я в порядке

Сидя в клетке, вдали от остальных, Серябкина рассматривает, в чём одеты люди, стремясь угадать, насколько на улице жарко. Она ловит себя на мысли, что у неё даже не было планов на это лето. Наверное, к лучшему, ведь зря бы потратила время на фантазии. Сейчас лишь остаётся думать о том, в каком именно году июль будет в её власти. Оптимистичные прогнозы давно стёрлись. Ольга даже не вслушивается в показания свидетелей, обращая внимания на детали: на обручальное кольцо на правой руке Даши, на белый браслет Лизы, на длинные ногти Марьяны, на круги под глазами Кати. Странно признавать, но она даже расстроилась, не увидев в зале Темникову, до последнего веря, что девушка в несвойственной ей манере опаздывает. Видимо, хотелось увидеть напоследок, хотелось впервые за прошедшие годы без Лены ощутить её поддержку одним взглядом, одним взмахом ресниц, одним лёгким прикосновением. Корнилова делает глубокий вдох, но приговор в пять лет лишения свободы, кажется, забирает весь кислород. Девушка с подступающими слезами поворачивает голову на Серябкину, которая, стоя, прикрывает глаза и откидывает голову назад. Не верится. Как и Лизе. Она смотрит на Катю, что, наоборот, широко раскрыв веки, гипнотизирует пол. Кищук медленно поднимает свою руку и вытирает капли пота, что выступили на лбу. Корнилова потирает шею и ждёт, когда же Катя сломается и признается. Лиза целыми днями прокручивала в своей голове слова Кищук, собирая всё в одну картину и зная: она сделала всё специально, вот только Корнилова так и не поняла, зачем. Впрочем, девушка не понимала, какого чёрта, искренне презирая свою подругу за содеянное, всё же прикрывала её. Сила дружбы или въевшаяся в сознание мысль, что быть стукачом — тот ещё зашквар? Но Кищук держится и выходит из зала под руку с матерью, в ответ на что Лиза быстрым шагом приближается к Серябкиной. Возникший шум приводит Ольгу в себя, и она открывает глаза, наблюдая, как отец оттаскивает Корнилову назад, как охранники подходят ближе к решетке, и становится непонятно, кто и от чего стремится защитить кого бы то ни было. Лиза, перестав вырываться из рук мужчины, стоит спокойно и смотрит в глаза Ольге, которая выглядывает из-за спин накаченных силовиков. Она кажется такой маленькой и хрупкой, что наказание невозможно считать справедливым. Корнилова хочет, чтобы Серябкина знала: лично она не считает её виновной и вряд ли когда-то будет. — Вы неплохой учитель, — проговаривает девушка, будто это поможет. — Больше не буду, — произносит Ольга, и Лиза, смотря на её грустную улыбку, уже не может сдерживаться и начинает рыдать. Отец выводит её в коридор и, отойдя в безлюдное место, ударяет по лицу. — Хватит лезть, куда тебя не просят, — сквозь зубы говорит он. — Я будто уже живу в кабинетах следователей и залах суда, где ты то свидетель, то обвинитель. Я устал. Устал развозить тебя. В эти кабинеты, в эти залы, в твой гребаный диспансер. Знаешь, хорошо, что твоя мать умерла и ей не приходится стыдиться за тебя так же, как мне. Она стоит зареванная и опускается по стене вниз, пока он уходит, в который раз оставляя её в одиночестве. Кочурова, найдя Лизу в таком состоянии, поднимает на ноги, и в который раз сомневается, что в силах справиться с преподавательской деятельностью, ведь сердце разрывается от количества ненужных детей, которых бросают няням и воспитателям, учителям и врачам, лишь бы не брать на себя ответственность родителя. Корнилова всё ещё сжимает её запястье, ощущая внутри ноющую боль, спрятаться от которой можно только в объятиях Марьяны. Но та отводит свой взгляд и, покашливая, произносит: — Я люблю свою работу. — Да, — кивает головой Лиза, отпуская её, — она у Вас хорошо получается. Корнилова умывает лицо холодной водой и, выйдя на улицу, садится в машину к отцу, будто ничего не произошло. Мужчина молчит всю дорогу, пока они не доезжают до клиники. Лиза открывает дверцу, но он просит задержаться и объявляет: — У тебя будет сестрёнка. — Надеюсь, её ты стыдиться не будешь, — выговаривает девушка и выходит. Корнилова сворачивается калачиком на мягком матрасе и, закрыв глаза, видит перед собой Кочурову, пока по щеке на подушку стекает слеза. Марьяна, потирая ладони, расхаживает по квартире, из кухни до комнаты и обратно. Мысль, что и она могла быть на месте Серябкиной не покидает её, но череп этого урода оказался в разы крепче, чем она думала. Тот день был похож на безумный сериал: две машины скорой помощи, полиция, сотни вопросов, отвечая на которые, Марьяне хотелось знать лишь одно. Тогда её не волновало, чем дело кончится исключительно для неё. Тогда было важное другое: как там Лиза? Да и сейчас, крутя смартфон в руках, она набрала этот до безумия беспокоящий её вопрос. «Как ты?». Корнилова не появлялась в сети с конца мая, а, зная правила нахождения в клинике, Кочурова без зазрения совести писала в диалог все свои мысли, что позже стирала. Технический прогресс ведь так хорош. Расписывая Лизе всё, что копилось в её душе, Марьяна поняла, что не в состоянии проговорить это никому, кроме неё, но, стоя рядом с Корниловой, тоже молчала. Даже сегодня на глазах у всех, видя девушку совершенно разбитой, Кочурова мечтала прижать её к себе и, гладя по волосам, уверять, что всё будет хорошо, что нужно переждать, но прикоснуться к Лизе уже почти являлось преступлением, ведь даже от одной мысли об этом в низу живота тянуло, хотелось как можно дольше целовать эти губы, не отпускать Корнилову от себя, встретить её в переполненном баре или душном клубе, не знать её возраст, упасть в омут с головой и, может, хоть на одну ночь испытать тот кайф, из-за которого Лиза готова была потерять всё. Вот только задымленный туалет клуба светит сегодня совсем не им. Катя, прижатая к стенке, шипит от боли и с целью возбудиться мысленно возвращается в актовый зал, ощущая на себе дыхание Серябкиной, а не сходящего по ней с ума парня. Марьяна, бросив взгляд на часы, осознаёт, что ей давно пора собираться, и схватив из шкафа первое попавшееся платье, подкрашивает губы и вызывает такси. Встреча с Фадеевым в одном из самых дорогих ресторанов города кажется подозрительной, но, в конце концов, он — её начальник, своей мирной улыбкой легко убедивший девушку, что после произошедшего просто обязан её поддержать. «Я ценю своих людей. Мы не просто коллектив, мы семья», — уверяет Максим Александрович. — Красотка, — заключает он, оглядев её с головы до ног, и, поцеловав руку, отодвигает для неё стул. Он всё говорит, поглаживает её ладонь, интересуясь душевным состоянием. Марьяна не отрывает губ от бокала с вином и думает, когда же он уже спросит про Серябкину, про сегодняшнее слушание, но Фадеев не упоминает её имени, будто Ольга перестала для него существовать. Алкоголь на голодный желудок ударяет в голову, от чего происходящее ещё больше кажется нереальным. — Знаешь, может, я уже и не молод, — слышит она голос мужчины, — но всё ещё полон сил и знаю, как сделать тебя счастливой, — Кочурова нервно сжимает бокал в своей руке, от чего тот лопается.