***
— Ух! — Лиз плюхнулась рядом с Родерихом на скамейку, отнимая у Гилберта бутылочку с газировкой. — Это просто восхитительно! Если бы у нас в Венгрии такие были в мои годы… — Венгрии? — Гил неуверенно посмотрел на Эдельштайна, ожидая объяснений. — Элизабет родилась там, — незамедлительно пояснил тот. — Ага. И, если бы у меня в городе были все эти штуки, точно не уехала с отцом в Германию, — рассмеялась Элизабет, поправляя густую русую шевелюру. — Отдохнула? — Байльшмидт протянул ей руку, вытаскивая на свет заходящего солнца — оно окрасило ее волосы в рыжие и золотые цвета. — Нас ждет картинг. — Ой, подожди, Гил, — она обернулась к Родериху, улыбаясь своей очаровательной улыбкой. — Купи нам мороженого, окей? — Конечно. Развлекайся, милая, — он потянулся к ее губам, но Лиз, развернувшись, уже догоняла Гилберта. Эдельштайн со смиренной печалью посмотрел ей вслед, выдавливая из себя слабую улыбку. Она хотя бы не скучает и проводит с ним некоторую часть своего времени. Хорошо, что Лиз так быстро нашла себе друга, ведь он очень беспокоился, как она будет уживаться с соседями — слишком своенравная и боевая. Все ведь замечательно — так почему же ему живот скрутило от волнения? Ведь и Гилберт в отношениях, и она замужем — все же хорошо. Родерих сходил к ближайшему лотку за мороженым для себя и друзей, а они тем временем уже закончили очередное маленькое приключение и были готовы пуститься на поиски новых. Им предстояли американские горки, от одного вида которых у впечатлительного Родериха захватывало дух. — Ну, идем? — горящими глазами просверлив Гилберта, взволнованно и нетерпеливо спросила Элизабет. — Это будет что-то, — отвечая ей таким же взглядом, пообещал тот, и они снова скрылись в постепенно редеющей толпе, оставляя Родериха в одиночестве. Он внимательно следил, как люди рассаживаются в змееподобный вагон, и пытался отыскать знакомые родные черты и белую макушку более высокого, а стало быть, и более заметного Гилберта. Родериху показалось, что они сели на передние сиденья, а ведь это были самые страшные места. И вот наконец поезд тронулся. Медленно подъезжая к первому крутому спуску, он заставлял сердца пассажиров замирать от ужаса и восторга. На секунду змей остановился, и головной вагончик угрожающе накренился вниз. Эдельштайн мог поклясться, что видел, как Гилберт открыл рот, готовый закричать, и сильнее вцепился в поручень. Еще секунда — и поезд уже мчится на полной скорости, срывая вопли, утопая в улюлюканье и адреналине. Все завершилось благополучно. Чуть пошатываясь, Гилберт и Элизабет снова появились перед ним, скучным Родерихом, неспособным даже нормально повидаться с женой. Солнце почти скрылось за горизонтом, намекая, что время уже совсем не детское. Но у Лиз и Гила было свое мнение на этот счет. Колесо обозрения. Более достойного завершения прогулки и придумать было нельзя. И, хотя Эдельштайн отпирался изо всех сил, у Гиберта получилось затолкнуть его в кабинку к Элизабет вместо себя. Они просто отдыхали. Было ли в этом что-то предосудительное — покинуть школу после уроков, чтобы посвятить время любимой женщине? Конечно, нет. Но только если вы не директор «Кагами» Гай Кассий, потому что он мог вызвать любого учителя в любое угодное для него время, а за неявку лишить, например, премиальных. И, не обнаружив Родериха Эдельштайна, учителя весьма сомнительного в плане успешной сдачи экзаменов, а по совместительству еще и завуча, в учительской, его комнате и даже в классе музыки, директор решил проблему самым простым и удобным путем. Он позвонил на мобильный — именно в тот момент, когда Родерих и Элизабет, романтично держась за руки, в прекрасной тишине наслаждались городом под ними. — Мне нужно бежать, Гай срочно вызывает, — оповестил Гилберта Эдельштайн, когда они встретились внизу. — Что-то случилось? — нахмурился Гил. — Нет, думаю, это по вопросам экзамена, — устало покачал головой Родерих. — Лиз первый день тут, пожалуйста, проводи ее до дома. Адрес я тебе напишу, — он достал смартфон, чтобы набрать сообщение. — Ну, я побежал. — Удачи там, — растерянно бросил вслед Байльшмидт. Родерих кивнул и, резко повернувшись, быстро зашагал в сторону остановки, бросая позади удивленных Гилберта и Лиз. Те смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом, а потом, обменявшись улыбками, пошли домой. — Может, зайдешь? — предложила Элизабет, устало опершись на дверь. — А можно? — встрепенулся Гил. — Я с удовольствием. — Здорово, — она улыбнулась. — Тогда сбегай сначала за пивом. Байльшмидт подмигнул ей и тут же взял курс на близлежащий магазинчик. Отоварился он неслабо: забывшись, взял Лиз как себе обычно и на всякий случай кинул на кассе пару пачек чипсов. Когда Гилберт вернулся, Элизабет уже немного прибралась, сделав из кухни более-менее обжитое место. — Лови, — он поставил на стол пакет, отозвавшийся звоном бутылок. — Вот спасибо, — мечтательно потянувшись, пропела Лиз. Открывая по первой бутылке, они болтали ни о чем. Время текло незаметно, и единственными его отметками служили пустые бутылки, собравшиеся под столом. Скоро Гилберт и Элизабет допили последнее пиво и, хохоча над какой-то глупой шуткой, стали прощаться. — Я домой, — с крайне сосредоточенным выражением лица поднялся Гил. То есть не поднялся, конечно, а предпринял безуспешную попытку, потому что выпить он хоть и любил, но совсем не умел. Да и Лиз не была похожа на победительницу пивного марафона, пусть и выглядела несколько более трезвой. — Стой, я тебе на диване постелю, — хихикнув, сказала она. — Пошли. — Ну, Ли-и-изхен, меня же… — Гил вздохнул, с трепетом заканчивая фразу, — Ваня ждет. — Да ла-а-адно тебе, — Элизабет резко махнула рукой. — Все будет окей, — она изобразила символичный жест и потянула Гилберта за собой. Лиз опустилась на диван, и он сел рядом, чувствуя исходящий от нее жар. Блузку она расстегнула уже на две пуговицы, давая Байльшмидту шанс насладиться своим великолепным телом, упакованным в соблазнительное синее кружевное белье — его тоже уже было видно. Гилберт, опершись рукой на ее бедро, откровенно заглянул внутрь. Лиз улыбнулась, расстегивая еще одну пуговицу. Больше ему намеков было не нужно. Гил вжал Элизабет в диван, буквально сорвал с нее блузку, так что пуговицы посыпались на пол, навалился сверху и жадно поцеловал открытую нежную грудь с розовыми сосками. Он обхватил один губами, провел языком, поддразнил, и с губ Лиз сорвался громкий стон. Руками Гилберт сжал ее грудь, огладил спину, и Лиз изящно выгнулась под ним. Одной рукой он спустился на бедра, и осторожно стянул с нее брюки вместе с трусиками. Гил поцеловал ниже, и мышцы на плоском загорелом животе Элизабет напряглись, возбужденные прохладными влажными поцелуями. Он замер на мгновенье, любуясь ее истекающим соками лоном, а потом потянулся наверх, впился в губы поцелуем, раздвинул языком, лаская ее рот. Гилберт грубо подмял Лиз под себя, коленом раздвинул ей ноги, пальцами осторожно прикоснулся к влажной киске и легко скользнул одним внутрь. — Гил-берт… Пожалуйста, — простонала Лиз ему в губы, и Гилберт почувствовал, как болезненно дернулся член в ставших тесными штанах. Он отстранился, сел, одной рукой пытаясь расстегнуть молнию, а Элизабет обняла его со спины, вжалась грудью в сильные плечи, языком легко провела по уху. Гилберт тяжело задышал, едва не зарычал от возбуждения, когда ее теплые ладони обхватили его свободно вставший член. — Нужно… ну, знаешь, — выдохнул он, из последних сил сдерживая желание грубо отыметь Лиз прямо сейчас. Она быстро вскочила и убежала куда-то во тьму, а вернулась уже со своей сумочкой. Элизабет кинула ее Гилберту, а сама опустилась перед ним на колени с хитрой, полной желания улыбкой. — Поищи там, — пошептала она. Мягкими руками Лиз обхватила член плотным кольцом и пару раз провела вдоль, прежде чем теплыми влажными губами обхватить головку. Гилберт сдержанно застонал, прекратил рыться в сумочке, толкнулся ей в рот. Она в ответ отстранилась, провела языком по головке, дразня, взяла ее в рот и только потом насадилась на член. Языком Лиз приласкала ствол и, подрачивая, начала сосать. Потом остановилась на мгновение, поцеловала головку, лизнула член по всей длине, обвела языком вокруг и снова заглотила, взяла так глубоко, что губами коснулась мошонки. Гилберт бессильно стонал, но продолжал искать в сумочке презерватив. Он чувствовал, как с каждым новым движением Лиз все сильнее приближается к финалу. — Нашел! — торжествующе воскликнул он, и Лиз мгновенно оторвалась от своего занятия, пошло облизнувшись. Она отняла у него заветную упаковку, надорвала, достала содержимое и, приподнявшись, надела презерватив на член Гилберта. Элизабет оттолкнула Гила на спинку дивана и села на стоящий колом член. Их стоны слились в один. Лиз сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее насаживалась на член, остановилась передохнуть ненадолго, но Гилберт перехватил инициативу, начал вбиваться в ее мокрую дырочку, и ей оставалось только стонать. Он сжимал ее мягкие груди, целовал шею, кусал, оставляя метки, зарывался в волосы руками, пока…***
— Ваня? Ты чего не спишь? — Гилберт, щурясь, вошел в комнату. Свет горел, но Ивана нигде не было видно. Гил удивленно оглядел комнату повторно, предполагая, что, возможно, алкоголь и недавний секс сыграли злую шутку с его зрением, но картина выглядела так же, как и в первый раз. Обе кровати были расстелены, а простыни на одной из них помялись, и это говорило о том, что тут кто-то лежал. Правда, и стул и кровать были холодными. Если Иван ушел, то давно. — Чертов русский! — Гил зло ударил кулаком стену. Он ушел от Элизабет только потому, что не хотел заставлять его беспокоиться, а Брагинский сам изволил куда-то свалить! Байльшмидт оглядел стол в поисках записки, но той нигде не было. Он выглянул в окно — светало. Напротив виднелось здание «Кагами», и — о чудо! — в одном из кабинетов горел приглушенный зеленоватый свет. Один только его цвет заставил Гилберта испуганно сглотнуть. Но все просто кричало о том, что его Ваня сейчас там, и Гил, успев напридумывать себе кошмаров про таинственные инопланетные эксперименты, побежал в лабораторию. Это были ее окна. Дверь была заперта, но Гилберт, нисколько не стесняясь, громогласно потребовал у Ивана немедленно открыть. По другую сторону двери послышался тихий звук шагов, как будто зверь подкрадывался к своей жертве. Бесшумно повернулся ключ в замке, и дверь со скрипом приоткрылась. В белом халате с лицом, полностью скрытым тенью, над Гилбертом возвысился Брагинский: его глаза сверкнули в темноте, и он отошел, пропуская того внутрь. Гил не спешил пользоваться таким радушием. — Ваня, ты чего? — тихо спросил он, но фигура, которая, черт побери, внушала еще больший ужас, чем все его фантазии вместе взятые, продолжила исполнять какие-то одной ей ведомые манипуляции. — Эй, Ваня… Ванечка, — Гилберт невольно поддался страху. — Ваня… — почти шепотом позвал он, но ответом была тишина. — Брагинский, мать твою! — наконец взорвался он. — Ты мне хоть слово скажешь? Я, чтоб тебя, прихожу домой, а нахожу тебя здесь! Такого! Что мне думать? Что с тобой, блин?! Да ты хоть отреагируй как-нибудь, сволочь ру!.. Иван развернулся на сто восемьдесят, впиваясь в Гилберта пронзительным взглядом, и тот оборвал монолог на полуслове. На него смотрел не его Ваня. Это безумно ухмыляющееся нечто точно не было его любимым Ванечкой — странная улыбка от уха до уха, горящий в темноте взгляд аметистовых глаз, странная аура вокруг, жуткая тень, отбрасываемая его телом… Да при всем уважении Гил, как никто иной, знал, что его Ваня не такой огромный! Губы человека, искривленные какой-то масочной улыбкой, шевелились, и, прислушавшись, Байльшмидт различил тихое «кол-кол-кол». Довольный впечатлением, которое он произвел, Иван отвернулся, возвращаясь к работе. А Гилберт… он испугался. Любой на его месте вообще обделался бы со страху: когда с человеком, который еще прошлой ночью целовал тебя в лобик на сон грядущий, творится нечто непонятное и мистическое, что делает его похожим на чудовище… Это был шок. Потрясение. Гил громко сглотнул — и выбежал прочь.