Северный ледовитый Океан.

Утром Николь тошнило так сильно, что она даже не смогла подняться с кровати. Открыла глаза, затем снова их закрыла и зажмурилась. Голова не кружилась, но ей было плохо и хотелось как можно дольше оставаться под одеялом. Спрятаться, быть наедине с собой. Странное состояние, особенно для жизнерадостной Николь. Кажется, она даже заснула, потому что в следующие несколько минут после очередной попытки вернуться в реальность, взгляд Никки был направлен в потолок, а не в окно, как до этого. Тошнота прошла, но убийственная слабость во всём теле осталась. Видимо, не нужно было пробовать тот «убойный» коктейль, который предлагал Роули — действительно адское варево. Девушка раскинула руки в стороны. На огромной кровати, казалось, можно было даже потеряться. Здесь все было куда более помпезно, чем у нее дома: в шелках не спала даже любимая дочь Александра Ковенанта. Поводив пальцами по гладкой, скользкой ткани простыни, Николь повернула голову набок. Она смотрела на пустующее место рядом с собой и размышляла о том, что Руквуд опять не пришел. С тех пор, как они с Торфинном удалились на какую-то встречу, Августус редко приходил ночевать. Точнее, приходил, но они почти не разговаривали. От усталости Николь засыпала спустя меньше чем четверть часа, а когда просыпалась, преподавателя защиты от темных искусств уже не было в спальне. А вот вчера, — Ник это точно помнила, хоть и была немного пьяна, когда компания из трёх волшебников расходилась спать, — он точно не приходил. Домовой эльф сказал, что хозяина Августуса нет дома, и, хоть подобное обращение эльфа к, по сути, всего-то другу хозяина поместья удивило Николетту, она ничего не сказала в ответ и допытываться не стала. Всё равно не скажет. Девушка поднялась с кровати, одновременно собирая волосы в высокий конский хвост на затылке и подошла к окну, отдергивая тяжёлую портьеру. Окна из комнаты Руквуда в этом доме выходили на внутренний двор и большой сад с фонтаном, который сейчас не работал, видимо, из-за холодов. Аккуратно подстриженная изгородь была припорошена снегом, а на садовых дорожках выложенных из камня виднелись следы гулявшей недавно кошки. «Должно быть, это Изабель прикормила очередную одинокую душу…» — подумалось Николь и она, отвернувшись от окна, принялась собираться к завтраку. Время было уже позднее, скорее всего, остальные гости поместья встали из-за стола, но это не слишком огорчало девушку. Есть ей не хотелось. Едва Ник покинула комнату и вышла в холл второго этажа, в нос ей ударил аппетитный запах жареных яиц, поджаренного хлеба и кофе. Желудок тут же скрутился в тугой узел, однако вопреки голосу рассудка, девушка ощутила не желание скорее вгрызаться в хрустящий хлеб с маслом и джемом, а очередной приступ тошноты. Ей пришлось справляться с ним прежде, чем она смогла продолжить движение по главной лестнице вниз, через холл в просторную столовую. Полы из начищенного до блеска паркета отражали зажжённые в настенных светильниках свечи, на стенах висели портреты членов семьи Роули — видимо, далёкие родственники, потому как изображены они были в совсем уж старомодных нарядах и почти не двигались. Посередине стоял длинный стол выполненный из массива дуба на более, чем пятьдесят персон. Такие же стулья — тяжёлые, дубовые, обозначали каждого, кто присутствовал когда-либо за этим столом, а точнее не его самого, а его положение в обществе. Иными словами, все что присутствовало в этой комнате говорило о статусе семьи Роули. Однако еды здесь было не много — сервирован стол был лишь на четыре персоны. Три ряда тарелок на каждой сервировочной салфетке — глубокая, для основного блюда и для десерта, рядом хрустальный бокал на изящной ножке, приборы из столового серебра в столь же изящной изумрудной салфетке, блестящие, словно какое-то дорогое украшение, и фарфоровые чашки, наполненные ароматным кофе. Посреди стола стояли тарелки с тостами, креманки с джемом разных вкусов, кувшинчики с молоком и сливками, сахарницы. Другие блюда были полны бекона, салями, всех видов сыра и оливок, круассанов, булочек с корицей, тыквой и кремом. За столом сидели Изабелла и Торфинн. Рука подруги лежала на столе, а её тонкую ладонь накрывал своей широкой ладонью блондин и по совместительству хозяин этого поместья. Они улыбались друг другу и подруга о чем-то хихикала то и дело поглядывая в глаза Роули. Одно было ясно совершенно точно — что-то произошло этой ночью, что изменило отношение Изабель и к этим каникулам и к Торфинну Роули в частности. Однако увидев у входа Ник, Изабелла смущённо отпрянула от собеседника и Ковенант почувствовала себя странно неуместной в их компании. — Эм… доброе утро, — неловко переминаясь с ноги на ногу, произнесла Николь. — Доброе, соня. — С широкой улыбкой ответила ей подруга и похлопала по стулу рядом с собой. — Садись скорее, все так вкусно! Ты будешь в полном восторге! Николь скривилась и покачала головой: — Не хочется, спасибо. — Отвечая на изумление, во всей красе отразившееся на лице подруги, она добавила: — Видимо, перебрала вчера… Роули расплылся в довольной ухмылке. Ему явно польстило, что после его коктейля Никки чувствует себя плохо. Кажется, он говорил вчера, что так они напивались с другом ещё будучи студентами, а Николь сказала, что коктейль слабоват даже для неё. Чувствовалось, что Торфинн недвусмысленно ощутил победу в их негласном состязании «кто кого перепьет», но комментировать не решался, боясь нарушить хрупкое состояние влюбленности между ним и Изабеллой. В воцарившейся тишине Николь переступала с ноги на ногу, но не решалась задать главный вопрос. Она смотрела на Торфинна и думала о том, как отреагирует друг, кажется, лучший друг Августуса на то, что Ковенант разыскивает мага вот так, с самого утра. Да и скажет ли ей, если она задаст прямой вопрос? Что, если это та информация, которая по каким-то причинам недоступна ни ей, ни Иззи? И Роули смотрел в ответ в глаза волшебницы с пепельными волосами, кажется, зная о чем она хочет спросить, но боится и сдерживает свое любопытство покусыванием губ. — Августус уже спускался? — Решила схитрить Ник, формулируя вопрос таким образом, чтобы присутствующие не поняли, что она понятия не имеет, где он. Роули дёрнул бровью, но ухмылка с его губ так и не сошла. — Он и не ложился, — прямо ответил блондин и, намотав на вилку хорошо прожаренный ломтик сочного бекона, положил его себе в рот. — Вернулся поздно и всю ночь провел в библиотеке. Знаю, что он не спал, выпил кофе и написал несколько писем. Значит, Руквуд всю ночь работал… Что ж, это было не худшей перспективой в ее понимании, как для девушки человека, который не пришел в спальню прошлой ночью. Однако, Николь была далеко не глупой и ей всё-таки показалось, что Роули известно чуть больше, чем он говорит и это тоже было понятно. Мужская дружба, связывавшая двух чистокровных волшебников на протяжении нескольких десятилетий давала о себе знать. И может быть Торфинн молчал бы и дальше, если бы Иззи легонько не пнула его под столом, с выражением крайней заинтересованности заглядывая в глаза. Всё-таки между ним и подругой она все ещё была готова выбрать подругу, а это уже было опасно. Так что хозяину поместья пришлось тихо кашлянуть и добавить: — Кстати, он всё ещё в библиотеке. — Хм… — Николь задумчиво нахмурилась, а потом медленно зашагала вдоль стола к двери, ведущей к правой галерее из которой потом можно пройти в холл, библиотеку и оранжерею. — Пожалуй, проведаю его. А вам приятного аппетита. Едва Никки скрылась за дверью, Изабелла уставилась на Торфинна, чей беззаботный вид красноречиво говорил о том, что он не помогает в чем виновен. Подруги всегда поддерживали друг друга и поведение Иззи в ее собственном понимании было абсолютно нормальным. Разве что, для Роули это было слегка… удивительным. Она снова легонько пнула его под столом, возвращая внимание себе — до этого волшебник старательно разглядывал канделябр. — Почему ты сразу ей не сказал?! — Ты же видела Руквуда сегодня, видела его лицо. Он чем-то здорово разозлен и к тому же, я представить не могу, чем таким он занят, чтобы не спать всю ночь. — Парировал Роули, перехватив колено Изабеллы под столом своей ладонью, чтобы она вновь его не пнула. Девушка зарделась. — В последний раз он таким был… давно… давно он был таким. Несмотря на загадочный ответ, Изабель не стала допытываться. Торфинн ушел в себя, вспоминая что-то не очень хорошее, что немедленно отразилось на его выражении лица. «Должно быть, это были действительно темные времена…» — Подумала Изабель и отпила кофе из чашки. Вдали от ароматов пищи Николетта почувствовала себя гораздо лучше. Она быстрым шагом прошла через галерею и оказалась перед массивными двойными дверями, ведущими в библиотеку. На стенах по бокам от дверей левитировали волшебные, полупрозрачные свитки, на которых что-то записывали такие же полупрозрачные перья. Николь постаралась толкнуть двери от себя, но они, зачарованные мягко открылись и медленно отворились, чуть слышно поскрипывая. Волшебница вошла внутрь и застыла на пороге: перед ней предстало по виду почти отдельное здание, такой огромной была библиотека семейства Роули. Старинные фолианты и чуть более новые книги, собрания сочинений и даже особенные книги, хранившиеся в сундуках, под замками, и грозно порыкивающие, явно касающиеся темных искусств. В такой библиотеке Николь хотела бы проводить часы напролет, разыскивая ту или иную книгу, древний свиток или писание, содержащее в себе тайные знания. Здесь особенным был, кажется, даже воздух. Бумага и кожа, пережившая многие столетия и сохранившаяся до сих дней во многом благодаря терпкому налету волшебства… Словно крошечная пыль, магия летала здесь в воздухе. Пройдя чуть глубже в комнату, Ник поняла, что перед ней не просто домашняя библиотека, а самая настоящая зачарованная комната. Уж точно площадь ее была куда больше внутри, чем снаружи, но, к счастью, далеко идти ей не пришлось. Руквуд стоял на небольшой платформе которая вплотную прилегала к стене, на ней стоял массивный письменный стол, волшебный светильник с зачарованной «шляпкой» которая освещала пространство вокруг документов, разложенных на столе. Она словно живая, чуть обернулась в сторону вошедшей в библиотеку Николь и радостно скрипнула своей ножкой о деревянную поверхность стола при виде гостьи. — Доброе… — хотела было поздороваться Никки, но её перебил, опередил девушку: — Доброе утро. Я как раз собирался посылать за тобой домовика. — Руквуд все ещё смотрел в окно, а через него на открывающуюся перед ним даль. Поля были запорошены снегом и в округе не было ни одной живой души, которая бы могла нарушить уют и покой постояльцев поместья. Он на мгновение прикрыл глаза и калейдоскоп мыслей принялся сменять друг друга. Вот Николь улыбается, у нее необычного цвета волосы, она сидит за столом его факультета — Руквуд посмотрел ей в глаза в тот день в большом зале — она тогда была дерзкой, острой на язычок и осуждала пожирателей смерти без какого-либо страха быть наказанной. Тогда он не понял, что её поведение вызвало в нем практически отцовский порыв проявить заботу и защитить безрассудную студентку, идущую в открытое противостояние со взрослыми волшебниками, которым ничего не стоило выпустить убивающее проклятие. Он видел, как ее маленькие косички, заплетённые хитро и обрамляющие тонкие черты лица, озорно подпрыгивают, когда студентка смеётся со своей подругой, стоя в очереди к чулану для метел. Тогда он впервые улыбнулся ей и ощутил больше, чем желание позаботиться. Желание. Влечение. Ему вдруг захотелось назначить этой дерзкой девчонке взыскание и что, собственно, его останавливало? Не найдя аргументов против, Руквуд последовал зову сердца и вот, где сейчас они оказались. — Посылать… — Да. — Августус развернулся лицом к волшебнице так быстро и плавно, что она даже удивилась. Никогда ещё Николь не видела таких резких, выверенных движений. Было в этом что-то запредельное, другое, чужое. Словно бы что-то, чего она не знала о маге по фамилии Руквуд прямо сейчас обнажило перед ней своё нутро. — Я собирался поговорить с тобой. — Ты меня пугаешь… — Напрасно. Он говорил короткими, столь же выверенными фразами, какими были и движения. Августус держал руки за спиной, они были скрещены в привычной для профессора рун позиции, будто он и сейчас читает лекцию своей студентке. Студентке, не более. Его взгляд был таким же холодным, какими были воды северного Ледовитого океана и сейчас она тонула и захлебывалась в них. Влажный ледяной ветер ворвался в лёгкие и сдавил их, а в горле из-за ощущения жжения застряли вопросы. Ник хотелось спросить у него, что случилось, почему он не пришел, но попросту не могла выдавить из себя ни единого слова. — Я прошу прощения, — сказал Руквуд. Он всё ещё стоял, держа руки за спиной, но ни один мускул на его лице не дрогнул, когда он говорил эти слова и все последующие. Казалось, что он вообще не живой — каменное изваяние, не больше и не меньше. — За то, что поцеловал Вас, мисс Ковенант и за все то, что произошло между нами в последующем. Главным образом я прошу у вас прощения за то, что своими действиями подарил Вам ложную надежду на общее будущее. К сожалению, это не так. Его слова настолько поразили Николь, что она сжала руки в кулаки с такой силой, что ногти ее впились в ладони до крови, но даже вспышка боли не привела ее в сознание. Она перестала слышать то, что говорил ей мужчина, только гул в ушах и стук её собственного сердца… Волшебница просто не могла поверить в то, что слышит. Он только что порвал с ней… После всего того, что между ними было, после того, как она отдала ему свою невинность, после того, как его образ отпечатался у неё на сердце… Он просто извинился перед ней и вытолкнул прочь из своих мыслей, из своей жизни. Он просто порвал с ней. В его голос вновь вернулся лёд официальности с которым Августус Руквуд общался со своими коллегами по преподавательскому составу, и почему-то сейчас Николетта ощутила, что вместе со словами между ними опустился стеклянный занавес, который она не в силах разбить и по ту сторону больше не видела того, кого любила и кто любил её. — Мисс Ковенант… — Нет. — В голосе Николь, которая больше не желала слышать эти слова, эти обращения к ней, звучали подавляемые хрипы рыданий. На то, чтобы не упасть без сил и предаться рыданиям, у нее уходили все оставшиеся силы. Девушка опустила взгляд в пол, она больше не могла смотреть в его лицо, на его темные волосы с проседью, которые совсем недавно перебирала пальцами, когда они лежали в одной постели. — Я… не хочу больше ничего слышать. Руквуд сделал какое-то движение, ни то означавшее искренний порыв подойти к ней, ни то просто покачнулся, но устоял на месте. Испугавшись, что тот действительно окажется рядом, Ник, ощущая сильное жжение в районе сердца, попятились к двери, ведущей в библиотеку. — Прошу меня простить… — вырвалось у нее уже вперемешку со слезами и она выбежала прочь, не оборачиваясь и не прислушиваясь. Коридоры, соединяющие между собой комнаты в поместье казались такими длинными, что грозились никогда не закончиться. Она не могла кричать, но рыдания разрывали ей грудь, а сердце, казалось, тонет в раскалённом, тянучки, вязком дёгте. Глаза застилали слезы и пробегая по очередному коридору Николетта встретила подругу — они столкнулись, но девушка оттолкнула Изабеллу и побежала к главной лестнице в надежде найти хозяина поместья. — Николь! — Кричала Изабо ей вслед, — Вы поговорили? Что случилось? Но подруга не ответила и Иззи бросилась следом. В холле у камина она настигла трясущуюся от беззвучных рыданий всем телом Николетту и положила ладонь ей на плечо. — Что такое? Николь ощущала, что задыхается. Жжение из груди переместилось прямо в горло и девушка, чьи слезы градинами текли по щекам и капали на большой изумрудный ковер и она даже не пыталась сдержать их, жадно хватала губами воздух. Едва Иззи коснулась её плеча, Ник дернулась, сбрасывая руку подруги и разворачиваясь к ней лицом. В этот момент она увидела стоящего за плечом Изабель Торфинна, чье лицо не отражало ни удивления, ни испуга за девушку. Говорят, он был безумен и эмоции женщины никогда не трогали его, так что он просто ждал, пока Ник что-нибудь скажет. Но это получилось у неё далеко не сразу. Она ткнула пальцем в блондина, заставляя Иззи обернуться, чтобы понять, куда указывает Ковенант, но это по-прежнему ничего не значило. — Я больше ни минуты не проведу в этом доме! — Внезапно закричала волшебница и вдруг охрипла, продолжая плакать и трястись. — Пожалуйста… Умоляю… Я хочу… вернуться… в школу… Николетта продолжала повторять одно и тоже шепотом, обняв себя руками и сотрясаясь в рыданиях. Ей было очень плохо и Изабель не стала задавать никаких вопросов, сказав лишь, на этот раз обращаясь к Торфинну: — Спасибо за гостеприимство, мистер Роули. Тот тяжело вздохнул и жестом указал на входную дверь, собираясь проводить девушек до границы трансгрессии. Николетта была слишком плоха для летучего пороха, да и появилась бы она не в том месте, где было бы сейчас нужно появиться, так что выхода не оставалось. — Я вас провожу. Когда он вернулся в дом, то сразу же направился в библиотеку. Руквуда там не было, несмотря на то, что библиотека еще со школы была излюбленным местом препровождения. После нее Роули направился в одну из галерей в так называемом мужском крыле — пережиток прошлого, того самого, каким его помнил Торфинн в своем детстве. Когда строгий дед не разрешал ему играть с девочками, потому что это «не по этикету». Теперь Торфинн играет с девочками столько, сколько захочет… иногда отрезая им пальцы. У разожженного камина в кабинете отца Торфинна, с бокалом огневиски в руках стоял его лучший друг. Пиджак небрежно брошен на кресло, плечи мага наклонены вперед, словно он едва выдерживает груз вселенской печали и тоски. На звук шагов Августус поднимает голову и бросает безразличный взгляд. — Мда, дружище, — произносит Торфинн, щелкает пальцами и домовой эльф тут же появляется в кабинете с подносом, на котором стоит еще один бокал, а рядом бутылка огневиски. Роули забирает все и велит прислуге исчезнуть, после чего наполняет свой стакан и подходит к камину, становясь рядом со своим другом. Они несколько минут молчат, то и дело отпивая из своих бокалов и глядя в огонь. Мысли о том, что произошло между ним и Николеттой не слишком трогают Торфинна. Точнее, трогают чересчур, поэтому ему приходится силой гнать их от себя. Изабелла исчезла и теперь ему было тоскливо, а выгуливать свое самолюбие в Косом переулке ему не очень хотелось, пусть там и были люди, страстно ожидающие его появления и готовые отдать хоть палец, хоть нос, хоть глаз. Затем Торфинн все-таки спрашивает у Августуса, что произошло и тот с удивительным безразличием в голосе рассказывает хозяину дома ту сцену, что произошла с ним в Малфой-мэноре. Роули слушает его молча и внимательно и в принципе, многое становится ему ясно. Другого выбора у пожирателя просто не было. — Ты защищаешь её? — Неуверенно переспросил он, но Руквуд вновь не ответил, ни то потому, что ответ на этот вопрос казался ему очевидным, ни то потому, что сам мужчина не мог найти ответ на этот вопрос. Торфинн вновь помолчал, сделал еще глоток из бокала. Алкоголь обжег ему горло и на мгновение он подумал о том, что Руквуд пил крайне редко — он предпочитал сохранять свое сознание ясным, а разум максимально сконцентрированным. Так выходит, что разрыв с этой девчонкой, какой-то студенткой стал для него куда более болезненным, чем он показал ей и чем показывал сейчас даже ему. А ведь они знали друг друга со школьной скамьи. — Вы могли бы уехать, — сказал Торфинн так мягко, как позволяло ему его некоторое «безумие» и мужской темперамент. — Оставить здесь всё и пуститься в, дракл его дери, свободный полет. Руквуд усмехнулся. — Она даже не закончила школу. — В пекло школу! Руквуд посмотрел на друга с веселым блеском в серых глазах. — Что? Разве я не прав? — Видя реакцию Августуса на предложение уехать с Николь и укрыться от темного лорда, Торфинн воодушевился. Он сделал большой глоток виски, кашлянул и продолжил: — Только ты, она и бескрайняя Аляска… — Эта девочка не знала обо мне четыре месяца назад и была обычным подростком, который посещал Хогвартс, как тысячи других волшебников. Она ненавидела меня, как сотни других студентов школы три месяца назад. — Так главная причина в том, что вы мало знакомы? — Да не в том дело, ты не даешь мне договорить… — А в чем тогда?! — Роули терял терпение, в его голосе появились гневные нотки. — В том, что это не её судьба и не её жизнь. — Руквуд вновь ссутулился над камином, облокотившись рукой на каминную полку и болтая огневиски в стеклянном стакане, в гранях которого отражались языки волшебного пламени. — Ей семнадцать, она еще не знает от чего откажется ради того, чтобы навсегда стать изгоем и существовать, прячась и живя с оглядкой. Да и разве это жизнь, скажи мне? Торфинн промолчал. На этом разговор двух волшебников закончился. Августус еще немного выпил, но разговор не клеился и скоро Роули направился в свою комнату, где почитал книгу и уснул. А Руквуд маялся весь вечер, вышагивая из угла в угол по комнате, где каждая складочка на простыне напоминала ему о Николь, её волосах, её теле, о том, какой запах исходил от её светлой кожи и о том, как она смеялась, как касалась его лица своими пальчиками. Он не мог перестать думать о ней даже после того, как принял решение собственноручно сжечь все мосты и взорвать несущие конструкции. Он думал о том, как сильно она сейчас страдает и винил себя в каждой пролитой ею слезинке. Думал, что после того, как вернется в школу — сразу же освободит свой кабинет, покинет Хогвартс и найдет себе другое место до тех пор, пока повелитель не найдет Поттера. А потом резко менял вектор своих размышлений: он должен позаботиться о Николь, пусть даже так, издалека. Теперь она вряд ли подпустит его и на пушечный выстрел. Уснул Августус, когда часы пробили два часа ночи. За окном вьюжила метель, так нетепичная для этого места, и музыке ветра все-таки удалось его убаюкать, отправляя в царство Морфея.