Наказание для двоих

      Очередное утро обещало стать испорченным.              Луис уже проснулся, но увидев Заганоса подле своей кровати, решил продолжить притворяться спящим. Судя по всему, Заганос пока ничего не заметил.              Султан занимался какими-то бумагами, Луис давно понял, что Заганос был тем еще трудоголиком, и в этом они были очень похожи. Но у Луиса такая схожесть могла вызывать только сильнейшую неприязнь и лишнее раздражение. Они похожи, а значит Заганос как никто должен понимать, что сейчас испытывает Луис.              Конечно, он обо всем прекрасно осведомлен, а значит его деланое «раскаяние» лишь очередной этап в жестокой игре, и Луис мог только молиться о том, чтобы этот этап стал финальным. Раньше Луис подумывал подыграть Заганосу, тем самым, надеясь приблизить свой конец. Только, к сожалению, всё так и осталось на уровне замыслов.              Луис давно вынужден признать, что не сможет дурить Заганоса, уж это скорее он его… Даже сейчас, губы Заганоса тронула едва заметная улыбка, стоило султану только взглянуть на Луиса.              − Доброе утро, как спалось?       Луис нехотя приоткрыл глаза, снова становясь объектом чужого пристального внимания.              − Не могу сказать, что оно для меня «доброе», господин. Как и любое утро в вашем дворце, это тоже грозит мне кошмаром. Только не говорите, что пришли снова меня мучить.       Лицо Заганоса как всегда выглядело холодным, отталкивающим и нечитаемым для пленника.       − Отнести вас в ванну? Слуги как раз принесут сюда завтрак, я тоже пока не ел.       − Ждали меня?              − Возможно. А вам так претит моя компания? К тому же, вчера я говорил, что утром нужно будет сменить повязки. Пусть на вашем теле их уже и осталось не так много, это не значит, что можно проявлять халатность.       − Пожалуй, я прогуляюсь до уборной и сам поменяю повязки, вы мне позволите, господин?       − Тебе больно ходить, зачем снова отвергаешь мою помощь?              − Колени достаточно зажили, думаю смогу доползти до ванны. Не переживайте, только вы будете свидетелем этого замечательного представления. Разве не этого вы добивались с таким усердием?              Конечно, на Заганоса слова пленника не могли не произвести должного впечатления. Он приподнялся со стула и подошел к Луису так близко, что пленник невольно откинулся назад, задевая подушки.              − В чем дело, господин, хотите ударить?       − Опять обращаешься ко мне «господин», я неоднократно говорил тебе так не делать.              Заганос погладил Луиса по небольшой торчащей бородке, на что пленник тут же отвел свой взгляд. Его страз был не только в подавленном взгляде, он был и в невольной дрожи, которую он до сих пор стыдился.              − Боишься и всё равно ведешь себя со мной недозволительно, − султан, на этот раз, быстро вернул голосу его прошлое звучание, ничем его не смягчая. Похоже, Заганос снова разозлился, и Луис почувствовал, что его толкнули на кровать и перевернули.              Оказавшись лежать на груди Луис снова ощутил тот самый неприятный отталкивающий холод насильственных манипуляций с собственным телом.              Простым легким движением Заганос приподнял подол ночной рубахи, оголив зад пленника. Ожидая боли, ягодицы напряглись, но Заганос лишь просто оценивающе посмотрел на реакцию мужчины.              − Давно я тебя не наказывал. Так вот, если будешь еще обращаться ко мне как к «господину», обещаю, я буду проделывать с тобой это снова и снова.              − Что ты задумал?       − А тебе, смотрю, не терпится. Тогда я приступлю.              В ту же секунду Луис удивленно вскрикнул, нет, таких ощущений он точно давно не испытывал. Заганос склонился над его задом и поцеловал промежность, без подготовки, без всего. Луис, не веря в происходящее, обернулся, но Заганос выглядел также, как выглядел всегда.              − Не нравится? — уточнил Заганос почти издевательски, достав из кармана бутылочку с лосьоном. Не успев ответить, Луис снова почувствовал это странное ощущение, сразу же заставившее его смутиться.              − Я хотел в уборную, − напомнил пленник, стараясь больше не смотреть Заганосу в глаза. Почувствовав ощутимое прикосновение к низу живота, Луис сглотнул.              − Ничего, не сильно ты и хотел, не правда ли?              И Заганос продолжил делать то, что задумал. Раздвинув ягодицы пленника пошире султан не боялся проникнуть языком глубже, явно не ожидавший подобного усердия Луис простонал, понимая, что еще немного, и он обязательно возбудится.              − Не делай так… хватит.              − Что такое, не привык к подобному, министр?              − Ты недавно говорил, если я попрошу, ты остановишься, и что «всё не будет больше как прежде».       − Надо же, хоть что-то ты запомнил. Но твое тело куда откровенней тебя. К тому же, ты сам виноват, что в очередной раз меня разозлил.              Давно я тебя не ласкал… Из-за этого такая реакция? Впрочем, меня всё устраивает. Мы продолжим пока всё из тебя не вытечет. Заганос начал ласкать рукой сочащейся смазкой член.              − Нет! Прекрати!              − Не понимаю твоего стеснения, ты уже двигаешь бедрами мне навстречу или хочешь сказать, что не заметил? Мы уже давно не занимались этим, у тебя накопилось столько напряжения, поэтому ты такой нервный последнее время.       Когда Луис впервые за долгое время кончил, Заганос и не думал сбавлять обороты, он заставлял пленника выгибаться и не только от языка, он умело добавлял пальцы и ласкал самые чувствительные места. Так, султану удалось довести пленника до исступления. Испытывая слишком сильное возбуждение, Луис понимал, что окончательно утратил контроль над своим телом.              Никогда ранее Заганос не заботился об его удовольствии, а тут, обычно такой скупой на ласки султан решил вдруг расщедриться? Нет, Луис не мог привыкнуть так сразу, тем более, он уже давно не испытывал возбуждения. Длительно лечение с каждым днем только добавляло жизни мрачных красок…              − Остановись, Заганос, − прошептал Луис, умоляя. — Больше не нужно, я больше не хочу кончать…              − Да ну? — конечно, Заганос стал действовать только еще более раскрепощено. Громко простонав, Луис излился на простыни.              − Зачем ты постоянно сдерживаешься? − заметил Заганос, словно упрекая министра. — Вон сколько вышло, − прижимая пленника спиной к своей груди, Заганос поглаживал ему низ живота. В уголках глаз у Луиса поблескивали слезинки.              Странное стыдливое чувство, такого у него еще точно не было. Раньше Заганосу всегда было плевать возбужден пленник или нет, хотя, когда ему особенно нужно было к нему придраться, он заставлял Луиса возбуждаться, либо пленник самостоятельно себя ублажал под пристальным надзором султана, либо Заганос самым грубым и пренебрежительным образом играл с его членом так, что Луису становилось от этого не по себе. Боль, перемешавшаяся с возбуждением, оказывала на пленника серьезный негативный психологический эффект.              Сейчас было невероятно приятно… И Луис всеми силами старался это отвергать, он смотрел на простынь, его дыхание приходило в норму, но ощущения на этот раз оказались слишком сильны.              − Я же просил…              − Не переживай, − обхватил пленника Заганос и понес в ванну. — Слуги приведут постель в порядок и обязательно сменят белье.              − Всё ещё носите меня на руках, я ведь уже не такой легкий.              − Ну и я больше не такой слабый, если вы не заметили.              − Готовитесь к войне и хотите сами принять в ней активное участие, я видел ваши бумаги, − улыбнулся Луис.              − Ничего страшного, что вы их видели. Да, вы правы, амбиции империй безграничны, а Турции сейчас как никогда нужны новые территории.              − Политика агрессии лучше мягких и осторожных экономических реформ.              − Вы понимаете меня с полуслова, если бы мы только объединились, то я без труда бы захватил всю Румериану.              − А ваши мечты всё также прозаичны. Сначала месть, теперь непомерные амбиции… что же дальше, будите обращать несведущих в свою религию? — Заганос беззлобно рассмеялся.              − Я подумаю над вашим предложением.              − Вы, и правда, изменились, стали меньше походить на того юнца, каким я вас запомнил. И зачем вам такой старик как я? Вы же каждый день видите мое тело в самом отвратительном состоянии.              − Внешность для меня не главное. Или вы хотели услышать комплимент?              − Ну что вы. Теперь понятно почему вы выбрали меня, а не, предположим, Махмута. Где теперь генерал Беркут, я давно его не видел? Отправили его на важную миссию или на эшафот? С вас все станется, гос. –, тут Луис быстро осекся, продолжа иначе: − Заганос…              − Подумал вы хотите продолжения, − напомнил султан.              − Ну что вы. Прошу, больше так не делайте.              − Отчего же? Вы довольно быстро возбудились, давно надо было выплеснуть накопившийся стресс. Признайте очевидное, на этот раз вам, действительно, понравилась близость со мной.              − Это не так, я просил вас остановиться.              Вот они уже дошли к приоткрытой двери, ванна была подготовлена ответственными слугами, а Луис посматривал прежде всего на другую дверь.              − Ну вот мы и на месте. Не хочется вас отпускать.              − Не издевайтесь надо мной, прошу.       − Хорошо, только вы должны облокотиться на мое плечо.              − А вы отвернуться.              − Ха, что, я по-вашему там еще не видел?              − Просто сделайте так как я вас прошу, чтобы я сделал как, просите вы.              − Справедливо, − согласился султан не без удовольствия разглядывая пленника. Им удалось поговорить впервые за долгое время, это то, чего Заганос так давно добивался. Это утро стало на удивление удачным для султана. * Примерка новой одежды       Видя, что Луису стало намного лучше и он мог свободно перемещаться хотя бы по комнате, Заганос тут же решил заняться обновлением его гардероба. Увидев на пороге спальни добродушно улыбающегося дворцового портного с двумя помощниками Луис сделался несколько озадачен. Зачем вдруг султан решил уделить столь пристальное внимание его гардеробу? Когда как раньше чтобы пошить пленнику одежду просто брал мерки какой-то подмастерье. Зато одежда была уместной, простая, как раз соответствующая участи пленника.              И вот, не прошло и много времени как новая роскошная одежда была готова. Луис не понимал к чему вдруг такая внезапная щедрость со стороны господина султана, но подарки принял. Впрочем, выбора у него всё равно не было, так как его старая одежда больше не занимала шкаф.              Луис смотрел на прекрасно завернутые милыми ленточками коробки. Разве, по мнению султана, его настолько сильно волновал собственный гардероб? Открыв одну случайную Луис не без невольного интереса обратил внимание на прекрасную тонкую ткань. Достав из коробки чулки, он ощутил приятный запах парфюма.              Отложив их в сторону Луис окинул быстрым взглядом количество закрытых коробок.              «Султан Заганос, за кого вы меня принимаете?»              Семья министра была обеспеченной, и Луис мог многое себе позволить, но он предпочитал лучше вложить деньги в страну которой служил.              Чтож, война проиграна, экономика Балт-рейна разрушена, выходит он просчитался и даже разорен? Но эта проблема по сравнению с другими теперь казалась ему совсем незначительной.              Присев на небольшой изогнутый диванчик выполненный не в турецком, а европейском стиле, приняв одну из ранее своих любимых поз, закинув ногу на ногу, Луис отрешенно посмотрел на зеркало, занимавшее место у окна, стоявшее чуть поодаль от него.              Слишком свежи стали первые воспоминания о том, когда Заганос впервые позволил пленнику воспользоваться зеркалом и осмотреть себя в полный рост.              Конечно, Луис каждый день сталкивался с последствиями, видел свое тело. Следы ужасной боли со временем становились шрамами, и всё это происходило на его глазах. Кожа покрывалась этими слишком заметными отметинами словно позорными клеймами.              Луис думал, что уже давно привык, но вот, стоило ему увидеть себя в полный рост, полностью обнаженным он не выдержал, и упав на колени, заплакал. Похоже, Заганоса тогда слишком сильно потрясла реакция министра. Султан даже не сразу предложил ему свою помощь.              Неприятные воспоминания… Глядя на принесенные слугами коробки, Луис был мягко говоря, в недоумении. Он всегда предпочитал более простой образ чем теперь предлагал ему султан.              − Одежду уже принесли, отлично. Я думал, ты решишь что-нибудь примерить. − Заганос как всегда зашел в комнату к пленнику тихо и бесшумно, не спрашивая чьего-то дозволения.              − Заганос, я не буду это носить.              − Отчего же?              − Хе-хе, ты шутишь, полагаю?              Я не твоя любовница и не собираюсь привлекать к себе лишнее внимание. В твоем дворце я и так чужак, за время войны отношения между нашими народами обострились. Не думаю, что твоему окружению понравится видеть такого как я не только живым, но и разодетым по последней моде. Тем более, такой образ мне не подойдет, эту одежду лучше носить кому-то вроде Махмута-паши.              − Думал тебе понравится, вся одежда в западном стиле, в Турции такое не носят. К тому же, генералу сейчас точно не до новых нарядов.              − И где же сейчас Махмут, я его долго не видел?              − Вас не должно это беспокоить.              − А что должно? С чем лучше сочетать эти роскошные чулки?              Боюсь, вы приняли меня не за того, я никогда не увлекался приобретением дорогой одежды и накоплением себе гардероба, хоть у меня и были на это средства, позволю заметить.              − Тратили деньги вашей семьи на захватническую политику, да, я об этом знал.              Поначалу даже удивлялся, что такой человек способен пожертвовать столь многим для достижения собственной цели. На кон в этой войне вы поставили не только собственное благополучие, но и благополучие окружающих вас людей. Вы ничем не гнушались, впрочем, как и я.              Теперь вы принадлежите мне, нравится вам или нет, но отныне подбирать вам гардероб буду я. Тем более, сейчас, вам по состоянию здоровья лучше носить более свободную одежду из мягких тонких тканей.              − И поэтому первое, что я обнаружил в коробке от ваших подарков, стали чулки.              − Признаю, это была моя личная прихоть. Всегда хотел посмотреть на вас в более открытом наряде.              − Зачем? — удивился министр, не собираясь скрывать своей неприязни.              − Думаю вам подойдет попробовать что-то новое.              − Я это не надену.              − А если я вас настойчиво попрошу? — услышав подобное заявление, Луис отреагировал слишком нервно. Заганос сразу понял, что эта шутка стала неудачной и слишком затянулась. — Ну, не обижайся, я лишь хотел, чтобы ты начал чувствовать себя комфортнее и стал вести себя пораскованнее.              − Ты говорил моя внешность тебе отвратительна. Какая разница во что я одет?! — недовольно заметил министр, не без ненависти, в упор глядя на султана.              Заганос недовольно нахмурился:              − На самом деле я так не думаю, ты же это понимаешь, Вирджилио.              Султан хотел было положить министру руку на плечо, но Луис не позволил ему этого сделать, ловко извернувшись от нежелательного прикосновения.              − Не нужно тратить время на притворство, я не нуждаюсь в лести, тем более в вашей. Позволю надеяться, что даже сейчас я еще не настолько жалок…              − Ну что ты. Мне всегда нравилось, как ты выглядишь, твой прежний тщательно продуманный образ производил впечатление. Но ты изменился.              Просто примерь, − Заганос открыл коробку в которой был костюм тёмно-зелёного цвета. — Разве это не ваш любимый цвет? Наденьте…              − Заганос, я не просил тебя и к тому же, ненавижу сюрпризы.       Мне всё равно придется носить эту одежду, ведь мою старую вы выбросили.              − Да, и нисколько не жалею об этом.       Министр неуверенно разглядывал себя, глядя в огромное зеркало. Сшитая на заказ одежда ему, разумеется, шла. Любимые, привычные, ласкающие взгляд оттенки зеленого — доминировали как он того и хотел. Работа портного тоже была на высоте. Брюки-леггинсы, правда слишком облегали его и без того тонкие ноги.              Но больше всего министра смущало то, как он сильно похудел. Размер был на два меньше его обычного, он пораженно уставился на портного, который случайно проговорился, когда делал мерки. Нет, он конечно знал, что потерял в весе, но даже не думал, что похудел настолько сильно, кости в некоторых местах, особенно на спине и груди, едва прикрывала кожа, и они, как счёл министр — совсем не эстетично выпирали, когда он до этого, рассматривал себя в это же зеркало полностью обнажившись.              Он надеялся, что мастерски скроенная одежда будет скрывать этот его, как он считал — ужаснейший недостаток, впрочем, так и было. Вот только, его раздражало, что ноги были подчёркнуто худыми. Разве он не просил портного сделать всё иначе?              − Выглядите потрясающе, вы моё совершенство, как же вам идёт этот наряд.              − Мне не нравится, как смотрятся нижняя часть. Я же просил не делать штаны такими…узкими.              − Чем они смущают, вам в них неудобно? Давят? Где-то мешает? — заботливо начал расспрашивать Заганос, якобы встревожившись.              − Они выглядят слишком говоряще. Хочешь лишний раз всем продемонстрировать кем я тебе теперь прихожусь? — Луис выглядел подавлено, ему хотелось снять с себя всю эту одежду, надеть ночную рубаху и проспать до поздней ночи. К чему вообще эта примерка? Заганос его, как всегда, вынудил делать то, что делать противно.              Увидев и сразу правильно поняв реакцию пленника Заганос решил сбавить обороты:                     − Просто скажи портному, что хочешь другие, не понимаю зачем ты так остро на всё реагируешь. Давай, помогу тебе это снять, а пока примерь что-нибудь другое.              − Может хватит уже на сегодня. Ах да, ты настаиваешь, ну кто бы сомневался.              − Ещё один, тем более, я хотел потом с тобой поговорить.              − И о чем же? — встрепенулся министр, боясь и представить, что от него понадобилось Заганосу на этот раз.              − У нас давно есть что обсудить, министр.              − Почему бы не сделать это прямо сейчас?              Я как раз выгляжу подобающим образом для любой из ваших со мной тем для обсуждений.              − Зачем вы так?              − Этот вопрос я могу задать и вам.              − Вирджилио, − Заганос снова сократил и без того небольшое расстояние между ними. Луис отшатнулся назад, вот только Заганос успел взять его за руку. А потом просто прижал к себе, обнимая пленника со спины.              − Позволь мне всё исправить, ты же знаешь, это непросто.              − Прекрати этот спектакль, ничего уже давно не исправить.              Ты разрушил мою страну, приказал казнить многих балтийцев, участь близких мне людей и по сей день остается для меня неясной.              Чего ты пытаешься достичь своими нелепыми попытками? Я ненавижу тебя, Заганос, как не ненавидел никого и никогда. А теперь, может соизволишь отпустить?              − Нет.              Я никуда тебя не отпущу, ты принадлежишь мне по договору, подписанному твоим императором. Чего только не сделаешь в страхе за свою жизнь… Вот только ему это совсем не помогло.              На этот раз Луис дернулся сильнее предыдущего. Заганосу это явно не понравилось, он сжал пленника.              − Что ты с ним сделал?              − Тебе это так важно даже сейчас, когда ты узнал, что он тебя предал?              − Просто ответь на мой вопрос.              − А ты тогда пообещай, что, наконец, примешь реальность.              − Лучше умереть, чем жить в твоей реальности, наглый ублюдок…              − Как некрасиво вы ругаетесь, и всё равно я не желаю на вас злиться.              Вашего императора давно уже нет в живых, но умер он раньше, чем ему отрубили голову на эшафоте по моему приказу.              Если бы не вы, то победить империй мне не составило труда. Понимаете, из-за вас мне пришлось постараться. Вы так легко отгадывали мои замыслы.              Всё это время я хотел, чтобы вы были моим, а вы посмели отказаться от столь заманчивого предложения. И, вы правы, я тоже тот, кто до сих пор никак не может принять реальность. Сколько бы я не слышал отказов, я всё равно хочу быть с вами.              Вы слишком слабы, чтобы сопротивляться. Луис, вы принадлежите мне, хотите вы того или нет.                            Устав от бессмысленных споров, с трудом вырвавшись из рук султана, министр обессиленно рухнул в рядом стоящее кресло. Его тело всё никак не могло привыкнуть к долгому нахождению на ногах. Стопы стали давать о себе знать, совсем неприятными ощущениями отдавала спина. Заганос тут же подошел и присел рядом с креслом, напротив министра, слегка запрокинув голову.              − Вы как? Недомогание? Выпьете лекарство?              − Нет… я в порядке.              − Зачем вы пытаетесь меня обмануть? Вам же плохо, вы вдруг так сильно побледнели. Впрочем, это моя вина. Мне нельзя было позволять вам столько долгое время находиться на ногах. Вы от этого, совсем отвыкли.              − Хах, ты же знаешь, что дело совсем не в этом.              − Болят? — Заганос легким движением руки показал на ступни министра.              Тот не ответил, посмотрев на него сверху вниз, благо теперешнее положение позволяло, обычно Луис не смел так делать, хотя турецкий султан и уступал ему в росте.              − Надо их снять, − Заганос обвел рукой, почти невесомым движением мягкие, удобные туфли министра, он бы конечно, предпочел носить сапоги, но вот только турецкий климат был куда более жарче балтийского и пришлось смириться с туфлями.              − Не стоит, они почти не натерли.              − Почти? — сразу нашел к чему придраться Заганос, спрашивая такой наигранно обеспокоенной интонацией, или, и правда, обеспокоенной? Министр хотел верить только в первое.              В руках Заганос уже держал левую его туфлю.              − Вот видите, а говорите, что совсем немного, они довольно сильно покраснели, — констатировал Заганос, глядя на несчастные стопы министра. Султан достал подходящую мазь из ближайшей, недалеко от них стоящей полочки, с множеством ящичков, там, должно быть, было всё — на любой жизненный случай.              Вернувшись, снова приняв свою прежнюю позу, он начал плавными движениями наносить и растирать мазь по левой ступне министра. Закончив с ней, начал заниматься правой. Мягко нежно чувственно, Заганос всё также смотрел снизу-вверх на лицо министра. В ответ, пленник холодным взглядом изумрудных глаз, наблюдал за султаном…              − Достаточно, − надеясь продемонстрировать свое презрение сказал министр, в те моменты он снова был ужасно зол на султана.              − Почти, я ещё не закончил, − ответил Заганос, хитро и при этом весьма сдержанно улыбнувшись.              Министр на это только отвернул голову, чтобы больше не видеть перед собой этого человека, только вот, так его прикосновения стали ощущаться ещё сильнее. Заганос с какой-то ненормальной страстью продолжал.              − Теперь всё. Пока обойдемся без обуви, пусть мазь получше впитается.       Даже не повернув обратно голову, министр сухо кивнул в ответ. Видеть Заганоса — последнее, чего бы он хотел. И Заганос прекрасно понимал его чувства, но всё же, оставить министра одного, пусть и всего лишь затем, чтобы тот смог отдохнуть, султан не хотел.              − Вы снова так излишне напряжены. Позвольте помочь вам расслабиться.              Министр даже не успел ответить, как сразу почувствовал руки Заганоса, которые тот беззастенчиво положил на его пах.              − НЕТ! Заганос! — нервно, истерично прокричал министр, стараясь хоть как-то повлиять на султана. Но ему не удалось, Заганос уже поглаживал его член сквозь приятную на ощупь ткань леггинсов.              — Не надо… − министр уже начал чувствовать нечто сильно напоминающее возбуждение. Заганос приспустил с него штаны и трусы, для этого слегка его приподняв, полностью обнажая для себя пах. Хорошо, что обивка кресла, на котором сидел министр, слегка откинувшись на спинку, была очень мягкой и приятной на ощупь.              Возбуждение было уже не скрыть. Довольная улыбка на губах Заганоса, и его такой откровенно похотливый взгляд. Вот он уже прислоняется слишком, слишком близко. Министр боязливо повернул голову, но Заганос улыбнувшись сразу прикоснулся своими губами к сочащейся смазкой головке.              Вирджилио чувствовал, как от возбуждения тело начало слегка подрагивать от удовольствия и от предвкушения еще большего удовольствия. А вот и … Заганос от него услышал первые, но о многом говорящие стоны. Он решил оставить их без каких-либо комментариев, а просто продолжать делать министру приятно. Тем более, одно лишнее слово — и это могло сильно повредить, особенно, если учитывать, что в подобные моменты министр особенно чувствителен не только к ласкам Заганоса, но и к его словам.              Заганос, облизав головку, стал играть с напряженным стволом министра, поднимаясь языком от головки всё выше и выше, коснувшись яичек, начал заниматься ими.              Министр застонал ощутимо громче. Ситуация становилась горячее с каждой секундой. Обводя, облизывая, поигрывая языком где и с чем только можно, Заганос, не спеша, начал заглатывать, позволяя министру острее ощущать каждое мгновение их близости.              В очередной раз, полностью контролируя ситуацию, оставляя министру возможность лишь полностью отдаться его абсолютной власти и ненасытному желанию, Заганос заглотнул полностью, при этом, не отрывая от министра своего искушенного взгляда.              Министр казался Заганосу таким расслабленным. Будто бы он совсем позабыл о ненависти, в те минуты, подаренного Заганосом, удовольствия. Он был так раскрыт перед ним, как никогда прежде, подавался вперед бедрами, сам того, явно, не замечая, а пальцами ног, упирался в пол. А те, его стоны, были для султана бесценными и доставляли ему особенное наслаждение, а не, просто, свидетельствовали об его собственном мастерстве.              Он давно хотел это сделать, только вот всё никак не решался. Министр чувствительный, и, Заганосу, особенно приятно наблюдать как он задыхается от наслаждения, не в состоянии больше сдерживаться. Его член начал характерно пульсировать.              − Я … сейчас кончу, ахах, Заганос! — министр смотрел на султана в надежде, верно ожидая, что тот, наконец, перестанет. Но, конечно, ничего подобного ни последовало. Фиалковые глаза смотрели в изумрудные с каким-то вызовом, но было в них нечто новое, странное, напоминающее заботу или даже нежность, что заставило министра прочувствовать всю неприемлемость, абсурдность ситуации.              − Прошу, пусти, позволь мне …              «Ну нет, ты кончишь на моих условиях», − нечто подобное стало ему так и не озвученным ответом, улыбающихся фиалковых глаз турецкого султана, и Вирджилио кончил, не имея больше никаких сил сдерживаться.              − Вот и славно, − Заганос довольно облизнулся.              − Зачем ты … проглотил ее?              − И правда интересно? Не так уж много её и было, вы не привыкли к такому, верно? Тот, кто был с вами до меня, так не делал? — Заганос мягко поглаживал обнажённое бедро министра.              − Я тебе не скажу, − вдруг, словно ребёнок, улыбнулся министр, на миг прикрыв глаза.              − Почему же? — Заганосу нравилось трогать министра везде, чем он неоднократно предпочитал злоупотреблять. Сейчас, он гладил министра рядом с анальным колечком. Но это были только поглаживания, дальше Заганос, кажется, заходить не собирался.              − Вы отдохнули? — какое-то время спустя Заганос уже помогал министру одеться.              Луис посмотрел на него как-то необычно нейтрально:              − Да… − немного с заторможенностью в голосе ответил он, думая о чём-то совершенно другом.              Закончив с одеждой, Заганос потянулся к снятой обуви, стоящей неподалёку. Он оценивающе взглянул на министра, чтобы понять в каком тот сейчас состоянии.              Заганос не смог сдержать улыбки наблюдая, какой министр сейчас расслабленный и податливый. Глаза цвета изумрудов отражали умиротворение вместо предшествующего напряжения и неприятия. Заганос решил, что сейчас лучше будет остановиться и просто поговорить.              «С обувью можно пока повременить, нет, лучшим будет снять всю эту, новую одежду с министра, которая, кстати, так ему идет, и …» − Но Заганос решил больше не позволять себе желать большего. Ему отчего-то понравилось сидеть в ногах министра, поглаживая его больные стопы. Луис, немного повернув голову в сторону ближайшего окна, предпочитая не смотреть на султана. Правда, Заганос стал ощущать его, такое нетипичное, смущение. Даже щеки слегка порозовели, но Заганос предпочел не говорить об этом министру.              − Я бы хотел кое-что у вас спросить, − с тактичной осторожностью начал Заганос.              − И что же? — министр, казалось, бы не проявлял особо интереса.              − Чтобы вы хотели на свой день рождения? — располагающе улыбнувшись спросил Заганос.              − А?! — пораженно и даже крайне шокировано, министр посмотрел на Заганоса, словно совершенно не понимая происходящее. — Ты вообще о чём?              − Я веду речь о том, какой подарок вы бы хотели получить на день рождения.              − Подарок? — министр не знал, что на это ответить, он не ожидал ничего подобного от Заганоса.              И день рождения… Этот день должен быть так скоро, а он совсем про него забыл! Успело пройти много времени с тех пор, как он оказался в этой чужой враждебной для него стране. По самым понятным причинам сейчас Луису совсем не до празднований.              «Зачем султан вообще про него вспомнил? Что ему нужно от меня на сей раз? Какой ещё подарок?» − мысли у министра по этому поводу были самые мрачные.              Заганос, и правда, подумать не мог, что министр может отреагировать так насторожено, практически негативно.              − Мне ничего не нужно, − с холодной сдержанностью ответил министр, чтобы не превращать всё это в очередной конфликт.              − Да? — с непривычной для себя неуверенностью уточнил Заганос, будто только что не уловил суть слов министра. — Вы мне лжете, есть, то чего желаете даже вы, − быстро поправил себя Заганос, снова переходя на уверенный напористый тон.              − И ты прекрасно знаешь, что это, − министр, презрительно, ненавидя Заганоса, окинул его хмурым взглядом. — Если это, конечно, можно назвать подарком.              − Однозначно нет, так не пойдёт, Вирджилио. У меня есть одна идея, думаю, тебе она придется по вкусу.              − Выходит, очередная твоя насмешка? Как долго я не смогу ходить или даже просто сидеть после этого, твоего «подарка»?              − Зачем вы так? Времена насилия давно прошли, больше я не причиню вам никакой вред. Я ничего так не желаю, как исправить былые ошибки, но вы же знаете, это непросто.              − Лучше бы ты со мной уже давно покончил, Заганос.              − И не мечтайте. Да и ваше тело ко мне слишком привыкло, или вы думаете я не заметил насколько чувствительно оно реагирует на мои ласки.              − Скажи лучше, что ты задумал на этот раз? Хочешь использовать мой день рождения как предлог…?              − Вы так всполошились, бросьте, вам же было совсем неинтересно, разве нет? И, да, это никак не связано с … − Заганос хотел, чтобы министр стал более заинтересован, но пленник решил быстро избавить себя от возможного замешательства.              − Мне всё равно, Заганос. Здесь я уже давно привык со всем мириться. Делай что хочешь, меня в это не посвящая.              − Прозвучало слишком грустно, министр. А знаете, он ещё не совсем готов, ваш подарок… Но думаю, она не откажется в нём поучаствовать, − Заганос пожалел, что сказал последнее, да, и, к тому же, таким тоном.              Вирджилио вздрогнул, пытаясь посильнее прижаться к спинке стула.              − Вовсе не нужно так реагировать, я совсем не хотел тебя расстраивать. Вирджилио, послушай, я лишь…              Министр Луис старался его всячески игнорировать. Ведь он искренне полагал, что Заганос с ним играет, и как всегда, при этом довольно жестоко использует его, такие очевидные слабости.                     − Зачем вы снова желаете вовлечь сторонних лиц? Махмута вам не хватило, так надо теперь и её использовать? Приговорили к смерти бывшего императора, желаете убить и герцогиню? Когда же закончится ваша месть, Балт-рейн на грани катастрофы?!              Господин султан, вы чудовище, как же вы мне отвратительны, просто оставьте меня, наконец, в покое.              Заганос навалился сверху на мягкую спинку стула, на котором сидел министр. Луис сглотнул, Заганос прекрасно помнил, как министра пугает, когда он оказывается у него за спиной.              − Лучше не провоцируй меня, Вирджилио. Иначе мне придётся вернуться к моему прежнему с тобой обращению. Твои раны уже довольно неплохо зажили, поверь, мне ничего не стоит снова тебя высечь.              А относительно «подарка», как я сказал, так и будет. Империя, вместе с её новым императором для Турции больше не представляет никакой угрозы. Но если, поведение бывшей герцогини, выйдет за определенные рамки приличий, то я за себя не ручаюсь. Это моё предостережение распространяется также и на тебя. Только вот, тебя я не убью, но, как ты уже давно понял, оставленная жизнь может оказаться куда хуже самой ужасной смерти. Но, я, конечно же, могу сделать поблажку твоему непростому характеру.              Никогда больше не смей забывать здесь своего места… Иначе твоя жизнь снова превратится в кошмар.              Министр Луис молчал, его взгляд был всё время опущен, а глаза полуприкрыты. Заганос не мог не видеть настолько изменился в лице его пленник, даже с такого ракурса это было заметно невооруженным взглядом.              − Похоже, ты меня понял… А, теперь, пообещай мне, что впредь будешь послушным и благодарным. — Заганос обошел стул, и вот он опять встал напротив министра. Балтиец по-прежнему не смел поднять на него взгляд. Кажется, гнетущее молчание затягивалось.              − Просто скажи мне то, что я желаю от тебя услышать. Ты должен помнить, так или иначе, но я своего добьюсь и лучше для тебя, если мне снова не придётся прибегать к насилию, как было раньше.              Но, судя по всему, никаких обещаний от балтийца Заганос так бы и не дождался. И он быстро и правильно всё понял, вот только, его холодный взгляд стал снова ужасно взбешенным. Заганосу стало тяжело сдерживать злость, ведь пленник, судя по всему, намерен оставаться при своём, чего бы это ему не стоило.              «Отчего он просто не признает, что неправ? Это ведь он должен умолять меня о том, что я планирую для него сделать. По какой, до сих пор неясной мне причине, он ведет себя со мной подобным образом?!              Я-то полагал, что от его деланной гордости уже давно ничего не осталось. Значит, проблема кроется в другом. Последнее время я был к нему слишком лоялен. Может поэтому он счел возможным меня так открыто обвинять?!              Разве такой гениальный человек как он не понимает, я запросто могу сделать с ним абсолютно всё, что только захочу?! Конечно же, он понимает, но всё равно беспокоится, то за Балт-рейн, страну, которая его теперь презирает, то за бывшего императора, который по сути его и предал, да даже за моего своевольного генерала!              То, что им удалось так легко подружиться, я до сих пор никак не могу принять. Это, мягко говоря, странно. Странно и необъяснимо. Нет, это точно не ревность. И всё же, почему Махмут стал для него чем-то вроде отдушины? Он ведь мой сторонник, к тому же, его помощь мне не оценима в войне между Турцией и Балт-рейном.              Ты ведь должен его ненавидеть ничуть не меньше, чем меня, но ты словно предпочитаешь об этом забывать, всякий раз как тебе только стоит заговорить с ним!              Даже сейчас ты вспоминаешь про него, разве с вашей последней встречи не прошло уже много времени? Из-за него я чуть навсегда не потерял тебя! Меня это возмущает, и, несомненно, сильнейшим образом задевает. А ты продолжаешь делать вид, что не замечаешь моих, таких очевидных к тебе чувств.              Почему бы тебе просто не воспользоваться ими, хотя бы для того, чтобы помочь своей драгоценной империи? Но нет, нет же! Ты так и не принял то, моё предложение. И вот, я хочу сделать для тебя немыслимое, только, чтобы ты меня простил. Щедрый мир со страной, которую я мечтал уничтожить с самого детства… и всё ради тебя, ведь я больше не могу видеть, как ты страдаешь.              Ты не можешь не понимать, я искренне хочу изменить наши болезненные отношения. В ответ ты ведешь себя со мной насмешливо и грубо, очевидно, надеешься разозлить. Но разве за те месяцы, когда я был с тобой лишь терпелив и нежен, ты посмел забыть ряд таких простых правил?! В подобное я никогда не поверю.                     Хоть твоё поведение, в целом, ужасно раздражает, но я не могу не быть тобою очарован. Ты моя единственная слабость, но как султан сильнейшей в истории Румерианы страны, я могу себе позволить эту блажь. Ты же, отнюдь не в состоянии вести себя со мной как тебе вздумается. Вот только, ты всё равно отдаёшь предпочтение своему эксцентричному поведению. Столь же отчаянно противишься всем моим попыткам наладить наши, и без того непростые отношения.       И это её полбеды, худшим стало то, что ты не намерен сдаваться, хоть всё уже потерянно…»              Несмотря на то, что Заганос был недоволен реакцией министра на его «великодушие», он всё же помог балтийцу обуться. Пленник, правда, в этом никак не участвовал, и более того, полностью проигнорировал участие Заганоса, но Заганос делал вид, что их только что случившегося конфликта словно попросту и не было.              Затем, Заганос чуть ли не силой потащил министра в спальню. Балтиец не сопротивлялся, полностью приняв свою судьбу. Возможно, именно из-за этого, на Заганоса снова обрушилось непреодолимое чувство вины.              Когда он уложил министра Луиса на кровать, балтиец поспешно от него отвернулся, всем своим видом давая понять турецкому султану, что мечтает лишь о том, чтобы тот, наконец, ушел и оставил его в покое. Вот только уходить Заганос был отнюдь не намерен. Он неотрывно сверлил министра взглядом.              − Посмотри на меня, и да, это мой приказ, Вирджилио. Но ничего так и не изменилось.              − Зачем ты делаешь это со мной?! Снова! … Разве я не был добр к тебе уже столь долгое время? Чего ты добиваешься? Ждешь от меня извинений?!              Хах, кто должен теперь извиняться, так это ты. Ты сам принудил меня к грубости, впрочем, это для тебя не впервой.              Ладно, хорошо, начну я… Мне жаль, Вирджилио, я не должен был тебе говорить ничего из того, что себе позволил. Обещаю, что не трону императора Балт-рейна, если она согласиться сюда явиться для подписания договора.                     А насчет генерала Беркута, я до сих пор не уверен. Я ранее считал недопустимым тебе в этом признаться, но мне крайне неприятно, когда он рядом с тобой. И мне ещё более неприятна и непонятна твоя к нему благосклонность.              Заганос смотрел на Луиса недоумевающе, балтиец и не думал идти с ним на любой из возможных контактов.              − Скажи хоть что-нибудь, Вирджилио, это приказ! Слышишь?! — Заганоса снова охватывал ужасный гнев, правда, теперь наполненный отчаянием: — Или хочешь, чтобы я снова применил силу?              Так ничего и не дождавшись, Заганос развернул министра Луиса к себе лицом, тот прикрыл глаза, в уголках которых блестели слёзы.              − Ты должен быть послушным рабом, помнишь, я говорил тебе это и не раз! Не смей заставлять меня лишний раз тебе это повторять!              Почти лихорадочно, Заганос начал срывать с министра Луиса одежду. Только вот на этот раз, ни о каком изнасиловании не могло идти и речи. Да, и к тому же, несмотря на то, что прошло достаточно времени, балтийцу это всё ещё могло всерьез навредить. Даже в состоянии близком к аффекту, Заганос не мог не держать это у себя в уме.              Действовал Заганос, как всегда, холодно и решительно, на дрожащего, словно в лихорадке министра Луиса снова обрушились удары плети. На этот раз Заганос преступил не сразу, он, до последнего надеялся, что, испугавшись пленник снова станет его умолять о прощении как когда-то делал раньше.              Вот только, балтиец молчал, даже несмотря на то, что его тело выдавало страх. Заганос бил его несильно, скорее для острастки, все удары в основном приходились по бокам и груди оставляя всего лишь розовые следы. Заганос вдруг прекратил:              − Ну, что, передумал? Или предпочтешь, чтобы я продолжил?              Министр отворачивался, из последних сил стараясь не встретиться с турецким султаном взглядом. И вот, Заганос с силой ударил его той самой плетью по лицу, левая щека министра в то же мгновение была рассечена в кровь. Но Заганос и не думал останавливаться. Удары пошли одни за другим. Луис прикрывал лицо согнутыми в локтях руками, оставшиеся удары стали приходиться на его руки.              Заганос, правда, не стал препятствовать этой его защите, кажется, гнев его полностью поглотил. Когда же он, наконец, решил остановиться? Руки балтийца были к тому моменту уже достаточно истерзаны. Красные полоски, оставленные плетью следы кровоточили.              − Ты доволен? Это, моё обращение, смотрю, куда больше тебе по нраву. Если так, то, пожалуй, мне стоит к нему вернуться.              Заганос ещё долго что-то ему говорил, угрожал, но бить прекратил, и министр быстро потерял сознание. На следующее утро у пленника был жар, температура тела стала довольно высокой. Наверное, тогда Заганос только понял, что натворил. Теперь ему пришлось снова сидеть возле кровати министра.              Балтиец с ним больше не разговаривал. Всячески его игнорировал, делал вид, что не замечает его, нежелательного для себя присутствия. Вот только Заганос больше на него совсем не злился, даже пытался извиняться, но не выходило. А состояние здоровья балтийца снова начало весьма заметно ухудшаться.              Он на столько ослаб, что не мог встать с кровати, да и не хотел даже пытаться. От пищи он отказывался, Заганос каждый раз с помощью самого банального насилия заставлял его принимать лекарства. Ситуация стала почти катастрофичной.              Не было больше ничего, чем Заганос мог заинтересовать министра. Чем больше Заганос пытался, тем хуже в итоге становилось. И вот, сейчас он смотрел на балтийца с ничем не прикрытой жалостью. Министр предпочитал лежать на спине, хоть так ему по-прежнему было ещё немного больно, но из-за высокой температуры, державшейся у него уже где-то неделю, боль притупилась.              Даже самые недавно полученные повреждения тела и рук, рассечённая в кровь щека совсем его не беспокоили. Конечно же, Заганос перебинтовал его руки и нанес мазь на синяки, для лица тоже сделал прикрывающую щеку повязку. Министру нравилось, что из-за своего теперешнего состояния, он больше не так остро воспринимает действительность.              Всё вокруг плывет и словно в тумане, даже пугающий голос султана не так слышен, а его слова министр научил себя не воспринимать, максимально от него абстрагируясь. Сейчас любое из возможных наказаний, которые только мог придумать для него Заганос, казалось, больше не могло его так ужасно напугать, и как раньше делала одна только перспектива такового.              Заганос добился от пленника того самого послушания, которого от него столько времени отчаянно желал. Только вот, результат его отнюдь не радовал. Когда он растирал по истощенному тело балтийца жаропонижающую мазь, тот принимал это со всем смирением. Кажется, нет, на этот раз султан был уверен, его пленник больше не стеснялся собственной наготы. Почти не плакал, а его дыхание становилось едва ощутимым. Впрочем, иногда, особенно ночью он задыхался. Такими темпами, министр никогда не поправится.              То, что раньше являлось для Заганоса чем-то принципиальным, сейчас вообще вдруг напрочь утратило всякую значимость. Похоже, он доигрался, достойно побеждать тоже надо уметь, но Заганос мечтал вдоволь насладиться унижениями врагов, даже тем из них, которого полюбил. Но вот, кажется, когда его месть уже достигла своего апогея, ожидаемого удовлетворения от чужих страданий он так и не получил.              − Вирджилио, может уже прекратишь себя изводить, − султан присел на кровать возле ног министра, тот лихорадочно попытался отодвинуться от него подальше. — Я понял, что был неправ, и я, правда, сожалею. — Уверенным жестом, Заганос притянул министра Луиса к себе. Одеяло что прикрывало его, в тот же миг спало. Балтиец отвернулся. Как бы он хотел, чтобы всё это, наконец, закончилось.              — Ты снова такой горячий, хоть я тебе уже и давал лекарство. И до отвратительности худой. — Заганос поглаживал выпирающие бедра министра, снова начавшего испуганно дрожать в его руках.              — Довёл себя до такого… И в чём смысл? Всем этим ты хочешь наказать меня или…может быть себя? Ответь мне… — но ответа Заганос так, впрочем, и не дождался. Луис заметно зажимался, как же он хотел оттолкнуть от себя надоевшего тюремщика.              − Тебе не стоило с самого начала так себя со мной вести. Если бы ты только принял, то моё предложение — стольких ошибок тогда можно было избежать. Но ты выбрал гордость, а не разум, за что теперь и расплачиваешься.              Балт-рейн всегда был для тебя лишь инструментом для того, чтобы с помощью него тешить свои властные амбиции и строить рискованные планы. Ты никогда не был абсолютно уверен в благополучном исходе той кампании, рьяным сторонником которой выступал. Балтийская аристократия была против подобных рисков, но ты допускал их ненависть, ни во что не ставил их презрение. Неудивительно, что они стали подозревать тебя в измене, и так просто повелись на ту, мою уловку.              Ты сам их вынудил, они перестали чувствовать себя в безопасности и тронулись рассудком, при длительной осаде даже самых могущественных, и, казалось бы, не покоряемых крепостей такое бывает…              С самого начала я знал, что не убью тебя, ты давно вызывал у меня интерес. Когда участь империи была уже очевидна, ты с, взбесившем меня смирением просто принял её, как и свою собственную, не думая даже простить меня о милосердии, чего я до последнего от тебя ждал.              Но с падением Балт-рейна у меня прибавилось работы. Турция должна стать новой, сильнейшей страной континента Румериана. И конечно же, лишь я имею право её возглавить. Ты должен был согласиться работать на меня, как до этого служил своему императору. Но ты меня отверг. Я приказал казнить твоих людей, но с тобой расставаться я уж точно был не намерен.              Помню, когда только первый взял тебя, ты был столь беззащитен, и меня это как-то по-особенному возбуждало. Нравилось, что ты сопротивлялся. Только, чтобы ты не делал, чтобы мне не говорил, я знал, что меня ничего остановить больше не в силах. Вот и всё, с Балт-рейном было покончено, а с тобой я мог играть ещё сколько угодно. Признаюсь, так я тогда думал. — Заганос усадил министра к себе на колени, на что тот лишь нервно вздрогнул, отчаянно делая вид, что ничего не замечает, и что ему давно уж как всё равно.              − До сих пор не понимаю твоей тяги к, по сути, предавшей тебя стране. Ты же очень умен, Вирджилио, но всё равно предпочитаешь прошлое настоящему.              Мы с тобой не такие уж и разные, оба всегда думали лишь о благе своих стран. Вирджилио, ты ненавидишь меня больше за то, что я сделал с Балт-рейном или за то, что сделал с тобой?              Я понимаю, ты зол, и у меня нет какого-то сколько-нибудь подходящего оправдания… Поговори со мной… скажи хоть что-то, я уже успел так истосковаться по твоему голосу.              Луис молчал, он даже больше не чувствовал к султану ненависти. Усталость и безразличие, пленник словно надеялся, что лишь одно бездействие может его убить. Но смерть здесь давно стала недоступной для него роскошью. Правда самочувствие значительно ухудшалось, вот только сам Луис не придавал этому значение, ведь самой боли он не ощущал.              Дни и ночи, казалось, тянулись бесконечно. В целом он стал лучше спать, присутствие Заганоса перестало восприниматься столь остро.              − Снова игнорируешь, как ожидаемо, − Заганос прикоснулся к повязке, скрывающей огромную царапину на щеке министра. Балтиец сглотнул, Заганос повернул его лицо к себе, удерживая за подбородок. В глазах цвета изумрудов, казалось, не было больше жизни.              Его драгоценный министр умирал, и это стало неизбежностью. И чтобы Заганос не делал, какой максимально должный уход не обеспечивал, ситуация абсолютно не менялась. *       − Зачем ты пришёл сюда, что нужно от меня такому как ты, Заганос? Турция больше во мне не нуждается − так ты мне сказал в последнюю нашу встречу.              − А ты, похоже, тоже злопамятен.              − Мне есть с кого брать пример…              − До сих пор желаешь быть похожим на меня? — с легким, насмешливым презрением усмехнулся Заганос.              − Хаххаха, − светловолосый юноша истерично рассмеялся. — Нет! Только не теперь, Заганос! Ты всё сделал для того, чтобы я смог тебя искренне ненавидеть, а то, что ты творишь с Турцией заставляет меня тебя искренне презирать! Новая империя, без войн, без крови и боли униженных стран, которые слабее, которые больше попросту не в состоянии оказывать нам должного сопротивления…              − Ты сейчас, что про Балт-рейн говоришь? — Заганос даже несколько изумился своему, внезапному открытию. — Балт-рейн нельзя щадить, они только и мечтают о реванше, тем более, когда императором стала она. Вздорная, опасная и непредсказуемая женщина, которая не остановиться не перед чем, лишь бы водрузить наши головы на пики и сжечь турецкую столицу дотла.              − Боишься её мести? Раньше я думал ты выше этого… Но ты стал довольно жалким правителем, пусть и был безжалостным, удачливым завоевателем. Прежней поддержки у тебя больше нет. Ты использовал все силы союзников, а после, фактически подчинил их страны, оставив им лишь внешнюю иллюзию независимости. Но их правители не столь глупы, какими бы ты хотел их видеть…              Такими темпами новая война, станет неизбежностью. Но, возможно, тебе будет это только на руку. Власти много не бывает, и ты, как никто, знаешь об этом.              − А, чтобы сделал ты, будучи султаном?              − Первое — избавил раз и навсегда Турцию от твоего гнета.              − Это глупо, ты не смог бы долго поддерживать порядок во враждебном окружении. Увидев твою слабость к миру, и твою лояльность к союзникам и проигравшим, война всё равно бы началась. Тебе разве это ничего не напоминает? Так ведь уже было. Румериане не нужен добрый и слабый правитель, власть тяжело захватить, но тяжелее её удержать.              Мне не нужна любовь подданных, хватит и их верности, а страх расправы будет удерживать людей от возможного бунта.              − Но долго это длиться не может. Тем более, именно из-за страха люди и совершают самые неразумные ужасные поступки. — Заганос отвернулся:              − Здесь ты прав, − тихо признался он. Ещё какое-то время они провели в полном молчании.              − Как поживает министр Луис? — Махмут, наконец-то, задал этот, более всего беспокоивший его вопрос. — Могло быть и лучше, не так ли? — кажется, Махмут уже начал догадываться чем был обязан столь внезапному и единственному визиту султана за столь долгое время, проведенное генералом в тюремной камере. Но и Заганосу хватило лишь одного сурового, наполненного ненавидящей злобой взгляда на своего бывшего генерала, чтобы понять, что его, похоже, раскусили.              − Давай заключим сделку.              − Сначала скажи, зачем ты сюда пришёл? Министр же в порядке? Он давно должен оправиться, прошло уже столько времени.              − В тюремной камере время движется с другой скоростью. — Заганос сверлил Махмута взглядом, впрочем, юноша ему ничем не уступал, несмотря даже на своё затруднительное и совсем невыгодное положение, что-то, а унижаться и тем более просить о прощении он Заганоса ни за что бы не стал.              А вот извиниться перед министром Луисом дело совсем другое. Махмут сильно скучал. Даже то, что Заганос позволял ему видеться с друзьями, не могло его по-настоящему радовать. Его чувства обострились. Друзья не раз ему предлагали помочь с побегом, только Махмут даже слышать не хотел ни о чём подобном. Нет, он же не предатель и никакой не преступник, чтобы так поступить. Тем более, так он больше никогда не смог бы увидеть министра Луиса. Находясь здесь, пусть и в тюремной камере, предчувствие ему подсказывало, что они всё-таки когда-нибудь, но обязательно снова встретятся.              − В общем, предлагаю тебе лишь раз, я освобожу тебя, ты снова будешь тем, кем был до своего заключения: пашой, генералом, моим заместителем. Но только, если у тебя не получится его спасти, ты снова вернешься в камеру.              Махмут пораженно уставился на Заганоса.              − Спасти?! Что ты снова натворил, Заганос? — Заганос хмуро покосился на своего бывшего самого талантливейшего и преданного генерала, и ответил ему в своей привычной, холодной манере, кажется, ничего приукрашивать он не собирался:              − Скажу всё как есть, он лежит с сильнейшей лихорадкой вот уже вторую неделю. Да, как должно быть, ты и сам догадался, так случилось исключительно по моей вине.              Махмут был разгневан, и как только когда-то он мог восхищаться этим жестоким и беспринципным человеком. Более всего, Махмут поражался тому, что ко всему прочему, Заганос был к тому же, влюблён в балтийца, но это не мешало ему обходиться с министром Луисом крайне беспощадно.              − Заганос, ты ублюдок!!! Как ты можешь так себя вести? Министр Луис больше не опасный враг Турции, он пленник, который во всем от тебя зависит. У тебя, что совсем нет сердца?              − Ну что за глупости? Как был глупым, несдержанным ребёнком, так и остался. Но, отчего-то, за что бы ты не взялся, это у тебя легко выходит, поэтому я здесь. Более того, я готов рискнуть, министру Луису ты, кажется, нравишься. Но не обольщайся. Если бы я не был с ним столь груб с самого начала, то вполне возможно ты не стал для него чем-то вроде отдушины. И вы бы никогда так и не сблизились.              − И что ты задумал на этот раз? Ты обязан поделиться со мной своим планом, хоть раз я должен услышать его в полной мере.              − План? — Заганос сыграл лёгкий намек на недоумение. — Нет у меня никакого плана. А если бы был, то я бы не нуждался в твоих услугах.              В очередной раз Заганос хотел побольнее задеть Махмута. Хоть и понимал, что министр вряд ли мог испытывать к Махмуту что-то кроме самой обычной симпатии. Но нужно было учитывать и ещё один факт — Махмут мог бы стать для Заганоса опасен, если бы генерал Беркут того всерьез захотел. А если Махмут сговориться с министром Луисом, то ситуация превратиться в катастрофическую. Но сейчас, главное, чтобы жизни балтийца больше ничего не угрожало.                     Да и Махмут вряд ли когда-нибудь станет открыто бунтовать. Заганосу хорошо известно, что Махмут ненавидит войны, но Заганосу также известно и то, что на недавней войне не было никого столь опасного, смелого и решительного, а главное непредсказуемого лидера как его генерал.              − Так ты согласен? Или решил остаться здесь до конца своих дней?              − Я сделаю всё возможное, чтобы помочь министру Луису! Клянусь…              − Такие горячие речи для того, из-за кого министр уже чуть не умер.              − Это ты довёл его до самоубийства!              − А ты принёс ему нож. Мы не так уж и не похожи. Только ты отчего-то полагаешь, что имеешь надо мной моральное превосходство. Хотя мы оба знаем, что это не так. Министр Луис тоже не мог об этом забыть, ведь ты тот, чей вклад в победу Турции над его страной один из самых решительных, если не сказать, фатальных.              − Скажи лучше, что произошло на этот раз. Из-за чего министр теперь в таком состоянии?              Заганос, казалось, без малейшего намека на раскаяние, ведь Махмут был последним, перед кем бы он хотел демонстрировать свою слабость, султан вкратце описал последний свой конфликт балтийцем.              − Мы повздорили. Он меня спровоцировал, а я позволил себе сорваться. Закончилось тем, что я его избил. На следующее утро у него началась опасная лихорадка. С каждым днем ему становится хуже. Я перепробовал все возможные лекарственные препараты, которые просто обязаны были помочь. Но лучше ему так и не стало.              − Как ты снова посмел поднять на него руку?! Министр Луис, наверняка, даже от твоих прошлых пыток до конца не оправился… И чего ты ждешь от меня? Я же не доктор, и ты об этом знаешь!              − Если медицина оказывается бессильна, значит есть смысл пробовать что-то ещё. Сделай так, чтобы Луис захотел жить, придумай что-нибудь, поговори с ним… Просто побудь рядом…                     − Насколько же ты на самом деле в отчаянии, если разуму предпочёл нелепую надежду?! — Махмут как можно скорее захотел увидеть министра Луиса, ведь был уверен, что всё было даже хуже, чем рассказал Заганос. * Кто кого обманывает?       У Махмута давно не было возможности повидаться с пленником, и вот, спустя долгое время, они снова встретятся. Столько всего хотелось сказать, у Махмута предостаточно времени было обо всем подумать. Их последняя встреча запросто могла стать последней в жизни пленника. Махмут давно уже и серьезно пожалел о содеянном. Зачем он поступил столь опрометчиво?              Еще в тот злополучный вечер Махмут принял решение вернуться и не позволить министру себе навредить. Вот только Заганос его опередил. И чего только султан так одержим пленником?              Конечно, разгневанный Заганос сразу без особого труда обо всем догадавшись приказал дворцовой страже арестовать Махмута. Впрочем, генерал Беркут не сопротивлялся. Он позволил людям Заганоса не только себя арестовать, но и посадить под стражу.              Вина перед пленником еще долгое время угнетала Махмута. Вместо того, чтобы оказать пленнику реальную помощь, он предложил Луису самый простой выход из сложившейся ситуации. После, Махмут начал испытывать жуткий страх из-за собственного решения. Но это была далеко не первая его непростиительная ошибка. Заганос, конечно, не напоминал, но Луис уже чуть не умер после того случая в комнате с особыми «игрушками».              Судя по всему, Заганос сейчас только и мечтает, чтобы пленник обо всем забыл, вот только продолжает допускать одну и ту же ошибку. Министр Луис никогда и ни при каком раскладе не согласится кому-то принадлежать, пусть Заганос даже подчинит себе всю Румериану.       Что Луис, что Заганос слишком самолюбивы и считают свой образ мыслей превосходящим любой другой. К тому же, они оба большие гордецы. Заганос давно мог «помириться» с Луисом, по крайней мере, их отношения перестали бы быть столь токсичными. Луис, конечно, тоже мог принять Заганоса и ту реальность, которая пусть и оказалась для него нежелательной, но и не оставила выбора иначе как продолжать жить на чужих условиях.       Но Луис уже решил, что с него хватит. Он готов скорее отказаться от собственной жизни, чем от убеждений и былых амбиций, которые вообще-то и привели его сюда. Они оба не так уж критично оценивают себя, как, должно быть, думают.              Луис понимает, что ему не сбежать, и искренне считает Заганоса тираном и последним ублюдком, конечно, у него есть для этого основания. И всё же… Лучшим выбором было бы притворство. Луис мог бы использовать слабость Заганоса, вот только, похоже, это ниже его достоинства.       Заганос, и правда, яд для министра. Он его не только обыграл и уничтожил, но и до сих пор старается превратить в ничто, делая все, чтобы разрушить его прежний образ.       Луис выглядел безжизненно, появление Заганоса не вызвало в нем каких-либо эмоций, но только стоило ему заметить рядом с султаном генерала Беркута, как пленник тут же заметно напрягся. Они так давно не виделись, вот только Махмут не стал для него желанным гостем. Пленник вообще не хотел никого видеть по самым понятным причинам.       Переживал ли Луис за судьбу Махмута после того, как генерал дал ему нож? Если Луис и испытывал нечто подобное, то только самое первое время после того, как пришел в себя от неудачной попытки самоубийства.              Заганос не давал ему ответов ни на какие вопросы лишь недавно признался, что императора Балт-рейна больше нет в живых. Впрочем, Луис и так давно ни на что не надеялся.              Открыв глаза от очередного, теперь уже вызванного лихорадкой кошмара, министр Луис увидел, то, что, несомненно, быстро повергло его в шок. Махмут за время, прошедшие с их последней встречи довольно сильно изменился. Он стал более взрослее, выше, а его взгляд будто способен был заглянуть в самые отдаленные уголки души. Ещё один представитель Турецкой стратократии, которого министру так и не суждено было перехитрить.              Но почему Махмут здесь? Заганос вполне однозначно дал министру понять, что с Махмутом он больше никогда не увидится. Может быть он всё ещё спит, может из-за лихорадки он начал видеть то, чего нет? Или же… может быть он уже отправился на тот свет? Но вот, министр заметил, что Заганос тоже стоял рядом с генералом Беркутом. Он почти что физически ощущал на себе их взгляды.              Однажды, министру уже снился кошмар, начинавшийся примерно с того же. Он судорожно сглотнул, и что же было нужно этим двоим? Министр сам когда-то, причем даже не раз спрашивал у Заганоса про Махмута, но то, что султан привел генерала к нему в спальню, Луиса явно не радовало.              Сейчас он был уж точно не в таком состоянии, чтобы принимать гостей. Но, Махмут тоже выглядел не сказать, чтобы очень, но держался он достойно, впрочем, как всегда. На какой-то миг, министр поймал себя на мысли, что непозволительно долго рассматривает Беркута. Махмут даже кажется ему слегка улыбнулся. Министр сразу опустил взгляд. Зачем Заганос привел его сюда, хотел поиздеваться напоследок? Последнее время сил долго оставаться в сознании у него совсем не оставалось.              − Министр Луис, я очень рад вас видеть. Прошло уже столько времени, я давно мечтал о встрече с вами. Очень жаль, что вы снова в таком прискорбном состоянии. — Махмут говорил неспешно, его голос видывал дружелюбие. А сосредоточенный взгляд уже, к тому моменту успел рассмотреть министра, хоть на том и лежало одеяло.                     Видно было что с министром всё стало куда хуже, чем было в их последнюю встречу. Его бледность поражала. А руки от предплечья до запястий были перебинтованы. Ужасную худобу его тела не в состоянии была скрыть даже ткань одеяла. Повязка на его щеке лишний раз свидетельствовало о том, что Заганос перешел все возможные границы, ведь Махмут помнил, что султан даже когда был крайне зол на пленника не позволял себе бить того по лицу.              Очевидно, Заганос тянул до последнего и позвал Махмута уже слишком поздно. Но сдаваться Махмут уж точно не планировал. За время их вынужденной разлуки, Махмут часто думал о министре.              Нисколько не стесняясь ни полуобнаженного пленника, ни собственной напористости, Махмут подошел к изголовью кровати на которой лежал министр слишком близко и вдруг вспомнил то, мгновение, когда он прижимал балтийца к себе, кажется, он до сих пор ощущал тепло его объятий. И, правда, прошло слишком много времени с тех пор…              Махмут даже сейчас обнял бы министра, несмотря на то, как странно и неодобрительно смотрел на него Заганос всё это время. Вот только то было вовсе не неодобрение. Взяв тонкую по-прежнему изящную руку министра в свои руки Махмут просто и буквально в тот же миг приложился к ней губами.              Луис хотел изобразить отвращение, но потом передумал. Взгляд генерала был какой-то не такой, не узнаваемый и слишком уж зрелый, проницательный. Интуитивно Луис почувствовал опасность, исходящую от этого человека. Он явно что-то задумал, но только что же?              − Как спалось? — Заганос, впрочем, знал, что его вопрос снова останется без ответа. — Вирджилио, помнится ты слишком переживал за моего генерала, так вот, я привел его к тебе. Вот видишь, я держу слово. Любая твоя прихоть будет исполнена, я хочу загладить свою перед тобой вину. Можешь этим пользоваться. — Молчаливо отвернувшись, Луис решил просто продемонстрировать султану свое презрение.                     Сопротивляться нет смысла, Заганос все равно осуществит задуманное любой ценой. Зачем же на этот раз он привел с собой мальчишку? Впрочем, сейчас Махмута мальчишкой уже не назовешь, слишком он уж вырос. Стал похож на настоящего мужчину… Прав был Заганос, время в плену длится совершенно иначе.              Махмут ему улыбался, и как всегда нельзя было понять его улыбку. Вполне возможно всё это игра и генерал — всего лишь часть замысла Заганоса.              − Сегодня я уже давал тебе лекарство, но жар всё равно плохо спадает, ты должен хотеть жить, Вирджилио, тогда снадобья станут лучше тебе помогать.              Заганос погладил министра по лбу, откинул назад успевшие на него упасть прядки.              «Ты слишком похудел, какой день ты уже отказываешься от пищи? До какого же ужасного состояния ты себя довел. Наказываешь меня, верно? Или может себя не можешь простить за ужасный проигрыш и теперешнее бессилие?              В любом случае ты зол на себя не меньше чем на меня. Я каждый день вижу твое бесконечное отчаяние. Надеюсь Махмут сможет сделать то, чего не могу сделать я. К моему огромному сожалению он оказывает на тебя слишком странное влияние. Если ты моя слабость, то он твоя? Отвратительно знать такую правду, но и отвергать ее также бессмысленно.              Хочешь показать ему, что зол на него? Хахахха, он видит тебя насквозь… Верни мне его, слышишь? … Уверен, у тебя одного может получиться, ты моя последняя надежда».       − Махмут останется с тобой. Прошу, постарайся позавтракать хотя бы немного, и отдыхай. Обойдя кровать с противоположной от Махмута стороны, Заганос хотел было погладить министра проведя по перебинтованной руке, но отчего-то в самом конце передумал, наклонился и поцеловал его рядом с уголком рта. Министр плотно закрыл глаза, ему было невыносимо снова ощущать Заганоса в такой ужасной к себе близости, да и этот, унизительный жест султана.              Заганос тяжело посмотрел на Махмута и министра, ему было практически больно оставлять их наедине. Махмут знал об этом, и таки взглянул на Заганоса. Уходя султан заставлял себя верить в невозможное.              Махмут сразу понял восстановить отношения с министром на желаемом уровне, который был, когда генерал помогал привязанному к кровати пленнику с ранами, ему никогда уже не удастся. Но это не значит, что всё потеряно.              − Я скучал, правда, не было ни дня, чтобы я за вас не переживал. Нам давно стоило поговорить.              Луис не без недоверия несколько удивленно посмотрел на Беркута. И демонстративно отвернулся.              Махмут и не думал сдаваться. Его рука тут же легла на плечо министру. Генерал одним ловким уверенным движением развернул Луиса к себе.              − Теперь вы решили меня ненавидеть также как Заганоса?              Я понимаю и очень сожалею о прошлом. Мне не следовало быть к вам столь жестоким. Раньше я тешил себя мыслью, что не такой как Заганос, осуждал его и его методы, хотя, на самом деле, мы все слишком уж похожи. В этом нет ничего плохого, это заложено в человеческой природе.              Меня обижало то, что вы так и не попросили меня о помощи за все время, проведенное здесь со мной, я думал мы смогли найти общий язык. Но я ошибся.              Давайте сейчас попробуем стать друг другу ближе, − наклонившись Махмут смотрел Луису прямо в глаза своим нечитаемым взглядом.              Ложь или правда? Да какая разница, Луис в любом случае давно не способен кому-либо довериться. Ему всегда нравилось самостоятельно определять свою судьбу, никого особо не посвящая в свои планы.              Махмут настаивал, он снова требовал его внимания. Его едва заметная мягкая улыбка разрушала Луиса похуже яда Заганоса.              Смотреть в бесконечно глубокие голубые глаза цвета неба быстро сделалось Луису невыносимо.              − Вам что-то нужно? Какую игру вы снова со мной ведете?              Не видите, я же во всем проиграл вам и вашему султану. Что такое? Сколько вы еще желаете продолжать видеть мои злоключения?              Разве вы уже недостаточно потешили свое эго? Заганос вам приказал прийти сюда, или это всё исключительно ваша инициатива?              Махмут как-то странно посмотрел на Луиса, но тот явно не желал идти на зрительный контакт.              − Не прячьте свой взгляд, я вас не обижу. Нам почти удалось подружиться в прошлом. Помните?              Я могу помочь вам сбежать. Балт-рейн, хоть и переживает сейчас не самое лучшее свое время, но все равно сохранился на карте Румериана, пусть и не в прошлых своих границах. Вы сделали для страны что могли, но…можете сделать больше, не так ли?              Давайте заключим пакт?              Вы будите вести себя так, как хочет Заганос, а я помогу вам сбежать. Мне, в свою очередь, как раз нужно вернуть доверие султана. Для вас Балт-рейн важнее всего, здесь не о чем думать, не так ли?              − Полагаете я настолько жалок, что приму вашу «бескорыстную» помощь?              Делать чего ждет от меня ваш обезумевший тиран? Так его приказы мне имеют свойство друг другу противоречить. Заганосу нужно, чтобы я не слушался, ему же так нравится меня наказывать. Или вы забыли в каком я здесь положении?              Да что с вами, Махмут-паша, какую выгоду для себя вы ищите? Уверяю вас, оно того не стоит. За идиота меня принимаете?              − Министр, я хочу свергнуть тиранию Заганоса, а для этого мне нужна ваша помощь.              − Я не в состоянии вам ничем помочь. И даже если бы располагал такой возможностью, на вас я бы никогда не поставил.              Тут дело даже не в личной неприязни, вы не знаете, что вам нужно, выдаете ваш юношеский максимализм за реальные реформы? У вас получилось, признаю, но здесь лишь дело в обычном везении и вашей дерзости, мало кто бы еще отважился пойти вашим путем.              Заганос хороший политик и отличный стратег…ему не просто так принадлежит теперь большая часть Румерианы…              − Вы так хорошо отзываетесь о нем, − несколько даже изумленно перебил Махмут.              − Моя личная к нему ненависть к этому вашему делу никакое отношение не имеет. Ненадолго воцарилось молчание.              Луис слишком изменился, заметно постарел, стал плохо выглядеть, отеки под его глазами стали смотреться еще более скверно чем прежде. Последние дни он не смотрелся в роскошное зеркало, что стояло недалеко от его кровати. Но и без этого Луис прекрасно понимал, своим нынешним видом он мог внушать только отвращение.              «Я ужасен, как ты можешь сохранять такое обычное лицо? Отлично играешь.              Возможно, я просто тебе завидую; тебе и твоему султану… я больше ни на что не способен, больше мне не стать частью мира большой политики, к которому я так привык, и который давно стал для меня смыслом жизни.              Махмут такой лицемер, как и я, нет, вполне возможно, он преуспел в этом даже больше. Ничем не выдает свое настоящее настроение. Его голос звучит мягко и успокаивающе, конечно, он специально выбрал со мной такой тон. Желает лишний раз продемонстрировать свое теперешнее превосходство? Как банально и так жестоко с его стороны делать это. Впрочем, мне ничего не остается как принять реальность, не этого ли они от меня так жаждут?               − У меня есть поддержка наших прежних союзников, которые хотят видеть Турцию стратократией, а не империей, − продолжил говорить Махмут.              − В политике всем не угодишь, знаете ли. Союзники явление временное, а самая крепкая дружба — это дружба против кого-то. Но когда общий враг побежден, каждый забывает об общих интересах и вспоминает о своих собственных. И бывшие союзники быстро и легко становятся самыми заклятыми врагами.              Заганос воспользовался чужой помощью и решил не делиться трофеями, неудивительно, что им недовольны. Но он никому ничего и не обещал, вы обещали вместо него, теперь вся ответственность ложится на вас. Впрочем, они ведь сами виноваты, что решили потешить себя призрачной надеждой, поверив в вашу ложь, поэтому им не на что жаловаться. Не понимаю, чем вы недовольны?              − Я им не лгал! У меня была одна цель, и я делал всё возможное, чтобы ее достичь. Заганос нарушил данное мне обещание. Он превратил свободную Турцию в ненавистную империю, нуждающуюся в войнах и разрушениях не меньше вашей.              Его замысел был так прост. Возможно я тоже лишь тешил себя наивной надеждой.              − Махмут-паша, вы не могли этого не знать. Не стройте из себя невинную жертву обмана, вам не идет, − Луис рассмеялся после собственных слов, откинувшись на подушки.              − Вы повеселели, − заметил Махмут в полголоса.              − А вы снова меня обыграли.              − Надеюсь вы подумаете над моим предложением, министр.              − Не слишком ли много вы на себя берете? Вы не сможете быть лидером Турции, Заганос не позволит себя надурить, теперь вся власть в его руках, у него много сторонников, его политика сделала Турцию сильнейшей страной Румерианы.              − В любом случае меня не устраивает нынешнее положение дел, как и вас, не правда ли?