Daigaku-kagami

Явление V Театр постельных действий За столом под светом лампы одна тетрадь сменяла другую. Быстрой рукой подчеркивая ошибки и выставляя баллы, учитель устало проверял последние на сегодня домашние работы. Время шло за полночь, на улице давно стемнело, а по стенам разлились длинные черные тени. Иван Брагинский благодарил судьбу и самого себя за то, что остались на это время именно лабораторные работы. Читать их он не читал, быстро просматривал выводы, ярко отмеченные факты, ставил в меру высокие баллы и жутко хотел просто закрыть глаза. — Еще не спишь? — сосед высунул белесую растрепанную макушку из-под одеяла, щурясь с непривычки. — Как видишь, — не отрываясь от работы, ответил Иван. — Долго еще? Я могу помочь, если ты так настаиваешь… — Лабораторные, еще тетрадей десять, — отложив одну тетрадь и взяв следующую, сказал Брагинский. — Справлюсь, спи, завтра вставать рано, — посмотрев на Гилберта, он невольно улыбнулся. — Какая забота, — с сарказмом пробубнил тот, вылезая из кровати. Он подошел к Ивану, заглядывая ему через плечо. Как будто бы уверенно, но слегка волнуясь, положил руки ему на плечи, чуть сжимая и разжимая. Ваня с удовольствием потянулся, разминая шею. Правильно истолковав это как одобрение, Байльшмидт продолжил нехитрый массаж, постепенно спускаясь все ниже по спине. Ваня расслаблялся под его прикосновениями и не подумал остановить Гилберта, когда с тетрадями было покончено. — Чуть-чуть ниже, пожалуйста, — по-кошачьи изгибаясь, попросил он. — Мне, вообще-то, неудобно, если ты не заметил! — Гил сердито вцепился ему в плечи, а Иван ойкнул от боли. — Так сказал бы сразу, — невинно пробормотал он, поворачиваясь к Гилберту и разом получая прощение за одну свою детскую улыбку. Ухватив Байльшмидта за руку, Ваня быстро скользнул на кровать, растягиваясь во весь свой немалый рост на животе. Гил, после секундного замешательства, навис над ним и прошептал: — Ты бы хоть майку снял и попросил, как следует… — Раз ты так велик, как говоришь, должен все понимать с полуслова, — Брагинский невозмутимо дернул плечом, но майку все-таки снял. Гилберт криво ухмыльнулся и уселся рядом, принимаясь плавно водить по Ваниной спине немного шершавыми ладонями. Тот блаженно прикрыл глаза и полностью расслабился. Правда, наличие полуголого Гилберта совсем рядом стимулировало частично обратный процесс. Когда Байльшмидт лениво водил пальцами по спине, уже закончив массаж, Ваня, широко зевнув, повернулся к нему — глаза в глаза. Чуть приподнявшись на одной руке, другой он притянул Гилберта к себе. Прикоснулся сухими губами к щеке, в уголок губ, увлекая в головокружительный водоворот поцелуя, прижимая крепче, чтобы вместе упасть на подушки. Руками Гилберт обвил Ваню за плечи, пальцами впиваясь в расслабленные мышцы спины, а Брагинский лениво изучал немного влажную кожу под ночной майкой, массируя спину, плечи, бедра. Он навалился сверху, снова отнимая дыхание поцелуем, заставляя подчиняться себе, стремиться к себе. Невесомым движением отбросил майку прочь и тут же прильнул губами к обнаженной груди. Теплым влажным ртом Иван проложил дорожку из собственнических поцелуев от груди, через шею, к губам — впился отчаянно, выпивая порывистый выдох, и вновь вернулся к груди. Лизнул сосок, с удовольствием отмечая, каким твердым тот стал под его языком, обхватил губами, легко прикусил. Гилберт выгнулся и что-то невнятно пробормотал. Ваня сжал между средним и указательным пальцами другой и губами поймал первый стон. Он продолжил играть одной рукой с грудью Гилберта, а языком уже медленно дразнил чувствительную кожу на животе. Иван выводил странные узоры, упиваясь стонами, возней под собой, чувствовал, как в штанах становится тесно от желания Гилберта, и улыбался почти безумно, полностью растворившись в животном стремлении обладать. Он то и дело прикусывал кожу, оставляя на белом полотне алеющие метки, и будто сходил с ума, приближаясь к моменту, когда уже не сможет сохранять контроль. Стоны Гила доводили его до безумия, а когда Ваня языком скользнул под резинку пижамных штанов, ему пришлось сжать руки Гилберта, потому что тот не мог больше без прикосновений. Коварно пройдясь еще раз языком по чувствительной коже, Иван поднялся обратно, жадно целуя раскрасневшегося Гилберта в приоткрытые губы. По взгляду, который тот бросил на него из-под светлых ресниц, Ваня понял, что Байльшмидт сейчас соображает не лучше, чем он сам. Гил обхватил руками шею Ивана, навалился сверху, прижался бедрами, потерся, смял губы влажным, жадным поцелуем. Обессиленный, он рухнул, прижавшись всем телом, выдохнул щекотно в самое ухо, чуть прикусил мочку, прошелся влажным языком, жарко прошептал что-то неразборчиво-нецензурное на родном немецком. Ваня с силой вцепился Гилберту в спину, выгибаясь от мурашек и дрожа от наслаждения. А Гил уже спустился на шею, зацеловывая, втягивая и посасывая, и каждое его движение отзывалось болезненным желанием у Ивана в паху. Не сдерживаясь, он прижал Гилберта к себе, впиваясь в его задницу руками, и уперся твердым членом ему в пах. Гил застонал, потерся почти неосознанно, и Иван, мигом подмяв его под себя, жадно стянул штаны вместе с трусами. Он замер лишь на несколько секунд, любуясь открывшимся видом, а потом опустился ниже и с хитрой улыбкой взял член Гилберта в рот. Тот стиснул простыни, и Ваня накрыл его ладонь своей, переплетая пальцы, а другой рукой ухватился за член. Гилберт под ним извивался, и Ваня, облизнув ствол, губами обхватил головку, целуя, выпивая ее солоноватый вкус. Скользнул вниз, вбирая в себя пульсирующий член, языком поглаживая в такт быстрым движениям. Громкие стоны Гилберта подсказывали ему, что останавливаться сейчас уже нельзя, и, прикрыв глаза, Иван с удовольствием насадился ртом на член, чуть помогая себе рукой. Выпустив розовый и уже полностью возбужденный член изо рта, он услышал вздох возмущения. Рукой, чуть влажной, Ваня погладил яички, слегка сжимая и массируя их, и Гилберт на секунду забыл, чего только что лишился. Иван жадно поцеловал его, языком бесстыдно подавляя все попытки сопротивления, разделяя удовольствие на двоих. Рукой он уже снова поглаживал член Гилберта, сдвигая кожу с влажно блестящей головки. Когда он снова коснулся ее языком, Гил не сдержался и руками вцепился Ване в волосы, грубо вбиваясь в его рот. Он был уже почти готов, и Иван чувствовал это собственным возбуждением. Вырвавшись из плена цепких рук, он перегнулся через тяжело дышащего Гилберта и выудил из тумбочки баночку смазки и презервативы. Гил, нетерпеливо наблюдавший за Ваней, дрожащими руками потянулся к его ширинке. С трудом справившись с пуговицей, он потянул молнию вниз, стараясь не задеть возбужденный член. Бережно приспустив его брюки, он потянул ниже, и Ваня, отложив смазку на стол, встал, избавляясь от ненужной одежды. Гил приподнялся, потянул Ивана к себе за бедра, приспустил трусы с большого члена. Он улыбнулся, потерся щекой о нежную кожу, провел языком по всей длине, взял в рот головку и, в ответ получив нетерпеливый стон, насадился глубже. Ваня, избавившись, наконец, от трусов, за волосы потянул Гилберта от своего члена и повалил его на кровать, терзая губы жадными поцелуями. Подхватив Гилберта за ноги, Ваня потерся членом о его задницу, а тот шире раздвинул ноги и приподнял бедра. Выдавив смазку на ладонь, Иван щедро размазал ее по своему члену, и, залюбовавшись, провел влажным пальцем по входу. Гилберт вздрогнул от холодного прикосновения, глубже насадился на палец, двинул бедрами, застонал, и посмотрел на Ваню так, что у того член встал еще сильнее. Добавив больше смазки, Иван вставил сразу два пальца, и вместе со стоном на лице Гиберта отразились все эмоции. Сначала то безумное желание, потом дискомфорт — тогда светлые брови сошлись на переносице, а затем, когда Ваня привычным жестом надавил на простату — блаженство. Гилберт застонал, его губы покраснели от поцелуев, и он двигал бедрами в такт пальцам внутри. Иван добавил еще один, а другой рукой размазал смазку по своему члену, слегка подрачивая. Когда Гилберт был уже готов, Ваня вытащил пальцы с легким хлюпающим звуком. Байльшмидт застонал возмущенно, приоткрыл глаза, нахмурился, но Иван накрыл его губы поцелуем, и тот забыл о том, что был чем-то недоволен. Ваня толкнулся внутрь, легко растягивая стенки, и Гилберт под ним выгнулся от волны удовольствия. Он хрипло простонал, подался бедрами навстречу, и Иван вошел на всю длину, замирая внутри. Его член дрожал от напряжения, и Ваня, не сдержавшись, сильнее двинул бедрами, застонал, с силой вбиваясь внутрь, поймал губами стон, тяжело выдохнул на ухо. Он подмял Гилберта, прижал его к себе, и тот вцепился ему в спину, взмокшей грудью прижимаясь к Ваниной груди. Иван стиснул его задницу, раздвинул, насадил на член, снова ускорился, тяжелым дыханием обжигая шею, а потом замер внутри, и его член подрагивал от напряжения. Ваня снова легко толкнулся внутрь, он чувствовал, как с каждым толчком приближается к оргазму, но хотел продлить удовольствие, поэтому замедлился, двигался плавно и глубоко, на всю длину. Гилберт приоткрыл глаза и пошло улыбнулся — и этого было достаточно, чтобы Иван, зарычав, вернул прежний темп, жадно втрахивая Гилберта в кровать. Байльшмидт громко застонал, потянулся вниз, к своему члену, но Ваня перехватил его руки, заломил за голову, прижался теснее, так что член Гилберта оказался зажат между их тел. Гилберт попытался вырваться, дернулся, двинул бедрами, но Иван в ответ только прикусил его губу и сам обхватил член влажной ладонью. И это было слишком — слишком приятно, слишком горячо, тесно, жарко, восхитительно жарко и слишком, слишком хорошо. Гилберт застонал, задрожал, и кончил себе на живот, а Ваня, оказавшись в плену тугих мышц, не сдержавшись, рухнул сверху. Толкнувшись глубже, он укусил Гила за плечо и кончил внутрь, с трудом сдержав стон. Тяжело дыша, Брагинский вышел из мокрой скользкой задницы, и немного его спермы вытекло на влажные простыни. С трудом двигая руками, он прижал обессилевшего Гилберта к своей крепкой влажной груди и нежно поцеловал в макушку. Постепенно поцелуями он спустился на лицо, и светлая, все еще красная и блестящая от пота кожа в скором времени вся была покрыта поцелуями влюбленных губ. Гилберт уже собирался задремать, но Ваня, подхватив его на руки, отнес в душ. Он включил теплую воду и, приобняв Гилберта за талию, встал вместе с ним под сильные струи. Иван бережно прошелся по алебастровой коже мочалкой, по-прежнему покрывая лицо Гила поцелуями, сполоснул их обоих, помог Гилберту выйти и обтереться пушистым полотенцем. Затем он уложил Байльшмидта на его кровать, а сам убрал испачканное белье со своей. Спать хотелось слишком сильно, чтобы еще и застилать кровать свежим бельем, так что Ваня просто упал рядом с Гилбертом, который тут же прижался к теплому крепкому боку, как будто напрашиваясь на еще один раз. — Гил… — Мм? — сонно отозвался тот. — Знаешь, а я ведь тебя… Гилберт запечатлел у Вани на лбу влажный целомудренный поцелуй, и прижал палец к его губам, не давая договорить, а потом улыбнулся хитро чему-то своему, закрыл немного погрустневшие глаза и мгновенно заснул, примостившись на плече.

***

— Сегодня драмкружок зал попросили в обеденный перерыв, видимо, показывать что-то будут. Пойдешь? — Гилберт положил на свой стол стопку тетрадей и с любопытством уставился на Ваню. — Было бы интересно взглянуть, как они выкрутились, — тот, в свою очередь, наоборот, взял со стола тетради и направился к выходу. — Ты же их куратор и классный руководитель Артура, неужели не спросил? — Он молчит. Такое чувство, что из него и под пытками ничего не вытянешь, — Гилберт закатил глаза. — Тоже мне, тайна мадридского двора. Ладно, звонок уже, встретимся здесь. Так и быть, променяю прекрасные места в первом ряду на возможность посидеть с тобой, цени. Дверь закрылась немного раньше, чем он договорил последнее предложение, так что Ваня определенно не мог услышать последней фразы. Байльшмидт вздохнул, потянулся за новой пачкой тетрадей и тоже отправился на урок. — Здравствуйте, класс. Что-то я не вижу нашего любимого Франциска Бонфуа. Только не говорите мне, что он пропускает мой урок из-за подготовки к выступлению! — Гил с самодовольной ухмылкой оглядел четвертый «А». — Тони тоже нет! — раздался выкрик из зала. — Я и сам вижу, — кивнул Гилберт. — Но у него хотя бы к четвертому году отложились зачатки знаний, в отличие от Франциска. Ну, они знали, на что идут, — вздохнув, он махнул рукой и отметил отсутствующих в журнале. — А теперь все заткнулись и быстро списываем с доски новые слова, не хочу из-за вас стоять у стенки. Гил быстро выписывал мелом слова и выражения — сегодня они должны отработать в классе их употребление, а дома ребятам предстояло написать сочинение. Не дожидаясь, пока все закончат, он задал ребятам придумывать предложения, а сам зорко выискивал тех, кого будет спрашивать. Урок он закончил за пять минут до звонка, набросав на доске номера и попрощавшись. Иди он один, стоять у стенки ему бы точно не пришлось. По дороге в учительскую он заметил яркие указатели, призывающие «всех-всех» посетить спортзал: очевидно, этим и занимались Бонфуа и Каррьедо вместо английского. — Ну что, готов? — шумно распахнув дверь, Ваня с громким стуком поставил журнал на место, и встал перед Гилбертом, загораживая свет. — Быстро ты, — тот поднялся, отложив тетради в сторону. — Ну не мог же я позволить великому тебе опоздать и упустить сидячие места, — тепло улыбнулся Ваня, и они вдвоем вышли из учительской. По пути им встречались стрелки, расклеенные на стенах и полу, чтобы призвать как можно больше народу, ученики, оживленно обсуждавшие предстоящее выступление и спешащие в спортзал, Людвиг, которого с утра не пускали в родной кабинет… Когда они подошли, дверь была распахнута, ученики толпились на входе и занимали почти все свободные места — так что Гилберту пришлось с боем отвоевать два стула, но это, к счастью, не было так уж трудно, учитывая, как много учеников его знали и любили. В «Кагами» любили представления драмкружка, хотя большинство ребят никогда не интересовались театром, поэтому в зале было многолюдно. Кто-то даже решил совместить приятное с приятным и начал обед прямо на месте. — Спасибо, что нашли время и пришли на наше скромное вводное представление! — по всем углам разнесся бодрый голос Антонио. — Давайте ненадолго забудем об учебе и погрузимся в волшебный мир сказок! Занавес разъехался, открывая картину уютной девчачьей комнатки, где, посреди зала, в кресле свернулась в голубеньком кружевном платье Алиса. Ближе к зрителям, в правом углу сцены, сидели еще трое актеров — в кошачьих ушках, с пушистыми хвостиками, в брюках и галстуках-бабочках. Не стесняясь своих тел, они занимались умыванием, причем с одним, черненьким Кику, мама-кошка Геракл уже закончила, а вот беднягу Франциска отпускать не желала. Аплодисменты не смолкали так долго, что директору пришлось шикнуть на зал. — Все-таки оставили «Алису», — пробормотал Гил. — Тебе не кажется, что это слишком сложно для мальчишек? — Они бы не стали браться за что-то легкое, это не в их стиле, — пожал плечами Иван. — Вспомни хотя бы предыдущие постановки драмкружка. — Но в этот раз спортивные клубы сильно урезали им время. — Ты так волнуешься? — Ваня хитро улыбнулся. — Я же классный руководитель Артура, — Гилберт нахмурился и покраснел. — Он амбициозный, хоть и пытается это скрыть. Провалится он, а великому мне ему сопли подтирать? — Вот и узнаешь, каково мне с тобой было, — фыркнул Иван. Гил рассмеялся, хлопнув его по плечу. О представлении они благополучно подзабыли, хотя пошлые, раззадоривающие актеров вопли из зала указывали на то, что действие в самом разгаре. — Зато… — Байльшмидт придвинулся. — Зато ты смог привязать меня к себе. — Только этим? — Брагинский притворно ужаснулся. — Я думал, кое-кто великий просто без памяти влюбился в своего талантливого кохая, а ты… — Ну, за мою любовь еще нужно побороться! — Гил кивнул себе, задрав подбородок. — Заслужить, понимаешь? Не то что у вас в России: помог девке убежать от медведя — и все, она твоя навеки. — Стереотипы, Гил, ну что за стереотипы? — Я же образно, чтобы понятней было, — отмахнулся он. Ваня только улыбнулся загадочно, и Гилберт усмехнулся в ответ. Воспоминания об их знакомстве всегда заставляли его чувствовать себя счастливым. Гилберт тогда побаивался Ивана, но стоило им вместе выпить — как страх исчез, а на его месте поселилось что-то большое и теплое. — Смотри-ка, пройти сквозь него теперь совсем нетрудно! — неожиданно донесся до них голос Артура-Алисы. Иван и Гилберт синхронно повернулись к сцене, заметив, как занавес стремительно закрывается. Зал наполовину разочарованно вздохнул. — Алиса сделала свой выбор и шагнула в сказку, — немного грустно, прекрасно играя голосом, начал Антонио. — Теперь — ваш черед! Двери драмкружка открыты для всех желающих. Вам осталось сделать лишь один шаг, и сказочный мир театра — мир, где все иначе, где чудеса превращаются в реальность — станет вашим! Не бойтесь. Следуйте за Алисой и своим желанием. Берите друзей, и — смелее! — приходите к нам в зал в любой день после уроков. Мы покажем вам, какая магия творится за кулисами, научим вас жить в сказке всегда, с нами вы никогда не соскучитесь! Мы станем вашей семьей, вашими друзьями, вашим домом. Ступив за порог драмкружка, нашего маленького театра жизни, никто не способен вернуться тем, кем он был! Мы — были готовы к этому, когда делали свой выбор, и ни о чем не жалеем. А вы — готовы?