Вкус яблока

      Я всегда ненавидел зиму, потому что на Озере в это время года стоит отвратительный холод. Пусть он не так силен, как в горах, но благодарности к местной погоде я от этого не питал никогда. Озеро замерзает, и назойливого плеска волн не слышно, зато сменяющее его завывание ветра не дает забыть о себе, даже когда находишься в доме у очага.       Над замерзшей водой гуляет вьюга. Она закручивает снег вихрями и заставляет его забиваться в складки одежды, карманы и волосы, а когда с этим богатством возвращаешься в вожделенное тепло, то вместо снега повсюду с досадой и отвращением обнаруживаешь ледяную воду, стекающую ручейками на пол и под одежду.       Зимой я принципиально не покидаю ратушу, даже в ясную, бесснежную погоду. Что бы ни произошло в городе – я лишь рассылаю своих людей с заданиями, а сам сижу у себя и заставляю прислугу отапливать здание настолько сильно, насколько это возможно без риска сгореть. Все мое свободное время посвящается сну, чтобы часы проходили быстрее, и проклятая зима, наконец, закончилась.       Обычно сны меня посещали нечасто и были бессмысленными и короткими, очень скоро забывались и не оставляли после себя никаких следов. Но в свете последних событий они стали просто мучительными, и я часто просыпался, чувствуя себя настолько плохо, что впервые у меня начали возникать мысли о смерти. Впрочем, мне быстро удавалось избавляться от них, чему способствовало убеждение, что пережитое мной за всю жизнь должно было как-то вознаградиться. Мои труды и мое терпение, которое я с наивысшей степенью уверенности мог бы назвать уникальным, не должны были исчезнуть бесследно.       «Не может быть, чтобы я умер вот так, в этом гнилом, промерзлом городишке, в эту проклятую зиму. Нет, только не зимой», - думалось мне, и, вновь засыпая, я уже представлял себе, как в очередной раз придется выслушивать нытье бургомистра и пытаться не убить тупиц, что работают в собрании.       Однако погружаясь в сон, я мог лишь надеяться, что мне повезет, и никаких видений на этот раз не будет. Иногда мне действительно везло, и даже удавалось выспаться. Но чаще (настолько часто, что это принимало вид наваждения), передо мной то и дело норовил возникнуть образ Клары. Это началось с тех пор, как я видел ее в последний раз, больную и едва стоявшую на ногах. Именно в таком виде она ко мне и приходила.       Во сне Клара молчала, как и в жизни, но одно ее присутствие вызывало странное чувство. Очень хотелось разглядеть ее получше, или даже подойти, но стоило мне сделать шаг, и сон тут же таял. Это происходило из раза в раз, и когда я пытался вглядеться в ее белое как снег лицо, терпя неудачи одну за другой, то думал, что эта женщина рождена для того, чтобы мучить меня. Я отчаянно старался не двигаться, не смея ступить вперед, чтобы не прервать сновидение, но все равно просыпался.       Лишь однажды сон порадовал меня тем, что Клара не просто призраком стояла рядом, а сама подошла ко мне и взяла меня за руку. В этот момент я проснулся, с досадой поняв, что разбудил меня удар в груди, и поспешил выпить стакан воды. Но вода не помогла, сердце продолжало странно биться, а в голове был сущий хаос.       «С чего мне испытывать вину. Давно ли это было в последний раз? И перед кем? Она сама во всем виновата, как тогда, так и сейчас», - думал я, бродя по неосвещенной комнате. Понимая, что мне нужно было разобраться с этим как можно быстрее, я вытолкнул себя из ратуши, и побрел в приют, по дороге проклиная все вокруг, включая и зимнюю, снежную ночь. Я оправдывал себя деликатностью ситуации, мол, необходимо лично посмотреть, что там с этой женщиной. Но в это уже не верилось, и я с обреченностью понимал, что мои ноги несут меня туда вовсе не для слежки.       Я и не надеялся, что мне удастся увидеть в такое время хоть кого-то не спящего, кроме пары пьяных бедняков, и был уверен, что только пройдусь по двору и вернусь обратно, поглядев на окна, однако по странному стечению обстоятельств, мне не встретился никто, кроме самой Клары. На первый взгляд она казалась спокойной, хоть и растерянной, и я тоже успокоился, хотя разум мне подсказывал, что ее безразличие лишь мерещится мне. Нельзя было ей остаться равнодушной к тому, что я сделал.       Посадил ее в тюрьму, вместо того, чтобы помочь. Ничего глупее и придумать было нельзя, но я был уверен, что она простит. А если не простит, то забудет, и просто не станет принимать во внимание, ведь я ей нужен, пускай всего лишь для дела.       «Помогу ей, а заодно - и себе. Придется потрудиться, но покой того стоит», - подумал я и постарался выбрать подходящую тактику. По привычке я поначалу собрался припугнуть ее, но потом понял, что мне этого не хочется и вовремя осекся.       Освещенное свечами лицо Клары было прекрасным. Его не тронули ни страх, ни горе, ни болезнь. Очевидно, она совсем тогда поправилась или шла на поправку, потому что взгляд был ясным и сосредоточенным, кругов под глазами почти не было, да и сами черты лица сделались более мягкими и полными. Искажать их страхом или ненавистью у меня не хватило духу.       Мне казалось, что я могу смотреть вечность на эти черты, и что еще дольше я их не видел. Сны не давали мне возможности разглядеть Клару, а теперь она сидела передо мной живая, и так же смотрела на меня, но, к сожалению, не хотела касаться. Если бы только мне удалось повторить недавний мой сон…       Нельзя сказать, что я тогда потерял голову и замер каменным изваянием. Легкомысленность и чрезмерная чувствительность, повелевающая разумом мне были не свойственны. Я все еще понимал, что мне необходимо объясниться и срочно изложить повод, по которому я явился в такое время, и, конечно, повод нашелся. Какой-то пустячный, но все-таки он мог заставить ее вернуться в архив хотя бы на пару дней.       Внезапная мысль посетила меня, что если я хочу умереть где-нибудь подальше отсюда, и не с год на год, а как можно позднее, то я должен сделать Клару своей союзницей, хотя бы на время. Идея показалась мне такой простой и очевидной, что я трижды обругал себя за свое поспешное нежелание ей помочь. Именно Клара может согнать бургомистра, а при задании должного направления – обеспечить мне безбедную жизнь в покое и почете.       Я понимал, что не могу просто сказать ей об этом. Есть вещи, о которых Кларе знать нельзя. Пойми она, что происходило здесь после ее отъезда, и ни единого шанса на осуществление задуманного у меня не останется. Я полагал, что ненависть Клары ко мне, которая, наверняка, уже поселилась в ее голове, вспыхнет тогда настолько сильно, что ее невозможно будет загасить.       Однако в случае успеха я смогу без опаски и с деньгами уехать из города. Мне не придется убивать бургомистра своими руками, я просто буду наблюдать, как его утопят, наконец. Меня самого должны будут вознести за то, что я открыл глаза людям на истину. Да, они меня не тронут и вознаградят. А если нет – что ж, покой – это тоже неплохо. Заберу золото и уеду молча, а наутро кто-то обнаружит пропажу пары сундуков и следы одного из служителей ратуши рядом. Я даже знаю, кто это будет. А глава города за мной уже не погонится, да и совету будет вовсе не до меня.       Избавиться от бургомистра, от всех его прихвостней, от возможного преследования и от этого пропахшего рыбой сарая, который зовется ратушей, создать себе хорошую репутацию, начать безбедную жизнь в новых землях - все это за один ход. Нужно только все сделать правильно. Придется быть очень осторожным, ведь один неверный шаг меня похоронит.       Клара подумала, что я снова хочу посадить ее в тюрьму, но мне в тот момент нужно было вовсе не это. Я как мог тонко намекнул ей на то, что действовать одной ей больше не придется, и поспешил к себе, чтобы все обстоятельно обдумать.       - Если ты приехала мстить бургомистру, то не делай больше ничего сама и в одиночку. Ты слишком глупа для этого, - сказал я, и это получилось гораздо более резко, чем мне хотелось.       Клара не была глупа. Эту фразу я произнес, скорее, для того, чтобы усилить в ней чувство беспомощности. Мне показалось, что так она вернее придет ко мне за ответами.       Если бы я сам додумался сразу использовать Клару в своих целях, было бы куда проще, но я настолько привык идти давно проторенной дорогой, что разглядеть другие пути было трудно. Теперь же перед моим взором промелькнула тропка, наполовину скрытая трясиной болота, зловонного и полного отвратительных насекомых, а в лесу, окружающем ее, за каждым вторым деревом скрывался разбойник с колчаном, полным стрел. Именно так представлял я свою задумку, однако понимал, что если мне удастся пройти по этой тропке, не замеченным разбойниками и не утонувшим в болоте, то награда покроет любое лишение.       После возвращения из приюта я сидел у себя и пытался сосредоточится. По привычке я зажег одинокую тусклую лампу, из-за которой по стенам расползались тревожные тени. Они слегка дрожали и почему-то казались мне незнакомыми, хотя я уже много лет не менял обстановку и каждый вечер сидел при одном и том же освещении.       Удивительно, как странно оказалось вытягивать из памяти те события. Конечно, виной всему приезд Клары, иначе я бы и не подумал снова и снова пытаться припомнить детали происходившего пятнадцать лет назад. Но это необходимо было сделать, чтобы все прошло так, как нужно.       Первое, что появилось из омута памяти – то, как Клара уехала с той женщиной, что работала швеей в квартале Богатых. Я знал ее до этого. Низкого роста, в пестрой юбке. Помнилась только эта юбка и высокий голос, разливающийся по улице.       - Держите его! Он украл у меня ножницы!       Я никак не мог вспомнить ее имени, но зато мой затылок отчетливо помнил, как эта неповоротливая ослица швырнула в меня сапогом. Тогда я действительно стащил у нее ножницы и не сумел вовремя скрыться, был замечен и позже заклеймен званием «хулигана и вора». Да, все началось именно тогда, с проклятых ножниц.       Они мне были необходимы для обмена, и только у швей квартала Богатых можно было найти именно те, что требовались: с изогнутыми лезвиями…       - … И, непременно, чтобы в виде птицы. Смотри не ошибись.       - Я понял. Не держи меня за дурака. Лучше скажи, на что они тебе. Обычные слишком просты для взора вашего величества? Глаза не выносят?       - Не твое дело. Я же не спрашиваю, зачем тебе семена. Вот и ты не лезь.       У внучки аптекаря был доступ к его кладовой. С тех пор, как мне стали необходимы порошки от боли, я часто бывал у них. Руководство приюта не могло принять более разумного решения, чем воспользоваться моим состоянием и отправлять в аптеку за набором лекарств сразу для всех воспитанников. Можно было подумать, они готовили меня к работе посыльного.       Вспоминая те постыдные времена, когда мне приходилось заискивать перед каждым, кто мог мне хоть в чем-то помочь, я почувствовал огонь внутри. В моем теперешнем положении можно было хотя бы отдохнуть на том, чтобы дать взбучку очередному тупице, но тогда… Тогда любой проступок карался поркой. Воспитанников приюта, особенно мальчишек, били часто. Это стало настолько привычным делом для воспитателей, что даже неосторожно брошенное бранное слово могло обернуться для ученика тем, что он не сможет сидеть ближайшую неделю.       Став старше, я стал понимать, зачем это делалось. Мне и самому теперь приходилось частенько обращаться к подобным методам воспитания, правда со взрослыми все куда сложнее, и часто на них не действует даже угроза смерти.       Лампа стала гаснуть, но я не спешил снова ее заправлять. Чем темнее становилось в комнате, тем проще было вспоминать. На столе блеснула позолоченная чернильница, напоминая о себе и о том, сколько она стоила. В те годы на деньги, вырученные за такую вещь я мог бы жить не меньше двух месяцев, а то и больше.       Дети в приюте своих денег не имели, и чтобы добывать себе необходимые вещи, которыми воспитатели их не снабжали, активно обменивались между собой безделицами, добываемыми всеми доступными способами. Среди этих безделиц встречался как бесполезный мусор, так и весьма интересные, ценные вещицы. Разумеется, среди прочего была и еда. Помню, как однажды мне удалось выменять пару целых гусиных перьев на яблоко. По тем временам – пища королей.       Конечно, уважение и достаток в рядах воспитанников приюта напрямую зависели от того, что каждый из них мог предложить другому на обмен, и все эти вещи нужно было где-то доставать. Воровство, разумеется, не приветствовалось у воспитателей, и попавшихся нещадно секли, но мы все равно пытались воровать, и у многих это получалось виртуозно.       В отличие от этих многих, я не был хорош в таком ремесле. Мои никудышные навыки стали причиной того, что меня не взяли в воровскую шайку местных подростков, когда я провалил похожее дело, пытаясь вытащить носовой платок у какого-то богача на рынке. Тогда из-за меня чуть не поймали всех, и мне изрядно досталось сначала от шайки, а потом – и от воспитателей. Несмотря на мои старания, я не был у них на хорошем счету.       В обмане мне тогда не было равных, но воровать к двенадцати годам я так и не научился. А воровать нужно было часто. Я попадался, меня секли, а потом я попадался вновь. Клара об этом не знала, я не говорил. Кому захочется себя уличать, да и ее доверие мне было нужно, ведь девчонка часто приносила мне ценные для обмена вещи. Она была моим тайным козырем, сама о том не зная, а я мог до поры избегать участи неудачливого воришки, пока у Клары находились нужные мне иглы, перья, нитки и ножи для бумаги. Но ножниц в виде птицы у Клары не было, и я отправился в квартал Богатых к одной из местных швей.       Разумеется, у меня не вышло так, как я задумывал, и, разумеется я был пойман, едва мне удалось отбежать от двери мастерской. Виной всему – метко запущенный сапог. Из-за него я упал, схватившись за перила мостков, и тут же почувствовал, что меня крепко держат чьи-то руки: кто-то из прохожих решил проявить сочувствие вопящей на всю улицу швее и поймать, наконец, «поганого мальчишку».       После того, как меня высекли, руководство приюта стало активно обсуждать возможность моего дальнейшего обучения. Обычно, если порка не помогала, воспитанника отправляли в подмастерье к мяснику или красильщику, и непременно на берег, подальше от добропорядочных горожан. Так хотели поступить и со мной, но один любопытный случай изменил решение руководства, а заодно - и мою жизнь.       Если копать еще глубже, изменения эти начались с броска камня, который чуть не вскрыл мне череп. Не окажись Альв таким метким, я бы не был привязан к пропахшей камфарой аптеке. Запах камфары, которым отчего-то пахнет все, что приносят оттуда и теперь наводит на меня тоску, и я был рад, когда получил возможность больше не ходить в аптеку самостоятельно.       Подойдя к тумбочке и открыв ящик, где храню свои порошки, я снова почувствовал камфару. Из-за того, что здесь все время хранятся лекарства, этот запах пропитал древесину и я стал подозревать, что мне потребуется сменить мебель, чтобы избавиться от него.       Однажды в приют заявился аптекарь, и заявил, что хотел бы взять ученика. Он сокрушался, что объем работы увеличился из-за нескончаемого потока больных, и им не хватает людей. Жирный хозяин приюта, которого мы прозвали «Щукой» за вытянутое вперед лицо, проводил аптекаря в обеденный зал, дабы все обсудить.       Я в тот момент был занят поглощением своего скудного обеда: куска хлеба с половиной мерки месива, содержащего переваренный картофель и куски костлявой рыбы. Перед тем, как приступать к еде, всегда было необходимо принюхиваться, свежа ли была рыба, потому что зачастую это оказывалось не так. Привычка принюхиваться к еде осталась у меня по сей день.       Аптекарь узнал меня, осведомился о здоровье и спросил, не хочу ли я пойти к нему учиться. Хозяин приюта был категорически против…       - Мальчик склонен к воровству. Подумайте только, чем чревато такое снисхождение к их проступкам. В былое время их вешали…       - В былое время не было такой нужды. Позволю себе заметить, что в вашем приюте мало кто может похвастаться хорошей репутацией. Простите, даже руководство иногда… Я не о вас лично, конечно, что вы. И тем не менее, я убежден, что мальчику нужно участие, и он один из тех, кто сможет его оправдать.       После долгих уговоров, я все-таки стал учеником аптекаря. Денег мне по-прежнему не давали: все заработанное мной уходило в приют. Однако для меня это было лучше, чем торчать на берегу среди настоящих воров и убийц, которых по какой-то причине помиловали. К тому же за внучкой аптекаря был должок, поскольку именно из-за ее ножниц я чуть не оказался в ссылке.       Мои обязанности в аптеке сводились к тому, чтобы перебирать кое-что из привозимого с берега лекарственного сырья, да разносить пакеты с лекарствами. Такие услуги могли себе позволить лишь богачи, и мне часто приходилось бывать в том квартале, где жила Клара. Шагая по холоду то в один конец города, то в другой, и не имея хорошей обуви и даже шапки, я, конечно, старался задерживаться в домах подольше, правда далеко не все хозяева были настолько гостеприимны, чтобы пускать меня внутрь.       - Лекарства для сэра Ричарда.       - Надеюсь, ты ничего не вытащил? Давай сюда и проваливай. Передай аптекарю, что следующий заказ должен быть готов к концу недели.       Я уже тогда ненавидел свою жизнь, но понимал, что если мне не удастся оправдать ожиданий аптекаря, то меня точно сошлют на берег, а там едва ли получится хотя бы выжить, не говоря уже о том, чтобы заработать.       Несмотря ни на что, я стремился извлечь выгоду из своего положения. Бывая в богатых домах, я приглядывался к непривычным мне предметам мебели, картинам, людям. Пусть редко, но мне удавалось заглянуть туда, куда до этого вовсе не было доступа. Видеть вживую то, чего раньше не видел, но теперь ощутил всеми чувствами – вовсе не то же самое, что читать о чем-то прекрасном, но далеком и сказочном. Я и раньше знал, что в городе есть люди, которые могут себе позволить тепло одеваться, употреблять в пищу что-то съедобное, не давясь каждым куском, и жить в хорошо отапливаемом доме, где не скупятся на покупку дров, как это делали у нас в приюте. В конце концов, у меня перед глазами всегда была Клара. Опрятно одетая, причесанная, здоровая девчонка, умеющая говорить складно и даже обладающая немалым багажом знаний, чего в квартале Бедняков не встретишь. Честно говоря, насмотревшись на детей квартала Богатых, я испытал уверенность, что и для того места Клара умна не по годам. Словом, тогда я почувствовал, что деньги сделают мою жизнь куда лучше, ведь мне стоит только попасть в их круг, а управлять этими тупицами – проще простого. Они любят свой быт, и сделают что угодно, чтобы сохранить его.       В тот же период началась история с отравлениями, и я, уличив Альва в очевидной связи с ними, решил воспользоваться возможностью показать себя «с лучшей стороны». После моего приключения на похоронах бургомистра, Альв в городе не появлялся, сарай, в котором он держал отравленных собак, был заперт, и никаких зацепок мне на глаза больше не попадалось.       Однажды аптекарь дал мне в руки пакет с очередным набором лекарств и сказал отнести его в дом, где жила семья Альва. В пакете были те же порошки, что пил я, из-за чего я решил, что несчастный тоже страдает от головной боли. Это сильно меня порадовало, тем более, что причиной этих страданий был именно я. Очень хотелось заменить эти лекарства чем-то наподобие рвотного порошка, но пришлось себя пересилить и принять решение, что оно того не стоит. В конце концов, было бы слишком очевидно, кто это сделал.       На пороге меня встретила мать Альва. Я немало удивился, когда она пустила меня внутрь, и даже предложила пряник, когда сочла слишком худым и, несомненно, голодным. Жуя этот сухой пряник и глазея по сторонам, я не мог не отметить, что обстановка в помещении была куда более роскошной, чем в любом другом богатом доме, где мне уже удалось побывать. Я сразу понял, что там ожидают гостей, потому что мимо меня то и дело пробегал кто-то из прислуги, неся в руках то дымящуюся кастрюлю, то поднос, то вазу. По обрывкам фраз, что до меня доносились, стало ясно: вечером будет собрание купцов и ратманов.       К своему счастью, я всегда был достаточно внимателен, и, зная, что в городе скоро начнутся выборы бургомистра, нельзя было думать, что это просто дружеский вечер. Дядя Альва собирал гостей явно с какой-то определенной целью, и нам с Кларой непременно нужно было попасть в его дом, чтобы подслушать, о чем там будут говорить. Так мы и поступили.       Мне удалось пробраться внутрь, а девчонку я оставил за дверью, чтобы сторожила вход. В гостиной обсуждался вопрос защиты торговых путей от грабителей, и, отчего-то эта тема перешла к вопросу выборов. Разговор был настолько занимателен, что я проворонил момент, когда ко мне подошли и схватили за ухо. Того, кто это сделал мне не сразу удалось увидеть. Я слышал только какой-то звон, как обычно звенят металлические подвески, да почувствовал резкий запах гвоздики, какой был в пекарне рядом с домом Клары. Вот только этот запах смешивался еще с чем-то, что делало его немного мягче, и я решил, что это всего лишь духи. В то время – редкая роскошь. Как, впрочем, и теперь. Я понял, что это хозяин дома, когда он заговорил со мной.       - Ну-ка, парень, привстань-ка. Что это вы здесь забыли, сударь?       - Отпусти! Больно!       - Еще больнее тебе будет, если не скажешь, как сюда попал. Украл что-то? Признавайся!       - Ничего я не крал! Только слушал.       - Вот уши-то тебе и оторвать. Выворачивай карманы!       Пакет с семенами – все, что он нашел. Я все-таки добился того, чтобы внучка аптекаря отдала их. Настойчивость и капля наглости сделали свое дело. Семена укропа – одно из немногих средств, способных заглушить вонь от несвежей рыбы, и потому дети в приюте видели в них особенную ценность. Приходилось все время таскать их с собой, потому что утащить пакет, если он плохо лежит, было делом чести.       Идея подслушать была хороша, и если бы не разиня Клара, то все бы вышло в лучшем виде. Позже она оправдывалась, что, мол, струсила и убежала. С годами я ее за это почти возненавидел и начал думать о том, что это ее трусость обеспечила мне мою нынешнюю жизнь. Но тогда я посчитал, что именно этот день окажется судьбоносным, и «уж теперь-то все пойдет по-новому».       - Сам пробрался? Или кто помог?       - Ну… Сам…       - Ишь ты. А зовут тебя как?       - Вам зачем?       - Зачем… Я смотрю, ты вопросы задавать горазд. Ты мне это дело брось. За подслушивание знаешь, что бывает?       - Знаю.       -То-то. Давай-ка, Альфрид, мы с тобой вот что решим. Я не скажу никому, что тебя здесь видел, а ты мне окажешь одну услугу…       - Откуда вы знаете, как меня зовут?       - Я, мальчик, многое знаю. И про подружку твою знаю. И про то, что ты племянника моего чуть на тот свет не отправил.       - Неправда! Это он начал!       - Верю, верю, парень. Вот только проступок – есть проступок. Я Альва наказал за то, что он тебя ударил. А кто тебя накажет? Оставим это дело твоим воспитателям? Или все-таки пойдем другим путем? Молчишь? То-то. Не подведи меня, парень. А если справишься как следует…       Он дал мне четыре медные монеты. Откуда мне было знать, что их можно получать так просто. Достаточно было проследить за стариком-трактирщиком до квартала Торговцев. Разумеется, я справился и в точности сообщил куда старик заходил по дороге. Кларе я ничего не говорил. Что бы она сказала на это? Мне всего-то нужно было избежать порки, а спина еще помнила тот злополучный день, когда я не смог украсть ножницы.       Однако потом подобных «поручений» было много. И монет у меня копилось все больше, но медь – невеликое богатство. Я был рад деньгам, но больше боялся, и это заставляло меня выполнять однообразную работу снова и снова. Она занимала все время, что у меня оставалось после трудов в аптеке, и о том, чтобы заниматься чем-то еще не могло быть и речи. Клара подумала, что я отказался от нашей затеи и, очевидно, разозлилась на меня, а мне уже было все равно.       Конечно, я знал, для кого я выслеживаю ратманов и купцов, и понимал, что с точки зрения Клары я бы выглядел предателем. Но азарт постепенно охватил меня: столько денег я никогда не видел. Для этого человека такие суммы были смехотворными, и он лишь снисходительно улыбался, давая мне монеты. Я же думал, что невообразимо хитер, раз могу одновременно выполнять роль шпиона (как мне хотелось это называть) и для Клары, и для дядюшки Альва. Так могло продолжаться еще долго, но однажды вместо медных монет я увидел одну золотую. Целое состояние.       - Ты себя показал с наилучшей стороны, мальчик. Даже не представляешь, какую услугу ты оказываешь городу тем, что помогаешь мне. Я, конечно, ожидаю, что и впредь смогу рассчитывать на твое молчание, ведь в такое время, как теперь, вредителей в Эсгароте чуть меньше, чем рыбаков. Я ведь могу тебе доверять, не так ли, Альфрид?       - Конечно.       - Молодец. Другого я от тебя и не ждал. Видишь ли, друг мой. Я знаю, что вы с моим племянником не очень ладите. Да это и неудивительно, его даже моя сестра не выносит, а ведь родной сын. В последнее время он сильно меня огорчает. И я уверен, что такой смышленый мальчуган, как ты сможет мне помочь образумить несчастного. Как знать, может, именно тебе предстоит стать частью одного великого замысла… Ты ведь мечтаешь о чем-то великом, я угадал? Конечно, угадал, не надо лукавить. Уж мне-то ты всегда должен говорить только правду...       Лампа совершенно погасла, и комната погрузилась во мрак. Тишину нарушал лишь рев ветра, но сквозь него я вдруг расслышал уже знакомое мне царапание за дверью балкона.       Кот приходил ко мне не каждый день, но следовал одному ему известному графику. Так уж вышло, что я, незаметно для себя, стал оставлять от ужина кое-что мясное, в тайной надежде, что мой постоянный гость посетит меня. Было ясно, что животному нужна была от меня лишь еда, но глядя на благодарную морду, я терял всякое желание его выкидывать, отказываясь от прежнего намерения. Он приходил снова и снова, становясь все наглее и, как мне казалось, жирнее.       - Быстрее, гаденыш. Напустишь холода.       Я подтолкнул носком сапога надменно вышагивающего кота и поспешно закрыл за ним дверь балкона. Пока я вновь зажигал лампу и возился с животным, доставая для него заготовленную еду, наблюдая за ним, ко мне не пришло ни одной тревожной мысли. И только когда я решился, наконец, лечь спать, выпустив кота на волю, меня вновь одолели тяжелые сны.

***

      Зимой нельзя ничего планировать, и все, что кажется ясным и многообещающим, на деле непременно окажется неописуемой дрянью. Меня не могло это не беспокоить, потому что в эту зиму я как раз ожидал чего-то судьбоносного, и так уж вышло, что медлить было больше нельзя.       Запасов, сделанных нами за период обильной на все ресурсы осени, обычно хватает, чтобы пережить зиму. Конечно, приходится принудительно повышать цены, но это временная мера, а Бард, конечно, не упускает возможности проявить свое честолюбие. Подпольные рынки – его рук дело. Я всегда был уверен в том, что он если и не организатор, то, по крайней мере, каким-то образом связан со всем этим змеиным логовом. Самое неприятное – среди людей, верных бургомистру, явно есть и те, кто посещает эти рынки. И эти же люди мешают мне их обнаружить, покрывая Барда и утаивая информацию. Верного человека найти непросто.       Сигурду, пожалуй, пока можно доверять. Во всяком случае денег, которые я ему плачу из своего кармана, более чем достаточно, чтобы обеспечить сытые обед и ужин, а большего стражнику не надо.       Когда он сообщил мне, что видел Барда ночью у одного из старых складов в квартале Бедняков, я понял, что придется раскошелиться еще больше. Я готов отдать половину того, что у меня есть, лишь бы избавиться от лодочника, а вторую половину – от наваждения по имени Клара Линдберг.       Того, кто промыл этой женщине мозги, следует утопить в ледяной воде озера. Она посмела прийти ко мне, обвинить меня… В чем? В том, что я болтал о ее приключении пятнадцатилетней давности? Да, я часто использовал такой метод, но не в этом случае. Не в моих интересах, чтобы о ней вообще хоть кто-то говорил, потому что за слухи в городе отвечаю не только я. Есть и другие желающие попасть в милость бургомистра, а наследница Линдбергов – это прямой путь на самый верх, и восхождение это будет столь же стремительным, как и то, с какой скоростью я покачусь вниз.       Бургомистр просыпается в одиннадцать. К этому времени я должен был расправиться с делами в архиве и отправиться к нему с завтраком, как и обычно. Но когда эта сумасшедшая влетела внутрь, растрепанная, со странным блеском в глазах, до этого ни разу мной у нее не замеченным, меня тут же посетила мысль, что этот день обычным не будет.       Никто, кроме бургомистра не смел на меня кричать, и даже бургомистр никогда не смотрел на меня так. Отмеченный мной блеск в глазах вовсе не был гневом. Это был холодный огонь, но обжигал он больно. Я растерялся, чего со мной не происходило уже немало лет, и даже не нашел ответа на ее дерзкие слова.       А потом она упала, и мне пришлось тащить ее наверх, пока нас никто не заметил. Не оставлять же было ее в архиве? Стоило только представить, сколько шума может наделать едва одетая, явно не в себе женщина, еще и кричащая во весь голос о вещах, которые не должны получить огласки.       Пришлось в срочном порядке приводить в чувства эту умалишенную. Мое терпение было уже на исходе, но, к счастью, она быстро очнулась, когда я брызнул на нее водой из графина, и, судя по всему, шуметь больше не собиралась. Разговаривать с ней в такой момент я не мог, однако своевременно запрятал один любопытный документ в самый очевидный тайник, поскольку сомнений в том, что она начнет все здесь обыскивать после того, как я уйду, у меня не было. Я даже решил дать ей чуть больше времени: пусть найдет то, что нужно, - и мой план сработает.       Едва я вышел из комнаты, по коридору разлился звук колокольчика. Бургомистр проснулся раньше, и теперь трезвонил изо всех сил, а потому мне сразу стало ясно: у него снова болят кости. Заглянув к нему и убедившись в правдивости своих догадок, я сходил на кухню за настоем, и вернулся обратно.       Я волновался. Давало о себе знать сомнение, а не зря ли я оставил Клару взаперти со своими вещами и документами. Наиболее любопытное я забрал с собой (все равно нужно было запрятать это в дальнюю часть архива), но что, если я оставил что-то лишнее? Конечно, она найдет пару моих подписей под сомнительными проектами, но все это не имеет никакого значения, если на глаза ей попадется переписка с главарем шайки дорвинионских головорезов. Я бы и сам показал ей ее, но эффект должен быть более ошеломительным, если она лично найдет эти документы, думая, что это ее собственное открытие, а я скрывался, руководствуясь, скажем, беспокойством за судьбу горожан или даже за собственную жизнь.       Бургомистр нервно крякнул, когда я случайно уколол его булавкой, завязывая платок, и чуть не бросил в мою сторону пустой флакон из-под бренди, когда не обнаружил напитка на своем законном месте. Мне с трудом удалось его успокоить и отвлечь тем, что Барда Лучника ждет превосходный подарок, стоит ему только вернуться из очередной поездки в Лесное Королевство. Зимой лодки не используются, потому возможен лишь сухопутный вид транспорта. Однако я был уверен, что лодочнику как-то удается тайком провозить товар на лодке с берега. Лед на озере местами тонок, и его можно пробить, а этот хитрец, знает, где лед трескается и пробирается по этим трещинам. Разумеется, ему помогают, и мне еще предстояло выяснить кто именно.       - Ты хочешь сказать, что наш старый друг Бард, наконец, выдал себя? – сказал бургомистр, чинно восседая за своим высоким столом. – Что ж, давно пора проучить его.       - Да, сир. Мы обнаружили следы в заброшенной части города. Кое-какой инвентарь, пара запрятанных бочек… Да, и еще одно, сир…       - Что такое, Альфрид?       Бургомистр казался спокойным, несмотря на новости о Барде. Это дало мне основание думать, что настал момент для более волнующей темы.       - Клара Линдберг сейчас в городе, сир.       Два желтых маслянистых глаза уставились на меня. На несколько секунд в помещении воцарилось молчание, но я решился продолжить:       - Она какое-то время скрывалась под чужим именем, но я все-таки ее обнаружил. Поселилась в приюте Германа Лейка и получила допуск к работе в одной из школ. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить ее остаться. Она ожидала, что ей будет оказан теплый прием, но я убедил ее в обратном.       - Клара Линдберг… Та самая девчонка, которая чуть не сожгла полгорода. Она оказала нам тогда весьма ценную услугу, не так ли, Альфрид?       Бургомистр говорил, улыбаясь и потирая руки.       - Именно, сир. Может оказать и теперь. При всем уважении, сир, ваша популярность в народе падает. Люди начали забывать, от чего вы их спасли. Появление Клары Линдберг – повод им об этом напомнить.       - Я и без тебя знаю, что в городе полно провокаторов и дебоширов. У здравомыслящего человека не хватит смелости сомневаться в моем авторитете.       - Вы абсолютно правы, сир.       Бургомистр встал со своего места и принялся бродить по комнате, продолжая потирать руки. Как я и ожидал, такая новость привела главу города в состояние, граничащее и с восторгом, и с гневом.       - Где она? Где эта девчонка? Надеюсь, ты следишь за ней?       - И шагу не ступит, чтобы вы об этом не узнали, сир.       - Клара Линдберг… Подумать только, уже во второй раз ты встречаешься на моем пути. И оба раза как нельзя вовремя, - сказал бургомистр, остановившись у окна. - Следи за ней, Альфрид. Уж теперь-то мы все расставим по своим местам...