За два месяца до попадания в мир «Атака титанов»
Шаги по лестницам. Торопливая скребущая поступь в коридорах. Мирно светит луна, то скрываясь за облаками, то снова просачивается в здание. За стенами – ровный деловитый гул двух главных персон и их охраны. Огороженные места и неровная местность затрудняют данные действия, но метод должен быть простым и естественным. Он — фиксировал их перемещение, а я держала на прицеле лишь одного человека, однако медлила, не стреляла, хотя могла в любую секунду обрушить шквал огня, разнести фрагмент здания вместе с упрямым, не желающим уступать отцом, поставив жирную точку в непонятном преследовании. Эти люди опасались своих подопечных, даже тех, кто приносил явную, ощутимую пользу. Корни данной фобии крылись во мраке стремительной деградации, наступившей после печально знаменитом убийстве очень богатого купца, что насолил заказчику. Я тоже выросла с чувством недоверия к различным предложениям сотрудничества, – именно недоверия, а не панического страха. И как любой нормальный человек я попросту побаивалась того, чего не могла понять, однако долгое пребывание в тесном контакте с гениями, работавшие над психологией человека и шокирующих навыков обмана, притупило былые страхи. В эти минуты, я не задумывалась над значимостью и глубиной перемен, произошедших в моем мировоззрении. Как вдруг оцепенела от неожиданности, но не ударилась в панику. Разве не о страхе я думала на протяжении последних дней? Мною владело естественное стремление выжить, найти свое место в жестоких рамках трудного существования небольшого человеческого государства; однажды пережив физическую и моральную агонию, я страшилась ее повторения, внутренне не понимала предопределенности своего будущего, и в данный момент, испугавшись внезапно зазвучавшего голоса, я, тем не менее, не потеряла ни страхов, ни надежд, – все смешивалось в рассудке, невольно отражаясь в моих поступках.Понимаю что схожу с ума…
Я наклонилась, шаря рукой в ворохе фрагментов снаряжения. Не мог же отец забрать с собой все моё оружие. До того ли ему было? Интуиция не подвела, пальцы наткнулись на холодный металлопластик, тут же переместившись на прорезиненную пистолетную рукоятку, которую охватывал короткий ремешок. На ощупь расстегнув крепления, я резко выпрямилась, поднимая руку с оружием. Вес пистолета немного успокоил нервы. — Я готова, — подавив смятение, негромко произнесла. Голос почти не дрожал, но, кто бы знал, чего стоила мне эта кажущаяся невозмутимость. Предрассудки все-таки крепко сидели в голове, врываясь в сознание непредсказуемыми порывами. — Жди команды... — я привыкла действовать быстро. Скорость самое важное для стрелка. После меткости конечно. Эффект неожиданности добавлял бонусных очков и упрощал работу. Одну пулю - в голову Вильяму и всё станет своим чередом. Однако греховность заставляет медлить, а нерешительность сродни бессилию. Почему-то складывается ощущение, будто все мои принципы и моральные ценности обратились в песок, который моментально снесло ветром, стоило мне только прицелиться в человека. Тут, впереди, не за что было цепляться, откуда такое чувство тревоги?.. Или это то, что чувствует человек, когда его жизнь сильно меняется?Да, верно. Излишне драматизирую.
— Сейчас! — раздался в наушнике строгий голос заставив на миг вздрогнуть. Похоже, меленький голосовой аппарат не вполне отдавал себе отчет в том, что потенциальный враг – это он сам. Неторопливый поток мыслей принёс мне сомнения. Стоит ли оно того? И я задумалась, но лишь на мгновение. Затем вновь окинула взглядом серый метал, словно так хотела повысить в себе уверенности. — Скарлетт, стреляй!.. — грубый голос зазвучал резко, эмоционально, так мог бы говорить взбешенный человек, и слышать подобные интонации от отца, было жутковато. Как мне всё это стало надоедать... И, что ж... теперь пора признаться самой себе: горечи я не чувствую. И это даже не раздражение... Мне страшно. Однако теперь в субъективной оценке ситуации я уже не ощущала волнение. Короткий, но насыщенный жизненный опыт подсказывал, что импульсный пистолет всегда может поставить точку в непредсказуемом развитии событий. И только сейчас... — Скарлетт, — произнес он, понизив грубый голос, делая каждый произнесённый им звук смертоносным. — Если ты думаешь, что пара пропущенных пуль в задании, как-то повлияют на меня, то ты чертовски ошибаешься. Один выстрел... Всего один выстрел, и всё закончится. Одно нажатие на курок, и всё пройдет, оставив после себя жирную точку в памяти. Один эмоциональный шок сменялся другим. Я закусила губу от досады, а отец, будто угадывал моё состояние, вещая каждое слово в маленький наушник, однако мысленно всё ещё обещает лично застрелить меня при моём возвращении. — Арлет, тебе необходимо успокоиться. Не позволяй страху убивать себя раньше времени... И лишь одно моё желание. Другого не будет. Прицел давно наведён на голову. Одно движение пальцем, и его черепушку пробьет пуля. Вот только...на его безымянном пальце блестит обручальное кольцо. Боже, как сложно. А ведь его ждёт любящая жена, которая, скорее всего любит своего супруга. В рации не умолкают приказы и командирования мужчины. Убей его... Будто это так просто! Может шанс на жизнь? Нет. Нельзя...Нельзя оставлять его живым. Отец жаждет крови, убийств, слёз, страданий. Перевожу всё внимание на прицел. Сейчас я отчётливо могу разглядеть его. Глубокие морщины, кое-где седые волосы. А ведь ему всего 40. Лучше погибнуть в схватке с отцом, чем позволить страху угнездиться в собственной голове. Вот чего так панически боялись предки. Я до последнего момента просто не понимала этого. Мои руки предательски тряслись и холодели, сердце зашкаливало, сознание было где-то за гранью разума. И всё же нахожу в себе смелость, и палец снова судорожно надавливает на курок. Выстрел... Пулю не вернуть... Бездыханное тело упало к ногам его напарника, а вместе с ним навсегда замерли на своих местах и все его творения. Кровь тут же хлынула ручьём, а голубые глаза уставились вверх. Рот был приоткрыт, и ещё несколько мгновений губы что-то шептали. Откинув винтовку в сторону, и наблюдая за суетившимися людьми, я боялась пошевелиться.И ради чего всё это?
Я ненавидела себя, ненавидела своего отца, ненавидела всю свою жизнь, ненавидела и это абсурдное задание. И, о Боги, как же завидовала другим подросткам с нормальной жизнью, которые каждый день приходят домой и видят там счастливую маму и отца-весельчака, будь он пекарь, или же плотник, да пусть бы он был безработным. Но у нас все было по-другому. В такие моменты меня охватывала ненависть... И злость. Она, словно маленький чертёнок на плече нашептывает тебе мысли, из-за которых ты раздражаешься, а она продолжает свои решительные действия, запускает свои маленькие ручки тебе под кожу и питается твоими негативными эмоциями, становясь все больше, и больше. После этого ты уже не в силах с ней совладать, она обволакивает тебя ядовитым облаком и натравляет, словно дикого зверя, на тех, кто стал виновником этого. Она закипает в тебе, бурлит где-то там, внутри, забуриваясь глубже, и глубже… Отогнав негативные мысли, я вытерла слезы, сложила винтовку обратно в сумку, и как виновница ещё одного шумного убийства томно вздохнула, кинув пустой взгляд на руки. Убивать не хотелось, однако это было проще, чем заставлять себя корчиться в тесной коробке для тех, кто лучше всех знает технологические предметы. Тепепь, закончив свое непыльное дело, я прошлась по заброшенному зданию, шелестя бахилами и подтягивая перчатки, по-прежнему обдумывая малейшие детали. Сложно остаться не замеченной. Особенно сейчас. Не стоит оставлять хоть какие-то следы даже здесь. Поэтому, работая, старалась излишне ничего не трогать, всё время прокручивая случившееся в голове снова и снова, чтобы удостовериться, ничего ли не пропустила. Я старательно нацепила на голову капюшон, надеясь немного прикрыть лицо, и осмотреть храм. Он казался не только больше и богаче, пустующей рядом церкви, где меня когда-то крестили. С тех пор, нога моя не переступила порог ни одного другого храма. Новое место обычно могло бы заставить меня восторгаться и фотографировать каждый сантиметр роскошно убранного зала или здания, но только не в числе прихожан. Во всяком святом месте уверенность меня покидала, а особенно в церкви. Как сейчас. На полу плясали серебристые лучи, создавая в задымленном воздухе торжественно-успокаивающее свечение. А под сводами, каждое витражное стеклышко дарило пронзительную свежесть своим уникальным оттенком. Глубокий вдох, и вот я чувствую этот стойкий смолистый запах ладана и диких роз, от которого порой хочется выйти на улицу и просто втянуть чистый воздух. Удушающий запах, забивающий все остальные. Он прорывается сквозь полотна гари и захватывает всё вокруг — так пахнет боль и святые места, но не теперь, я это знаю, потому что святость из меня вырезали. Всеми своими сознательными участками мозга ощущаю, насколько пуста моя голова. Ничего не хочу, ни о чём не могу думать — однозначность лишь в мысли о том, что я ощущаю. И то, даже насчёт этого зарождаются пугающие сомнения. Отделаться от навязчивого, липкого чувства сожаления мне не удавалось. Прогулка по ночному городу не отвлекала, бессмысленные размышления — тоже. Будет досадно, если все закончится сегодня и так бесславно; впрочем, я привыкла выбирать меньшее зло, а на красивый финал не рассчитывала никогда. Будет смешно. Так бездарно все просрать. Зато гордо и по собственной инициативе: чему меня научили годы тренировок, так это ценить возможность самостоятельно выбрать наиболее симпатичный способ пустить свою жизнь по пизде... Сейчас, я ощущаю... раздражение, усталость, нервозность. Голод, жажду, приближающуюся смерть. Как-то не шибко походит на день, о котором я мечтала последние... три года вроде. По ощущениям — будто лет десять. И мне всё ещё жутко находится здесь сейчас, на этой улице, и двигаться навстречу жизни, которой я не знаю, но есть и какое-то воодушевление, слабая радость, что ли. Как говорится: «Завтрашний день будет лучше, потому что хуже уже быть не может». В такие моменты невольно кажется, что и весь произошедший ужас скоро сотрётся с памяти. Хотелось бы верить… Улицы постепенно пустели, но вид оставался прежним: однообразные, хорошо освещённые дороги; я, не особо торопясь, двигалась к дому, на ходу рассматривая ночное небо. Ночью мир как-то намного спокойнее и приятней, нежели чересчур оживлённым днём. Будто всё живое на время исчезло и всё это на данный момент существует лишь для тебя. В какой-то момент я резко остановилась, чуть ли не грохнувшись на асфальт — шнурки на моём правом кроссовке развязались, из-за чего я благополучно наступила на них левой ногой. Я со вздохом опустилась и поставила сумку на землю, принявшись их завязывать, вслушиваясь в молчащую тишину, как вдруг нахмурилась, почувствовав какую-то влагу на пальцах. «Что-то липкое» Я медленно поднялась, выпрямившись и осмотрев свои руки. По спине тут же пробежался мороз, я в ступоре несколько секунд пялилась на красные пятна на пальцах и вдруг ошарашенно дёрнулась, сделав шаг назад и моментально протрезвев. Откуда на моей руке кровь?!.. Я резко обернулась, всматриваясь в пройдённый путь и в панике водя взглядом по асфальту. Как вдруг, внезапно почувствовала ужас и резко потеряла ощущение безопасности. Я не чувствую боли. На мне нет повреждений. Это не моя кровь?!..Тогда откуда?.. Чтобы как-то избавиться от этого наваждения, я замерла и крепко, что есть силы, зажмурила глаза.Ладно, спокойно...
Я в полном ступоре посмотрела на свои руки и сбивчиво дышала, обездвиженная сильным шоком. Ничего нет...абсолютно ничего... Снова я поддаюсь эмоциям. Мне была привычна душевная боль, привычен вид крови. Но этот шок и ужас, морозом проходящие по коже, будто испытала впервые… Я, всё так же не сдвинувшись с места, отсутствующим взглядом прошлась по руке, что ранее держала оружие. В голове, впервые за столь долгое время так живо загорелись страх и ошеломление, резко и болезненно напомнившие мне, что я тоже человек. Даже на секунду ощутила себя жертвой чего-то неосязаемого; ощутила себя жертвой кого-то, кто был в разы ужаснее самого убийцы. Но всё это лишь на секунду. Нельзя терять голову дольше, чем на секунду. Нельзя верить своим глазам, которые врали мне слишком часто. Резко выпрямившись, я быстро осмотрела своё окружение неожиданно спокойным взглядом, неторопливо закидывая сумку на плечо, а после вновь повернулась в сторону храма, где недавно находилась, и перешла на неспешный шаг, будто бы забыла обо всём, что только что произошло. Хотя на самом деле даже не понимала, почему так страшно — среди хаотичного потока мыслей этому не нашлось места. Лишь одна вещь казалось мне настолько очевидной, что я невольно издала слабый, нервный смешок. Естественно, если кто-то и являлся жертвой во всём этом странном бреду...Это точно была я.
***
— Ты ничтожество!.. — снова. Одно и то же! Снова и снова слышу одни и те же слова. Раз за разом. — Бесполезная! Ничтожная!.. — ущербная, бестактная, своевольная. Да, мы это уже проходили! — Ещё и не слушает!.. — Естественно! Зачем мне слушать одно и то же? Просто за семь лет научилась делать морду кирпичом и пережидать бурю, смотря чуть поверх его головы. Мужчина повернул к себе моё лицо. Его ноздри расширились, словно еще секунда и из них пойдет пар. Попавший под игривый солнечный луч, глаз горел словно голубой кристалл. Отец выглядел как персонаж фантазийного фильма. Отрицательный персонаж. — Не смей меня игнорировать, мелкая дрянь! — и звонкая пощёчина вырывает меня из раздумий. Я перетерплю. Смолчу. Но запомню. —Не попадайся мне на глаза! «Да больно надо!» Я справлюсь! Сниму оковы, уеду отсюда и никогда больше не вернусь! Никогда!.. Те, несколько дней в изоляции давали о себе знать. Огонь в янтарных глазах потускнел, но по-прежнему продолжал гореть. Я ощущала это и хотела, чтобы он тоже видел.Он не сломил меня.
***
— Снова бомбит? — я даже на месте подпрыгнула. Ну вот что за странное создание? Кира Николас. Это самый отзывчивый человек, которого я когда-либо встречала. Кира очень общительная и обожает знакомиться с новыми людьми, желая с ними подружиться. Именно это заставляет других тянуться к ней, чтобы пообщаться. Могу сказать, что с этой девушкой ни капельки нестрашно заводить дружбу. — Ага, щека болит, — нехотя призналась я, прикасаясь к щеке. — Не трогай, давай я спрячу, — на что я лишь кивнула головой, и девушка удалилась к своей последней парте. Мы не друзья. Ни разу. Это взаимовыгодное сотрудничество. Она слушает мои душевные терзания и держит язык за зубами, а я работаю с ней в паре на всех проектах, тренировках, контрольных и являюсь гарантией её хорошей успеваемости. Мы никогда не стремились перейти к дружбе. Каждую устраивало сложившееся положение дел: я знаю не много о ней, она — всё обо мне. Ни больше, ни меньше. Я могу позвонить ей среди ночи, после очередной угрозы от отца, а она, даже если будет с парнем, отложит дела и выслушает, может даже дать совет. Кира вернулась со своей огромной косметичкой и принялась прятать мои побои, что уже научилась делать мастерски, ибо не впервой. Пока девушка делала своё дело, я принялась разглядывать её, ловя себя на мысли, что снова восхищаюсь и даже немного завидую. На красивом лице разместились большие серые глаза, почти спрятанные под пушистыми ресницами, аккуратный нос и красивые, сейчас закусанные от усердия губы. И опять-таки себе удивилась. С этим человеком я чувствовала себя совершенно по-особенному. Внутри у меня как будто что-то распахнулось. Она, веселая и бойкая девушка; я становилась не то что бы смелее, но просто свободнее. Кисточка аккуратно скользит по щеке, очень её щекоча, и я, не удержавшись, всё-таки почесала её, пока девушка отвернулась, ища ещё что-то. — Вот ведь, Арлет, сказала же — сиди смирно! — ой, заметила. — Не, надо чесать! — и устало вздохнула, но возможность отомстить не упустила: набрав на кисточку побольше пудры, она мазнула ей по носу именно в тот момент, когда я делала вдох, поэтому сразу же начала чихать, чем несказанно развеселила девушку. — Всё, красотка! Я тебе глаза немного подвела. — Да, — после недолгой паузы тихо кивнула я, сев уже за парту и проведя рукой по больной, закрашенной щеке. — Спасибо... У меня уже нет потребности в какой-либо вещи или помощи, я не могу заставить себя чувствовать другие эмоции, думать с той же точки зрения, которая у меня была. Что-то в моей голове будто перегорело, забылось. Я вернула глаза к девушке и уже искренне подавленно поникла, услышав её тяжёлый вздох. Кира небрежно облокотилась рукой о парту, наклонившись торсом чуть вперёд, и разочаровано вздёрнула бровь. — Окей, я пыталась. Ёбаный ты рот, Скарлетт… — она на секунду прикрыла глаза, слегка запрокинув голову. — Я могу сделать вид, что ничего не было, но это не будет работать, если ты не сделаешь то же самое. Видно, что это не просто из-за угрозы твоего бати и возможно даже не из-за удара. Семейные проблемы бывают у всех. Плохое настроение — тем более. Но с тобой-то что вообще творится, блять? Ты... — девушка тяжело замолчала, вздыхая, а после умоляюще взглянула на меня. — Пожалуйста, скажи, в чём дело. Или просто прекрати это. Единственное, что показывает, как мой мозг всё ещё хоть как-то работает — это то, что я тебе ни черта об совершившем деле не сказала. Голова снова начинает раскалываться... — Извини, — я потупила взгляд в пол, плотно сжав губы, — просто я сейчас… чувствую себя не очень. — «Не очень», — девушка мрачно хмыкнула, — за всё это время твоего «Не очень» у одной меня, и даже у Флойда, полетела крыша, — Кира с тяжёлым вздохом поникла, умолкнув на какое-то время. — Что такого сделал тот мудила, что ты даже сказать этого не можешь? Что вообще могло произойти за тот вечер, чтобы ты была такой убитой? «Убитой»… ты даже не представляешь, насколько буквально сейчас можно воспринимать твои слова. Быть может, это вообще болезненная, замедленная вспышка моего разума и я всё ещё там в храме с винтовкой в руках, убиваю владельца крупной компании. Кто знает?.. Я упёрлась локтями о свои колени, согнувшись, и осмотрела свои ладони. Руки, кажется, и вправду заляпала в чужой крови. Значит ли, что я грешна?.. — Извини… — холодно проговорила я, поднимая взгляд на девушку. — Я, наверное, что-то очень плохое вспомнила, когда он ударил меня, не поняла что, но… — я уже смотрела куда-то сквозь Киру, — я не хотела это вспоминать. Вероятно, мне правда нужно это забыть, чтобы как-то жить дальше. Не задавать вопросов, не возвращаться к этому, просто насильно стереть себе память. Что? Да не было такого, Скарлетт. Тебе просто приснилось. Ничего не происходило... Девушка ещё какое-то время требовательно бегала взглядом по моему лицу, а после тяжело вдохнула, заправив локон русых волос за ухо. Произошла недолгая пауза; Кира, видимо, не была уверена, что сейчас делать, но всё же медленно подошла ко мне и небрежно положила ладонь на голову. Я нехотя подняла на неё свои глаза, невольно печально свела брови и, почувствовав тяжесть в груди, вновь потупила взгляд. Смерть того мужчины до сих пор стоит перед моими глазами густым туманом. Я чувствовала то, что не должен чувствовать живой человек. Я чувствовала пустоту. Не пустоту вокруг, нет, я и была пустотой в тот момент.Я просто прекратила существовать.
— Знаешь что? — заговорила Кира тихо, улыбнувшись. — Чтобы там ни было в твоей голове, — девушка присела на корточки, поймав мой взгляд. — Теперь у тебя есть я. Я знаю, что мы не так уж близки, — она запнулась, на секунду потупив взгляд, но живо продолжила, улыбаясь: — но всё впереди, да? Даю слово, я о тебе позабочусь. Ты не будешь одна. Я замерла, неотрывно глядя на девушку и пару раз нервно моргнула. Почувствовав горечь где-то в горле, я невольно напряглась, пытаясь сдержать слёзы. В тот момент я была совершенно одна. В тот момент никто не мог меня остановить, показав иной путь. Даже сейчас не чувствую себя спокойно. Мне всё ещё страшно. Мне никогда не было так страшно… Я опустила голову, чувствуя, как в глазах начинает щипать. Девушка нахмурилась, смерив меня тяжёлым взглядом, а после, вздохнув, осторожно обняла меня, вероятно, чувствуя, что так нужно сделать. Я уткнулась в её плечо, стараясь не разрыдаться. Моё состояние ничуть не улучшается. И я ничего не могу с этим поделать… Я не могу сказать даже, чего конкретно боюсь. В тот несуществующий день я вдруг потеряла всё, но каким-то необъяснимым образом желание стремится вновь оказались в моих руках. Я чуть ли с ума не схожу, не зная, что делать, чтобы не повторять всё снова. Спустя какое-то время я невольно начала расслабляться, повиснув на плече у девушки и с лёгкостью вытолкнув мысли прочь. Я боялась что когда-нибудь она узнает о моей с отцом тайне. Я боялась выйти из дома, думая, что вновь придётся убить кого-то. Я боялась сомкнуть глаза, будто бы всё, что я вижу — сон, который вот-вот закончится. Но почему-то сейчас во мне появилась некая уверенность… что Кира меня точно разбудит. Впервые мне кажется, будто кому-то на меня не плевать.***
— Эй, Скарлетт, — сзади, за спиной послышался грубый голос. Я оглянулась. За спиной стояли Матвей и Флойд с клинками в руках; видно у них уже прошли занятия по фехтованию. — Твой отец сказал нам подготовить всё к вашей тренировке. Нужны ключи от склада, чтобы забрать экипировку. Отец... Все знают кто мой отец. А что я могу рассказать о нём? Ну, его сложно назвать «батей». Скуп на эмоции, суров, обычно молчалив. Киллер, который направил и меня по своим стопам. Со мной у него по жизни ничего не задавалось, а личным воспитанием он занялся лишь после развода с мамой, когда та узнала с кем живет. Мне было шесть, когда это произошло. В первое время за моим образом жизни никто не следил, поэтому за год я сбросила и без того малый вес и угробила желудок к собачьей матери. Пришлось очень долго лечиться в областной больнице за городом. Тогда отец конкретно под испугался и какое-то время уделял мне много внимания, часто отзванивался, спрашивал о здоровье, и с тех пор мы начали общаться, после трёх лет молчания. Наверное, язва желудка — лучшее, что со мной случилось, после развода родителей. Недолгое, но всё же нужное внимание не дали озлобиться совсем, некоторые вещи были переосмыслены, и я получила шанс изменить свою жизнь. Однако, этот шанс был полностью накрыт медным тазом... В общем, детство досталось мне совсем несладкое. Из-за нашего с отцом положения, мне приходилось оттачивать навыки убийцы. Ежедневные занятия письмом и чтением были не единственными уроками, что я делала. В дошкольном возрасте он тренировал меня, сгоняя все тридцать три пота, но сейчас было более мирное время, и, как отмечала Кира, в городе никто не практиковал военную подготовку детей в таком юном возрасте. Из разговоров двух знакомых, отец узнал, что сейчас обучением молодого поколения занимается в основном Академия. Редко когда родители тренировали детей сами. Им позволяли насладиться свободой перед тем, как они с головой окунутся в новый уровень жизни. Идея о создании школы боевых искусств для молодежи принадлежала как раз таки моему отцу и его "покровителю". Что не создало ему даже никакого труда, ведь его работа оплачивается довольно крупными суммами. Это было ему на руку. Стать для окружающих тайной опасностью, при этом постоянно скрываясь за маской профессионального учителя или наставника. В общем, как по задумке, это должно было стать местом, где детей будут учить владению оружием, простейшим техникам, законам боёв. Там должны были закаляться и тело, и дух учеников. Потому меня откровенно удивил тот факт, что теперь учат в школе не только боевому искусству, но и преподают совсем уж простецкие предметы, как письмо, чтение и математику в особенности физику. Безусловно, в его времена умение читать и уж тем более писать высоко ценились, однако отец понимал, что почти половина детей вовсе не знали как правильно держать кисточку в руках и выводить на листе иероглифы. — В таком случае вам надо идти в класс. Там в ящике моего стола лежат ключи с красным брелком. Только не забудьте запереть дверь, когда уйдете, — после недолгого молчания решила я, обращаясь к парням, – Только прошу, без глупостей. У нас строгий пропускной режим, и вам разрешили войти туда лишь для того, чтобы подготовить всё к тренировке. Вы знаете, что он не разрешает посторонним входить в эту комнату.Потому что хранит там свои трофейные оружия.
— Хорошо, мы уходим, — согласился Матвей и, обернувшись к Флойду, несколько церемонно произнес: – Большое спасибо. Я пожала плечами, ничего не ответив. Вообще у нас, у молодежи, наплевательское отношение к каким-то ценностям, к чужому добру. Мы настолько ошалели от самого факта, что учимся становиться физически сильными, что все остальное нам казалось глупым, пустым и ненужным. — Арлет, — неожиданно окликнула меня Кира, оттягивая краюшек рукава моей рубашки вниз, заставляя обратить пристальное внимание на девушку. — Я могу проследить за ними, пока ты относишь журнал, если хочешь. — Да...хорошо, — немного заторможенно ответила я, а затем невольно проводила девушку взглядом, пока та не исчезла из поля моего зрения. Много лет прошло с того момента как я узнала тайну отца. Да, это было морально тяжело для того возраста, но пятый-седьмой класс оказались просто невыносимы, всё дерьмо ругани, ударов и тренировок просто фонтаном било. Так, среди игрушек появились наборы пластмассовых ножей и пистолетов. Деревянные для тренировок подходят гораздо больше. Но, в современных реалиях это было наилучшим вариантом. Конечно, материал абсолютно не подходил для того, чтобы метать его в дерево — мало того, что он не цепляется за кору, так ещё и ломается от любого удара. Поэтому отец разработал другую методику, использовав для своей цели подручные средства — мои игрушки. Конечно, я понимала, что ничего не могла сделать. Этот человек заткнул бы меня в два счета. Или убил. Разве хорошая идея — тягаться с тем, кто превосходит тебя физически и имеет оружие? Мерзкие оправдания. Теперь оружие безжалостно металось в моих любимцев — медвежат, зайчат, динозавриков и других плюшевых созданий. На возмущения о том, что мне их жалко, мужчина наставительно заявлял, что я должна быть готова сражаться с любым врагом, даже если враг — мой лучший друг. Из цветастых кубиков он выстраивал башню, а я должна была меткими ударами сбивать кубики один за другим. Расставляя собранные из деталек конструктора небольшие сооружения, он учил меня несколькими ударами уничтожать до пяти противников разом. Я училась быстро. Сначала неуверенно, а потом всё более смело и решительно я метала пластиковое оружие в своих плюшевых друзей. А потом разыгрывались ситуации, когда какую-нибудь куклу в красивом платьице и длинными ресницами «брали в плен враги». Мужчина создавал всевозможные варианты расположения и пленницы, и врагов, и освободительницы. И ставил главную цель — уничтожить врагов так, чтобы не задеть бедную куклу. — Все твои игрушки — неживые. Они не могут убежать, не могут увернуться или отбить удар. Потому мы прекращаем мучить твоих друзей. — Мужчина выпрямился и сложил руки на груди. — Сегодня твоя цель — я. Это было сложно. Нет, не так. Это было невероятно сложно. Практически невозможно. Ловкость и реакция отца поразили меня до глубины души. Мне казалось, что двигаться с такой точностью не может ни одно существо, даже призрак. кинжалы пролетали в сантиметрах от его тела, а мужчина уклонялся, не меняя будничного выражения лица. Он был спокоен и невозмутим, а руки так же, как и в начале, были сложены на груди. Лишь иногда он отрывисто бросал указания: «Быстрее! Сильнее! Целься лучше!» Наконец, пластиковое оружие закончилось, и я, тяжело дыша, подняла ладонь вверх. — Сдаюсь. Ты победил. Ни одного попадания. Как бы хорошо я не целилась, как бы далеко не продумывала следующие шаги отца, ножи били мимо цели. Он же только усмехнулся. — Чувствуешь разницу между манекеном и живым противником? Запомни её, и не позволяй себя загнать в ловушку. Так он и учил меня всему, что сам знал. Стрелять, прятаться, атаковать, думать и даже защищаться с помощь приемов, которые вскоре пригодятся мне в жизни. Временами, моим обучением занимался ещё один человек. Очень влиятельный и богатый - Пит Сайерс. Впервые мы познакомились, когда отец передавал ему какие-то документы. Это отдельная история. Самое главное, отец показал мне свою коллекцию пуль, что хранились здесь, в этой школе. Он говорил, что этими пулями он стреляет в тех, за кого ему много заплатили. Такие пули есть только у него и сверху они покрыты белым золотом. На каждой пуле нарисован свой эксклюзивный орнамент, вид каждой из этих пуль я помню как своё собственное имя. Одной из них и был убит мистер Вильямс. Тот единственный от которого моё сердце билось так, словно я сама сейчас умру, тот кого жена навсегда останется той кого мне по настоящему было жалко... Я задумчиво обернулась в сторону гостиной, мрачно хмыкнув. Воспоминания о не радужном прошлом испортили настроение совсем. Глаза хмуро уставились в пол, сжав кулаки как человек, потерявший всякое самообладание. Собственно, так было всегда. Поскольку виновник, причинивший эту травму, наложил запрет на любое открытое выражение недовольства, а переносить душевную боль в одиночестве просто невыносимо, я была вынуждена подавлять эти чувства, вытеснять их в подсознание и идеализировать своего мучителя. Постепенно зарождая внутри жестокость и недоверие к людям. Конечно, я крайне удивилась тому, что он так просто разрешил войти в склад двум ученикам из другого класса. Ладно если бы он сам распорядился отдачей ключей. А так со стороны смотрится как самое простейшее шарлатанство для первоклассника, который глупо поверил словам и доверил им ключи от комнаты. Однако они не стали бы так откровенно врать. Потому что знают насколько рискованно может развернуться ситуация, если их «свирепый» наставник узнает об этом. И всё же, в своей повседневной жизни я склонна ответственно относиться к вещам, так и ситуациям, ставшими для меня постоянными и незаметными свойствами жизни. Казалось, в этих выводах нет ничего суетливого, пока не вспомнила, что там, лежат и ключи от хранилища...Отец меня точно убьёт.
Прощай моя и без того непутёвая жизнь... Я набрала полные лёгкие воздуха, тяжело выдыхая, и, рефлекторно поворачиваясь на сто восемьдесят градусов, быстрым шагом направилась прямо по коридору в нужный мне класс. Сердце бешено колотилось по мере того, чем ближе я подходили к классу. "Склонна к ответственности". Конечно... Идиотка. Представить не могу, что случиться, если они обнаружат хранилище. Если узнают кто он на самом деле. И если поймут что я его соучастница. Нет, этого не должно произойти. Матвей не поступит так, ибо ему это невыгодно. К тому же за ними проследит Кира. Они не станут этого делать. Не заберут ключи от той комнаты и не откроют эту чёртову дверь. Может мне повезет. Мне вечно иррационально везло.Без разницы, на самом деле...
. Деревянная дверь класса с грохотом распахнулась, словно пасть голодного зверя, как будто только и ждали ребят. Пространственники сидели во мраке увидев меня с округлившимися безумными глазами. Но мне сейчас было не до их вопросительных взглядов, потому, стремительно пересекая узкий проход между партами, оказываюсь напротив своей, резко открывая первый ящичек и следом второй. Ничего... Абсолютно ничего. Какая же я наивная тупая дура!.. Они забрали все ключи, что лежали здесь, зная при этом какие именно от кладовой комнаты, а какие от той, что отец так старательно скрывает и доверяет только мне. Доверяет... Где-то на самом донышке памяти бился отголосок воспоминания – это было единственное, на что он полагал и верил мне, оставляя это на хранение. И лишь потому что другого выбора у меня не было. Но даже так, это приносило некое воодушевление, небольшую радость, заставляя меня вновь поверить в то, что в этом человеке ещё остались какие-то тёплые чувства. Пока не посетила мысль, как мне на голову в этот миг рухнула груда камней, соорудив отличную могилку. Вот так, значит, ломаются люди?..***
И снова... Нехилых размеров ладонь его правой руки проезжается по моему лицу, и мои глаза за секунду до этого показывают весь страх. Он видел в них весь ночной кошмар. — «Ты, мелкая дрянь!» — и снова удар. Вновь вздрагиваю, когда моя голова поворачивается в его сторону. В глазах отца на долю секунды проскакивает блеск, и мужчина выдыхает. В один момент я уже оказываюсь на полу комнаты, в окружении оружий. Тяжесть чужого тела, запах пороха, так близко, непростительно близко. Будь это кто-нибудь другой, я пережила, забыла бы, но не с этим человеком. Он был всюду, оставляя свой выжженный след, заставляя чувствовать себя грязной, испорченной. Повреждения, которые он наносил мне, были точными и искусными; подобно цветкам, боль расцветала внутри меня, прорастала через шрамы, заставляя их открываться и кровоточить снова. — Я мог бы убить их там сотней разных способов и приёмов, — его дыхание так близко и ощутимо, что кажется, под ним останутся ожоги. Я изо всех сил стараюсь воскресить в памяти самые счастливые моменты в своей жизни, чтобы ухватиться за них и выдержать мучения до тех пор, пока это не прекратится. — Но тогда я бы не узнал, что твои мерзкие друзья украли из моего хранилища. Чертов Матвей... У меня ничего не выходит, этот человек вытесняет всё хорошее, и воспоминания утекают, подобно песку, сквозь пальцы. — Пожалуйста, хватит, — слышу свой голос, но не узнаю, и оттого становится ещё страшнее, ещё мучительнее. — Я не причастна, не нужно больше боли. — Но боль — это всё, что ты заслужила. Надо было лучше следить за ними, мелкая дрянь, — Снова вскрикиваю, выныривая из вязкой смолы собственной памяти. Что-то внутри ревёт, пульсирует, терзает. И этот холод, страх и слабость, оставляют за собой дозу панического выброса адреналина. Злое, что-то такое злое, что страшно представить, каково носить это в собственной утробе. Оно цветёт. Я словно окружена болью. Я истекаю болью... — Твои друзья не помогут тебе, — говорит отец, холодно выводя последнюю букву слова, но хмурится. — Ты обманула мои надежды, позволив этим самородкам ускользнуть. Мне хочется сказать такое множество ужасных вещей, что пересыхает в горле. Но вместо этого осматриваю искажённое ледяным гневом лицо мужчины, думая о том, что он самый разумный человек на земле, потому что все эти злодеяния совершены с чётким расчётом и сознательностью. Именно потому он так страшен и опасен. И когда-нибудь я скажу, я скажу столько всего, что ему придётся прибить меня – он не вынесет этих слов. А зверь внутри меня поднимает голову и скалит пасть, я практически слышу, как одно за другим звенья его цепи размыкаются, рушатся, и ничто более не сковывает эту ненасытную, злую тварь. Воздух вокруг снова начинает вибрировать, поле боли окружает меня, крепнет. Если бы я только могла добраться до отца, чтобы показать ему, что он сделал. И как сильно зверь жаждет его плоти, его крови, как страстно он желает утолить свою жажду. Кажется, что кости трещат, плоть плавится и мне хочется кричать. Я стискиваю челюсти с такой силой, что онемение поражает моё лицо. Здесь, кроме нас, никого нет, никто не услышит, а я хочу, чтобы все смотрели, когда единственно важен лишь один взгляд. Я поглощу его, поглощу холодные глаза своего отца, обращенные ко мне. Впервые я увидела в них глубокое замешательство. Он смотрел на меня как на угрозу. Это было первым, что заставило его остановиться.***
Уже третьи сутки тянутся в моём сознании как один страшный, мучительно долгий день — нездорово расшатанная нервная система и полное отсутствие сна за столь долгое время окончательно превратили меня в ходячий труп. Зал освещался ярким, холодным солнечным светом; голоса, раздающиеся в помещении, стремительно пролетали мимо моего внимания — бесчувственный взгляд вяло уставился вниз, а разум одновременно казался и абсолютно пустым, и переполненным до краёв. На этой неделе похоронили двух учеников. Боль сжимает моё сердце, чувство злости на отца с каждой секундой становится сильнее. Чтобы отвлечься, я вспоминаю тот день, когда познакомилась с Кирой, но этим лишь сильнее терзаю сознание, скребя ногтями душу. «— Что-то случилось? Женщина подняла глаза, полные слёз, и сердце моё пропустило удар и рухнуло куда-то в живот. На меня смотрела мама Киры. Женщина слегка покачала головой, и только сейчас я заметила, что губы у нее покусаны, а одежда в некоторых местах грязная. — Что случилось? — Настойчиво спросила я снова, глядя ей в глаза. Женщина всхлипнула и тихо начала говорить: — Моя дочь... Она мертва.» Сложно улыбаться. Сложно чувствовать радость. Казалось бы, самое страшное, после похорон позади… но каждая моя мысль твердит: всё только начинается. Я не могу избавиться от чувства, будто кто-то близкий вот-вот умрёт. Мне слишком сложно рассуждать здраво в таком состоянии, тем не менее, понятно: ситуация — дерьмовей некуда. Внезапно я поняла, что почти ничего не знаю о ней — я совсем не слушала, когда была возможность спросить, только сама говорила о своих проблемах. Да важно ли это вообще? Не хочу никого знать и ни с кем знакомиться. Надо мной сформировался незримый смертоносный купол: все, кто становиться ближе – уходят. — Па-ап, — на секунду, я в изумлении застыла на пороге зала. Мои и так тёмные длинные волосы обрели ещё больший вороньего цвета оттенок. Я без зонта. Никогда не любила этот предмет, от которого устают руки, держа чуть ли не вечно. — Как всегда без зонта? — Спросил мужчина. Но он вовсе не удивлён этому. Не дожидаясь ответа, которого, как он знает – не будет, добавил: — Ведь можешь и заболеть. — Я удивлённо косо посмотрела на бедствие. Мне послышалось, или в его голосе правда были нотки ностальгии? — Что с тобой? Призрака увидела? Я чуть насторожилась. — Нет, это что с тобой? — серьёзно глядя в ледяные глаза отца, спросила таким же голосом. Мужчина еле заметно смутился от такого напора. — Сегодня, вчера, позавчера… Я сплю? — резко сделав два шага навстречу, я продолжала взглядом давить на него. Отец стоял спокойно, слушая мой краткий вопрос. Я ждала подвоха и молча глядела в стеклянные глаза. И нет, они не стали мягче или добрее. <i>Словно обжигающий лёд. Казалось, этот человек был непоколебим. Очевидно, он тоже устал. И моё дерзкое поведение будет только усугублять ситуацию. Да, он пытается оказать мне максимальное внимание последние несколько дней, пусть и получается это только с каким-то острым оттенком ненависти, но мне кажется причина вовсе не в общей скорби. Мой взгляд резко упал на лежавшую черную сумку с экипировкой и трофейным оружием, что слегка удивило меня. Заказ? Нет. Сегодня он был дома. Возможно это с предыдущего договора, и отец просто перебирал содержимое? Однако почему сейчас, а не сразу после того как вернулся? Или не хотел чтобы я видела?.. Я оторопело замерла, а глаза с ужасом округлились. Молнией мелькнула в голове догадка, уже в следующий миг становясь твёрдым убеждением. И вот, быстро преодолев расстояние между мной и сумкой, спешными движениями рук, полностью перерыла сумку, ища в ней необходимый резон. Отец стоял неподвижно, словно прирос к земле, не в силах даже пошевелиться и неотрывно смотрел на меня некоторое время. Он знал, что так будет. Проходит секунда – две, и мой взгляд натыкается на помятый лист бумаги, а на моём измождённом, болезненном лице появляется печальная ухмылка. — Это ты... — начинаю я тихо, и голос слегка вздрагивает, выдавая не самое лучшее моральное состояние. — убил её?.. Слова как ударили молнией по виску, крича в голове не своим голосом. В ответ получила лишь молчание, я продолжила что-то раздражённо говорить в его адрес, по типу: «Ты молчал три дня, ведь так намного легче. Просто взять, убить и забыть» и «За что? Почему она?», но мозг упорно отказывался принимать каждую мысль, будто вот-вот готовый отрубиться. Забота, удар... как же сложно сейчас соображать. Однако, до сих пор не могла понять зачем делать это, если знаешь, что у твоей родной дочери была только одна единственная лучшая подруга? Зачем пытаться показаться хорошим, заботливым отцом, когда своими руками убил ту, что была мне ближе всех? Или Мистер Сайерс единственный, кто причастен? Его холодные глаза смотрели куда-то сквозь меня, и, казалось, он покинул мир, с головой окунувшись в воспоминания. — Скарлетт, — раздалось рядом как-то потеряно и более требовательно, но через секунду уже было понятно, что попытка хоть как-то умягчить для себя ситуацию будет бессмысленной. Полный кувшин отчаяния заменялась чувством гнева. Гнев постепенно перерастал в ненависть. Во мне кричало всё: истощённость, головная — и не только — боль, голод и банальная заёбанность происходящим. — Как же я ненавижу тебя! — сжав кулаки и подняв вверх плечи, оскалив со злобой зубы, как хищный разъярённый зверь, проорала я. Тело было напряжено. Глаза горели адским огнём, и всё лицо было красным, как помидор, от слез и гнева. Такое чувство, что сейчас вот-вот все тело разорвется. Я ненавижу тебя. — Но почему на душе так больно становится, как только я произношу эти слова? Хочется сжаться в комочек и зарыдать. Почему мне так больно? Почему? — Ты... С этой минуты не больше чем наставник, — изрекла я сквозь слёзы максимально безразличным голосом, а после отстранилась и, неуклюже развернувшись, неторопливым шагом двинулась дальше, в сторону входной двери. — Я... продолжу ходить на занятия. Противясь желанию обернуться, я продолжила спешно следовать своим путём, надевая наушники и на полную громкость включая музыку, чтобы больше ничего не слышать. Нужно ещё дойти до парка и не распластаться на асфальте по дороге и желательно не уснуть в метро. Устремив глаза, полные выступивших слёз, вверх, к серому небу, я изнеможённо выдохнула. Впервые в жизни надеюсь, что дома меня никто не собирается ждать… — Даю слово, я о тебе позабочусь. Ты не будешь одна. — прошептала она тихо, неуверенно обнимая меня за плечи. Я измученно улыбнулась, и ощутила, как горло сдавили слёзы. Хотелось бы, чтобы ты жила. Чтобы у всех нас всё было хорошо. «Всё будет хорошо, только если тебя не будет рядом», — болезненно ворвалась мысль в мою голову, выбив разом все и без того едва ощутимые положительные эмоции, которые только могли вызывать слова Киры. Конечно, мне-то уже вряд ли поможешь… Будто сама жизнь подчеркнула лишнего человека. Лишняя в семье, лишняя в обществе. Как единственный оставшийся элемент уже итак собранного пазла. Медленным шагом, я двинулась к входу в метро, опустив взгляд под ноги и накинув на голову капюшон ветровки.«Ничто и никогда уже не будет хорошо».