Долгий-долгий путь к вечности

      Кагоме сидела в комнате со столом и смотрела в окно. С того дня, как она переродилась как микоками, миновало уже две недели, а она всё никак не могла решить, что делать со свадьбой. Потому что согласно ритуалам она как бы уже вышла замуж — боги об их с Сещёмару решении были в курсе, причём, довольно давно, ночь, или, правильнее сказать, ночи, он в её доме провёл... Она даже умерла, причём, совершенно не фигурально, как было принято, а прямо насмерть. Однако Сещёмару по какой-то совершенно непонятной ей причине очень хотел устроить некую «свадьбу». В её времени подобное мероприятие было бы простым банкетом для членов семьи и друзей, но здесь такие вещи были просто не приняты. Вот она и сидела, глубоко утонув в этих мыслях.              Но не только Сещёмару горел идеей свадьбы. Окрылённый вдохновением Нао шил для неё свадебное кимоно. И всякий, кому приходило в голову явиться к нему, когда он был занят столь важным и ответственным делом, оказывался намертво примотан шёлковыми нитями к ближайшему дереву, чтоб под ногами не путался. Рюджин решил перенести все подаренные им Кагоме вещи в замок, который построил для них Сещёмару на той стороне бытия — фактически он находился недалеко от прохода через склад, однако Кагоме не бывала там прежде и не знала о его существовании. Какого-то большого события ждали и Казухико с Сумико, и драконы, и Инуяша и Кикио...              С тех самых пор, как Кагоме стала микоками Инари, она стала видеть красные нити. Эта способность несколько меняла её представление о мире вокруг. Она узнала, например, что такая нить связывала Казухико и Сумико — у того, что протянул её, определённо было крайне странное чувство юмора. До смерти Сумико они больше подходили под определение врагов, как ёкай и светлая мико. Да и вообще могли никогда не встретиться, если бы не Сещёмару. Красная нить между Инуяшей и Кикио ни капли не удивила Кагоме. А вот нить Нао несколько шокировала — она вела прямиком к Рурико. И, видимо, нечто берегло их обоих, поскольку с тех пор, как шелкопряд поселился у храма, виделись они разве что мельком.              Рин жила в доме бабушки Каэде теперь одна — старая жрица скончалась два года назад. Умирая, она взяла со всех клятву не воскрешать её. Её утрата была тяжёлым событием для всей деревни, и прощание с ней длилось неделю. У Рин так не проявилось способностей к жречеству, однако она прилежно училась и даже без духовной силы была хорошей травницей. Тем более, что в деревне была нестареющая Кикио. А в случае чего всегда можно было обратиться к Кагоме. Ровесницы Рин уже давно вышли замуж и многие из них имели детей, но она не стремилась к этому. После смерти Каэде она просто продолжала делать то, что умела, и тем самым помогала жителям деревни.              Утром Рин разбудил Инуяша. Он был сильно взволнован, и из-за этого Рин не смогла понять ни слова из того, что он говорил. Поэтому она решила узнать у Кикио, что же такое произошло, что так сильно взбудоражило полудемона. Жрицу найти оказалось очень просто — она сидела у огня в их хижине и как-то растерянно улыбалась.              — Что стряслось, Кикио-сама? — спросила Рин, опускаясь рядом с ней. — Вам нехорошо?              — Да, — счастливо протянула она в ответ, и брови пришедшей девушки удивлённо поползли вверх. — Рин, ты можешь подняться в храм к Кагоме? Мне очень нужно, чтобы она пришла сюда.              — Если она тебе нужна, давай, я тебя туда отнесу, — предложил Инуяша.              — Мне всё ещё нехорошо, — отозвалась Кикио. — Сможешь, Рин?              — Да, конечно, — быстро кивнула она. Уж если ханьё Кикио было плохо, то это явно было нечто из ряда вон выходящее. — Я быстро.              Она выбежала из их дома и бросилась к тропе, что вела от деревни к храму. Утро было довольно ранним, и крестьяне только-только начинали подниматься и выходить из домов. Рин бежала мимо домов, наспех здороваясь с теми, кто попадался навстречу. Когда дома кончились, она вдруг поняла, что не сможет бежать так всю дорогу — впереди был долгий подъём. Она остановилась отдышаться, запоздало вспомнив, что даже не успела воды выпить, не то что позавтракать. В этот момент перед ней остановилась лошадь.              — Девушка, — позвал всадник, и она подняла голову. — Ты знаешь, как мне найти храм Инари в горах?              — Да, господин, — кивнула Рин и улыбнулась. — Мне самой надо туда.              — Ты верхом ездить умеешь? — тут же спросил он.              Девушка снова кивнула. Человек перед ней определённо был самураем, и вместе с ним было ещё несколько всадников. Но рассматривать их Рин не стала — слишком привлёк её внимание тот, что говорил с ней.              — Рёхей, — позвал самурай, и один из всадников подъехал ближе к нему. — Отдай девушке лошадь. И останьтесь здесь с Шиничи. Не думаю, что нам позволят остаться в храме всей толпой.              — О, там есть место, господин, — осторожно подала голос Рин. — Кагоме-сама и Сещёмару-сама никогда не выгоняли прихожан, если храм принимал людей. Я могу и пешком...              — Если твои слова правда, тогда оставлять людей здесь и правда смысла нет, — кивнул самурай. — Садись передо мной, — он протянул ей руку.              — Как я посмею, господин самурай? — потупилась Рин. — Я ведь лишь сирота из деревни, а вы...              — Не глупи, — фыркнул он. — Верхом куда быстрее будет.              «Быстрее... — зацепилась Рин. — Точно, Кикио-сама...» Больше спорить она не стала, приняв руку всадника. Лошади и правда шагали довольно быстро, и вскоре Рин убедилась, что сама точно не добралась бы так скоро. Стоило им въехать во двор храма, как она соскочила с лошади, поклонилась всаднику и рванула за здание — туда, где был дом Кагоме. Самурай удивлённо посмотрел ей вслед, но спешиваться не торопился, ожидая, что кто-нибудь появится.              Рин влетела в комнату к Кагоме, отчего-то ужасно разволновавшись. Микоками повернулась к ней и осмотрела, после чего мягко улыбнулась — её красная нить стала видна отчётливо и тянулась куда-то в храм.              — Что-то случилось? — спросила Кагоме, не вставая.              — Кикио-сама! С ней неладное что-то, — выпалила Рин. — Она просила вас позвать!              — Уже? — как будто удивлённо склонила голову набок микоками. — Впрочем, неудивительно. Ты одна?              — Нет, — вдруг покраснела девушка. — На выходе из деревни меня подобрал самурай, и я... В общем...              — Понятно, — улыбнулась Кагоме и встала.              В её руке будто сама собой соткалась маска лисицы. Скрыв ею лицо, микоками вышла во двор, где обнаружила шестерых всадников. Она приблизилась и внимательно посмотрела на них. Одного из них, молодого мужчину лет двадцати с приятным лицом и очень длинным чёрным хвостом, соединяла с Рин красная нить.              — Добро пожаловать в мой храм, — негромко произнесла микоками, но все они услышали её. — Что привело вас?              — Мы приехали молиться Инари-ками-сама о счастье Такаюки-сама, — произнёс один из воинов за спиной самурая.              — Рин знает расположение храма, — отозвалась Кагоме. — Вы можете расположиться здесь на то время, что вам понадобится. Святыня Инари-ками-сама там, — она махнула рукой на храм. — Такаюки-сама хотел бы найти невесту?              — Да, это так, — кивнул самурай и спешился. — Об этом храме я слышал столько слухов, что надеялся получить здесь помощь или указание.              — Думаю, божество этого храма вам поможет, — улыбнулась Кагоме под маской. — Но чуть позже. Кажется, вы все давно в дороге. Отдохните и выпейте хотя бы воды. А мне нужно оставить вас.              Микоками обошла всадников, а затем оттолкнулась от каменной плиты, и её ноги окутал туман. Она заскользила над землёй, набирая скорость, и за считанные секунды исчезла из виду. Рин снова стояла перед самураем, смущённо отводя взгляд.              — А кто это? — спросил он, хмуря брови. — Ёкай?              — Что вы, — замахала руками Рин. — Кагоме-сама не ёкай. Она микоками Инари-ками-сама и Рюджина-ками-сама. Божество этого храма.              — Никогда прежде не видел божеств, — отозвался он. — А ты, стало быть, Рин-сан?              — Да, господин, — кивнула она.              — Можешь звать меня Такаюки-сама, — усмехнулся он. — Микоками-сама сказала, что ты всё здесь знаешь. Где мы можем остановиться?              — За храмом есть дом, — улыбнулась Рин. — Я покажу.              И она повела самурая и его людей к тому зданию, где всегда останавливались посетители. Было там и место для лошадей. Самурай и его люди снялись с прошлого места стоянки ещё затемно и чувствовали себя несколько уставшими, так что охотно приняли предложение отдохнуть. Рин взялась принести им воды — хоть бы и в благодарность за то, что привезли. Она наполнила кувшин в чаше у входа в храм и вернулась. Такаюки всё ещё стоял у коновязи, хотя люди его уже скрылись в доме. Ему почему-то хотелось провести с этой девушкой ещё хоть немного времени, но он не мог найти тему, чтобы заговорить. Наконец ему пришло в голову спросить, кем были её родители и выразить соболезнования её утрате, и он даже набрал в грудь воздуха, как вдруг раздался властный мужской голос.              — Рин, — позвал Сещёмару, заметив её рядом с каким-то человеком. — Где Кагоме?              — Кикио-сама попросила её спуститься к ней, Сещёмару-сама, — отозвалась девушка. — Я думаю, она скоро вернётся.              — Хорошо, — кивнул он и будто смягчился. — А это кто?              — Такаюки Канэко, — представился самурай. — Я и мои люди приехали сюда помолиться Инари-ками-сама, Сещёмару-сама.              — Добро пожаловать в храм, — кивнул дайёкай и направился в деревню.              Кагоме добралась до деревни куда быстрее, чем Рин до храма. Она скользнула к дому Инуяши и Кикио со стороны леса, чтобы крестьяне не видели её. Для микоками не было никакой нужды осматривать Кикио — ей достаточно было одного взгляда, чтобы определить причину её состояния. Кагоме подошла к ней и опустилась на колени рядом, осторожно касаясь ладонью живота.              — Видишь, — улыбнулась она. — Всё вышло. Тебе нужно поберечь себя.              — Но я ведь крепче любого человека, — улыбнулась Кикио.              — Но ты и не человека носишь, — вздохнула Кагоме. — Я говорила, что легко не будет. Тебе нужно будет пить специальные отвары. И желательно из воды из храма. Может, хочешь перебраться туда на время?              — Нет, — мотнула головой Кикио. — Я хотела бы остаться в привычном месте. Да и не хочу вас с Сещёмару стеснять.              — Там полно места, — усмехнулась Кагоме. — Но настаивать я не буду. Инуяша, — позвала она. — Тебе придётся позаботиться обо всём. Одно неверное движение, и Кикио может потерять малыша.              — Малыша? — тут же переспросил он. — То есть, это мальчик?              — Куда ты так торопишься? — улыбнулась микоками. — Сейчас этого пока нельзя сказать — рано ещё.              — А разве это имеет значение? — в комнату вошёл Сещёмару. — Я имею в виду, разве так важно, сын у тебя родится или дочь?              — Ну, я бы хотел сына, — пожал плечами Инуяша.              — Чудо, что у нас вообще будет ребёнок, — вздохнула Кикио.              — Ты за мной? — Кагоме поднялась и подошла к Сещёмару.              — Да, — он кивнул. — Я и Рюджин-ками-сама хотим кое-что тебе показать. Он, кстати, считает, что приём мы должны устроить у него в храме.              — На той стороне? — уточнила Кагоме, и дайёкай кивнул. — Вряд ли мы можем отказать ему в этом.              — Вряд ли, — вздохнул Сещёмару.              — Что ж, мы пойдём, — мягко произнесла микоками. — Кикио, я приду к тебе завтра.              Они попрощались, и Кагоме и Сещёмару вышли через заднюю дверь, и там дайёкай прижал её к себе и взлетел. Теперь она могла делать это и сама, но так — у него на руках — ей нравилось больше. Перелёт был больше похож на огромный прыжок прямо во двор храма, где Кагоме поспешно подняла к лицу маску. Сещёмару вопросительно изогнул бровь.              — Мне не следует показывать людям своё лицо, — произнесла микоками. — А в храме люди.              — О, да, я видел, — кивнул Сещёмару. — Рин говорила с одним из них.              — Ну, она всё же связана с ним красной нитью, — улыбнулась Кагоме. — А он приехал помолиться о том, чтобы встретить невесту.              — Он? — нахмурился дайёкай.              Не то чтобы этот парень был каким-то неприятным. Даже наоборот, он выглядел довольно сильным для человека. Просто он не нравился Сещёмару. И он не понимал, почему. Озадаченно нахмурившись, он повёл Кагоме на ту сторону бытия, сосредоточенно размышляя. Почему-то ему казалось важным понять это своё чувство. Чем-то оно напоминало ревность, но всё же не было ей. Когда они прошли через весь склад и оказались на той стороне, он даже не сразу заметил, что Кагоме не отошла от двери. Мир той стороны разительно изменился в её восприятии. Он остался тем же миром сумерек, и вместе с тем стал куда более насыщенным и ярким. И микоками оказалась столь очарована им, что не смогла сдвинуться с места. Сещёмару успел уйти на несколько шагов, прежде чем заметил это.              — Кагоме, — позвал он. — Идём.              — Я... да... — она медленно двинулась к нему. — Кажется... ты задумался о том, почему тебе не понравился тот самурай? — спросила она, как будто с трудом фокусируясь на нём.              — Как ты узнала? — удивился Сещёмару.              — Догадалась, — улыбнулась Кагоме. — Это из-за того, что ты воспринимаешь её как дочь, полагаю.              — Как дочь? — переспросил дайёкай и нахмурился. — Я не очень понимаю, что это значит.              — Хм... Ты привязан к ней и тебе кажется, что если с ней рядом будет кто-то ещё, она перестанет любить тебя, — медленно произнесла она. — Многие родители боятся этого.              — Я... — Сещёмару остановился и поймал Кагоме за руку. — Разве я заслужил это? Заслужил, чтобы она любила меня? Ты... — он отвёл глаза.              — А почему ты думаешь, что это надо заслужить? — она погладила его по щеке, поворачивая к себе его лицо.              — Но разве?.. — дайёкай мрачно вздохнул. — Я всегда... всю свою юность я... Я должен был добиваться внимания, заслуживать его. Я... всегда должен был соответствовать требованиям, чтобы...              — Ты не должен, — мягко прервала его Кагоме и обняла. — Ничего.              Сещёмару осел на колени и обнял её за ноги, как делают дети. Он уткнулся лицом в живот микоками и надолго умолк. Дайёкай где-то глубоко внутри понимал, что её чувства к нему всегда были безусловны и не требовали ничего с его стороны. Для него это было странно и непонятно. Долгое время он не мог понять, почему же она выбрала его, а потом и Рюджин-ками-сама подлил масла в огонь, когда сказал, что он — Сещёмару — может оказаться недостоин её. Он боялся, хотя не хотел признавать самого факта наличия у него страхов, что однажды проснувшись утром, Кагоме поймёт, что он не заслужил её. И сейчас, когда она гладила его по голове, как будто успокаивая, дайёкай как будто избавлялся от него.              — Чем это вы тут заняты? — раздался несколько недовольный голос Рюджина.              — Рю-ото-сама! — улыбнулась ему Кагоме, продолжая своё занятие. — Мы только...              — Я говорил с твоей матерью, Сещёмару, — внезапно перебил её бог-дракон. — Как так получилось, что она не была в курсе о твоих намерениях? Ты за столько лет не нашёл времени рассказать ей?              — У моей матери, насколько мне известно, как не было, так и нет души, — дайёкай поднялся и поморщился. — Такое известие...              — Такая новость вряд ли обрадовала бы её, Рю-ото-сама, — осторожно произнесла Кагоме.              — Совершенно верно, — раздался женский голос, и из-за спины Рюджина возникла сама демоница. — Скажи он мне, что как его отец он предпочёл человечку, ещё и мико, не знаю, что бы я сделала. Но её я убила бы точно.              — Ну, теперь у тебя это точно не получится, — усмехнулся бог-дракон. — Хотя сомнительно, что получилось бы тогда, но всё же шансов было больше.              — Уж не хотите ли вы сказать, Рюджин-ками-сама, что какая-то человеческая девчонка превосходила силой меня, дайёкая? — изумлённо изогнула бровь она.              — А ты бы действительно рискнула напасть на неё? На светлую мико под покровительством самого? — он поднял взгляд вверх, как бы намекая на сиятельного главу Идзумо. — На мою дочь, в конце концов?              — Союз с человеком для чистокровного демона неприемлем! — безоговорочно заявила демоница. — Я бы сделала это, чтобы обезопасить свой род от позора рождения полукровки!              — И его мнение учитывать ты бы не стала? — изогнул бровь Рюджин.              — А когда это его мнение стало важнее моего? — хмыкнула она. — Но теперь всё иначе. Она — божество храма, микоками. Для моего рода это почётно.              Лицо Сещёмару застыло. Кагоме видела, как он старался подавить вообще все эмоции, и лишь где-то в глубине глаз можно было рассмотреть ту бурю, что бушевала в нём. Микоками вздохнула.              — Я от вас тоже не в восторге, матушка, — произнесла она.              Демоница открыла и закрыла рот, покосившись на потешающегося Рюджина. Будь Кагоме даже дайёкаем, она могла быть с ней резка и презрительна, могла ответить ей так, чтобы унизить в ответ. Она могла даже потребовать прекращения всякого между ней и её сыном общения. Вот только Кагоме была микоками, пусть и очень юной. Но всё же её отцом был сам Рюджин, и отцом по крови, а матерью — Инари, пусть и по перерождению. Ёкай, кем бы он ни был, уступал ей в статусе.              — Считайте, что положенные конверты уже у вас, — сохраняя лицо, натянуто улыбнулась демоница Рюджину.              — Прекрасно, — кивнул он. — Хотя я этого и не ждал.              Не прошло и секунды, как демоницу окутал туман, а когда он рассеялся, она исчезла. Как только это произошло, Сещёмару как будто немного расслабился. Он никак не проявлял внешне ни своего напряжения, ни расслабленности, однако Кагоме почувствовала это. Рюджин покосился на то место, где стояла демоница, глубоко вздохнул и поторопил их, разворачиваясь. Кагоме и Сещёмару пошли за ним. Микоками теперь могла ощущать течение времени на этой стороне бытия, и оно действительно было совершенно иным, чем на той. Через несколько минут бог-дракон резко повернул, и когда Кагоме проследовала за ним, её взгляду открылся замок. Она замерла на несколько мгновений, рассматривая его, а затем повернулась к Сещёмару, вопросительно заглядывая ему в глаза. Он улыбнулся и кивнул.