Вкус яблока

      Моя работа в ратуше продолжалась без малого три недели. За это время я успела освоиться в архиве, разобраться с системой хранения документов и добиться некоторых успехов в порученном мне деле.       Ежедневно на тумбе у высокого, наклонного стола, великодушно выделенного мне для работы, появлялась стопка документов, требующих переписки, а также листок с указаниями, что еще необходимо сделать: очинить перья, рассортировать бумаги или избавиться от пыли. Последнее поначалу казалось задачей не столько трудной, сколько мучительно бесполезной. Пыль в архиве была повсюду. Ее было так много, и лежала она, местами, таким толстым слоем, что стоило начинать наводить порядок в одном месте, и пыль неизбежно крупными серыми хлопьями летела в другое место, загрязняя уже его.       Пыль лежала на столах, на полу, на высоких стопках книг и папок. Она летала в воздухе, попадала в легкие и раздражала горло. Как только приходилось взять с полки какую-то старую папку, от нее непременно летели в стороны бесчисленные пылинки, еще больше насыщая собой воздух. Словом, в архиве было грязно, и грязно здесь было уже давно. Моими стараниями относительный порядок был наведен лишь на двух стеллажах, а между тем двухэтажное здание архива включало их не меньше трех сотен, возвышающихся до потолка.       Большая часть дня уходила на переписывание документов. Привычная мне еще по Старой Школе работа спорилась, но ее было так много, что приходилось задерживаться допоздна: Альфрид ясно дал понять, что невыполнение обязательств приведет к горестным для меня последствиям.       Работать приходилось стоя, обходясь светом тусклой лампы. Окна в архиве имелись, но они были невероятно грязны, как и все вокруг, и плохо пропускали свет, к тому же солнце заслоняли соседние дома, из-за скученности застройки расположенные совсем рядом.       Альфрида я видела редко. Он лишь иногда приходил затем, чтобы проверить мою работу и озвучить пару язвительных комментариев. В первое время я еще пыталась с ним поговорить, но позже окончательно уверилась, что это не имеет смысла и нужно просто принять все как есть, как бы мысли об этом ни досаждали мне.       В архиве были и другие работники — два молчаливых старика, непрерывно копавшиеся в старых книгах, что-то оттуда списывая. За время, проведенное здесь, мне не удалось даже узнать их имен. Они оба были одеты в одинаковую тусклую чиновничью форму, одинаково шаркали ногами, когда медленно перемещались между стеллажами архива, носили одинаковые седые прически и гладко выбритые безучастные лица и одинаково молчали, отказываясь обстоятельно отвечать на мои вопросы, обходясь односложными выражениями или кивком головы. Я никогда их не различала, они казались мне тенями или духами, обитавшими в этом здании всегда и слившимися с ним воедино. Постепенно я перестала их замечать, равно как и присутствие моей скромной персоны нисколько не волновало их.       Тишина царила в архиве. Слышался только шелест страниц и скрип пера. Мне это нравилось, и, если бы не вездесущая пыль, из-за которой у меня всегда были грязные руки и платье, да отекшие ноги в конце дня из-за стоячей работы, я бы не испытывала вообще никаких неудобств, кроме отсутствия заработной платы. Тишина архива была моим спасением от надоедливой Марии и шумного приюта, в который я приходила только затем, чтобы переночевать и привести себя в порядок.       К сожалению, мне за все прошедшее время так и не удалось найти ничего по делу моего отца. На стеллажах с подходящей группой документов царил настоящий хаос, по всему было видно, что судебных процессов за последние годы было великое множество. Папки высокими стопками стояли не только на полках стеллажей, но и на рядом расположенных тумбах, стульях и даже на полу. И все эти дела были недавними, причем, открыв некоторые, я пришла к выводу, что в большинстве случаев судебные процессы велись кое-как, а то и вовсе игнорировались. Либо же отсутствовали только бумаги с данными об этих процессах. Изъяли и спрятали? Или уничтожили?       Не давало мне покоя и закрытое решетчатой дверью помещение архива на втором этаже. Разумеется, дверь эта была заперта, а ключа у меня не было. Более того, я ни разу не видела, чтобы кто-то туда заходил. Но через решетку мне удалось заглянуть внутрь комнаты, различив очередные стеллажи с толстыми книгами и цепями, свисающими с полок. Был там и закрытый шкаф с резными створками и какими-то папками внутри, видными сквозь резьбу. Логика подсказывала мне, что документы о процессе над ратманом и его казни не должны храниться рядом с делами об украденной соломе или испорченной лодке. Вероятно, их держали именно за этой железной решеткой, и я должна была придумать, как мне туда попасть. Я предполагала, что ключи могут находиться у Альфрида, как у главного здесь, но глупо было ожидать, что они попадут ко мне, если я просто попрошу об этом.       Однажды я пришла в архив утром, как обычно, но не обнаружила ни привычной стопки документов на тумбе, ни записки с перечнем заданий. Ни одного из стариков, работавших со мной не было поблизости, а потому я решила пока занять себя наведением порядка на очередном стеллаже, тем паче, что, когда перечень появится, в нем непременно будет указание об этом.       Я начинала с верхних полок, а потому забралась на приставную лестницу и принялась освобождать стеллаж от книг. Как обычно, на меня посыпалась пыль, какой бы аккуратной я ни старалась быть, а потому заблаговременно повязанный на лицо шейный платок оказался кстати. Собрав небольшое количество книг, я принялась спускаться, чтобы оставить их внизу, а затем продолжить уборку, но, стоило мне ступить на пол и обернуться, как я увидела Альфрида с бумагами и связкой перьев в руках. Он всегда ходил бесшумно.       От неожиданности я испугалась и чуть не выронила книги, но одна из них все-таки упала и раскрылась на полу.       — Сэр Альфрид? Вы меня напугали.       Я опустила свою ношу на тумбу и потянулась за упавшей книгой, сняв платок с лица. Альфрид тем временем подошел ко мне и протянул перья. Я поднялась, поспешно возвращая платок на шею.       — Их нужно очинить не позднее завтрашнего дня, — Альфрид терпеливо ждал, когда я закончу завязывать узел платка на шее, и по-прежнему держал связку в руке.       — Но я только вчера управилась с целой коробкой перьев…       — Эти — для меня. Я видел, какой способ очинки ты используешь. Здесь только один старик им владел, но он умер в прошлом году. Что-то кишечное. Все приходится делать самому. Эти бездари так кромсают перья, что ими либо вовсе невозможно писать, либо они ломаются через пару строк.       Я приняла связку перьев, не найдясь с ответом. Было необычно слышать от Альфрида вместо упрека что-то похожее на похвалу, пусть и отдаленно. К тому же тон его в этот раз не показывал ни ненависти, ни раздражения. Все сказанное им прозвучало спокойно, а при жалобе на негодную очинку перьев, мне показалось, на его бледном лице промелькнула тень сожаления.       — И вот это — переписать.       Альфрид бросил на тумбу, сверху на книги, стопку мелко исписанных листов бумаги и направился к выходу, но потом обернулся и сказал:       — Завтра утром я приду за перьями. Все должно быть готово.       Я кивнула и посмотрела, как он уходит, немного задержавшись у порога.       Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы успеть в срок. В конце дня уставшие руки переставали слушаться, а глаза болели от тусклой лампы, ведь вечером в архиве становилось еще темнее. Неосторожным движением ножа я поранила себе руку, уронив несколько капель крови на перья. Этого было достаточно, чтобы некоторые из них приобрели весьма интересную окраску белого с красными разводами.       «Проклятье, да что же это такое?» — сказала я себе и принялась слизывать выступившую из ранки кровь. Травма не была серьезной, но перевязать руку все-таки стоило. Я сняла платок с шеи и перенесла его на свою кисть, завязав как могла туго.       «Хорошо еще, что левая рука. Что я теперь буду делать? Альфрид меня выгонит, когда увидит эту красоту», — думалось мне, пока я с досадой смотрела на разукрашенные перья. Из двадцати пяти прежде белоснежных — восемь пестрели пятнами. Их нельзя было спрятать — слишком заметно похудеет связка, — а других целых перьев под рукой не было. К тому же, где я могла бы найти такие? Очевидно, что они куда дороже тех, которыми писали рядовые работники ратуши: красивый, ровный контур, белый, с серебристым отливом цвет. Я никогда не видала таких перьев и даже не могла определить, какой птице они прежде принадлежали.       «Альфрид определенно меня выгонит. А если и не выгонит, то прокричится как следует», — произнесла я, вертя окровавленное перо в здоровой правой руке. Погоревав изрядно, я кое-как закончила с очинкой и отправилась в приют, готовя себя к самому неприятному из исходов.       Утром все оказалось еще хуже: я проснулась позже, чем было необходимо. Бессовестно опоздав на добрые десять минут, я боязливо вошла в здание архива. Тихо подкравшись, я выглянула из-за стеллажа туда, где находилась моя конторка. Альфрид стоял рядом и рассматривал одно из перьев, запачканных мной вчера, но очевидно его больше интересовало то, как оно было заточено.       Я сделала еще один шаг, уже готовая к тому, что на меня обрушатся обвинения в порче имущества или что-то наподобие этого, но Альфрид, глянув мельком в мою сторону, взял другое перо, уже чистое, и принялся изучать его.       — Ты опоздала, — сказал он задумчиво.       — Прошу прощения. Вчера…произошла неприятность.       Альфрид глянул на меня вопросительно. Я несколько смутилась, но продолжила:       — Рука… Поранилась случайно, — я подняла поврежденную руку, чтобы показать ее.       В этот момент я осознала, что моя шея осталась открытой, поскольку платок вчера пришлось использовать как перевязочное средство, и рефлекторно закрыла ее рукой, опустив глаза. Высокий ворот платья хорошо скрывал ожоги, но спереди под подбородком они были хорошо видны.       — А, ты про это, — Альфрид снова переключил внимание на перья. — Главное, что ты не залила кровью бумаги. Куда важнее твое опоздание. В другой раз я бы тебя выгнал, но сегодня мне слишком нужен человек со сносным почерком и хотя бы каплей мозгов, способный составить таблицы учета налога на прибыль. Справишься — и я забуду о твоем проступке.       Альфрид оставил перья, взял с конторки объемную книгу, очевидно ранее принесенную им, и отправился вглубь архива, показав жестом, чтобы я пошла следом. Мы приблизились к столу, за которым обычно работал один из архивариусов. В отличие от моего, этот стол был низким и широким, с многочисленными ящиками и большой яркой лампой. Мне всегда с некоторой завистью приходилось глядеть на него из своего темного угла, стоя за конторкой, вместо того, чтобы сидеть на мягком, обитой кожей стуле.       Альфрид положил книгу на стол, раскрыв ее, и принялся объяснять мне, что предстоит сделать. После обычной переписки документов необходимость проводить расчеты и заносить результаты в таблицу казалась интересной, а потому я с охотой внимала объяснениям, периодически кивая головой.       Стоя рядом с Альфридом, я не могла не услышать исходящий от него металлический звук бьющихся друг о друга ключей. Я еще не видела этой связки, но предположила, что она висит на его поясе под кафтаном. Недавние размышления о том, как попасть в закрытую часть архива снова дали о себе знать, и я невольно начала подумывать о том, как добыть эти ключи. За последние два дня Альфрид ни разу не накричал на меня и даже дал более ответственное поручение, нежели копирование таблиц, а потому я решила, что могла бы продвинуться еще дальше и заставить его потерять бдительность и оставить ключи без присмотра. Тогда я бы имела возможность их использовать или хотя бы сделать слепки. Такая идея показалась мне удачной, и я окончательно пришла в хорошее расположение духа.       Закончив объяснения, Альфрид посмотрел на меня, видимо желая убедиться все ли мне понятно. Я позволила себе улыбнуться в ответ, все так же нелепо прикрывая шею перевязанной рукой.       — Ты так и будешь хвататься за шею?       Я опустила глаза, пожав плечами. Альфрид фыркнул неразборчивую фразу себе под нос и удалился, бросив что-то об ограниченных сроках напоследок.       С заданием я справилась, и успешно. Листав заполненную мной книгу учета, Альфрид молчал и лишь иногда водил пальцами по строчкам, чуть заметно кивая головой. Он не сказал мне в тот день ничего хорошего, но я поняла, что впредь мне будут поручать такого рода дела и стоять помногу часов уже не придется. Я окончательно освоилась на новом рабочем месте, совсем заменив одного из старичков. О том, куда он делся, я не спрашивала.       Второй архивариус сидел за таким же столом в противоположном конце помещения и все так же занимался своими делами, не глядя в мою сторону. Однако, когда я с ним здоровалась, он уже мог поднять на меня взгляд и кивнуть головой.       Альфрид стал приходить в архив чаще. Он все так же ругался и язвил, но то ли я привыкла к этому, то ли Альфрид стал лояльнее ко мне, но переносилось это уже куда менее болезненно. Каждый раз, когда мне приходилось его видеть, я не забывала обратить внимание на связку ключей и даже внимательно рассмотрела ее. В ней был с десяток разных ключей, но один из них был больше всех похож на тот, что мне нужен: крупный, из черного металла, а рисунок резьбы на головке несомненно соответствовал таковому на запертой двери решетки. Я стала все время таскать с собой кусочек тугой глины, чтобы суметь использовать первую же возможность для создания слепка, но пока такая возможность так и не представилась.       Второй месяц моей работы в архиве был на исходе, а в городе тем временем люди готовились к празднику Начала зимы, с таким нетерпением ожидаемому Марией и традиционно проводившемуся в конце последнего осеннего месяца. Это время было наиболее благоприятным периодом для ловли озерной форели. Ее количество в озере увеличивалось, она становилась крупнее и упитаннее. В преддверии праздника и какое-то время после него в торговом квартале Эсгарота проводились соревнования рыбаков, представлявших свои трофеи на всеобщее обозрение. Было известно, что форель — рыба осторожная, и чтобы поймать ее требуется сноровка и мастерство. Тем больше уважения мог снискать себе победитель, а на праздничных столах горожан главным блюдом становилась красивая форель на овальных деревянных или глиняных блюдах, приготовленная по особенным рецептам. Рецепты эти были достоянием каждой отдельной семьи и никогда не разглашались, между тем люди активно ходили друг к другу в гости, чтобы отведать праздничное блюдо у соседей и оценить мастерство хозяйки.       В городе было уже совсем холодно, и, если бы не помощь Маргариты, которая одолжила мне на время свой старый кожух, я бы совсем замерзла. Шалью я теперь покрывала голову, а руки приходилось прятать в карманы.       Эсгарот в это время года окрашивался в оттенки белого и голубого. На стенах деревянных домов появлялся налет инея, а мелкий редкий снежок ложился на крыши, постепенно создавая на них белые шапки. В озерной воде появились льдинки, пока еще тонкие. Они медленно плыли по каналам, сталкиваясь друг с другом, и бились о борта лодок и сваи, зачастую раскалываясь на кусочки. Воздух делался морозным, люди уже не ходили по улицам неспешно. Они торопились, кутаясь в одежду и выдыхая облачка пара.       Работа в ратуше занимала все мое время, но изредка мне все-таки удавалось освобождаться раньше. Тогда Маргарита давала мне небольшие поручения, и я охотно их принимала, чувствуя себя в долгу перед ней. Теперь и я торопилась, в общем потоке горожан направляясь к кварталу Торговцев с тем, чтобы передать в овощную лавку заявку Маргариты на очередную партию картофеля для приюта.       Добравшись до места, я почувствовала характерный рыбный запах, но с наступлением зимы воздух будто очищался, и даже здесь дышалось легче. Рынок был наполнен людьми, кричащими, смеющимися и толкающими друг друга. На прилавках красовалась свежая форель, иногда еще живая, открывающая рот и дергающая плавниками.       Разделавшись с поручением, я уже было пошла обратно, но заметила у одной из лавок с безделушками девочку со знакомой пестрой куклой в руках. Рядом с ней стояла другая девочка, значительно старше, можно сказать уже девушка. Они о чем-то спорили между собой, а я от нечего делать решила подойти к ним.       — Привет, — обратилась я к младшей, когда окончательно удостоверилась в том, что это была Тильда.       — Клара! — воскликнула девочка, узнав меня через несколько секунд.       Сейчас Тильда была закутана в огромную шаль, и так сама становилась похожа на свою куклу.       — Ты помнишь, Сигрид? Я тебе о ней рассказывала! Она мне Сару спасла.       Сигрид посмотрела на меня, выслушав сестру. У нее были такие же большие, светлые глаза, как и у Тильды, а из-под шали выбивались белокурые пряди. По всему было видно, что благородное, гордое лицо ее заключало в себе нечто большее, чем простую девичью красоту. Взгляд ее был пронзительным, но спокойным, а голос хотелось сравнить с музыкальным инструментом, до того речь ее была мелодична и правильна.       — Я рада познакомиться с вами Клара, — произнесла Сигрид улыбнувшись и протянув мне руку. — Прошу простить мою сестру за фамильярный тон, она все еще не умеет правильно разговаривать со взрослыми. Так, Тильда?       Последнее было сказано в шутку, Сигрид продолжала улыбаться и даже по-доброму усмехнулась, глядя на сестру. Тильда, однако, обиженно надула губки.       — Вот она всегда так! — сказала девочка, обращаясь ко мне.       — Это ничего, правда. Я рада, что Сара в порядке, — сказала я, указав на куклу, тоже улыбаясь.       — А мы тут спорим, какие пуговицы лучше к папиной рубахе подобрать. Хотим ему подарить к празднику, даже денег скопили, а выбрать не можем. Ты что думаешь, Клара?       — Тильда, не приставай к человеку. Вы торопитесь, наверное? — Сигрид обратилась ко мне с извиняющимся тоном.       — Нет, я сегодня свободна, — ответила я.       В другой ситуации я бы поспешила сбежать, но компания этих девочек не доставляла мне никаких стеснений. Я даже почувствовала, что тоже подверглась влиянию праздничного настроения и с интересом начала разглядывать многочисленные виды пуговиц на прилавке.       — Сигрид думает, что лучше вот эти, зеленые. А мне больше нравятся медные, они блестят красиво.       Тильда показывала ручкой то в одно место прилавка, то в другое, озвучивая свое мнение о каждом виде пуговиц. Сигрид добродушно улыбалась, а потом произнесла:       — Тильда, зеленые куда лучше подходят к цвету рубахи, да и форма у них оригинальная. Посмотри, они ведь куда интереснее, чем просто круглые.       — Клара, ну скажи хоть ты ей! — Тильда ни в какую не хотела уступать сестре.       — А мне вот эти нравятся. Кажется, они к любой рубахе подойдут.       Я указала на дальнюю часть прилавка, где лежали медные пуговицы с красивым чеканным узором на поверхности в виде переплетающихся линий. Они были неправильной формы, чем отличались от всех остальных пуговиц, и блестели не меньше выбранных Тильдой.       — А мне нравится, — сказала Сигрид. — Как это мы их не заметили?       — Да, точно! Какая ты глазастая, Клара!       — Тильда! Что за тон?       Тильда показала язык сестре и обратилась к торговцу:       — Нам пять штук вон тех пуговиц, пожалуйста!       Сигрид покачала головой, взглянув на меня и пожав плечами: «Ну что мне с ней делать?» Я улыбнулась и почувствовала себя совсем хорошо и свободно.       Когда покупка была совершена, Тильда позвала сестру и прошептала ей что-то на ухо, после чего Сигрид обратилась ко мне:       — Клара, не хотите выпить с нами чашку ромашкового чая? Отца с братом не будет еще пару дней, и Тильда скучает.       — Я не скучаю! У меня много дел. А вот Клара — наверняка скучает! Ты знаешь, что она в ратуше работает? Папа говорит, что там люди становятся злыми, а я не хочу, чтобы Клара стала такой. Будем ее спасать, как она мою Сару спасла.       Услышав о ратуше Сигрид явно насторожилась и внимательно посмотрела на меня, но потом вновь улыбнулась, хоть и не так хорошо, как прежде улыбалась.       — Ну так что, Клара? Пойдете с нами?       — Не знаю, удобно ли…       — Удобно ей, удобно!       Тильда схватила меня за руку и потащила к выходу с рынка. За нами последовала и Сигрид, снова делая замечание сестре о ненадлежащем поведении.       Мы шли втроем по мосткам квартала Ремесленников к уже знакомому мне дому с лестницей. Сестры много разговаривали, не забывая подключать и меня к своей беседе, и путь наш закончился быстро. На пороге дома семьи Барда Лучника, я вдруг почувствовала чей-то взгляд со стороны канала, но, обернувшись, никого не заметила и зашла внутрь, почувствовав запах свежего хлеба и приятное тепло очага, что всегда так характерно для всех гостеприимных домов.