки, у Люцифер, наверное, тоже — невозможно так широко улыбаться, люди вообще так уметь не должны. Люцифер наклоняется к нему и полушепот сообщает: — Я правда не хотел драться. Просто решил тебя подождать. Михаил кивает. — А шепотом почему? Люцифер моргает, пару секунд обдумывая ответ. — Интимная лирическая обстановка. — Да ну тебя, — Михаил отпихивает его, переходя с шепота на привычную громкость. — Кофе будешь? Потому что я, например, умру, если не выпью кофе прямо сейчас.***
Первое время Люцифер ведет себя на удивление прилично: поддерживает чистоту, пользуется исключительно своей одеждой, посудой и средствами личной гигиены, не шумит и не нарушает установленных годами раньше, да так и не стертых границ. Но через пару недель расслабляется настолько, что однажды просто натягивает футболку Михаила утром. Тот вопросительно-возмущенно смотрит на брата несколько секунд, но замалчивает, а Люцифер слишком сонный, чтобы начинать перепалку. Так и повелось. Кружки, футболки, шампуни и полотенца — если это было чистым, одноразовым или имело очистительные свойства, оно становилось общим. Единственное, что трогать было запрещено, — рубашки Михаила. Их у него было немного, но они были нужны на работе, но тут все совпало удачно: Люцифер терпеть не мог не фланелевые рубашки. Оставшись вдвоем, они как будто возвращаются в детство. Люцифер сносит Михаилу выстроенный и расписанный отцом образ, и поначалу это смущает, но рядом с Люцифером, фотографию которого можно клеить в словаре под словом «хаос» невозможно удерживать свои стены, как бы крепко сколочены они ни были. Поэтому они не спят допоздна, едят пиццу, которую Люцифер решает приготовить в полночь, не заправляют кровати и засыпают в одежде. Михаил не может понять, не может вспомнить причину, по которой так сильно отдалился от Люцифера в родительском доме. Вспоминая себя, тремя годами моложе и раньше, он как будто смотрит на другого человека. Но все еще не может понять, какой именно лучше. — Почему ты решил уехать? — спрашивает однажды Люцифер. — Я же говорил, стажировка, — раздраженно отвечает Михаил. У него конспекты и сессия на носу. — Да, но ты так держался за дом. И за отца, — нарочито небрежно замечает Люцифер. — И почему вдруг решил принять предложение? — Потому что это мое будущее и моя карьера, — сквозь зубы отвечает Михаил. — Имея хорошую зарплату, я как раз смогу помогать семье. Люцифер качает головой. Звучит как насильно заученная фраза. — Ну, как знаешь. Не то, чтобы Михаил пытался делать тайну из причины, по которой он действительно решил уехать. Нет, безусловно, будущее его карьеры играло не последнюю роль, но поначалу он даже не думал принимать предложение. Вежливо согласился съездить в Канзас, осмотреть больницу и квартиру, которую ему выделят, а потом уехать и вспоминать об этом, как о шансе, которым он просто не имел права воспользоваться. Потому что дома каждый день его ждали трое младших братьев, двоим из которых все еще требовалась родительская опека, а Чак в роль любящего отца вживался с трудом и, кажется, уже от нее уставал, и один, который нуждался в банальной поддержке. Габриэль был самым, что ни на есть, проблемным подростком, но до сих пор оставался ребенком — недолюбленным, отчасти травмированным и, как казалось Михаилу, одиноким. Пятеро детей, четверо из которых разбились на пары в силу маленькой разницы в возрасте, и один, который как-то… не вписался. Михаил нужен был Габриэлю, как были нужны и Кас, и Андри, но он так отчаянно отрицал это, как будто боялся признать свою нужду в семье. Михаил провел в Канзасе неделю, за это время успев осмотреть больницу, познакомиться кое с кем из персонала, узнать о своих обязанностях. Ему даже квартиру согласились выделить на первое время, что стало совсем уж неожиданным аттракционом щедрости. Условия были потрясающие, и Михаил даже всерьез начал задумываться о том, чтобы принять предложение. Но стоило ему вернуться домой, и всю решимость как ветром сдуло. Андри повис у него на шее сразу же, стоило ему зайти домой. Кас обнял и улыбался так много, что Михаил начал переживать за его лицевые мышцы. Габриэль вернулся поздно и просидел в его комнате несколько часов, расспрашивая о том, как все прошло. Скорей всего, ему не было настолько интересно, а сам Михаил вымотался с дороги, но ни один из них не спешил желать спокойной ночи. Михаил видел, что Габриэлю просто нужно с кем-то поговорить. О чем угодно. С кем-то старшим, потому что, несмотря на хорошие отношения, Кас и Андри все же были детьми. Раньше Габриэль часто выбирал компанию Люцифера, потому что Михаил, как правило, был слишком занят учебой. Ему просто не хватало старших братьев. И Михаил не мог никого из них лишить этого. Лишить еще одной части семьи. Просто не мог уехать, даже если это бы это выбило пару десятков ступенек из его карьерной лестницы — он бы справился. Разве не этим он занимался последние десять лет? А вот младшие… Утром он спустился вниз, чтобы позвонить в больницу и сообщить об отказе. Не было сожаления или досады, просто с улыбкой оброненное «не в этот раз». В гостиной его застал отец. — Уже звонишь, чтобы принять предложение? Быстро ты решился, молодец, — отец одобрительно кивнул ему. Михаил замотал головой. — Знаешь, я решил… — Это важное решение и важное событие. Ты работал много лет ради такой возможности и полностью ее заслужил. Надеюсь, ты понимаешь, как это важно для твоего будущего? — перебив его, вкрадчиво проговорил отец. И Михаил обмяк. Уже потом он пришел к выводу, что отец конечно знал, что он хотел отказаться от практики, но просто не мог этого допустить. Знал, что сын не ослушается, и не позволил договорить. В тот же день Михаил принял предложение. В конце семестра ему предстоял переезд. Из того периода он мог бы запомнить много бумажной волокиты, суматоху, сон по два-три часа в сутки и жуткую, выматывающую работу. Но помнил только постоянное чувство вины и отвращения к самому себе. Второй раз в жизни столкнулись две стороны его семьи: та, которая имела над ним власть, и та, которую он должен был опекать. Но впервые Михаил поставил под сомнение авторитет отца. Постепенно, почти все время проводя в одиночестве, цель «ради своего будущего», поставленную отцом, Михаил переформировал в «ради будущего семьи». Ему надо было обеспечить мальчикам хорошее юношество, раз детство их он проморгал.***
Через пару недель после переезда Люцифер начинает пытаться найти работу. Вакансий мало, желающий брать студента без опыта — еще меньше. Он перебивается недельными подработками то тут, то там. Михаил уверяет его, что это необязательно. Стипендии и зарплаты, со скрипом, но хватит на двоих. А Люцифер то ли считает, что так останется на всю жизнь должником, то ли боится начать зависеть от Михаила. То ли правда любит мыть посуду и таскать мешки. Михаил, видя, каким вымотанным возвращается брат домой и как мало ему за это на самом деле платят, пытается поговорить с Люцифером о том, что это если не пустая трата времени, то точно не самая полезная. Это продиктовано исключительно беспокойством, но Люцифер воспринимает это почему-то очень остро и враждебно. Тема ему неприятна. Михаил списывает на усталость. Подработки стремительно сменяют друг друга. Пару раз Люцифер машет Михаилу с велосипеда курьерской доставки, один раз подвозит его вместе с китайской едой, как-то даже наливает ему кофе во время обеденного перерыва, рисуя на стаканчике кривую кошку. Кошка выглядит несчастной, а цвета почти такого же, как синяки под глазами Люцифера. Михаилу хочется прервать этот порочный круг. Может быть, в какой-то момент он действительно перебарщивает. В конце концов, Люциферу не пять лет, и никто, будь он ему хоть трижды братом, не в праве запрещать ему работать. В случае Михаила — уговаривать оставить работу. — Тебе не нужно так вкалывать, ты же знаешь? — остановившись на пороге комнаты с кружкой кофе в руках, Михаил внимательно смотрит на брата. Тот как будто не замечает, продолжая метаться по комнате в поисках вещей. Опять опаздывает. — Люц, — выдыхая, зовет Михаил, — не надо себя загонять. Моей зарплаты хватает. Люцифер зло хлопает дверцей шкафа и наконец оборачивается. На вороте футболке пятно от соуса — кажется, это позапрошлая подработка. Или прошлая. Михаил давно перестал следить. — И что, мне сидеть дома и ждать тебя, как наседка? — выплевывает он. Такой реакции Михаил не ожидает, поэтому с ответом находится не сразу. — Ты мог бы учиться дома. Да, ты в академе, но можешь пока учить… — В академе? — усмехается Люцифер. — Майк, меня выперли еще год назад. Приятно думать, что ты считал, будто я могу получить высшее без проблем, — он мотает головой, — но увы. Михаил не находится с ответом. Он молча освобождает выход, давая Люциферу пройти. Когда он более-менее приходит в себя, брата уже нет в квартире. Он опускается на кровать и закрывает руками лицо. Люцифер, наверное, решил, что Михаил будет разочарован. Как поступил бы отец. Михаил действительно разочарован, но только в себе. За то, что не дослужился до Люциферова доверия, за то, что перестал быть тем, к кому Люцифер обращался за помощью в первую очередь. Перестал уже давно. Будучи не в состоянии сосредоточиться на учебе из-за зыбкой, неясной тревоги, он решает перебрать старые конспекты — за год скопилось много ненужного, а выбросить руки никак не доходили. Хотелось дождаться Люцифера и поговорить с ним. Михаил не помнит, как заснул, но просыпается, вздрогнув, от хлопка входной двери. Сразу же подскакивает и кидается в коридор. Он не сразу понимает, что не так с Люцифером. Поначалу, спросонья и в темноте, решает, что неловкие, медленные движения, как будто каждая конечность теперь весила тонну, из-за усталости. Люцифер нередко брал подработки, которые выжимали его до предела. Но когда Люцифер заканчивает мусолить шнурки, когда выпрямляется и сделал шаг на встречу, когда Михаил вслед за этим включил свет, все становится ясно. — Ты пьян? — задавая вопрос, ответ на который был известен заранее, Михаил еще не успел спрятать, как делал обычно, недоумение, беспокойство и даже какую-то обиду. Люцифер сбегает, чтобы напиться. После работы идет не домой, а куда-нибудь в бар или в магазин, чтобы просто надраться в стельку. Михаил начинает злиться. Люцифер неопределенно качает головой и пытается пройти дальше по коридору, но Михаил, глядя на брата, останавливает его. — Отвечай на вопрос, — теперь голос холоден. Люцифер хмыкает. — Пьян. Чертовски пьян. А ты решил поиграть в отца? И Михаил отпускает его. Не то из-за удивления, не то из-за осознания, что… да, он наблюдал такие разговоры, только между Чаком и Габриэлем. Люцифер идет к себе, и Михаил следует за ним. Замирает на пороге комнаты, не зная, куда себя деть. Хочется что-то сказать, наверное, извиниться. Да, хочется извиниться — он сам не понимает, за что. — Ну, чего? Лекцию готовишь? — бурчит Люцифер, тяжело опускаясь на нерасстеленную кровать в одежде. — Нет, я… Может, тебе что-то нужно? — Удивительно, как быстро ты сменил стороны, — выплевывает Люцифер. — Так отрезвило сравнение с отцом? «Тебя бы что-то отрезвило», — со злостью думает, Михаил. И уходит, хлопая дверью. Разговор придется отложить. Приходится откладывать слишком часто. Люцифер теперь почти все время не в духе. Черте знает, где его носит целыми днями, — Михаил не спрашивает, а Люцифер никогда не рассказывает, как прошел его день. Не то, чтобы эти разговоры были неотъемлемой частью их рутины, но Михаил скучал по тем вечерам, когда они могли просто болтать, сидя друг напротив друга на кухне или на разных концах дивана в гостиной — все еще скованные, отвыкшие друг от друга, но ржавыми ложками ковыряющие эту стену, которые сами же и возвели между собой, принимая кирпичи из рук отца. А теперь не было ничего. Люцифер приходил и уходил, они могли днями ничего не сказать друг другу. Как будто их соседство было вынужденным и неприятным, чем-то, что Люцифер терпел просто потому, что больше пойти было некуда. Теперь стену строил он сам, сознательно, не просто перестав делать шаги навстречу, но и отходя назад. У Михаила не было ни сил, ни времени пробиваться в одиночестве — приближалась сессия, и если он не пропадал на практике, то учил, и мысль о том, что надо что-то делать, оседала в желудке тревожной слизью. Стало неуютно возвращаться в дом. Отчасти он даже понимал Люцифера, который теперь каждый раз шел куда-то после подработки. Попытки вывести брата на разговор были, но Люцифер реагировал враждебно, а Михаил замыкался, и все в итоге сводилось к сравнению с отцом. Не то, чтобы это оскорбляло, но бесило, как будто на другие аргументы Люцифер был не способен и из раза в раз использовал одно и то же, зная, что оно сработает, не заботясь о том, что это продолжало топить их отношения. Михаил быстро сдался. Быстрее, чем следовало бы. Наверное, продержись он еще немного, удержи Люцифера до своего отъезда, они бы остыли и, получив время подумать, может быть, даже пришли бы к кое-какому миру. Но Михаилу было не до того, а Люцифер слишком упорно цеплялся за свою обиду, поэтому взрыв прозвучал раньше, чем должен был. Если вообще должен был. Михаил не имел никаких предубеждений против выпивки, считая, как и большинство обывателей, что надо просто уметь соблюдать меру. А Люцифер эту меру игнорировал так мастерски, что однажды Михаил не выдержал — терпеть полуночные приходы брата, пусть и не разводившего шум, осточертело. — Прекрати являться в дом посреди ночи в таком состоянии, — бросает он однажды вечером, не глядя на Люцифера. — А то что? — спрашивает Люцифер с вызовом. Михаил выдыхает сквозь зубы. Месяц назад его ответом было бы «ничего», потому что, кажется, в свои двадцать три он так и не смог до конца избавиться от наивности: хотелось верить, что между ними с Люцифером все наладится. Они оба сейчас находились вдали от дома, от места, по крайней мере, которое привыкли так называть. Оказались в такой среде, в которую не попадали ни разу до этого. Тут не было младших братьев, перед которыми нужно было держать лицо, тут не было отца, которому нужно было подчиняться или, в случае Люцифера, выказывать сопротивление. Они не знали друг друга вне этого маленького общества, что для Михаила стало надеждой на то, что они смогут не заново отстроить то, что было разрушено очень давно и уже не подлежало восстановлению, но создать нечто новое, на что можно было бы взглянуть и серьезно, но улыбкой, сказать: «Да, мы семья». Но у Люцифера, видимо, были другие соображения на этот счет. Поначалу он сам как будто тянулся, с таким рвением, что Михаила оторопь брала. А потом что-то произошло. Это не было щелчком или резкой переменной, может, Михаил заметил бы еще позже, не начни брат напиваться, но вышло так, что они поменялись местами. Теперь Люцифер отворачивался, намеренно и жестоко. — Придется поискать другую квартиру, — в сердцах отвечает Михаил. Он чувствует, как каменеет Люцифер. Он чувствует, как замирает сам. Он не имел в виду это, черт, он не хочет, чтобы Люцифер съезжал куда-то, будь они хоть сто раз в ссоре, Люцифер остается его братом, и Михаил не хочет отпускать его непонятно куда. — И поищу. Тон не тот, которым обычно говорят подобные фразы. В любой другой ситуации Люцифер бы звучал надменно, с насмешкой выплевывая в лицо собеседнику слова, которых тот не хочет слышать, а тут как будто ему подрезали голосовые связки. Хрипловатый, с нотками «тебе на зло» — он тоже не хотел. Но такова была его природа. Черте знает, откуда в Люцифере взялось стремление бунтовать. Может, не прошедший еще юношеский максимализм, а, может, их предком был кто-то вроде Томаса Пейна. Михаил смотрит на него почти с ужасом. — Люц, я не имел в виду… Люцифер смотрит на него с убитым спокойствием, выжидающе и почти любопытствуя. Михаил понимает, как пошло и неубедительно звучит со стороны, и даже договаривает. В желудке стремительно холодеет. Люцифер молча разворачивается и выходит из кухни. Неестественно прямой, он как будто отмер еще не до конца, идет слишком прямо, как по струнке. Михаил бросается следом. — Что ты делаешь? Вопрос глупый. Люцифер рывком вытаскивает из-под кровати сумку и начинает беспорядочно скидывать в нее вещи. — Иду искать квартиру. У Михаила от бессилия опускаются руки. — Сейчас ночь, ты ничего не найдешь. Пожалуйста, прекрати. Люцифер усмехается. — Не тот ответ. Остановить его не удается. Он, оттолкнув Михаила, проходит в ванную, забирает зубную щетку, возвращается в комнату и пытается сверху в сумку запихнуть кроссовки. Михаил окликает его несколько раз, но ответа не следует. Когда Люцифер, закинув сумку на плечо, намеревается выйти в коридор, Михаил хватает его за локоть. — Остановись. Я не хочу, чтобы ты уходил. Люцифер не спешит стряхнуть его руку. — Да брось, Майк, тебе не привыкать, — обернувшись, он зло улыбается. — Дежавю не возникает? У меня немного. Ну, помнишь, когда два года назад вы отцом выжили меня из дома. Михаил начинает злиться. — Никто тебя не выживал. Ты сам принял решение уйти, и не надо перекладывать вину на меня. Ведешь себя как обиженный ребенок. Люцифер улыбается шире, но злость из взгляда уходит. Он выглядит почти… грустным. — А кто я еще, Майк? Наверное, стоило бы прислушаться. Люцифер так очевидно, так открыто и искренне давал ему шанс, что сердце заходилось. Зашлось бы, если бы копившееся все это время раздражение вдруг не решило, что сейчас самый удачный момент для того, чтобы показать характер. — Глупости, тебе двадцать один. Пора забыть об этих обидах. Ты не ребенок Люцифер, у тебя есть ответственность! — Ох, ответственность! — передразнивает его Люцифер. — Любимое папино слово, как я мог забыть! Хорошо, что тут есть, чтобы напомнить мне про мою блядскую ответственность, — он наконец-то стряхивает его руку и чуть ли не бежит к входной двери. — Остановись! — Михаил следует за ним. — Ради всего святого, прекрати этот чертов цирк! На улице ночь, куда ты пойдешь? — Куда-нибудь, — цедит Люцифер, натягивая кеды. — Тебе-то какая разница? Думай о своей замечательной карьере и ответственности, а о себе я подумаю сам. Не ребенок же, — и дверь за ним захлопывается. Безумно хочется напиться.***
I watched helpless as he turned around to leave
Возвращаться в пустую квартиру холодно и отвратительно. Люцифер демонстративно не взял те футболки, которые нагло и открыто забрал у Михаила. Их теперь невозможно носить, смотреть на них тоже получается с трудом, и в конце концов все они оказываются свалены в шкаф. Кружку, которую облюбовал Люцифер, Михаил прячет. Несколько раз порывается выкинуть шампунь, но такое расточительство ему сейчас недоступно. Остается давиться химозным запахом хвои и плотнее закрывать дверь второй комнаты. Михаил пробует искать его. Звонит — конечно, он, черт возьми, звонит, обрывает линию первые двадцать часов почти постоянно. Следующую неделю — по пять раз на дню минимум. Он ходит по улицам, удивляясь городу заново. У него не было времени на простые прогулки до этого. Город оказывается больше, чем казался поначалу. Больше и холоднее. Ночные смены в его случае исключение, и зачастую Михаил заканчивает работу под вечер, а после захода солнца температура быстро падает, несмотря на лето. У него сессия через неделю, а голова забита не тем, за что могли бы поставить зачет. Михаил думает сказаться больным и приехать позже — кажется, что если он уедет сейчас, то Люцифер потеряется навсегда. Не то, чтобы он не был потерян сейчас. Он возвращается только под конец сентября, решив подольше побыть с мальчиками. В больнице ему щедро, поверх двух отведенных на сессию недель, дают еще две в качестве летних каникул. Иногда Михаил подрывается, лихорадочно думая, что ему срочно надо ехать, иначе будет поздно. Никуда не едет, потому что боится. С тех пор он замечает, что ненавидит октябрь. Запах первого робкого мороза сворачивается в желудке колючей проволокой. Михаил начинает курить и избегать компаний студентов, кучкующихся на углах то тут, то там. Он, вроде бы, ищет, но на деле уже сдается. Михаил не помнит дат, кроме тех, которые могут оказаться ответом на вопрос экзаменатора, тем более он не помнит, какого числа вернулся Люцифер. За окном середина осени, отопления нет, и Михаил вспоминает, что примерно в это время, кажется. Только год назад. Становится мерзко. Снова хочется напиться, только вот у него завтра смена утром, и вообще… И вообще, какого черта? Этот вопрос, неожиданно и со злостью возникший в голове, даже заставляет его сесть ровнее. Какого черта — что? Он сидит тут и хандрит уже почти три месяца? Как будто это была его вина. Люцифер поступил импульсивно и глупо, и Михаил вообще не может найти оправдания его поступку. Краем сознания он цепляется за где-то услышанную мысль, что злость помогает работать. И Михаил искусственно распаляет в себе эту злость. Потому что, если честно, у него карьера и учеба. У него трое младших братьев и отец, которым надо стараться помогать, а после перевезти сюда. В Лебаноне у них будет больше возможностей. У Михаила распланированная и выстроенная жизнь, на которую он начал с презрением поглядывать, когда рядом был Люцифер, хаотичный сгусток негативной энергии и потрёпанных нервов, но в вопросе «как жить?» он был чуть не худшей кандидатурой на ответ. И Михаил заколачивает в себе феерию, иллюзорность свободы выбора и сомнение в принятых еще в отрочестве идеалов. Заколачивает себя. Потому что, да, карьера и учеба. Трое младших и отец. Михаил не может себе позволить думать только о себе, пуская все на самотек, не может забыть о семье и исчезнуть на несколько лет. Он старший, и (да, смейся, Люци) на нем лежит ответственность, так что… Надо просто взять себя в руки. И не важно, если на эти руки будут надеты ежовые рукавицы.After all this time Would you ever wanna leave it Maybe you could not believe it That my love for you was blind