ID работы: 86070

Daigaku-kagami

Слэш
NC-17
Завершён
960
автор
Размер:
884 страницы, 100 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено с указанием автора и ссылки на оригинал
Поделиться:
Награды от читателей:
960 Нравится 1348 Отзывы 226 В сборник Скачать

Действие седьмое. Явление I. Морок

Настройки текста
Явление I Морок Пустота. Что вы представляете, когда слышите это слово? Коробку, внутри которой ничего нет? Космос? Черный холст? Может ли человек вообще вообразить себе пустоту, может ли она приобрести визуальное воплощение? Попробуем представить на примере собственной комнаты. В ней не должно быть самого человека, в ней вообще не должно быть ничего. Мебель, тело — с глаз долой! Если есть цвет, значит, есть источник света, отражающие поверхности, устройства приема и распознавания волн. Развидеть — пусть мир станет черным! Пустота не может быть чем-то ограничена, иначе выходит, что в ней что-то есть. А то, в чем что-то есть, пустотой назвать никак нельзя. Долой все преграды! Кварк ли это или черная дыра, бозон или звезда — прочь, прочь! В этом мире не должно быть ничего, совершенно ничего. Пространства и времени — тоже. Пусть же вся бесконечность сожмется в не имеющую размеров и веса точку! Выходит, пустота — это бесконечность, сжатая до точки. Ну, а вот теперь попробуйте это себе представить. И не говорите, что получилось: одно только слово «бесконечность» исключает всякую возможность этого. Бесконечность — это что-то из невероятно большого — дальше десятого точно — измерения, а жалкие человеческие возможности позволяют жить и видеть только в третьем. Поэтому то место, где он находился, нельзя было назвать пустотой, абсолютным ничто, точкой, бесконечностью. Чем-то оно, конечно, похоже: возможно, отсутствием хоть какого-то света, тепла, чувства тяжести своего тела, но далеко не так пусто и бесконечно, как должно было быть. Одной пустотой тут не обошлось, не-а. Темно и холодно — вот этого было бы вполне достаточно, чтобы охарактеризовать окружающее пространство, слов, более полно и емко описывающих мир вокруг, трудно было бы придумать. В воздухе витал запах затхлости, как из старого подвала или неиспользуемого канализационного люка, запах сырой земли. Откуда-то поддувал едва заметный ветерок: он вился возле ног, как голодный кот, встречающий хозяина. Только кот был бы теплым, а вот ветер леденил и без того покрывшуюся мурашками кожу с торчащими дыбом волосками. Темнота, не позволявшая увидеть даже собственные ладони, обволакивала, обнимала, втягивала в себя. Она казалась густой, реальной — только потрогать никак не получалось. Правда, ощущения своего тела не было, так что поднять руку, чтобы прикоснуться к темноте, тоже не представлялось возможным. Статичный черный мир, как будто кусок льда, застывший в безмолвии, а в нем — он, как оцепеневшее насекомое, обездвиженное стеклом, в коллекции какого-нибудь толстого американского ребенка, который показывает его своим друзьям, тыкая пальцем и громко смеясь. К счастью, оглушающая тишина подсказывала, что его гадкий смех он не услышит в любом случае. Страха почему-то не было. Да и мыслей каких-то вообще — тоже. Все воспринималось так, будто он всегда был в этой пародии на пустоту, не имеющий возможности двигаться, видеть, слышать и чувствовать что-то кроме ветра, который вполне мог оказаться котом. А потом появилось ощущение опоры под ногами. То ли бетонный пол, то ли асфальт — мира вокруг по-прежнему не было видно, так что сказать однозначно он не мог. И, как-то заторможено, словно прорываясь сквозь пелену оцепенения, глубокую прослойку задумчивости, появилось осознание, что раз под ногами есть опора — есть и сами ноги. Сам собой получился первый шаг, а потом стало невозможно остановиться. От радости, что вот он — бежит, наконец, свободный, может уйти, куда захочет, может все! Ветер свободно обхватывал тело, которое теперь тоже было, руки размеренно двигались, помогая при беге, в легкие с хрипом врывался воздух, и горло обжигало такой сладкой неприятной болью. Тугая резинка давно свалилась с волос, и они гладкой копной разметались по плечам, щекоча шею, мешаясь перед глазами. Заметив это, он остановился, чтобы еще раз оглядеться. В этот раз мир приобрел свои очертания — коридор. Бесконечно длинный, но уже оформленный, реальный. Он облегченно вздохнул и даже улыбнулся — он выбрался из пустоты, у него есть теперь четкое направление для дальнейшего пути. Оглядываясь по сторонам и с любопытством наблюдая, как стены обрастают новыми подробностями в виде обоев и картин, он медленно двинулся вперед, теперь уже соблюдая куда большую осторожность. Спустя какое-то, показавшееся бесконечно долгим, время, он, сквозь отчетливый стук сердца в ушах, услышал всхлипы. Немного ускорился, улавливая, что звук становится все ближе, и напрягаясь, оттого что далеко впереди, насколько позволяют видеть глаза, никого нет. А потом в стене появилась дверь. Подозрительная такая, старая, другая. За ней раздавались привлекшие его внимание всхлипы, но открывать ее, испещренную царапинами, надписями, перекрывающими друг друга так, что нельзя было разобрать ни одной, старую, грязную и совсем не вписывающуюся в царящую вокруг атмосферу праздника и роскоши, не хотелось совершенно. Переборов неожиданно возникший страх, он потянул за ручку. Та, скрипнув, опустилась, и неожиданно оказавшаяся тяжелой дверь немного приоткрылась со звуком, от которого обычно выпадают волосы и вытекают глаза. Всхлипы смолкли. Задержав дыхание, он заглянул внутрь, ловя на себе изумленный и напуганный взгляд глаз цвета темного шоколада. На пустом бетонном полу, в комнате, больше похожей на тюремную камеру, только без мебели, сидел мальчик. На вид ему можно было дать лет тринадцать: очень худенький, маленький, но жилистый. Бледные обнаженные плечи со следами побоев вздрагивали то ли от холода, то ли от страха, волосы обрамляли красивое личико, на котором ярко выделялись черными омутами глаза. Он весь старался сжаться, сделаться незаметнее, как будто боялся, что пришедший человек причинит ему боль. Он поднял руки, показывая, что не собирается ничего делать, и осторожно зашел внутрь, предусмотрительно оставляя дверь открытой. Мальчик напрягся, весь подобрался, как дикий зверек, готовясь сбежать, но он перегородил выход, когда мальчишка метнулся к проходу, и невольно улыбнулся, глядя, как на лице расцветает досада. Теперь он мог видеть, что синяки и ссадины разбросаны по всему его телу, и жалость криком совести взялась за горло. Чуть смутившись, он стянул с себя футболку и кинул ее пленнику. Тот, недоверчиво покрутив предмет одежды в руках, все-таки надел ее на себя — длины как раз хватило, чтобы прикрыть срам. Ему показалось, что контакт установлен, и он неловко шагнул к ребенку, чтобы поддержать, согреть и выслушать, но тот, заметив малейшие поползновения в свою сторону, зашипел достаточно агрессивно и дико, чтобы отпугнуть. Ему даже показалось, что он увидел у парнишки острые клыки, и их было гораздо больше, чем положено иметь человеку. Пока он соображал, в чем дело, тонкие руки с неожиданной силой оттолкнули его от двери, и мальчик выскочил прочь, в богатый, светлый, теплый и безопасный коридор. Он хотел закричать, но не смог. Голоса не было, и единственные звуки, которые он мог издавать — стук шагов по полу, быстрый топот погони. Впереди он видел силуэт мальчишки, слышал его смех и чувствовал, что не может позволить ему сбежать. Ребенка нужно было остановить любой ценой. Он настолько увлекся, что перестал быть осторожен там, где это необходимо больше всего. Сосредоточившись на тоненькой, но ловкой фигурке, он проигнорировал поворот, который делал коридор чуть дальше. Он все бежал и бежал, гнался за ускользающим мальчишкой, удивительно быстрым для своей комплекции, своих лет, своих травм, игнорируя время и расстояние, так долго, как только мог, пока тот, свернув, не исчез за углом. А когда следом за ним повернул и он, то не обнаружил за поворотом ничего. Пустота. Ничто. Ни стены, ни двери, ни ребенка — черное отсутствие чего бы то ни было, царапая материю и уничтожая ее, постепенно подбиралось к нему, замершему от удивления. Теперь стало действительно страшно. Именно в этот момент он отчетливо понял: возвращаться нельзя. Потому что пустота велит не двигаться с места. Этот приказ звучит в каждом сгинувшем в ней камне, в каждом уничтоженном ею элементе декора. Стоять и не двигаться, просто ждать своей очереди, просто смириться. Но смиряться ему не хотелось, так что он, развернувшись, резко выскочил из-за поворота назад, повторяя вновь свою ошибку. Но в этот раз его ждала не пустота. Его ждал тот мальчик. Маленький, хрупкий, в футболке не по размеру, с искренней улыбкой на лице и доброй благодарностью в глазах. Если, конечно, сотню одинаковых детей, стоящих позади него, как один похожих на ребенка лицом, но различающихся по возрасту и одетых в разные наряды, можно включить в понятие «мальчик». Когда он увидел их всех и вновь перевел взгляд на того первого, которому помог сбежать, улыбки на их лицах переменились. На теплые такие, почти сожалеющие… как у акулы перед броском. В их горящих глазах не было злости, только горечь, досада и голод, всепоглощающий голод. Бедные мальчики просто хотели свежей плоти. — Я вас ненавижу, — одновременно тихим, вкрадчивым голосом произнесли они, заставляя мурашки побежать по спине. — Ненавижу, потому что не могу забыть, — продолжали копии шелестящим шепотом, от которого по виску скатилась капелька холодного пота. — Пожалуйста, — по тому, как напряглись ближайшие к нему дети, он понял, что сейчас случится что-то страшное, и с трудом сглотнул, — исчезните из моей жизни. Первым на него кинулся спасенный из плена мальчишка. Обнажив мелкие острые зубки, тот резко вонзил их ему в руку. Из его горла вырвался сдавленный крик, когда к первому присоединились остальные. Они налетели на него всей стаей, подавляя количеством, не оставляя путей к отступлению. Не выдержав, он упал с мыслью, что это точно конец. Шанса подняться они ему не дадут. Их зубы были везде, они терзали все его тело, стремясь добраться до костей, отхватить хоть маленький кусочек свежего мяса. — До свидания, — над его лицом нависло красивое лицо мальчишки, у которого из уголков губ стекали бордовые капли крови, — учитель… Сладкий голос позволил немного отвлечься от всего, а губы, поначалу нежно ласкающие его собственные, вызвали даже легкую улыбку. В глазах давно уже потемнело от боли, которая не чувствовалась, но должна была быть. А когда ребенок впился в его шею острыми зубками, вырывая огромный шмат плоти, все заволокла алая пелена.

***

Тяжелое дыхание, наполнявшее комнату резкими прерывистыми вздохами, постепенно успокоилось. В предрассветном сумраке, охватившем комнату, отчетливо виден был молодой мужчина, устало прикрывший глаза и приложивший ладонь к голове. Лоб у него был влажный, весь в холодном поту, а тело до сих пор ныло от укусов, оставленных армией мальчиков из сна. То есть это там они были просто мальчиками, а он — длинноволосым парнем в свободных штанах. Сейчас, вспоминая недавние яркие картинки, Яо готов был поклясться, что у всех детей было лицо Кику Хонды в разные годы его жизни. Отдышавшись, он внимательно прислушался — его сожителя, доктора Ли, судя по всему, на месте уже не было. Тот всегда поднимался рано, чтобы осмотреть болеющих детей, но никогда не забывал после разбудить его, Яо, если он вдруг просыпал будильник. Выходило, что особо времени спать не осталось, но и вставать было еще слишком рано. Яо только перевернулся на бок, обнимая крепче подушку и обиженно сопя. Он чувствовал себя таким разбитым… В последнее время ему удавалось поспать не больше трех часов в день, что никак не способствовало поддержанию хорошего настроения. А виноват-то во всем был не кто иной, как Кику Хонда, ученик третьего класса, у которого Яо дважды в неделю вел урок истории. И должны они были встречаться только на этих уроках, но Хонда, кажется, всерьез затеял извести Яо, потому что неотступно преследовал его, появляясь рядом в самые неожиданные моменты. Ван даже не удивился бы, окажись он однажды в его постели после вот такого же ночного кошмара. Знаете ли вы, почему людям вообще снятся страшные сны? Давайте по возрастанию значимости. Во-первых, просто потому, что есть какой-то внешний раздражитель вроде шума дождя за окном или кота, отдавившего ногу. Во-вторых, это может быть предупреждение о болезни: все известен пример с горением заживо в кошмаре и высокой температурой в реальности. В-третьих, страшные сны могут приходить, когда организм посчитает, что вам стоит чего-то бояться сильнее, чем сейчас: как, например, падение с высокой башни поможет уберечь от нахождения слишком близко к краю или неспособность плыть в море заставит пока держаться от воды подальше. Ну а в-четвертых, и Ван почему-то склонялся именно к этому варианту в своем случае, кошмары снятся, если в реальности есть какой-то страх, с которым не справляется сознание. Ну, например, если хорошо знакомый вам парнишка с пронзительным взглядом и откровенной ненавистью в черных глазах вдруг начнет следовать за вами по пятам. И теми способами, как пишут в справочниках, говорят в сети и, главное, как советует Ли, от этих кошмаров избавиться не получилось. Кику исчезал до того, как Ван начинал с ним разговор, при этом не отставая ни на шаг, его тень можно было заметить повсюду, и в один прекрасный момент Яо понял, что иногда эти взгляды ему просто мерещатся. А вот это, согласитесь, уже попахивало клиникой. Нервы-то не железные. Пока он старался пить успокоительное и снотворное — иногда даже помогало, и кошмаров не было, но после пробуждения все равно оставался неприятный осадок, как будто там, на задворках сознания, страхи упорно бились за право целиком и полностью владеть Яо. Но злоупотреблять этими препаратами тоже было нельзя, а потому приходилось терпеть ночи, полные кошмаров, в каждом из которых было одно действующее лицо. Угадайте, какое. Прозвенел будильник, и Яо, выключив его, сел, свесив ноги с кровати. Подниматься не хотелось. Голова неприятно ныла, странный привкус то ли крови, то ли сна во рту не давал сосредоточиться, а глаза слегка щипало от желания закрыться и не открываться ближайшие несколько часов — желательно при этом еще и не видеть каких-нибудь новых ужасов. Да и вообще во всем теле была непривычная тяжесть: ныли суставы, кости, казалось, готовы были вот-вот треснуть все разом, а каждое прикосновение волной нервных импульсов неприятно раздражало кожу. Но Ван чувствовал слишком большую ответственность перед детьми, не мог позволить себе пропустить хотя бы один день, поэтому, собрав волю в кулак, встал, старчески кряхтя от напряжения. Итак, план: умыться, позавтракать, одеться и постараться выскользнуть из блока так, чтобы не заметил Хонда. А желательно — и из общежития. Про то, чтобы провести без его присутствия вообще весь день и речи быть не могло. Яо медленно двинулся в сторону ванной, включил свет, затем — воду на полную мощность. Сполоснув лицо под ледяными струями, он почувствовал себя намного лучше и, слабо улыбнувшись своему отражению в зеркале, выдавил на щетку немного пасты. Почистив зубы, Яо улыбнулся увереннее и еще раз сполоснул лицо, растирая его ладонями, чтобы стереть всяческие следы усталости. Покончив с умыванием, он стянул с волос резинку и распустил косичку, которую заплетал на ночь, чтобы волосы не путались. Взял расческу, провел несколько раз по слегка завившимся с ночи гладким прядям, приводя голову в порядок, и завязал низкий хвост, убрав с лица почти все непослушные волоски, кроме самых коротких, зная, что все равно растреплются. Чувствуя себя гораздо более свежим и готовым к великим делам, Ван направился в кухню. Времени, конечно, было не так много, но если он что-то и любил больше истории, так это готовить. И, в отличие от некоторых, не только любил, но и умел. Быстрая каша на воде с добавлением сахара, орешков и изюма на двоих была готова буквально за несколько минут. Поставив блюдо немного остыть, Яо заварил зеленый чай и достал булочки из холодильника, чтобы немного подогреть. Есть он сел, лишь когда весь завтрак был готов, и вполне себе неплохо с ним управился. Настроение после приема пищи заметно подросло, и теперь, когда оставалось только одеться, Ван что-то едва уловимо мурлыкал себе под нос, приводя кухню в порядок. Одежду он тоже долго не выбирал: все еще было довольно прохладно, так что нужно было одеться потеплее. Под низ — майку, поверх нее — белоснежную свежую рубашку, а на нее — тонкий, но очень теплый пуловер кремового цвета, не забыть про носки и плотные брюки — к урокам готов. Осталось собрать сумку: тетради с проверенными таблицами второго «Б» класса, собственные записи для сегодняшних уроков, письменные принадлежности, ключи, телефон. В коридоре Яо накинул теплое пальто, замотался шарфом плотнее, чтобы не простудиться, взял перчатки с тумбы и перекинул сумку через плечо. Вздохнув, он вышел прочь из блока, тут же сталкиваясь с черными глазами, настойчиво сверлящими в нем дыру. Хорошее настроение, подобно спирту на открытом воздухе, поспешно улетучивалось, руки невольно задрожали, и попасть ключом в замочную скважину с первого раза не получилось. И со второго. Чертыхнувшись, Яо выронил злосчастные ключи, слишком резко за ними нагнулся, так что разболелась спина, и снова попытался закрыть за собой, прямо-таки физически ощущая на себе злую усмешку Кику. Собравшись с силами, он все же запер дверь и, резко развернувшись, быстро зашагал к выходу. Кику за ним, конечно, не пошел, Яо знал, что он здесь как бы и не его ждет, а своего друга или парня, или кем там ему приходился Геракл, но вот его насмешливый взгляд еще долго преследовал Вана. В школе, благо, получилось сразу отвлечься уроком: со вторым классом они проходили Средние века в странах Дальнего Востока, а уж про родной Китай и не такую далекую Японию он мог говорить часами, забывая совершенно обо всем на свете. Но на перемене кошмар снова напомнил о себе, сверкая глазами из гущи толпы, в которой вряд ли был на самом деле. Ван быстро дошел до учительской, чтобы положить один журнал и взять второй, но в дверях столкнулся с Тино. С ним они довольно неплохо поладили за то время, что Яо работал в «Кагами», поэтому он дружелюбно поприветствовал Вэйнэмёйнена, пропуская мимо. — Доброе утро, ару, — улыбнулся он. — Доброе, — ответил Тино. — Правда, по тебе и не скажешь, — на лице появилась тень заботы, так что он, вместо того, чтобы покинуть учительскую, вернулся туда вместе с Яо. — Что-то случилось? — Все в порядке, ару, не беспокойся, — отмахнулся Ван. — Просто спина разболелась, но Ли уже дал мне мазь. — Хорошо, — не веря ни единому слову, кивнул Тино. — Если передумаешь, всегда можешь рассказать мне, — с улыбкой в теплых глазах, он покинул помещение, оставляя Яо в одиночестве. Мог ли он действительно рассказать все Тино? Опустить саму абсурдность того, что он, вроде как, зрелый человек, бегал от ребенка и потерял сон и разум из-за того, что тот его якобы преследовал, рассказать об этом, не постеснявшись и жутких снов, в которых этот самый ученик уж слишком часто целовал его… Но ведь его тревоги на этом к концу даже не приближались. И в глубине души Яо понимал, что пока не разрешит ту, далекую проблему, не сможет избавиться от давления Кику. Но как ее решить, если Хонда скрывается не хуже любого ниндзя? Рассказать кому-то третьему, чтобы просто выслушал, не посмеявшись, дал какой-нибудь совет, хоть и самый безумный, разделил эти воспоминания, которые не отпускают ни на секунду? Но ведь это значит — раскрыть не самые приятные свои поступки, показать, что не всегда он был таким умным, как сейчас, дать повод думать о своей несостоятельности. Даже друг, узнав что-то такое, вполне мог свести общение на нет. Так стоило ли рисковать? Столкнувшись на следующей перемене с Кику лицом к лицу, Яо понял: стоило. Один какой-нибудь мимолетный жест, взгляд, движение бровью, случайное прикосновение, едва уловимый изгиб тонких губ — все это вызывало в груди такую бурю эмоций, начиная со страха и заканчивая жгучей злостью, что с каждым разом все труднее было сдерживаться, не срываться на Хонду, не налетать на него с кулаками, как обиженному ребенку. Ему срочно нужно было, чтобы хоть кто-то остудил этот пыл, показал, что все не так уж плохо, что есть выход, кроме как вылететь из «Кагами» за нанесение вреда здоровью учащегося, чем еще и навсегда лишить себя возможности преподавать. — Тино! — Яо окликнул Вэйнэмёйнена, едва заметив того в коридоре, и подбежал ближе. — Прости, ару, может, мы могли бы пообедать вместе? — Конечно, — просиял тот. — Подожди, я только отнесу журнал, — он поспешил в учительскую, а Яо остался стоять посреди коридора, замерев в глубоких размышлениях. Он пытался подобрать правильные слова, решить, что рассказать, а о чем лучше без вреда для общего хода повествования умолчать. Но в голове, как назло, пульсировала кровь, эхом отдаваясь в ушах и распугивая все более-менее оформленные мысли. Где-то на периферии он заметил темную макушку своего личного кошмара, и вспомнил его угрожающие слова: «Думаю, меньше, чем вам кажется». Еще тогда, когда Яо увидел эту дикую, непривычную улыбку на губах Хонды, он понял: за этим последует нечто жуткое, но никогда и представить себе не мог, что Кику заберется в своем желании выжить его из «Кагами» в его собственные сны, превратив их в кошмары. — Вот и все, — Ван вздрогнул, не заметив, как Тино подошел к нему совсем близко. — Идем? — Да, — нервно усмехнувшись, Яо облизнул губы. Они проследовали в столовую в молчании. Яо все еще размышлял о том, что нужно говорить и как, Тино же просто не желал отвлекать его, понимая: раз Ван, обычно полный энергии и жизни, находится в состоянии, подобном этому, случилось что-то действительно из ряда вон. В буфете их, как учителей, обслужили отдельно, так что они, под завистливые взгляды голодных учеников, прошли к свободному столику в углу зала очень даже быстро. Не прикасаясь к еде, Яо принялся нервно теребить в руках горячую булочку, так и пышущую сладким ароматом. Вэйнэмёйнен же, не считая нужным торопить его, неспешно принялся за еду. — О, приятного аппетита, ару, — спохватился Ван, тут же принимаясь заталкивать в себя какой-то суп, вкус которого он все равно не чувствовал. — Приятного, — откликнулся Тино. — Ну, ты так и будешь делать вид, что ничего не происходит? Решив, что лучше прервать мучения друга сейчас, Тино все же проявил настойчивость, и за это словил немного затравленный и обиженный взгляд Яо. Но тот хотя бы перестал дергаться, расслабляясь и делая глубокий вдох. — Мне кажется, я схожу с ума, ару, — вздохнул Яо. — Мой ученик преследует меня, то есть, ару, теперь я даже не уверен, что это не галлюцинации. Даже ночью он не оставляет меня, ару, в кошмарах, — он шептал горячо, заставляя Тино внимательно прислушиваться, ловя каждое слово, наклоняясь ближе. — Я не знаю, что делать, ару, Тино. Успокоительное не помогает, я весь на нервах, а он смеется! — это оказалось удивительно легко: рассказать кому-то о том, что мучает последние несколько месяцев, но ведь это было только началом. — Яо, — мягкий голос заставил замолчать и посмотреть на Тино, который, внимательно глядя на Яо, ободряюще улыбался. — Успокойся, — и хотя он совсем не добавлял твердости в слова, его хотелось слушать, хотелось верить ему. — Все хорошо, — за ним была нерушимая уверенность, и Ван кивнул, показывая, что внимательно слушает Тино. — У тебя нет предположений, почему он так себя ведет? — уже по изменившемуся выражению лица Яо можно было понять, что предположения у него были. — Нас… — Яо зажмурился, собираясь с силами. — Нас многое связывало в прошлом, ару! — выпалил он. — Я знаю, это прозвучит дико, но прошу, выслушай меня. — Разве не за этим я здесь? — улыбнулся Тино. — Это может быть «слишком» даже для тебя, ару, — покачал головой Яо, из-за чего на лоб упали темные прядки. — Тино? — неожиданно раздалось позади с характерным акцентом, так что оба учителя вздрогнули и разом повернулись к нарушителю их спокойствия. — Б-бервальд! — заикаясь, Вэйнэмёйнен вскочил с места, с ужасом глядя на Бервальда. — Я волновался, когда ты не пришел, — раньше Ван был уверен, что нельзя говорить что-то милое, распуская вокруг себя ауру страха и опасности, но Бервальд, даже не изменив своему вечному суровому выражению лица, как будто он собирается тебя убить, быстро опроверг подобные мысли. — Извини, я должен был предупредить… — растерявшись, покраснел Тино, виновато глядя на Оксеншерну. — Нам с Яо нужно обсудить некоторые дела, и… — Я понял, — кивнул, не дослушав, Бервальд. — Не задерживайся. Сверкнув на Вана стеклами очков так, что тому захотелось стать невидимым, а лучше вообще исчезнуть, он отошел от их столика на приличное расстояние и принялся за свой обед. Яо облегченно вздохнул и, повернувшись к Тино, чтобы продолжить, заметил, как тот пытается скрыть счастливую улыбку, бросив мимолетный взгляд на Бервальда и вновь усаживаясь за стол. И почему-то ему показалось, что «слишком» для Тино его отношения с Хондой не станут. — Извини, — слегка виновато улыбнулся Тино. — Ты говорил что-то важное, а он… — Ничего, ару, — отмахнулся Яо. Благодаря неожиданному появлению Бервальда и несколько удивительным наблюдениям последних двух минут он вернулся в эмоциональную норму и теперь находился в приподнятом настроении. Даже то, что Кику тоже находился в столовой, периодически сверля спину Вана недоброжелательным взглядом, этому нисколько не препятствовало. — Все будет в порядке? — Конечно, — кивнул Тино. — Он все правильно понял. Ну а что ты все-таки хотел рассказать? Почему этот мальчик так изводит тебя? — Он меня ненавидит, ару, — развел руками Ван. — И если бы я был помоложе, ответил бы ему взаимностью, — поймав заинтересованный взгляд Тино, он продолжил. — Четыре года назад, когда он готовился к поступлению в «Кагами», ару, я был его репетитором по истории — единственный предмет, который он почти не знал на нужном уровне. Ну а я тогда учился в университете, ару, нужны были деньги, поэтому особенно-то и не выбирал, кого учить. Сказать, что я влюбился в него с первого взгляда — соврать, конечно, ару, но это было к тому близко. Пара уроков, а я уже кусаю локти, понимая, что мне действительно по-настоящему нравится парень, ару, мальчишка, мой собственный ученик. Когда я узнал, что он гей, прошло около месяца наших не совсем регулярных встреч, во время которых я с трудом подавлял в себе желание хоть как-то оказаться к нему ближе. Просто увидел, что он «по-взрослому» целуется с каким-то парнем, ару, прощаясь. Собственно надежда как появилась, так и рухнула, ведь это значило не только, что он может ответить мне взаимностью, ару, но и то, что он мне не ответит. Ведь у него уже есть любимый человек. А спустя еще какое-то время он сам пришел ко мне домой. Ночью, ару. Один. Весь промокший от дождя и, кажется, заплаканный, так что я просто не смог ему отказать: впустил, напоил горячим чаем, подготовил ванну, расстелил постель. Ты знаешь, что такое лежать в одной комнате с предметом своей любви, ару, который так и просит, чтобы его утешили? Когда мы ложились спать, я чуть не лопнул от напряжения, пытаясь сдержаться, ару, думал, что преодолел самый жуткий соблазн в своей жизни. Как же я ошибался, ару… Несколько минут мы лежали в тишине, а потом я неожиданно обнаружил его склонившимся надо мной. Я даже подумать о том, как, ару, оказывается, заблуждался, не успел: он поцеловал меня. Я не мог отказать ему, понимаешь? Я даже пошевелиться не мог, ару, и ему мое бездействие явно надоело. Он лег рядом со мной, начал ласкать, целовать шею, уши, грудь… — Яо спрятал голову в ладонях. — Прости, наверное, слишком подробно, ару? Он хотел сделать это со мной, а я и мечтать не смел о сексе с ним. И… я убежал, — Ван хихикнул, а потом тихонько задрожал. — Из собственного дома. Убежал от парня, ару, в которого был влюблен. Конечно, когда я вернулся, его там уже не было. А потом позвонили его родители и сообщили, что их сынок бесследно исчез, ару, поэтому в моих услугах они больше не нуждаются. Прибежал под утро, собрал вещи и уехал куда-то, даже не рассказав им, куда. Мне страшно представить, что он тогда подумал и как себя чувствовал, ару. И когда я пришел работать в «Кагами», столкнулся с ним здесь… Наверное, все с тех пор и началось — все эти ненавидящие взгляды, язвительные замечания на уроках. А потом, когда мы как-то остались наедине, ару, он попросил меня исчезнуть. Не просто попросил, он сказал это так, будто был демоном, и если я ослушаюсь — меня будут пытать так, что я позавидую средневековым ведьмам, ару! И с тех пор я не могу с собой ничего поделать. Постоянно вижу его везде, где только можно, думаю о том, что случилось, ару, какой я был трус и дурак, хочу извиниться перед ним, поговорить откровенно, а он — исчезает, причем делает это так быстро и незаметно, что не подберешься, ару. Наверное, из-за этого меня мучают разные кошмары с его участием, каждый раз напоминающие о случившемся, — Яо вздохнул, поднимая робкий взгляд на Тино. — Теперь твое мнение обо мне должно быть растоптано и уничтожено полностью, ару, — слабо улыбнулся он. — Нет, — покачал головой Тино, широко улыбаясь. — Наоборот. Ты не воспользовался им, повел себя очень достойно, и стыдиться из вас двоих стоило бы ему, за то, что хотел слишком многого при живом-то парне, — пламенный рассказ Яо занял слишком много времени, и скоро им нужно было уходить, чтобы не опоздать на уроки, поэтому Вэйнэмёйнен не дал удивленному другу и слова вставить, продолжая: — Перестань относиться к этому так серьезно, он же просто обиженный ребенок, который мстит за самооценку — ты своим отказом ее сильно задел. Если ты хочешь поговорить с ним, самый просто способ сделать это — перестать обращать на него внимание, — заметив в карих глазах легкое недоумение, он пояснил. — Он хочет тебя довести, так? — дождавшись кивка, Тино удовлетворенно прикрыл глаза. — Когда его действия перестанут приносить свои плоды, он либо вообще бросит это занятие, и тогда ты сможешь пообщаться с ним в любое время на любые темы, либо изберет другую тактику. Какую? А какую еще может выбрать обиженный мальчишка, которого игнорируют, как не оскорбления? Он будет навязывать тебе свое общество сам, сам выйдет на откровенный разговор, на выяснение отношений. — Когда ты все сказал, ару, сразу так просто оказалось, — Ван улыбнулся. — Спасибо что выслушал. И за совет тоже спасибо. — Всегда пожалуйста, не зря же я психологию изучал, — Тино поднялся со своего места. — Ты всегда можешь обратиться ко мне, не надо пытаться справиться со всем в одиночку. А теперь давай поспешим, иначе опоздаем на урок, — он кивнул на часы, утверждавшие, что звонок разрушит покой обеденного перерыва буквально через пару минут. Яо кивнул, тоже поднимаясь со своего места. Вместе с Тино он прошествовал через весь зал к выходу, гордо задрав голову и чувствуя на себе пронзительный взгляд темных глаз. Нет, не обращать внимания. Он еще шире улыбнулся и, приобняв Тино за плечи, принялся громко разглагольствовать на какую-то отстраненную, но очень забавную тему, отчего оба в скором времени загнулись от хохота.

***

Кику нахмурился, когда Яо, вместо того, чтобы выскользнуть из зала как можно незаметнее, сделал это с таким шумом и даже ни разу не оглянулся на него. Он не разозлился, потому что не злился вообще никогда, но в груди зародилась обида. Как же так? Ван Яо снова от него убежал?
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.