И всё же эта идея казалась такой блестящей...
Когда события сегодняшнего утра вновь промелькнули в памяти, я только вздохнула — казалось, что с тех пор прошло гораздо больше, чем несколько часов. Наша идея была настолько гениальной в своей простоте, что накануне этого дня заснуть так и не удалось. Да и все время ушло на приготовления и выбивание разрешения: Эрвин относился к её экспериментам со здоровым скепсисом человека, крайне далекого от науки. Нужные бумажки, правда, подписывал — со скрипом. Зато штрафных дежурств за последние пару лет у Ханджи накопилось больше, чем дежурств по расписанию за все время службы. Но стоило мне согласиться на просьбу майора, как эти самые штрафы мы начали делить пополам. За этими делами незаметно наступил канун нового года. Я немного притерлась к этой реальности, потихоньку забывая, как мне жилось на Земле. В моём положении был один очевидный плюс - я не страдала по оставшимся в старом мире людям. Хорошо уметь не привязываться к людям и вещам. Время тянулось для меня медленно, но каким-то образом сегодня я осознала, что прожила в этом месте почти уже два года. Просто удивительно. Справа лежала стопка записей с тренировок разведчиков: из-за короткого светового дня в мороз титаны менее активны, а потому это время обычно использовалось для того, чтобы оттачивать навыки за стенами. Все-таки новобранцев надо как-то учить, не делая из них при этом бесплатную жратву. Стянув свои тёмные волосы в простую косу, я заправила за уши несколько выбившихся прядей и достала несколько листов из стопки, на которых ранее делала пометки; в этом году в отряд присоединились двадцать пять человек, в прошлом году— всего семнадцать, плюс потеряли в бою лучшего ветеринара, и большая часть лошадей до сих пор восстанавливается с трудом от пережитого воспаления легких: несколько идиотов додумались напоить их холодной водой после экспедиции, из которой, как известно, развед-отряд спасался исключительно бегством. Да и финансовые документы не радуют… Я устало откинулась на спинку кресла, прикрыв на ненадолго глаза. Эрвин бьется как рыба об лед, стараясь придумать, как увеличить процент выживаемости, который на данный момент едва дотягивает до одной десятой за последние три года. А Ханджи сама вот уже полгода просит включить в смету расходов хотя бы один микроскоп для лаборатории штаба. Ведь она как раз придумала способ изучения тканей титанов, при котором образцы сохранялись до десяти часов, которых с лихвой хватило бы. Постоянно выбивают дополнительное финансирование, но каждый раз что Эрвина, что её тыкают носом в статистику государственных расходов и всячески показывают, насколько то, что делает разведка, бесполезно. Дегенераты ублюдочные, увидели бы титана хоть раз, посмотрели бы, насколько бесполезен развед-отряд! Я скрипнула зубами и переломила пальцами перо, с которого на процарапанное по бумаге под шапкой рапорта «ублюдочные дегенераты» капали чернила. Скатав лист бумаги в комок я с силой зашвырнула его в мусорную корзину. Отчет. Нужно сделать копию журнала и передать Леви, вдруг все-таки выбью один день для поездки в город? Хотя бы на часик... Ибо мне некуда девать свою капилку. До сих пор слабо верится, что он действительно питает ко мне теплые чувства...Точнее, какие-то особенные чувства. Он очень хороший бесстрастник, это подтвердит любой, кто знает его. Где-то в глубине души, я надеюсь, что Леви всего лишь инстинктивно вёл себя так. Как и я... Мне сейчас точно не до пылкости. А еще Эрвин просил понаблюдать за тренировками других отрядов. Не то чтобы меня сильно раздражало стоять утром на морозе и записывать, как эти идиоты учатся экономить газ и попадать клинками в цель. Вопрос в том, как составить программу обучения таким образом, чтобы их навыки становились лучше максимально быстро. Единственное, что я могла сказать, это то, что практически все более-менее успешные бойцы развед. корпуса предпочитают наносить титанам удар по шее по касательной, то есть, пролетая мимо на очень близком расстоянии, выставить клинки и бить по слабому месту. Некоторые, включая меня саму, предпочитали удар крест-накрест сверху: ускорение при этом меньше, но предварительный прыжок вверх дает лучшую возможность прицела и, закономерно, повышенную точность нанесения порезов. Интересно, кстати, почему именно шея? Скопировав часть своих заметок, я все-таки смогла написать краткий рапорт для главнокомандующего, подумав, что, наверное, стоит сначала показать его Леви, а уж потом нести на стол Смиту. План тренировок на время вылазки за стены, я вместе с Майком Захариусом подготовила месяц назад, благоразумно не сообщив об этом новичкам: те еще от прошлой экспедиции толком не отошли, да и в живых осталось гораздо меньше, чем мы надеялись. Отложив в сторону исписанную бумагу и закрыв от греха подальше чернильницу, я пододвинула стул поближе к окну, из которого внутрь падал тусклый серый свет, и вновь раскрыла составленную разведчиками книгу. Данных обо мне, как и об упомянутых личных вещах было непозволительно мало, однако, я сама многое поняла из личных наблюдений. Что касалось клинка, то в нем есть некое отверстие, к которому я пыталась найти подходящую по форме и по размеру деталь. Само отверстие находилось в самой неприметной точке холодного оружия. Отверстие отделяло рукоятку снабженную углублениями и небольшими выемками, обеспечивающими лёгкий выход из пазов клинка от самого лезвия. Чтобы выяснить какая деталька не доставалась, мне пришлось полностью вывернуть все свои вещи, что были при мне в тот день, когда я оказалась здесь и тщательно рассмотреть их. Каково было моё удивление, узнав что той самой недостающей деталью оказался тот самый тюбик с бесцветным раствором. За вопросом: "что это за вещество?" я обратилась к Зое, но та послала меня к доктору Маргарет, сказав, мол она понятия не имеет что это и вновь продолжила свои исследования. В итоге разузнать мне удалось лишь через неделю, когда женщина подошла ко мне на дежурстве и отдала полный список его химических и физических свойств. Сам раствор оказался ядом под названием "Ботулотоксин", что является смертельно опасным веществом если попадает в пищу или на открытую рану. Смерть приходит моментально... Когда свеча в светильнике прогорела до основания, я неожиданно вспомнила, что собиралась зайти к Леви накануне завтрашнего разбора документов, и почти вслепую сгребла все бумаги, валяющиеся на столе, в одну большую кипу. В коридоре было темно, но я безошибочно нашла дорогу к нужному кабинету этого штаба. Недавно, после очередных неудачных экспериментов с Ханджи, вообще от усталости умудрилась перепутать его комнату со своей, располагавшейся на одну дверь ближе, и завалилась спать у него на кровати, а утром долго и нудно выслушивала все, что Леви думает о внезапных посетителях, из-за которых ему приходится ночевать на узком неудобном диване. В ответ на мое справедливое замечание, ничто не мешало ему лечь спать рядом, он прохладно ответил, что кое-кто обладает привычкой раскладываться на кровати по диагонали, а дать пинка спящей девушке ему совесть не позволяет. Ну, хоть злился недолго — и то ладно. И вообще, я же извинилась! Только вот, бушующие воспоминания окрасились в багрянец, прервав негодование моего разума. Красный - цвет той ночи проведённой с Аккерманом. Цвет нашего первого рассвета. Поздравляю, Акира, ты пускаешь слюни.***
— Я закончила. Осталось проверить, — с этими словами я передала капралу стопку бумаг кратко взглянув ему в лицо, скорее, дабы признать былое острое чувство нерешительности. Всё, как помнило моё подсознание, знающее, в чем я не хочу себе признаваться. Сформированная энергией, какое-то время я стояла недвижимо, позволяя его рассматривать. Но потом протянула раскрытую ладонь. И ни на секунду не сомневалась, что, коснувшись, почувствую знакомое тепло. Но вот только… я медлила. И вроде хотела было ещё что-то сказать, но осеклась, замолчала. Я поймала себя на мысли, что будь иначе, попытавшись развить свою мысль, то я бы не сдержалась. Ладони сжались в краюшек длинной юбки, и мне понадобилась вся моя сила воли, чтобы остаться стоять на месте с невозмутимым лицом. Маленькая надежда сверкнула в грустных глазах... И я тут же вспоминала, как вышла на порог и долго смотрела, сейчас было страшнее всего, целую Вечность из секунд сердце билось с ужасом оттого, что вся эта ситуация не скрывала моего потерянного образа. В тот миг мне впервые в жизни не хотелось, чтобы он позвал. В моей жизни стало слишком много невыносимого. — Что-то ещё? — Мужчина оторвался от бумаг, разложенных перед ним на столе, и с неясным ожиданием посмотрел на меня. Идеальный неоновый облик — воплощение всего, что тебя влечёт, Акира. Где же тогда то, что пугает? Скоротечно зарождающийся образ буквально поглощал остальную тьму. Те же широкие плечи, упругий торс, руки. Как и Ночь, плотный, матовый. С кривой ухмылкой. Холодные пальцы выпустили ткань и уголки моих губ дрогнули. Я решила отбросить сомнения и перейти к своей затее. — Я хотела... — Теперь он во все глаза смотрел на меня, а я на минуту замялась всё в той же нерешительности. — Хотела... Я стояла между тем, от чего бежала и тем, о чём запрещала себе думать. Между очевидным выбором. Но, чистая от запретов, честная с собой, я не могла его сделать. — Не замечал прежде, что ты страдаешь заиканием, — бросает капрал. В попытке освободить от безысходности разум, я вскинула голову вверх, всматриваясь в потолок, как будто пытаясь найти там решение. А в глазах блестит что-то, напоминающее лучи закатного солнца. Но окружающий мрак, я знала, не отпустит меня, пока я не отдам своё предпочтение. Ярко светившемуся или поглощающе-чёрному — для него не имело значения. — Вообщем, я хочу поехать в город, — набрав в грудь побольше воздуха, всё же выпалила своё заготовленное желание. Потерянная и смущенная, выпрямляюсь, и снова смотрю на свои руки, разбитые дрожью. В его глазах ничего невозможно различить. А потом поднимаю голову... Куда-то подевался весь кислород. Пульс затих. Жар вскипятил кожу. Губы раскрылись в жажде воздуха. — И на кой чёрт тебе приспичило туда? — Спросил он, откидываясь на спинку кресла, почти уже засыпая. Я долго смотрю в глаза, словно зависнув в воздухе. Чернота, взирающая на меня, оставляет выжженные следы в каждом сердце. — Хочу обновить гардероб. Он не реагирует на обращение, не отзывается, когда я произношу эти слова, но когда делаю первое движение и понимаю, что можно сделать больше, представляю, как бросаюсь на него с единственным желанием — разорвать, поглотить, погасить эту чёртову искру жизни, что так приманивает блеском. — Тебе все равно не перед кем красоваться, — Но он выходит вперёд, и я медлю, застывая прямо перед лицом капрала. Рассматриваю, вглядываюсь в глаза, постоянно едва заметно дёргая головой, словно принюхиваясь, а потом дотрагиваюсь холодными пальцами до своей тёплой руки, и это заставляет меня отпрянуть, двинуться вперёд, чтобы ещё раз попытаться убедить его. — Я не для этого прошу, Леви. Я в единственные свои выходные дни, хочу носить удобную одежду светлых тонов, совсем не похожую на нашу форму, которую навязывают солдатам. А Аккерман продолжает стоять прямо, словно струна. Грудная клетка тяжело вздымается, но воздуха так мало, так нещадно мало. Акира, оказавшееся к нему так близко, опасна как ни одна другая; за секунду "до" он был безжалостен и пуст внутри. Вот, что Леви почувствовал, когда рядовая к нему прикоснулась той ночью. Однако сейчас же он не более чем пустота, закупоренный в человеческую оболочку. — И ты просишь меня бросить все дела, чтобы отправиться с тобой за тряпками? — Чувства словно онемели, и Леви дёргается, только когда в её глазах отражается что-то упущенное — то, что он не смог сохранить. Он смотрит на неё потерянно.А немота всё не сходит.
— Значит отпусти меня с кем-то из своего отряда, — произнесла я упавшим голосом и замерла в ожидании недоброго ответа, не находя больше других вариантов. Леви поднял взгляд, чтобы узнать, в чём дело, и сказал самому себе, что не видел никого более раздражающего, и непонятно, кто вообще может вынести её присутствие. — У них есть своя работа, Акира и прекрати капризничать, возвращайся к работе. А внутри всё туже стягивается узел, и никак не понять, что за напряжение засело под кожей. Потому только и остаётся, что отвечать привычным тоном и мысленно называть Акиру безмозглой. Может, Леви подсознательно чувствовал, что таким образом он проводит между ними черту, которая была для обоих болезненной, потому что отдалял её. — Так точно... — и теперь голос звучит твёрдо и уверенно, пока птицы внутри обламывают крылья о рёбра. Она стоит перед ним — чужая и насмешливая, как множество раз до этого; снова и снова испытывает все эти взрывы внутри и не знает, что нужно с этим делать. А её ложное спокойствие, давшее трещину, пытается заполнить её, чтобы она выстояла ещё немного. Очередная злость, обида. Девушке остается лишь смириться с тем, что он не уступит и уйти, чтобы окончательно не вывести их двоих. Леви — чёртов подонок. Напряжённо нахмурившись, девушка обернулась, внимательно осмотрев Аккермана. Он с мрачной задумчивостью смотрел на бумаги, которые она принесла. — Акира...— за спиной раздался голос, и снова обернулась, так и не закончив своих рассуждений. — Я дам тебе задание. Выполнишь его до утра — обещаю отвезти тебя в город. Снова, в который раз он убедился, что только единственная уцелевшая тонкая нить где-то глубоко внутри, в царстве оборванных нитей, всё ещё звенит, посеребренная угрызением того, что та самая тяга к ней — возможна. Нет, оно уже распалилось внутри.***
Из кабинета я выхожу постаревшей на тысячи лет. И всё вокруг кажется неправильным, нестабильным. Дверь за спиной тихо скрипнула, ещё несколько шагов и я остановилась, со вздохом обернувшись назад. Я вышла оттуда, чтобы в следующий раз вернуться, следить, как беспощадное "нечто" перебирает каждую мою нервную клетку и изредка смотрит на меня своими холодными глазами. Леви всё ещё пугает меня, своей неведомостью до чёртиков. Вот знаете, я тут жила довольно-таки неплохо. Даже, можно сказать, хорошо, и, блять, проблем не знала! Но теперь закатываю глаза настолько сильно, насколько позволяют глазные мышцы. И благодаря темпераментному всплеску, план по выстраиванию иерархии в голове рухнул, как песочный замок, снесённый гигантской волной, лишь мелкой верхушкой которого был Леви Аккерман. Было у вас такое чувство, что стоите, ну, и, допустим, вот стол протираете, а за вашей спиной такая огромная проблема. С битой. И коварной улыбкой на наглом лице. И вот эта самая проблема замахивается битой и как... ударит по затылку, и вот вы стоите, не знаете, какого хера происходит, моргаешь глазами и откровенно недоумеваешь. Было? Вот у меня сейчас именно такая ситуация. Только с невыполнимой задачей. А она стоит и ласково мне улыбается, не отпуская моей ладони. И что делать? Неизвестно... А ответить на это, надо. А что ответить? Тоже не знаю. А задача ждёт. Выжидает, мразь. Хах. Нда-а, дела-а... Вообщем, мне нужно спереть трусы Эрвина... И я не слишком в восторге от идеи Аккермана. Ведь если не выполню задание — не поеду в город. А он специально дал мне именно невыполнимую миссию, чтобы я не вертелась у него под ногами, как собачонка, что просится гулять. Знакомая ситуация. Как резко же он пропитался оптимизмом… В целом, если выполню, никогда не смогу избавиться от позора, что будет грызть и без того мою расшатанную психику. Вообщем, мне остаётся лишь криво усмехнуться именно в тот момент, когда на такую неудачу дёргается мой правый глаз и против моего "не хочу" бьёт в висках. «А капрал умеет веселиться...» Собственно, делов-то и нет, но я до сих пор продолжаю стоять перед дверью его кабинета, старательно вглядываясь в пустоту, и нервно заламываю пальцы. Так сказать, набираюсь сил перед началом выкладки своего первого забвения в моей варварской истории. А силы мне пригодятся, поскольку нынче приключения не в моде, в моде охи-вздохи. Нет... не смогу. Я никогда себе этого не прощу, даже если пройдет десять лет, или двадцать и больше. Всё равно не хватит смелости, а может и так названного "дебилизма", который будет руководить всеми моими действиями для того, чтобы реально украсть трусы главнокомандующего. Увы, историки утверждают, что миссия была невыполнима. Мне захотелось с чувством приложиться лбом о дверной косяк. Кажется, договорившись с Леви о краже личной вещи Смита вместо обычных двух, к примеру его любимой книги, я здорово продешевила. Нет, серьезно, о чем он думал, посылая меня к Эрвину? До лаборатории Ханджи я добиралась короткими перебежками, фыркая, когда ветер швырял в лицо противную морось, и захлопнула дверь сразу же, как шагнула за порог: майора нет, Моблит по поручению Эрвина уехал в Эрмич, так что помещение обычно забитое письмами, отчетами и книжками сейчас пустовало. Зябко поежившись, я зажгла моментально начавший чадить факел и подкинула дров в засыпанный пеплом камин. Ханджи стоит почистить его, да ей все некогда. Неприметно, а уже прошло больше месяца с тех пор, как я начала слежку за майором и главнокомандующим, пытаясь удостовериться тем, что Смит действительно не врал мне сказав, что они вместе, но разговорить Ханджи у меня так и не получилось. Она четко и ясно дала понять, что моё принуждение не идет ни в какое сравнение с угрозами Леви, и она не скажет ни слова. Но это совершенно не значило, что я отказалась от попыток, что-либо выяснить. Поэтому, поменяв свою цель, сижу в её родной и часто посещаемой комнате, сверля стену, так как женщина успела скрыться ещё до моего появления. И вот, в данное время, мне приходится проявлять всё мое терпение и настойчивость, если мне хочется что-то узнать. В коридоре послышались шаги, и первое, что я подумала — попалась в ловушку. Но когда раздались голоса, и пришло осознание того, что рядом с ней идет Смит, я буквально впала в ступор. Что-то снова пошло не так, ибо скрипнула дверь, которая была слышна даже здесь, в комнате. Я не помню, как оказалась в шкафу. Не помню, как загнала себя в этот чрезвычайно тесный гардероб, но факт остается фактом: я сидела на деревянной полке, пыль с которой не стирали уже сотни лет, и прижимала к груди колени, не имея возможности двинуться. Было тяжело сказать, невезучая я по жизни, или же просто не сошлись звезды в который раз, но тем не менее, данная ситуация говорит об одном. —Давай хотя бы до комнаты дойдем, — в холодном сумраке где-то в стороне шелестел едва слышный, не разборчивый, но очень знакомый шёпот женщины. Ничего не произошло: мир не рухнул, сердце не разорвалось и легче не стало. Имя легло на язык, стекло на губы сливовым вкусом. Казалось, и сама майор на вкус как переспелые, забродившие сливы. Одиночество рядом со мной замолкло, словно вот она, недостающая часть, заполнила, забилась внутри, но не спасла, всё ещё не спасла меня от этого обстоятельства. — И тут хорошо, — мужчина покачал головой, ответив ей улыбкой на улыбку, после чего аккуратно освободил мягкие каштановые волосы и распушил их. Ханджи помотала головой, задевая его по лицу, и потянулась за новым поцелуем, путаясь пальцами в ремешках униформы. Эрвин справился с её формой быстрее чем она с его. Моё лицо покраснело, дыхание стало глубже. — Давай, — Ханджи сняла очки положив их на стол, и с готовностью прильнула к Смиту, потершись всем телом. — Я буду титаном... — Нет, только не снова, — слабо запротестовал Эрвин. Он стащил с неё рубашку, не стал снимать, а просто задрал чашечки бюстгальтера и сразу же припал губами к напряженным соскам, одной рукой гладя по ногам, от коленей вверх, по внутренней стороне бёдер, а второй одновременно пытаясь стянуть с неё штаны. — Ты каждый раз титан. — Но мне нравиться быть титаном. Она гладила светлые волосы прижимаясь крепче и послушно выгибаясь как ему и надо было пока не осталась совсем голой. Я вспыхнула, ощутив, как внизу живота от центра расползлось паутинкой тугое тепло. Лёгкие сжимаются, и я чувствую, как какая-то невидимая помпа выкачивает из них весь воздух. Мелкая дрожь скользила под юной оливковой кожей. То ли намеренно, то ли нет, но их голоса были так близко, что я ощущала жар во всем теле. — А у меня потом укусы долго сходят! — Какая же ты неженка, — разочарованно протянула Ханджи. — Подожди, я хочу кое-что сделать... — В следующий раз, — глубоко выдыхая, произнес мужчина, представляя, что ощущение усталости испаряется и выходит с горячей струёй воздуха. Эрвин вспотел, чувствуя, как бьётся его сердце и как оно перекликается с её чистым пульсом. Он уже готов был высвободиться из брюк, как Ханджи неожиданно отстранилась. Улыбнувшись лукаво-сладкой улыбкой, она встала, направляясь к двери, и, развернувшись, также повадно изрекла: — Я мигом, Эрвин. Ты пока раздевайся. И зачем только я согласилась на всю эту безумную затею. Мне до смерти не хочется связываться с этим кошмаром. Особенно учитывая, что я нахожусь в ее комнате и, случись что, не смогу слинять. Если я дам маху, уверена, Эрвин будет злиться на меня, даже когда пройдет день, и по-прежнему будет злиться, когда это забудется. И куда мне деваться в таком случае? С чего бы мне нервничать? Может, в глубине души я трусиха? А может, просто более рассудительная... — Идешь? — Спустя минуту за дверью послышался её голос, и дважды проскрипела створка двери, сердце ускорило темп. Словно на уверенном подёргивании поводьев интонации голоса, он вышел к ней. Пора выбираться отсюда, пока весь этот абсурд ситуации личного пространства не рухнул мне на голову. Решение перебираться куда угодно отсюда пришло моментально, так что я, проскользнув между дверцами шкафчика, на четвереньках переползла к кровати, где наткнулась на те самые злосчастные трусы, что лежали у выхода в другую комнату. И вот теперь задаюсь вопросом... Ты ведь уже проходила эту тему, Акира. Решай. Сейчас. Или никогда. А-а-а... К черту! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Бросилась в рекордно короткие сроки, поэтому когда заветное белье оказалось у меня в руках, а потом и в заднем кармане брюк, я воспрянула духом, намереваясь уйти отсюда. Медленно приближаясь к желанной двери, с трудом избегая излишних звуков, я осмотрела стороны, и, убедившись что здесь пока никого нет, решила двинуться вперед. Так... Твоя задача очень быстро прошмыгнуть мимо них и всё. Боже, только бы не заметили! И вот, я зажмурилась, тут же бросившись к выходу - к остававшемуся открытому проходу, надеясь достичь его прежде, чем я буду навсегда погребена в этом позоре.Вдох, выдох, сосчитала до тысячи...
Они в лаборатории. Действительно просто. Набрав в лёгкие побольше воздуха, я неспешно вышла в коридор, мысленно уверяя себя, что всё прошло быстро и — как бы это ни звучало — безболезненно. Ведь я ничего не сделала. Совершенно ничего. Но как же стыдно за себя такую, стыдно за свои действия, за этот поступок. Я не должна была там находиться, но должна была вытащить Аккермана из штаба всеми способами. На борьбе к цели все средства хороши. Слабо верится, что Леви согласиться ещё выбраться со мной в город, поэтому нужно продолжать игру. Ради себя, любимой. Все хорошо, Акира... Ты. Ничего. Не сделала.***
В чистый кабинет я входила как победитель. Как человек, который сделал своё дело и преуспел в нём. И именно с таким видом я и кинула трусы Смита прямо капралу в руки. — Вот, лови, извращенец, я больше не поведусь на твою сделку с твоими фетишистскими наклонностями. — Брезгливо подёрнула я плечами, представляя, что он будет делать с ними, даже чистыми. С минуту длилось молчание, которое я не решалась прервать, потому что пережила большой шок. Поэтому Леви сам прервал его, сухо прибавив: — Знаешь, я подозревал, что ты с "приветом", но сейчас я абсолютно уверен, что ты ебанутая на всю голову... — «Боже...это самый ужасный характер на свете!» Хрупкая под стать им, я с гримасой, отражающей неистовую ярость, билась в конвульсиях, но уже без рвения. Как же я злюсь на него. На его зацикленность в "исполнении" того, как преподносят себя окружающие, и кем они являются на самом деле. Чертов идеалист... Он и был идеалистом. Жестоким. Грубым. Идеалистом. Только он ещё не осознает, насколько губителен и вездесущ его потенциал. А мне с трудом удается раскусить его натуру. Понять. Увидеть намного глубже. Увидеть то, что скрывается от него самого. И постоянно выискивать его слабые места. Пока. И... Я злилась на Леви. Сейчас в комнате, после его слов, в голове что-то щелкнуло, нехорошее чувство зародилось внутри. Необъяснимо, но мне хотелось стукнуть его по голове, топнуть ногой, сказать Аккерману его лицеприятие. Или придушить мерзавца. Секунда, вторая, и вот я снова владею собой. «Иди к чёрту, Леви! Свою часть сделки я выполнила.» Почти владею. Не просто заглушить злость. Я бесцеремонна, но мне вовсе не обязательно соблюдать правила приличия. Забрать желаемое для меня - тысячи томов. Важно, чтобы он сам отдал это.***
Языки лазурного свечения поднимались всё выше, будто пламя, вырисовывая силуэт, до боли знакомый ему, Акиры. Ибо, спустя пол часа после очередного гнева девушки, она пришла и уселась на крышу соседнего строения, а Аккерман наблюдал за ней со своего окна, поджав сухие губы и нахмурившись, словно хищник. Ей достаточно было повернуть свою гениальную темноволосую голову в его сторону, и он непременно бы заметил эти два желтых огонька, полыхающих в темноте. Это было просто. Слишком просто. Леви искусал все губы, борясь с желанием переломать пальцы на руках за её же действия. В голове роились мысли-пчёлы. Но Чертовка ласкова. И не требует больше от тебя того, что ты хочешь отдать через... Четыре. Он ломает себя, выращивает злость к поработившему мраку. Старательно прячет свои тайны от проницательных янтарных очей. Уверенный, она обязательно устроит воинственный налёт на его сокровища. Или нет? Три. Зачем ей сдалось это барахло? Он разглядывает то, что так старательно скрывал за вырванными ей замками. Оно даже не блестит. Два. Опустив свой взгляд, он начал пронзительно обводить свою тень, в гладкой поверхности, внезапно затрепетавшей тёмными переливами. В порядке значимости? Нет. Она всё держится на расстоянии. Созерцает вместе с ним, перебирая тонкими пальцами ниточки его души. Он смотрит на неё из далека. И чувствует, как неистовое желание отдать поглощает его суть. Свечение распалялось ярче, с каждой секундой чётче очерчивая контуры её тела. Уже в полный рост возвышающегося далеко от мужчины. Чертовка имитирует терпение. Подпитывает его своей плохо скрываемой рвением, ожидая, когда он начнёт сдаваться. Один. И он сдаётся. Добровольно. Едва не с облегчением отпускает лелеемое. Неведомый внутренний запал поднимет его голову вверх, и каждый раз шепчет ему. Ты обессилен. Но могущественнее себя ещё не чувствовал. И, кажется, Она тоже. Ночь не останавливается. Аккерману хочется, чтобы она обернулась, увидела, что происходит за спиной. Но Хитрая лишь наступает, удерживая визуальный контакт. Ведь ночь не страшит его. Такая изящная, парящая, в окутывающих языках мантии. Останавливается совсем рядом. Он лишь успевает заметить задорный блеск глаз-огоньков как ночь обрушивает оставшиеся звёзды, высвобождая свою природу. И лишь спустя время, когда их сила слабеет, Леви замечает, что не был целью. Не сейчас. Девушка лишь громко выкрикнула его имя, называя его дураком, а потом, с мягким потрескиванием исчезла с поля зрения. Оставив его наедине с тайнами, отливающими голубым светом в густой темноте.«Завтра обязательно отдам приказ на подготовку лошадей.»