Явление VI
От рассвета до заката
Ранним утром — когда первые птицы только-только проснулись, готовые завести свою вечную песню; когда небо, еще не окрасившись ядовито-голубым, только начинает покрывать серое полотно теплыми рыжими, розовыми и сиреневыми цветами с востока; когда в воздухе звенит новизна, свежесть; когда для таинственности и зловещих предзнаменований уже нет места рядом с нами — мир прекрасен. И не нужны здесь яркие краски, они ведь только портят, только режут глаза, лучше пусть мягкий желтоватый луч пронзит небесный свод, озаряя все вокруг своим сиянием, привнося в извечный покой начало безумия, разрубая нежность одним взмахом. Только так — и никак иначе. В этом пастельном коктейле хочется раствориться, приравнять себя к природе, к небу, взмыть вверх вместе с шумными птицами, стряхнуть росу с листьев вместе с деревьями, прорости маленькой травинкой где-то возле дороги, пронестись с ветром над миром — чтобы насладиться умиротворением, чтобы принять себя, чтобы увидеть там, на востоке, где солнце встает, с каждой секундой посылая все новые и новые лучи, красящие разноцветный холст в голубой, на борьбу с серостью неба, надежду на будущее, надежду на свет, на хороший исход. И хочется, хочется, чтоб его, верить в лучшее, стремиться, мечтать! Хочется исполнять свои желания, приносить в мир счастье и гармонию, такую же, как нещадно разрушающее их сейчас солнце приносило в первые мгновения рассвета. Хочется жить.
И проблемы как-то невесомо отходят на задний план, о них и вспоминается с трудом, когда легкий ветерок раздувает ночную рубашку с гавайским узором, теребит волосы, играя с послушными прядями, когда солнце слепит глаза, открывая перспективы грядущего, когда мир — вот он, прямо перед тобой! — невинный и прекрасный в своей утренней чистоте, полный новых возможностей, готовый распахнуть тебе двери по первой просьбе. И грех не воспользоваться, грех не испытать себя, не приблизиться еще немного к этой пропасти под ногами, не раскинуть руки в наивном стремлении обнять этот прекрасный дивный мир, встречающий новый день во всей красе, не завопить во все горло, вторя птицам, разрывающим привычную тишину. Вот он я! Встречай, мир!
А когда силы оставят — обессилено отойти, чувствуя, как ветер, шурша древесной листвой, приветствует тебя, приглашая присоединиться к какой-нибудь абсурдной затее, если, конечно, есть сейчас что-то абсурднее разговоров с ветром. Счастье. Тихое, спокойное счастье, разливающееся внутри, прочно поселившаяся там надежда на мир и радость, улыбка на губах — и больше ничего не надо. Прекрасный рассвет — сиюминутный позыв природы — подарил все, что мог, отдал всего себя, сгорел, растворяясь в нежной пока еще голубизне, на благо тех, кто будет бегать под этим безумно синим небом, не задумываясь хоть на секунду остановиться и оглядеться вокруг. Мир прекрасен. Прекрасен.
Прошедшая ночь была для Альфреда одной из самых тяжелых ночей в его жизни. Он думал. Думать Альфред, конечно, любил, но когда мысли, назойливым роем жужжа в голове, мешали спать, а стоило только закрыть глаза, как мозг услужливо рисовал то жуткие картины из каких-нибудь триллеров, то не самые цензурные сцены с задворок подсознания, удовольствия это не приносило. Только головную боль, желание заняться хоть чем-нибудь, кроме отлеживания боков, и жгучий стыд. Он ворочался с боку на бок, ежеминутно вздыхал с особой тяжестью, с интересом разглядывал темный потолок, слушал сопение Мэттью, который, несмотря на очевидные угрызения совести, заснул более чем быстро, и думал. Думал, думал, думал… Думал! То о смысле жизни, то об Артуре, то о том, что на улице под окнами кто-то бродит, то о соседях, никто из которых, конечно, не мучился так же страшно, как он, то о том, что за ним могут прилететь инопланетяне, и как на подобное отреагируют остальные — тот же Уильямс, который, конечно, проснется от душераздирающих воплей. Инопланетян, разумеется, ведь он — герой — и звука не издаст: молча наваляет всем Чужим и скромно спустится на землю, чтобы забрать полагающуюся награду. Гамбургеры. О, да, по гамбургерам он уже успел соскучиться — не было возможности каждый день бегать за ними в соответствующее заведение. А потом Чужой вылез из его живота. Черт, только засыпать начал!
Решившись, Джонс бесшумно соскользнул на пол, огляделся по сторонам, пытаясь сориентироваться, и нажал на выключатель ночника. Комната озарилась неярким желтоватым светом, в углах залегли подозрительные тени, а на соседней койке заворочался Мэттью, видимо, проснувшийся от «бесшумных» передвижений и «слабого» освещения. Ал замер с книгой в руках и надеждой в сердце, что Мэтт, привыкший к смене обстановки, но не растревоженный никакими новыми шумами, снова погрузится в царство Морфея. Он даже дышать перестал: так и застыл, поджав одну ногу, приподняв руку с томиком — нет, не романа известного русского классика, а всего лишь комикса про супергероев. Чтения классики ему хватало и на уровне школьной программы, так ведь нужды драмкружка и без того требовали сверх еще пару рассказов в месяц, чтобы по ночам зачитываться Достоевским или Толстым.
— Альфред? — тихо позвал с кровати Мэттью слабым голосом, разрушая все светлые надежды Ала.
— Извини, разбудил тебя, — виновато отозвался он, наконец вдыхая и перемещаясь обратно на кровать.
— Ничего, — в голосе Мэтта послышалась улыбка. — Не спится? Обычно тебя не добудишься.
— Ну, что-то вроде, — кивнул Альфред и, нацепив на нос очки, погрузился в чтение.
В комнате вновь стало тихо: только шелест страниц от читаемого Альфредом комикса, да шорох белья, когда Мэттью ворочался, пытаясь устроиться поудобнее. Чтение не помогало отвлечься — оно только наталкивало на старые мысли какими-нибудь мелкими деталями. У героев, как оказалось, не только спасение мира от какой-нибудь необычной опасности на уме — они ссорились из-за мелочей, влюблялись, решали дела по работе, жили обычной человеческой жизнью. Джонс устало прислонил книжку к лицу, вдыхая горячо любимый запах типографской свежести, горьковатый, но нисколько от того не теряющий своего обаяния. Нет, с этим точно нужно было что-то делать!
— Мэтт? — тихо позвал он, бросив взгляд на сжавшегося на кровати Мэттью, но тот никак не отреагировал на призыв Альфреда, отчего тот решил все-таки не будить несчастного и попытался вновь вернуться к комиксу.
— Мм? — слабо протянул из-под одеяла спустя некоторое время Уильямс, а потом послышался зевок и едва уловимый скрип матраца, говорящий о том, что он приподнялся над теплым ложем.
— Можно с тобой поговорить? — неловко улыбнулся Ал, откладывая том в сторону и серьезно глядя на Мэтта.
— Конечно, — вернул улыбку тот, поудобнее устраиваясь у себя в постели. — Кажется, я догадываюсь, о чем… — заметил он, тяжело вздохнув и не снимая с лица улыбки, кажущейся теперь вымученной.
— О Франциске, — кивнул Альфред, подтверждая догадки Мэттью. — Ты сказал, что не знаешь, нравится ли он тебе… Но я не понимаю. Если нравится — то нравится, если нет, то ты либо равнодушен к нему, либо он тебе противен. Как можно сомневаться?
— Альфред, — Мэтт посмотрел на него внимательным, долгим взглядом. — Я знаю, что он тебе не нравится, и ты желаешь мне добра, поэтому начнешь всячески отговаривать. Не нужно, я знаю все, что ты скажешь, я не такой уж глупый и наивный. Мне и правда нравится Франциск, — Джонс со страдальческим стоном упал на подушки, закрывая лицо руками. — Но не так, как тебе… — Мэттью оборвал реплику на полуслове, решив, что сегодня не лучший день для иронии, — как ты мог бы подумать, — быстро поправился он.
— Погоди, что ты хотел сказать? — напрягся Ал, тут же снова подскочив на кровати.
— Ничего, — невинно округлив глаза, честно прошептал Мэттью.
— Да нет же! Ты как будто хотел сказать, что-то обо мне… — Альфред прищурил один глаз, нахмурившись.
— Тебе, наверное, показалось, — грустно предположил Уильямс.
— Быть не может, — категорично тряхнул головой Ал. — И как же тогда тебе «нравится» наш любимый француз? — тут же переключился он.
— Ну… — Мэттью смущенно покраснел. — Как пример для подражания, — прикрыв глаза с вдохновенной улыбкой, выдохнул он.
— Франциск? — Альфред чуть не упал с кровати, поперхнувшись удивленным вскриком. — Но он же… Он же… ну! — жестами попытавшись изобразить, что именно «он же», Джонс взглядом потребовал объяснения.
— Альфред, — тихо рассмеялся Мэтт, пряча улыбку в подогнутых коленках. — Что в этом такого? Он очень красивый, изящный, его манеры просто на высоте! А голос? Я мог бы слушать его часами. Думаю, он тоже занимался пением, потому что его интонации, эмоции, глубина — все это непередаваемо. Всегда стильно одет, ухожен. Его внешний вид — это тоже нечто, я никогда не смогу выглядеть хотя бы на треть таким же элегантным и по-настоящему мужественным. А как он ведет себя? Аристократичная вежливость, всегда идеальная осанка, походка — к нему не придерешься. Неудивительно, что он очень уверен в себе, может вести себя так раскованно и дерзко, поддерживать светскую беседу на любые темы. И знания. Да он же почти отличник, Альфред! Человек, который при его красоте не забывает о содержании — находка. Мне бы так хотелось когда-нибудь стать немного на него похожим… Стильный костюм, который подчеркнет мою индивидуальность, уверенная походка, притягивающая взгляды, связная речь, приятный голос… У Франциска все это есть, он всегда неотразим, всегда безупречен! Я теряюсь, что он мог найти во мне, чтобы обратить свое внимание, и понимаю — в общем-то, ничего. Ведь он такой удивительный! Его глаза… Ты видел, как?..
— Хватит, — Ал вновь упал на кровать, закрыв уши руками, когда, наконец, смог подобрать с пола свою челюсть, упавшую при первых же словах Мэттью. — Хватит-хватит-хватит! Я этого не слышу, ля-ля-ля, бла-бла-бла! Не слышу, ничего не было, — он приоткрыл один глаз, глядя на заливающегося тихим смехом Уильямса. — Кажется, тебя отпустило? — осторожно приоткрыв уши, поинтересовался он.
— Дурак, — все еще посмеиваясь, сообщил ему Мэттью, зевая. — Я же серьезно.
— Тогда скажи мне серьезно еще кое-что, — Джонс вернулся в сидячее положение и, дождавшись кивка Мэтта, спросил: — Ты ответишь ему взаимностью и окончательно отобьешь у Артура?
— Что? — Мэтт поднял на друга полный непонимания взгляд. — Альфред, ты вообще слушал, о чем я пытался тебе сказать? — страдальчески закатив глаза, простонал он. — Мне он нравится не в том смысле, в котором он нравится Артуру. Я не претендую на него. И уж точно не собираюсь отбивать у кого бы то ни было!
— Точно? — недоверчиво прищурился Ал.
— Точно, — кивнул Мэттью, сонно прикрыв глаза.
— Но ты так о нем говоришь, с таким лицом… «Франц то, Франц это. Ах, какие у него глаза!» Будто не откажешь, если предложит, — все еще сомневаясь, продолжил Альфред.
— Перед ним невозможно устоять, — как-то грустно улыбнулся Уильямс. — Но ты же поэтому и попросил Ёнсу приглядывать за мной.
— Ты прав, — Альфред улыбнулся своей фирменной. — Я, конечно, не доверяю Бонфуа, зато Ёнсу — на все двести! Ты не хочешь, он не позволит — кажется, мне не о чем тут волноваться.
— Именно, — Мэтт снова прикрыл глаза, улыбаясь, но через несколько мгновений лицо его приобрело серьезное выражение. — Тебе на самом деле стоит позаботиться об Артуре, — он внимательно посмотрел на Альфреда. — Он не железный, как бы ни хотел таким казаться.
— Знаю, — мигом приуныв, согласился Ал: он получше Мэттью знал, что этот зануда, отрицающий всякую необходимость поддержки, нуждается хотя бы в компании, просто чтобы не закиснуть в своих мыслях и не погрузиться в депрессию. — Но что я могу сделать для него? Вернуть бы Франциска, чтобы снова — как раньше…
— Нет, — покачал головой Мэтт, осуждающе глядя на Джонса. — Если они снова сойдутся, то сами, нельзя их торопить. В этом деле важна тонкость, которой мы не обладаем. Ты просто должен пока не оставлять его надолго в одиночестве, быть рядом, чтобы поддержать в любой момент. Понимаешь, о чем я?
Мэттью тактично умолчал о том, что это будет великолепной возможностью для Альфреда сблизиться с Артуром. Ал, конечно, отрицал свое особое к нему отношение, но делал это именно так, что лишь подкреплял подозрения Мэтта. И если бы Уильямс сказал, что он затеял весь этот разговор, только из-за беспокойства об Артуре, ему пришлось бы вступить в спор. А Мэтту сейчас слишком хотелось спать, чтобы пытаться в чем-то убедить упертого Альфреда.
— Понимаю, — задумавшись, слегка заторможено кивнул Джонс. — Решено! — он резко ударил кулаком по подставленной ладони, торжествующе глядя на Мэттью. — Мы устроим пикник!
— Пикник? — сонно переспросил тот, приподнимая брови в знак удивления.
— Ну да, — воодушевленно кивнул Альфред. — С бутербродами, фруктами, мороженым, гамбургерами, колой, чаем и пледом. Хотя бы у речки тут неподалеку. Да-да, точно, это гениальная идея! Соберем немного продуктов, съездим на природу, пообщаемся, а, может, и просто помолчим, главное ведь, что он не останется один… Можно будет даже искупаться. Или в таких местах купаться небезопасно? Да нет, освежиться всегда здорово! Уверен, Артуру понравится. А потом можно будет просто гулять, сводить его куда-нибудь в город, посоветовать хорошие фильмы… Да я просто герой! — Альфред, довольный собой, посмотрел на Мэттью, ожидая хотя бы одобрительной улыбки, но тот, кажется, задремал, положив голову на согнутые в коленях ноги.
Альфред тепло улыбнулся, умиляясь такой картине, и подошел к Мэтту, мягко укладывая его на кровать. Удивительно, что, проснувшись от не такого уж громкого шума, он и глазом не моргнул, когда его перевели из положения «согнувшись в три погибели» в положение «лежа». Ал заботливо укрыл Мэттью одеялом и, мысленно поблагодарив его за беседу, вернулся к себе, выключая ночник. Небо за окном просветлело, привлекая внимание Альфреда. Он улыбнулся, глядя на предрассветно-серое сквозь щель между занавесками и размышляя о дне грядущем. Теперь, конечно, придется терпеть ворчание Артура, а то и уговаривать его съездить с ним, но почему-то это совсем не огорчало, наоборот, сердце в предвкушении билось быстрее. Он уже представлял, как окунется в прохладную речную воду, как подставит спину солнечным лучам, как, наконец, наестся любимыми гамбургерами после купания. Спать по-прежнему не хотелось. Вздохнув, Ал поднялся с нагретого местечка, сунул смартфон в карман спальных шорт, выудил из шкафа первую попавшуюся рубашку и выскользнул за дверь, попутно натягивая ее на себя. Часы в холле показывали примерно половину пятого, чему Джонс сильно удивился, ведь по его ощущениям с той половины первого, когда они с Мэттью легли, прошло не больше двух часов.
Улица встретила его ночной прохладой, бесцветным небом и тишиной, нарушаемой лишь редкими перекличками птиц. Даже Баш Цвингли, никогда не дремлющий завхоз, которого Ал за целый год обучения в «Кагами» видел от силы три раза, зато часто слышал поутру, кажется, еще спал.
«Ничего на сегодня не планируй, у меня есть идея. Зайду часов в десять».
Отправляя сообщение, он искренне понадеялся, что не разбудит им Артура, ведь тогда тот непременно будет упрямиться и обвинять его во всех смертных грехах. Улыбнувшись своим мыслям, Ал посмотрел на возвышающееся перед ним здание школы. Конечно, сейчас его туда вряд ли пустят, так что смысла подходить к входу он не видел, но почему бы не полюбоваться на любимое еще задолго до личного «знакомства» здание? Высокое, слегка старомодное, строгое, без лишних деталей, отпугивающее своей кажущееся холодностью, но вызывающее в душе Альфреда только самые теплые чувства. Он обошел его сзади, направляясь к зданиям кружков — ключи от них находились в свободном доступе, поэтому он без проблем мог пройти внутрь и подняться наверх, на крышу. Отсюда, с широкой асфальтированной дорожки, огибающей основное здание, открывался прекрасный вид на тихий и непривычно пустынный стадион. Обычно там обязательно кто-нибудь занимался: готовились к соревнованиям, упражнялись для простого поддержания себя в спортивной форме. Ал хмыкнул, вспоминая, что и сам хотел сначала заниматься спортом, ну, или физикой, но никак не драматургией.
Когда он поднимался на второй этаж, откуда на крышу вела короткая лестница, в груди нарастало странное беспокойство. Как будто это что-то изменит, словно бы этот шаг — важное решение для него. Как если бы то, что случится на крыше, сможет изменить его жизнь. До рассвета он стоял, пронизываемый ветром, и рассматривал окрестности пусть и с не очень большой, но все-таки высоты. А когда солнечные лучи пронзили небосвод, подошел к краю, чтобы первым встретить новый день на пороге новой жизни. Времени задумываться, почему жизнь дальше будет «новая» не было, просто это казалось правильным и логичным. Возможно, перемены будут незаметны на первых порах, зато потом… Потом он все поймет.
***
— Геройский прыжок! — с громким криком Ал взял разгон из очередной глупой супергеройской позы по типу то ли дерева, то ли воина из йоги и бомбочкой сиганул в воду с обрыва, взметнув в воздух сотни маленьких капель, на несколько секунд застывших в воздухе и создавших вокруг вынырнувшего Альфреда едва заметную радугу. — Давай, Артур, присоединяйся! — он помахал рукой, привлекая к себе внимание пригревшегося на солнышке и зачитавшегося привезенной с собой книжкой Керкленда. — Водичка замечательная! — в подтверждение своим словам, он плюхнулся на спину и, кувырнувшись под водой, подплыл ближе к берегу, незаметно подбираясь к другу.
Выбравшись на сушу, он, стараясь не отбрасывать тень на бледную фигуру Артура, чтобы не привлекать лишний раз внимание, подкрался еще ближе. Склонившись над ним так, что с потемневших от воды волос на гладкую спину упало несколько крупных капель, заставивших Артура вздрогнуть и раздраженно обернуться, прищурившись на солнце, Джонс, улыбаясь во все тридцать два, подхватил его под руки, закидывая себе на плечо, и, игнорируя возмущенные вопли и неслабые удары по спине и бокам, разбежался для нового «геройского прыжка».
— Отпусти! Поставь меня! Ты что творишь, придурок? — с трудом балансируя на одной ноге в новой невообразимой позе и удерживая вырывающегося и не совсем — да что там! — совсем нецензурно выражающегося Артура, Альфред пробежал несколько метров, отделяющих их от воды, и прыгнул, с трудом сдерживая смех: ну, иначе-то он точно не смог бы удержать Керкленда, извивающегося, как уж на сковородке.
Вверх взметнулся огромный фонтан воды, Ал покрепче прижал к себе замершего и, кажется, в последний миг успевшего задержать дыхание Артура, глубже погружаясь в воду и утягивая его за собой. Когда ноги коснулись дна, он встал и, придерживая Артура за плечи, поставил его рядом. Глаза тот не открывал, видимо, боялся, что туда может что-то попасть, а, может, просто не привык, зато кулаками по груди ударял: больно не было, только смешно, да слабо пытался вырваться, слегка подрагивая в чужих руках. Альфред оттолкнулся, всплывая на поверхность немного ближе к берегу и по-прежнему не отпуская Артура. Отпустил он его, только когда вода едва доставала до груди и сразу же схлопотал неслабый удар по голове.
— Ты ненормальный! — по плечу. — Придурок! — соскользнув с другого плеча, по груди. — Я убью тебя! — руки Артура потянулись к шее Джонса, но тот, смекнув, что это уже серьезно, поспешил кое-как — ибо в воде ходить как-то иначе не получалось — отойти еще ближе к берегу.
Но это не остановило несущего возмездие Керкленда, и оба выбежали на берег, разбрызгивая вокруг себя сверкающие в солнечных лучах капли воды. Артур угрожал, Альфред отшучивался, трава, сгибаясь под их ногами, упрямо зеленела, а ветер, обдувая влажные тела, приятно холодил разгоряченную погоней кожу. Джонс, описав по краям небольшой поляны, где они обосновались, широкий круг, вновь спрыгнул с обрыва в воду, а Артур, не успев затормозить, рухнул следом, по пути проклиная тот день, когда Ал появился на свет.
Альфред, спустя несколько мгновений, уже стоял на ногах, сгибаясь пополам от хохота, а вот Артур, судорожно колотя руками и ногами по воде, с трудом удерживал голову на поверхности и болтался на одном месте. В этот-то момент в светлую голову Альфреда и закралось первое подозрение… Он подплыл к Артуру, уже, кажется, начавшему погружаться под воду, и, прижав к себе, помог добраться до относительно твердой земли, где тот смог, наконец, перевести дух.
— Я точно тебя убью, — он угрожающе сверкнул зелеными глазами. — Дай только перевести дух… — резко отвернувшись, Артур медленно побрел на берег, к полотенцам, покрывалу и бутылке прохладной газировки.
Альфред прошел следом за ним и, не вытираясь, растянулся на пледе, подставляя мокрое тело игривым солнечным лучам. Так хорошо ему давно не было: и улыбка до ушей, и тепло, и обдувает, и усталость во всем теле приятная. Можно позволить себе расслабиться и забыть обо всем… С закрытыми глазами тяжело было не провалиться в сон, учитывая, что он не спал предыдущую ночь, поэтому Ал, умиротворенно вздохнув, перевернулся на живот, подставив руки под голову, и встретился взглядом с Артуром. Тот тут же отвернулся, но Альфред заметил легкий румянец на его щеках.
— Эй, Артур, — Ал одной рукой ткнул того в бок.
— Отвали, идиот, — прошипел Керкленд.
— Артур, — Альфред хитро улыбнулся и, подобравшись поближе, неожиданно обхватил Артура за талию, стискивая в объятиях. — Ты что, не умеешь плавать? — он засмеялся ему куда-то в бок, щекоча дыханием, отчего Артур, и так покрасневший до кончиков ушей, залился краской еще больше, изгибаясь, чтобы уменьшить контакт.
— Руки свои убери, придурок! — избегая смотреть на Ала, он продолжил упираться, силой отдирая от себя хохочущего Джонса и все-таки сталкиваясь со смеющимся взглядом пронзительных голубых глаз. — Ну и что с того? — насупившись, он отвернулся.
— Поверить не могу, — не в силах остановиться, Ал снова рухнул на плед, давясь смехом. — Герой научит тебя, идем! — он резво вскочил на ноги и, оказавшись перед недоверчиво прищурившимся Керклендом, протянул ему руку.
— Ты меня чуть не утопил, кретин, и все еще думаешь, что я пойду с тобой в воду? — Артур приподнял одну бровь, скептически осматривая протянутую ладонь.
— Да ладно тебе, ты сам виноват, — отмахнувшись, улыбнулся Альфред.
— Сам виноват? — наиграно растянул губы Артур. — Единственное, в чем я виноват, так в том, что ты еще жив! — резко дернув Ала за руку, он легко уложил его лицом в землю, заломив для остроты ощущений и придавив спину коленом.
Ал засмеялся, даже не пытаясь вырваться, а когда Артур потянул его руку, только сдавленно застонал сквозь порывы хохота. Тот сдался, обессилено усевшись ему на спину и расслабленно откинувшись назад.
***
Солнце, озаряя небо теплыми розово-золотыми отблесками, плавно опускалось к горизонту. Голубой потерял свою яркость, поблекнув на фоне этих сочных переливов, потерялся в темноте, подступавшей с востока, почти растворился в невероятном коралловом, заслонившим собой добрую половину свода, оставившим лишь малую часть оранжевому на западе. Облака, собравшись в группу невероятной формы где-то за рекой, тоже поддались безумию красок на небесной палитре, подсвеченные сочным желтым снизу, сизые вверху и розоватые, как сладкая вата, в основной своей массе. Массивные, но воздушные, как пух, они изгибались, принимая узнаваемые формы, и тянулись дальше к солнцу, словно мотыльки — на огонь. Ветер к вечеру почти стих, и в душном воздухе звенела прощальная речная свежесть, тоска и ностальгия. Приятный коктейль, заставляющий улыбку поселиться на губах, а покой — в сердце.
— Замерз? — улыбаясь, поинтересовался Альфред, когда Артур, зябко поежившись от легкого ветерка с речки, обнял себя руками, кинув прощальный взгляд на окрашенные золотом воды.
— Нет, — покачал тот головой, хотя по мурашкам, покрывшим руки, очевидно было, что он врет.
— Не упрямься, — чуть обиженно фыркнул Ал.
Не дожидаясь ответа, он полез в рюкзак, уже собранный и надетый, и, перевернув все внутри вверх дном, извлек на свет закатного солнца толстовку в цветах американского флага.
— Даже не думай! — проигнорировав очередное возмущенное замечание Артура, он, улыбаясь, накинул ее ему на плечи, отметив про себя, что тот опять покраснел.
— Так намного лучше, верно? — не спеша убрать руки от плеч Керкленда, Ал внимательно посмотрел ему в глаза сквозь очки, убеждаясь, что толстовку он не снимет.
— Спасибо, — пряча глаза, пробубнил тот, еще сильнее краснея.
А Джонс широко улыбнулся, понимая, что благодарит Артур вовсе не за толстовку.
***
— Ловино! — Варгас чертыхнулся про себя, услышав знакомый голос, но не обернулся, продолжая делать вид, что ничего не слышал. — Эй, Ловино, подожди! — голос послышался значительно ближе, так что пришлось все же обернуться. — Уже немного поздно для прогулок, не находишь?
— Так я и не гулять собрался, — лениво огрызнулся он, оглядываясь на заветную дверь.
— А куда? — Антонио серьезно посмотрел на Ловино.
— Да так, неважно, — отмахнулся тот. — Ты чего-то хотел? — нахмурившись, поинтересовался он.
— Я искал тебя, — честно признался Каррьедо, пряча грусть в глазах. — Мы давно не виделись, знаешь…
— Ну и что? Как будто ты успел соскучиться за те — сколько? три? четыре дня? — которые прошли с последней встречи драмкружка? — закатил глаза Ловино.
— Мы тогда даже не разговаривали, — мрачно заметил Тони.
— Ой, да отстань, а? Я спешу, вообще-то, — раздраженно отрезал Варгас.
— Куда ты вечно убегаешь? Я все эти три дня искал встречи с тобой, но то «братика Ловино нет», то «братик спит», то вообще никакой реакции! Ловино, что происходит? — положив руки на плечи закатившему глаза Ловино, Антонио попытался его встряхнуть.
— Зачем ты меня искал? — проигнорировав вопросы, спросил Ловино.
— Хотел сказать, что завтра уезжаю к родителям, и провести немного времени с любимым человеком, — добавив в голос немного яда, Тони отпустил Варгаса, смерив его странным взглядом.
— Ну, ты, кажется, получил все, что тебе было нужно, — заметил Ловино. — Я могу идти?
Каррьедо, махнув рукой, отвернулся и, повесив голову, поплелся куда-то наверх — очевидно, к себе. Он никак не мог понять, чем опять провинился перед Ловино, за что тот уже который день его старательно избегает. Почему уходит куда-то по ночам? Почему Феличиано его покрывает? Сотни «почему», еще больше «зачем» и «как», и ни одного — ни одного! — ответа. Ни от Феличиано, который, как в последний визит показалось Тони, даже радовался разладу в их отношениях, ни от Ловино — тот вообще предпочитал не отвечать на заданные вопросы. От этого так болела голова, так ныло в груди, что обычно бодрый и полный энтузиазма Антонио заметно сник, разнося уныние в пределах своего окружения — того же Хенрика, Тима и нескольких одноклассников.
Ловино проводил Каррьедо тяжелым взглядом и, погрустнев, упер его в пол, старательно закусывая губу и стискивая руки в кулаки — только не позвать, не остановить, не сорваться следом. Сейчас есть что-то важнее и лучше его Тони об этом не знать. Впрочем, «его» ли? Сейчас, когда тот, сгорбившись, поднимался все выше, казалось, что их отношениям, таким теплым и приносящим, помимо боли, настоящее счастье, окрыляющее получше любых чудо-таблеток, пришел конец. Варгас знал, что не пришел, что он все исправит. Но для этого ему были нужны силы. А за силами сейчас нужно было идти, забыв об Антонио, забыв обо всем. Потому что они нужны, без них плохо — не хуже, чем без Тони, хотя черт его знает, но очень пусто. И это вечное ощущение, что он жалкий ничтожный микроб, никому не нужный, потерянный, оставленный кем-то по ошибке в этом чужом и враждебном мире… Таблетки избавляли от него за считаные минуты. Но их было чертовски мало, хватало буквально на пару дней, а стоили они, увы, недешево. И карманных денег почти не осталось — а ведь на нем еще висели долги за прошлые разы. Ловино поджал губы, серьезно глядя куда-то вслед Тони. Он не должен об этом узнать — вот что Варгас понимал абсолютно точно. Поэтому разбираться со всем придется самому.
