Действие восьмое
Явление I Темный час В этом учебном году весна принесла с собой не только радость возрождения, ощущение начала чего-то нового, великолепного, не только тепло и наслаждение, не только долгожданный покой, которым можно было просто наслаждаться, развалившись на пледе под расцветающей сакурой, но и забвение. Своими мягкими порывами она припудрила воспоминания о недавних событиях, засыпала нежно-розовыми лепестками горечь утраты и боль разлуки. Весна не принесла исцеления, но она дала силы перетерпеть, силы жить дальше и бороться за свое счастье. Она показала: все еще будет, все еще впереди. И подтолкнула вперед, легонько, незаметно почти — ветерком в спину. Гай Кассий был умудренным опытом немолодым мужчиной, он преодолел на своем пути немало тягот и невзгод, воспитал не одно поколение неуравновешенных придурков, не способных самостоятельно даже дорогу перейти, в достойных уважения молодых людей, светлое будущее которых не вызывало ни малейшего сомнения. Он имел связи с итальянской и японской мафией, водил дружбу с опасными преступниками, по-свойски обращался с гигантами теневого мира и был чист перед законом. В жизни он повидал немало трагедий, вытаскивал разных людей из разных передряг и всегда оставался самим собой: неунывающим добродушным директором, тем человеком, который делал элитный колледж для богатеньких мальчиков чем-то большим, нежели просто учебное заведение. Но вот легко восстановиться, после того как его внук едва не погиб на его же глазах, оказалось невозможным даже для него. Ловино никогда не был любимым внучком Гая, тот всегда предпочитал послушного и милого Феличиано, проводил с ним много свободного времени, учил рисовать, готовить, воспитывал, как своего собственного сына, которого у него никогда не было. Ну, а старший Варгас всегда виделся этаким довеском к младшенькому, ложкой дегтя в бочке меда. Дедушка всегда подозревал, что именно он испортит и развратит Феличиано, что из-за него у того будут все его проблемы, волнения и дурное настроение. И он, конечно, оказался прав: «довесок» всегда приходилось вытаскивать из неприятностей, отчитывать и возвращать в целости младшему братику. Гай привык. Он ждал от старшего подлянки всегда и везде, чувствовал, что разборками мафиози в Италии тот не ограничится. Но все равно, стоило ему только узнать, что Ловино собираются продать на органы, чтобы оплатить его долг, он испугался. Потому что тот всегда оставался его внуком: вредным, хамоватым, но родным оттого не меньше. А терять свою семью Гай не хотел и боялся даже представить, что ему придется провожать в последний путь кого-то из своих потомков. Конечно, спустя столько времени он успокоился и вернулся в прежнее русло, тем более, что после разговора с Антонио противный Ловино согласился пройти лечение, но проблема из его головы не ушла. Почему? Почему Ловино начал принимать наркотики? Почему сейчас невозможно стало зайти в бар неподалеку без того, чтобы нарваться там на своих же учеников? Почему они ищут расслабление в алкоголе и наркотиках, вместо прогулок в парке, походов в кино, чтения книг или хотя бы простого общения? Ответ на ум приходил простой: скука. Что со всем этим делать Гай тоже знал. По крайней мере, у него был один верный способ: лишить ребят свободного времени. Пусть работают у Баша, помогают ему убирать территорию, пусть домашних заданий станет раза в полтора больше, пусть у учителей требования возрастут, пусть занятия в клубах станут обязательными для каждого. И когда времени и сил на бары и наркотики просто не останется — все придет в норму. Вот только у плана этого был и обратный эффект. Ужасные нагрузки — не столько даже физические, сколько умственные и моральные — будут усиливать стресс, напряжение в теле будет расти, ребята начнут искать легкие и быстрые пути к счастью… И найдут. В том самом, от чего директор настойчиво будет пытаться избавиться. Помимо прочего, он мог еще запретить им покидать территорию «Кагами», но тогда пришлось бы где-то открывать магазин, и это самое слабое объяснение отказа от этого плана. Еще, например, прекрасно было обоснование: «Это просто бред» с энным количеством восклицательных знаков на конце. Так что лишать ребят свободного времени он решил несколько иным способом, скорее снимающим стресс, чем нагнетающим его. Посему на одном из собраний педагогического состава перед началом учебного года Гай Кассий вынес предложение расширить игровую программу колледжа: больше соревнований, фестивалей, праздников, концертов. В подготовку будут вовлечены если не все, то большинство, потому что на одной группе активистов при таком обилии конкурсов далеко не уедешь, а значит все получат максимум веселья и минимум шансов вляпаться в неприятности. Идеальный план! Конечно, он был одобрен: некоторые поворчали только, что количество учебных часов сократится, да и занятость такая может плохо сказаться на успеваемости, но, смекнув, что спорить с упершимся в свою гениальную идею Гаем бесполезно, тоже согласились. Вдохновленный поддержкой коллег, Кассий быстро набросал примерную схему мероприятий, раздал классным руководителям и велел объявлять о каждом новом празднике, по возможности, за месяц до его начала, помогать ребятам во всем и следить, чтобы те вели себя прилично. Знал, конечно, что уследить за этими великовозрастными амбалами, возомнившими себя детсадовцами, все равно невозможно, но продолжал возлагать на учительские плечи ответственность за все, что творится в их классе. Первым в его «Списке мероприятий» стоял фестиваль Цветов, совмещенный с Днем Открытых Дверей. К нему нужно было украсить колледж, убрать территорию и подготовить от каждого класса минимум по два номера для концерта. На все про все бедным ребятам и их классным руководителям давалась ровно одна неделя, и эти цифры висели над Яо Ваном, учителем истории и классным руководителем третьего «Б»-класса, как Дамоклов меч. Он так и представлял реакцию своих ребят на это объявление и уже заранее боялся: крики Ван не любил, а выслушивать недовольных возмущенных ребят приходилось очень даже часто. — Доброе утро, — судя по мрачным лицам, каким-каким, а добрым это утро не было, но Яо сей факт волновал мало. — Поздравляю вас всех с началом нового учебного года, ару. Для тех, кто за все то время, что я преподавал у вашей параллели историю, не запомнил моего имени, ару, представлюсь. Ван Яо, — он написал свое имя на доске. — Я буду вашим классным руководителем весь этот… — он устало вздохнул, покосившись на окно, туда, где светило солнышко, пели птички, и повсюду витала прекраснейшая миледи — Свобода. — Весь этот, несомненно, ару, тяжелый год. Все вы слышали директора Кассия на Открытии, он обещал, что точно не даст вам заскучать, вы ему похлопали и порадовались. Ну, тогда вы, несомненно, обрадуетесь тому, ару, что через неделю в «Кагами» День Открытых Дверей, — он взглянул на зароптавших тут же учеников. — За эти семь дней нам предстоит украсить колледж вместе с параллельным классом и подготовить два номера на концерт, ару, — теперь мальчишки зашумели уже открыто, явно выражая свое недовольство. — Пожалуйста, подождите с возражениями еще немного. Надеюсь, вы отнесетесь к этому серьезно, ибо, как известно, ару, от этого дня зависит наше финансирование. Я договорюсь с учителем Брагинским насчет украшения «Кагами», но все остальное ложится на ваши плечи, ару. — Учитель Ван, и когда нам вообще учиться? — вскинув руку, резко выдал один из учеников. — Нам еще и в клубах заниматься надо, летом начнутся соревнования — без тренировок мы не сможем пройти дальше отборочных! — тут же поддержал его еще один. — Да и для новичков нужно подготовить программу, — согласно закивал третий. — А про тех, у кого куча дел в Совете, вы не подумали? — продолжил возмущенный ропот кто-то с задних парт. — Как мы вообще сможем сделать что-то нормальное за одну неделю? — Точно! Это же просто невозможно! — Да-да, учитывая, сколько от нас и без этого требуют! Отдыхать-то когда? Хуже всего было то, что Яо был полностью согласен со своими ребятами, ему тоже хотелось хоть иногда отдыхать, тоже хотелось «стартовать» плавно, немного размяться после отдыха, а уж потом начинать трудиться в поте лица. Но он должен был защищать директора Кассия, продолжать настаивать на подготовке к празднику и, тяжко вздыхая, терпеть все нападки в адрес школы и Гая, высказываемые почему-то именно ему. На предложение обратиться к Гаю с жалобой ребята отреагировали иронично, поворчали, пожевали губы и ненадолго, но все-таки успокоились — понимали, что ничто не сможет изменить решение директора, пусть хоть весь город разбомбят метеориты, а власть захватит агрессивная раса серокожих гуманоидов. Когда выделенные им в расписании на «классный час» пятнадцать минут подошли к концу, и раздался звонок на урок, третьеклассники немного успокоились, смирились со своей нелегкой долей и порешили: — Хорошо, останемся после уроков ненадолго, решим, что будем делать с этим фестивалем, может, украсим как-нибудь класс. Учитель Ван, вы договоритесь с учителем Брагинским, какую часть отведенной территории нам украшать и в каком стиле? — Хорошо, ару, — кивнул Яо. — А теперь давайте перейдем к теме урока. — Может, вы еще попытаетесь узнать, что они будут готовить на концерт? — Хорошо, хорошо, — Ван нетерпеливо нахмурился. — Открыли тетради, ару, записываем… Вообще-то Яо отнюдь не радовала перспектива длительного общения с Иваном — тот пугал его своим изменчивым поведением, все его улыбки казались подозрительному Вану насквозь лживыми и злорадными, а добрые слова и выразительные взгляды в свой адрес вызывали неконтролируемые приступы паники. Если кого-то в их колледже Яо и мог назвать Императором Зла, то только Ивана, даже мстительный Кику пугал и напрягал его не так сильно, хотя бы потому, что у Хонды действительно были причины так себя вести, а вот у Брагинского этих самых причин как-то не наблюдалось. Яо надеялся быстро переговорить с Брагинским на обеденном перерыве, когда в учительской полно народу, но прекрасно понимал, что ничего таким образом не узнает: класс Брагинского, как и его собственный, вряд ли придумает что-то за классный час, а потому тоже останется после уроков. И значит это, что Вану придется искать Ивана вечером, а то и заходить к нему домой. Нерадостная перспектива.***
Первый день и так не обещал быть легким, как минимум из-за того, что весь целиком был занят сначала учебой, а потом встречей драмкружка, но учителя и директор Кассий умудрились превратить его в кромешный Ад. Спрашивали строго, никаких скидок на прошедшие каникулы и общую расслабленность организма не делали, а некоторые особо зверские сразу начали спрашивать домашнюю работу. За два года в «Кагами» Альфред так и не привык к японской строгости, пропагандируемой здесь, а потому вымотался еще на первых двух уроках и жил от звонка до звонка в ожидании обеденного перерыва. Конечно, о грядущем фестивале и выносящих подготовках к нему он даже не думал — не до того было, хотелось спать, есть и вернуться назад в Америку, под опеку теперь еще более любимой мамы. — Подъем, агент, дела не ждут, враги не дремлют! — сопроводив свои слова подзатыльником, Ёнсу появился перед задремавшим с открытыми глазами Джонсом. — Хоть чему-то тебя жизнь научила, — насмешливо фыркнул он, наблюдая, как тот протирает глаза, зевая, и убирает учебники. — У тебя с собой? — еще раз зевнув, поинтересовался Ал. — Оружие, деньги, женщины? — Ёнсу засмеялся, наблюдая недоумение Альфреда, но вновь сделал серьезное загадочное лицо. — Или вы предпочитаете что-то потяжелее?.. — Агент! — Ал хлопнул его по плечу, тоже теперь улыбаясь. — Я только глаза открыл, а вы сразу «потяжелее»! Я имею в виду… — он понизил голос и наклонился к Ёнсу, — наш секретный источник суперсил. — Как и всегда, коллега, — довольно ухмыльнулся тот. — Тогда я отправляю вас подготовить наше секретное место, — важно кивнул Альфред. — А что же вы? — уже зная ответ, все же спросил Ёнсу. — А я пойду пока спасу мир, — рассмеялся Джонс и, помахав приятелю, скрылся за дверью в класс. Тот, пожав плечами, подхватил свою сумку с обедом и неторопливо отправился на их «секретное место». В этом году они с Альфредом вновь оказались в одном классе, и это не могло не радовать: было кого доставать на каждом уроке, с кем делать домашние задания вместе и брать проекты. Ему, конечно, как и Алу, не было так уж одиноко без друга, но с ним все равно было привычнее и легче — кто еще мог поддержать все самые бредовые идеи и даже воплотить их в жизнь? Задумавшись, он не сразу обратил внимание на светловолосую макушку Джонса, которая направлялась отнюдь не в столовую за обедом, как предполагал Ёнсу, а куда-то на третий этаж. Любопытство становилось тем сильнее, чем менее заметным в толпе был Альфред, и Им решился. Секретный агент Уай он, в конце-то концов, или где?! Ускорившись, Ёнсу легко затерялся в толпе — рост у него был не такой уж большой, в отличие от Ала, так что это не было проблемой. Уникальный навык просачиваться сквозь толпу, чтобы узнать все самые свежие новости первым, пригодился и здесь: уже спустя пару минут Им был в нескольких метрах от Альфреда, прятался за выступом стены и слушал. Слушал и с каждым словом все больше жалел, что волею судьбы он стал агентом, вынужденным знать все тайны. — Почему ты не отвечал на звонки? — голос у Альфреда был непривычно тихий и серьезный, даже грустный. — Забыл телефон, — собеседник явно нервничал, не хотел сейчас разговаривать с Джонсом, но мужественно терпел: его голос Ёнсу узнал не сразу — привык, что тот ворчит, кричит или что-то высокопарно заявляет, но никак не оправдывается. — Я писал тебе в фейсбуке, — Ал, тем временем, продолжил допрос. — Меня не было онлайн, как ты мог заметить, — Ёнсу так и видел, как Артур пожимает плечами. — Ну да, — тихо, так что Им едва расслышал, пробормотал Альфред. — Артур, я так скучал… — послышалась какая-то возня, Ёнсу даже показался даже звук поцелуя, но он отбросил это бредовое предположение: на глазах других учеников даже Джонс не стал бы такого делать. Что там «даже»… тем более он! — Хватит, Альфред, — голос у Керкленда звучал достаточно сухо для воображения Има, так что он неуловимо напрягся. — Я благодарен тебе за поддержку, ты действительно сделал многое для меня, но пора это прекращать. Давно пора, на самом деле, и помолчи хоть минутку, дай мне договорить! — Артур вздохнул, и Ёнсу живо вообразил, как тот утомленно прикрывает глаза. — Что было, то было, я не собираюсь ничего отрицать. Возможно, тогда это действительно было единственным выходом для нас, но не сейчас. Посмотри на себя — разве этот человек убеждал меня в натуральности своей ориентации? — Артур усмехнулся, и Ёнсу подумал, что Ал, должно быть, покраснел. — Мне приятно проводить с тобой время, ты хороший друг, и действительно важный для меня человек. Но это совсем не то, понимаешь? — видимо, Альфред кивнул, потому что тон Керкленда смягчился. — Ты мне скорее… как младший брат. Так что давай просто оставим произошедшее в прошлом, хорошо? — Ага, — не знай Ёнсу американца, действительно бы поверил, что тот согласился. — Как скажешь, Артур. Думаю, ты прав, я просто принял сильную дружескую привязанность не за то чувство, — Им закрыл себе рот руками и зажмурился — почему-то было до слез обидно за друга. — Наверное… нам лучше не общаться какое-то время? — в его голосе отчетливо была слышна надежда: скажи Артур сейчас, что хочет продолжить общение, он бы забыл этот разговор и продолжил добиваться взаимности, но… — Ты прав, — сухо кивнул Артур. — Так будет лучше. Альфред, видимо, помахав рукой, кивнув или улыбнувшись своей излюбленной голливудской улыбкой, быстрым шагом направился прочь, не заметив даже сжавшегося в своем укрытии Ёнсу. Артур не спешил уходить, и Ёнсу, высунувшись на мгновение, увидел, что тот стоит, прислонившись лбом к стеклу, с закрытыми глазами. Картина надолго отложилась в его памяти, и он все думал, что это может значить, пока, стараясь не шуметь, бежал по коридору к лестнице. — Ёнсу? — Ал сидел на ступеньках возле самой двери на крышу и смотрел на друга слегка удивленно. — Отходил по делам, — неловко засмеявшись, соврал тот, открывая, наконец, дверь на свободу. Крыша встретила их ветром, свежим воздухом и светом. Ветер, подхватив волосы вместе с лепестками сакуры, закружил в причудливом танце, подтолкнул к пропасти под ногами, наполнил грудь желанием жить. Альфред, недолго думая, тут же подбежал к краю, раскинув руки, и завопил что-то невразумительное. Ёнсу бы остановил его раньше, сказал, что их раскроют, дверь опечатают и вообще будет жуткая жуть, но сейчас просто не смог. Он понимал, что другу нужно как-то выразить свои чувства, что ему нужно просто покричать, сбросить пар, скинуть оковы отчаяния, боли и грусти. Он привык всегда видеть Альфреда улыбающимся идиотом — тот никогда не волновался, радовался, как ребенок, и все свои проблемы решал легко, будто шутя, но никогда не задумывался, что сияющая улыбка может даваться другу вовсе не так легко, как кажется. Им даже подумать не мог, что Джонс способен на какие-то сильные чувства или отрицательные эмоции, и сейчас вот видел перед собой живое опровержение. Хотелось как-то поддержать Ала, но что он мог сделать?.. Взяв себя в руки, Ёнсу, широко улыбаясь, подошел к Джонсу, резко хлопнув того по плечу. Тот обернулся со знакомой улыбкой на лице, но, поймав серьезность в глазах Има, уставился на того вопросительно. — Не реви, — буркнул Ёнсу, отвернувшись, хотя сейчас сам пытался спрятать влажный блеск в глазах. — Это все ветер, — легкомысленно отмахнулся Альфред, не подозревая о заезженной пафосности своей фразы. — Я слышал ваш разговор, — поспешил огорчить его Им. — Не парься! — он, вдруг что-то смекнув, повернулся к другу, коварно улыбаясь. — Ему это далось не легче, я видел, — заметив в глазах Ала интерес, он продолжил. — Просто кто-то из вас двоих — самодовольный упрямый дурак. Альфред рассмеялся, взглянул вдаль, как в последний раз, и, одной рукой приобняв Ёнсу, повернул их обоих к предусмотрительно разложенному корейцем покрывалу, где покоилась коробка с его обедом. Им вздохнул: что ж, не впервой ему делиться с этим придурком, не жалко, а сегодня — тем более.***
Надвигался вечер. Все уроки давно закончились, а небо обрядилось в темные тона. Ветерок, трепавший сквозь приоткрытое окно тонкий тюль, уже не казался таким освежающим и легким, звуки птиц слышались чем-то более загадочным, чем были на самом деле, да и пустота в учительской давила, не успокаивая, а лишь сильнее распаляя страх и желание просто сбежать. В помещении было прохладно и тихо в той степени, в которой тишина еще не оглушает, но уже заставляет слегка напрячься. Ван Яо, заполнявший последние строчки в классном журнале, очень хотел поскорее закончить и сбежать из ставшей почему-то совершенно чужой школы, но не мог. Не мог по той простой причине, что обещал детям поговорить с Иваном Брагинским, и, наверное, как раз этот факт и делал царящую вокруг атмосферу такой ошеломляюще жуткой. Последняя строчка была заполнена, ручка отложена в сторону, а журнал — закрыт. Откладывать визит к Брагинскому еще больше стало уже невозможно. Вздохнув, Яо собрал свои вещи, вернул журнал на стойку и вышел из учительской, запирая за собой дверь. В коридоре царил полумрак, и эхо шагов Яо гулко отдавалось у него в ушах. Происходящее виделось сном, чем-то нереальным, почему-то очень, очень не хотелось идти, было не просто страшно: все внутри противилось этому. На улице стало немного легче, как будто свежий воздух подарил способность трезво мыслить, но шумное общежитие вновь внушило страх. Замкнутое пространство, небольшая квартирка на двоих — будет ли там Гилберт, чтобы страх не лишил способности внятно изъясняться? — Яо? — к счастью, Байльшмидт был: в растянутой майке, мягких домашних штанах и сланцах на босу ногу — домашний и кажущийся сейчас, несмотря на общую неадекватность, самым близким и родным. — Я к Ивану, нужно обсудить кое-что по фестивалю, — чуть виновато улыбнулся Ван. — Он еще не вернулся, — пожал плечами Гилберт, нахмурившись своим мыслям. — В кабинете и в учительской его не было, да? — Яо кивнул: кабинет был заперт еще после того, как оттуда ушел третий «А», а учительскую он точно покидал последним. — Ты в лаборатории не смотрел? Он там часто задерживается, работы проверяет, прибирается после какого-нибудь класса… — Хорошо, спасибо, я проверю там, — улыбнувшись, кивнул Яо. — Обращайся, — Гил широко оскалился. — Великий всегда поможет! Едва закрылась дверь, улыбка сползла с лица историка, уступая место настоящей панике. Идти в лабораторию! В это логово дьявола! Вечером! Добровольно! Ван застонал, закрывая лицо ладонями и сползая по стеночке на пол. Уж лучше бы Брагинского вообще нигде не было! Прервав свои страдания приступом храбрости, Яо поднялся на ноги, решительно направляясь обратно в здание колледжа и по пути теряя остатки своей смелости. Внутри стало как будто еще темнее и тише, углы терялись в полумраке, заставляя и так напуганного Вана представлять невесть что. Он старался ступать как можно тише, но шаги все равно казались ему слишком громкими. Ван Яо уже тысячу раз проклял того, кто поместил лабораторию в самом дальнем крыле второго этажа, вынудив его проходить эти кажущиеся бесконечными сумрачные коридоры, но проклятий этому человеку явно было мало: вход в кабинет Ивана был в абсолютно темном закутке, куда лишь слабо проникал свет из коридора. И из-за этого отчетливо было видно зеленоватое свечение, проникающее сквозь щелку между дверью и полом. Яо даже показалось, что он слышит чьи-то крики, но он тут же поспешил убедить себя, что это невозможно. Робко постучавшись, он, наконец, приоткрыл дверь, заглядывая внутрь. На первый взгляд ничего необычного: шкафы с аппаратурой, склянками и какими-то химикатами, чучела животных, какие-то банки с подозрительным содержимым — видимо, образцы, сохраненные в формалине. В дальнем углу — стол с яркой лампой, свет которой и показался таинственным зеленоватым сиянием из-за абажура того же цвета, склонившийся над металлическим столом для опытов высокий мужчина в белом лабораторном халате. И кровь. Кровь, заливающая пол под этим самым столом, странного оттенка в этом освещении, чертова самая настоящая кровь! — Ты что-то хотел? — не своим низким голосом поинтересовался Иван, оборачиваясь к незваному гостю. — Я… — Ван замер, заметив в руках Ивана окровавленный скальпель и кусок плоти, возможно, внутренний орган, но Яо совершенно в этом не разбирался. — Ты — что? — требовательно поторопил его Брагинский, приближаясь медленно, незаметно и как будто становясь намного больше и выше. Яо не ответил. Страх как будто сковал все его тело: сил двинуться или хотя бы отвести глаза от жуткой картины не было, а поблескивающий в руках Ивана острый скальпель так и притягивал взгляд. Мысли судорожно роились в его голове: знал, знал, что не стоит сегодня искать Ваню, что лучше подставить детей, но остаться в живых, знал, что тот совершенно ненормальный! Все знал, но почему-то, вот дурак, сунулся… — Хочешь присоединиться? — Иван растянул губы в безумной улыбке. — Или собираешься позвать мамочку?! — его голос, неожиданно ставший таким громким, не смог заглушить жалобного протяжного «мяу», и Ван вздрогнул, приходя в себя. — Я лучше попозже зайду, ару, — он не мог повернуться к этому человеку спиной, поэтому просто отступил назад, пытаясь нашарить за спиной ручку двери. — Я, ару… не буду мешать, ару. До свидания, ару. Ай! Удар пришелся вскользь, но щеку все равно обожгло болью — царапина от скальпеля тут же начала сочиться кровью. Яо запаниковал, обернулся, чтобы увидеть дверь немного левее, отступил и вновь вскрикнул от боли — в этот раз удар был кулаком в живот, слабый для русского, но не слишком приятный для Вана. Дрожащими руками открыть дверь оказалось почти невыполнимой задачей, так что когда та все же приоткрылась, выпуская в коридор немного света, историк вскрикнул уже от счастья. Его радость не была долгой: Иван, резко перешагнув порог, за горло прижал Яо к ближайшей стене, стискивая пальцы на судорожно бьющейся артерии. Яо захрипел, царапая руки Ивана, пытаясь пнуть его и дергаясь в попытках хоть как-то вырваться, но против силищи Брагинского ничего поделать не мог. — Ты забудешь обо всем, что видел здесь, — тихо, но отчетливо проговорил Иван на ухо Яо. — И будешь молчать. Иначе… Ван поспешно закивал — нестерпимо хотелось наконец сделать вдох, просто убежать, скрыться, спрятаться и никогда не встречаться с этим жутким человеком. Рука разжалась, и Ван медленно осел на пол, хрипло пытаясь отдышаться. Иван же, насмешливо взглянув на историка сверху вниз, скрылся в своей лаборатории, плотно прикрыв за собой дверь. Яо осторожно прикоснулся к шее — на пальцах осталось что-то влажное, темное — Иван держал его той самой рукой, которой расчленял еще живую кошку. Вана затошнило, но он сдержал позывы, с трудом проглатывая комок в горле. Нужно было скорее убираться отсюда, пока Брагинский не передумал. Поднявшись на ноги, Яо быстро пошел прочь, уже не пытаясь быть тихим, не замечая ничего вокруг. Он не слышал приближающихся шагов, не видел мелькнувший впереди темный силуэт, и потому, когда столкнулся с кем-то в слабо освещенном коридоре, едва смог сдержать крик. — Яо? — голос был знакомый, да и серебрящуюся белесую макушку едва ли можно было спутать с чьей-то еще. — Что случилось?