Северный ледовитый Океан.

Всё в этом мире имеет свое начало и свой конец, и так будет всегда. Начало новогодних каникул было столь ярким и эмоциональным, конечно же Николетта не думала о том, что что-то может пойти не так. Не думала ни о заколдованном дневнике, хотя могла бы предположить такое, или, могла бы подумать, что в окружении Августуса Руквуда всегда были женщины, которые хотели его общества и оставались для него чем-то большим. А может и нет - смелости спросить об этом у волшебницы так и не набралось, потому она лишь пол ночи пролежала с открытыми глазами, рассматривая потолок. Руквуд любезно продемонстрировал своей пассии умение наводить чары на потолок подобные тем, что были в Хогвартсе в большом зале: сейчас над их головами сияли мириады звёзд бесконечной вселенной позволяя девушке размышлять во время наблюдений за их размеренной жизнью на высоте нескольких метров от неё. Редко, но какие-то сгорая и угасая навсегда, исчезали с небосклона. А Николь лишь думала о том, что не стоило ей говорить с Руквудом о помолвке. Он ничего ей не обещал, она все придумала сама и теперь занимается самоедством. Пришло время возвращаться в школу, но Николь этого, разумеется, не хотелось. Она вообще не хотела ничего из того, что связывало бы ее с грядущим неизбежным выпуском из школы. Она, словно бы осознавала, что тогда ей придется расстаться с единственным человеком, который мог понять ее. И удивлялась: каким образом их связь с взрослым мужчиной, начавшаяся едва ли не со случайного влечения друг к другу физически, стала такой крепкой? А может быть, это всё было лишь иллюзией? Небрежно и неосторожно поощренной девичьей фантазией? Ведь они с Руквудом много говорили. Обо всем. И пускай окружающим он казался молчаливым, холодным, а его ледяного спокойствия могло хватить на целый северный Ледовитый океан… только Никки знала, каким на самом деле он был. Утро коснулось ее кожи лёгкой прохладой, от чего девушка поежилась и спряталась под одеяло с головой. Ей было совсем не сложно это сделать - постель была пуста, Руквуда словно бы и не было и стоило ей это осознать, как лёгкое чувство тревоги принялось разрастаться в ее груди, учащая сердцебиение. Что это? Влюбленность? Разве это возможно, да ещё так быстро? И все это после того, как в поезде Николь с вызовом нагрубила мужчине. Как, впрочем, и в школе несколько раз. Ее поведение, казалось, буквально кричало об обратном. О том, что Руквуд ей попросту противен, о том, что любви не будет никогда. А оказалось, что "никогда" это слишком громкое слово. Нежное девичье сердце трепетало в тревоге и печали, едва в разум попала мысль о том, что Августуса нет. Под его тяжёлой поступью хрустел серый щебень подъездной дорожки Малфой мэнор. За когда-то ухоженной изгородью, сейчас пришедшей в запустение, все также как и всегда гуляют чудесной красоты фазаны, цесарки и маленькие волшебные птички. Они весело чирикают наперебой, совершенно не стесняясь проходящих мимо незнакомых людей, которые с завидной частотой посещали это место и порой покидали его не в самом лучшем состоянии. Малфои явно перестали следить за состоянием своего сада после того, как в большой гостиной за столь же большим столом у камина начали проводить собрания приспешники Темного лорда. Впрочем, сказать честно, это началось тогда, когда впервые он обратил внимание на их сына. Трусливый и абсолютно не умеющий врать наследник четы Малфоев, зато горячо любимый его матерью, Нарциссой, получал задания на этих собраниях наряду с носителями метки третьего и второго круга. Правда, таких серьезных, как в прошлом году - убить директора Хогвартса он больше не получал. Уже тогда всем стало понятно, что в некотором роде Драко - сын своего отца. Нарцисса же наоборот, держалась куда лучше их обоих. Все такая же статная, идеально воспитанная, прекрасная представительница своего рода, в прошлом Блэк, она также как муж и сын присутствовала на собраниях пожирателей смерти, но по ее лицу с непроницаемым выражением невозможно было понять ни одну мысль и ни одно её чувство, которых у Нарциссы Малфой было предостаточно. Добравшись до тяжёлой резной двери из массива дуба, с резными медными петлями в форме буквы "М", Руквуд занёс руку костяшками пальцев так, чтобы постучать, но не успел и со скрипом ссохшейся древесины дверь подалась вперёд. В небольшой просвет выглядывал вечно перепуганный Хвост. Он выглядел жалко даже для человека, чьи взгляды до сих пор колебались от ошибки, приведшей к тому, что абсолютно все друзья хотят твоей смерти, до собачьей преданности Темному Лорду из страха перед смертью от его руки. Слишком долгое нахождение в своей анимагической форме подарило ему крысиные повадки, рефлексивные движения пальцами рук и носа. Он постоянно будто бы что-то вынюхивал, и, в принципе, это было не так уж далеко от истины. Утративший своё имя Хвост постоянно был рядом, слушал, наблюдал, и непременно трясся от ужаса. Никто не был уверен в преданности Петтигрю, но в благоговейном ужасе, который он испытывал каждый раз, как видел своего хозяина, были уверены все. — Мистер Руквуд, — он сделал шаг назад, открывая чуть шире входную дверь поместья и пропуская мага внутрь. — Вы как и всегда пунктуальны. Августус не отреагировал на приветствие и слова Хвоста ровным счётом никак. Маг обошел маленького скрюченного крысеныша и направился прямиком в гостиную. У входа в нее, у небольшого кофейного столика, рядом с бокалами огневиски, как натянутая струна стоит Беллатриса. Августус успевает заметить всё, что происходит в этом помещении прежде, чем низкий шипящий голос Темного лорда, который стоит лицом к холодным языкам магического пламени обращается к нему по имени: — Аааа… — Протяжно говорит он, когда пожиратель смерти входит в некогда предназначенную для пышных приемов залу с рядом хрустальных люстр под потолком. — Августус, мой дорогой друг. — Мой лорд. — Спокойно отвечает ему пожиратель смерти и складывает руки за спиной в перекрестье на пояснице. За произошедшее уже отчитался Долохов, но было, очевидно, кое-что ещё, что было необходимо пояснить повелителю. Он знал каждого из людей первого круга, доверял им, и одновременно не доверял никому. Он держал каждого железной хваткой за горло и, пожалуй, это позволяло ему эффективно управлять этой мощной, темной силой. Средоточием смертоносной магии, коварства и жестокости. Лорд Волдеморт повернулся к своему слуге. Его грязно-сизая мантия тихо прошелестела по паркету. Красные глаза с узкими, змеиными прорезями зрачков впились в лицо мага, а тонкие белые губы растянулись в хищной улыбке. Августус стоял, едва заметно опустив голову, так, чтобы их взгляды не пересекались. Он, как и многие другие, прекрасно знал, что темный лорд всегда был искусным легилиментом. Для того, чтобы проникать в сознание других ему не требовалось даже взмахов волшебной палочки. Невербальный маг, легилимент, знаток темных искусств. Именно это привлекло в свое время Августуса в ряды пожирателей смерти: желание постичь новое, новые открытия, изобретения, горизонты, которые невозможно было расширять без совместного изучения изобретений отдела тайн и темных сил, темных искусств. Зал времени… разве само существование такого зала, такой субстанции, как песок времени не делало его отчасти тьмой? Каждый, кто получил бы его, мог использовать как угодно. На благо, или же против него. Но, к сожалению, Долохов сделал все возможное для того, чтобы эксперименты и исследования закончились раньше, чем Руквуд смог ощутить себя в плюсе от принятого им решения. Азкабан вырвал его из привычного течения жизни, но прежде, чем это случилось, с волшебником случилась она. Вилена. Они оба были молоды, когда их свел вместе протекторат чистокровных Роули. Вилена была француженкой от ногтя на мизинце до кончиков ее рыжих, чуть даже алых волос. Она принимала Августуса за неопытного юнца, чьи чувства были чересчур слабыми в сравнении с молодыми волшебниками из Франции, к пылкости которых она давно привыкла. Однако, как сама позже признавалась волшебница, Руквуд покорил ее ледяным спокойствием и рассудительной последовательностью, с которой добивался ее благосклонности и, через каких-то два месяца ему это все-таки удалось. А потом он открылся ей с совершенно иной стороны… Пылкость любовника затмила абсолютно все его отрицательные качества: его скрытность, молчаливое согласие, которое Вилена в начале отношений ошибочно принимала за слабость, желание помочь и рассудительность, с которой он подходил к вопросам грядущей свадьбы, то и дело откладывая ее. Семья Вилены не понимала мотивов будущего супруга своей единственной дочери и единственное, что спасало его от негодования и отрицания их союза, это далекое родство с Блэками, Роули, Трэверсами и Эйвери, чья чистокровность была безоговорочной, а некоторые даже входили в список “священных двадцати восьми”. Любой на месте семьи Лефевр был бы в восторге от такого союза и в конечном итоге, французы, известные своей упертостью и умением рубить с плеча (вероятно, есть в Роули что-то французское) успокоились и в отношении Августуса. А он, тем временем, как мог тянул со свадьбой, да и на работе не распространялся о том, что, кажется, наконец-то встретил ту самую, единственную. Слишком боялся, что злые языки причинят Вилене боль по незнанию или из зависти, ненависти к нему самому или тому, что совершил маг. Уже тогда он носил метку и был активным сторонником деятельности Тёмного Лорда. Полы сизой мантии подплывают к его ногам и замирают в полуметре от самого пожирателя смерти. Взгляду Руквуда, направленному вниз, предстают босые ноги повелителя. Сквозь почти прозрачную, серую кожу просвечивается сетка алых сосудов, каждый палец увенчан мерзкого вида ногтем. — Повелитель… — Довольно. — Тихое шипение, а не голос, присущий обычному человеку, заставляет Руквуда напрячься всем телом. Волдеморт больше не разговаривает с ним, как с другом, а все больше как с предателем и это чувствуется. Сквозь его тихое шипение сочится ненависть и презрение, и Августус уже не уверен, что сможет уйти из Малфой мэнор на своих ногах. Темный лорд цокает языком. "Какие именно мои поступки вызвали неодобрение? Ошибиться нельзя. Одна неосторожная мысль и я…" — Говорят, ты нашел возлюбленную, Руквуд. Это правда? "Ах, вот оно что." — Полагаю, что так и есть, мой лорд. — Врать бесполезно, поэтому Руквуд, не выдавая ни единой своей эмоции, соглашается с заданным ему вопросом. Но в ответ от повелителя слышится его странный смех. Странный, потому что никогда не знаешь, что может последовать за ним. — Подними голову, Августус. — Приказывает магу его повелитель и Августус покорно поднимает на него взгляд. — Я слышал, что ты очень опекаешь эту девушку. "Опекаю… очень опекаю… кто мог рассказать ему? ЛеФевр? Нет, она не могла. Но вдруг кто-то ещё донёс Тёмному Лорду?" Но вместо слов Руквуд молчал, лишь наблюдая за тем, как Волдеморт перемещается по комнате, словно совсем не касаясь ногами пола. Его шаги не производили звука, словно сам он и был тьмой, которая существует в каждом и даже в этой комнате. Словно он сам и был этой тьмой, слился с ней и поглощал всё, до чего мог дотронуться. Окклюменция была такой молниеносной, что Августус смог лишь после удара заклинанием о его сознание внутри головы осознать, что произошло. Он бессознательно поставил в голове блок, но этого было недостаточно, только не против Тёмного лорда. Он с лёгкостью шествовал по страницам воспоминаний: наблюдал за тем, как профессор Руквуд и Николетта Ковенант играют в кабинете профессора рун в "Правда или Действие", как он укладывает её в свою постель, как переплетённые в страстном танце их с Николь тела отбрасывают тени на стенах спальни профессора Руквуда; как они прогуливаются, танцуют, смеются… и вдруг все заканчивается. Волдеморт отходит от него, продолжая смотреть в глаза своему верному стороннику, пожирателю первого, доверенного круга и в этих глазах весь спектр эмоций: злость, ярость, негатив, приправленный желанием отпустить мерзавца, чтобы затем выследить его шлюху и уничтожить. Она… хотя бы чистокровная! Темный лорд молчит и молчат все, кто находится в зале. Никто не смеет прервать мыслительный процесс Повелителя, а тот уже вернулся к креслу в котором у огня дремала, свернувшись кольцами, огромная змея. Серая, испещренная венами рука погладила змею по одному из колец и Волдеморт обернулся, вновь обращаясь к Августусу: — Слабости… ведут к поражению. — Он выдержал паузу, но она не требовалась Руквуду для того, чтобы понять весь вложенный в эти слова смысл. — Может быть ты познакомишь нас со своей избранницей? Будто бы первой части его обращения было недостаточно… вторая же, просто выбила почву из под ног у мага. Казалось, что к своим годам он уже пережил все возможные события, которые способны как-то повлиять на его спокойствие, однако, нет. Руквуд ошибся впервые за долгое время и теперь был обезоружен последствиями своей ошибки. Ему попросту нечего было ответить Темному лорду и даже если бы он хотел, если бы знал, что именно он скажет, казалось всё уже решено и партия в шахматы проиграна. Ведь повелитель смотрел на него с решимостью и… улыбкой, такой хищной и опасной, что Руквуд понимал, чем все закончится. — Быть может, она разделит наши взгляды и станет во всем тебе помогать, — сказал Волдеморт, посылая усмешку по залу, которую незамедлительно подхватила Беллатриса. — Сядет рядом с тобой за стол на собрании пожирателей смерти… Что скажешь, Августус? Но он молчал. Горло сдавило гарротой из-за которой он не мог произнести даже простейшие “да” или “нет”. Он не мог отделаться от навязчивых воспоминаний в которой умирала прошлая его серьезная любовь, в которых семья Вилены обивала его пороги несколько лет после пропажи их дочери с вопросом “где?”, а он смотрел им в лица в своей фирменной непоколебимой манере и говорил, что не знает. На самом-то деле он знал. Знал всё. И слишком хорошо помнил, как плохо всё закончилось. — Я не могу, не могу уйти. Даже ради тебя. — Августус стоял посреди зала на первом этаже в своем фамильном поместье. Многие картины уже тогда были завешаны тяжелыми портьерами изумрудного и алого цвета, в воздухе летали пылинки и напряжение, вызванное нежелательным разговором с невестой. За окном уже вторые сутки к ряду бушевал какой-то страшный тайфун, пришедший с моря. Грозовые облака сгущались, сменяя друг друга на боевом посту и проливая щедрыми ливневыми дождями остатки не заболоченной английской земли. Вилена такую погоду не любила, ее угнетали сумрак и ветры, но сегодня ее состояние было таким подавленным вовсе не из-за погоды. Она пыталась уговорить своего будущего мужа отречься от метки, от идей Темного лорда и пожирателей смерти, от изучения темных искусств как области магии. Она хотела от него детей, любви, света и тепла, но Руквуд уже давно завяз в этом мраке и было бы нечестно тащить за собой еще и жену. Она вполне могла обойтись и без всего этого кошмара, каким изо дня в день оборачивался его выбор. Одно дело - шпионаж в Министерстве Магии и совсем другое - железная маска пожирателя смерти, лежащая на полу поместья у ног Вилены. — Почему? — Недоумевала волшебница брезгливо рассматривая узорчатую поверхность маски. — Ох, Вилена… — Вырвалось из груди Августуса со вздохом и он потер лоб, пытаясь найти слова, чтобы объяснить ей, как казалось ему, очевидное. — Потому что это не кружок игры в “Плюй камни”! Потому, что они придут за мной, придут за тобой, придут за нашим ребенком! Вот, почему я откладывал свадьбу, как только мог. — Но ты… ты же защитишь нас? Ты прекрасный дуэлянт и… Августус усмехнулся, все еще потирая лоб. — Вилена, — он взглянул ей в глаза, — убивающее проклятие невозможно отразить. Ты понимаешь это? В холле первого этажа повисло давящее молчание, иногда разрываемое раскатами грома. Вилена была рождена в другом мире, далеком от темных искусств и опасностей, о которых толковал ей жених. В отличие от его мира, Вилена предпочитала защиту от темных сил, уход за магическими существами, и хоть ее сторона в магической войне была нейтральной, она всегда больше тяготела к ордену. И это забивало последний гвоздь в крышку гроба их отношений. Правда она пока еще этого не осознавала. — Мы можем… рассказать профессору Дамблдору… Руквуд поднял на нее взгляд полный… удивления. Он поверить не мог в то, что слышит. Вилена предлагала ему наплевать на гордость и попросить убежище у директора Хогвартса. Сбежать, как трусливый пес, поджав хвост и до конца жизни ходить по улицам магической Британии или любой другой страны не с гордо поднятой головой, а трусливо ссутулившись. — Он… Он поможет, вот увидишь! — Сказала она, не дожидаясь его действий или слов, а затем суетливо засобиралась, пытаясь надеть пальто и тонкий атласный шарфик. — Куда ты собралась? — Удивление сменилось настороженностью, страхом, злостью. — Ответь мне! Но она не отвечала, продолжая собирать свои вещи и двигаясь в сторону входной двери. В поместье трансгрессия была под запретом, и Вилене пришлось бы пройти несколько ярдов до границы аппарации, где заканчивался купол защитных заклинаний, возведенный самим Августусом. — Вилена, остановись. Вилена! Но она не слушала его и распахнув входную дверь, впустила в дом его семьи бурю и ледяной барабанящий дождь. Она вышла из дома семьи Руквуд, кутаясь в плащ, который даже не был заколдован на отталкивание воды, так как откровенно говоря, волшебницей Вилена была весьма посредственной и попросту не заботилась о таких мелочах, а следом вышел и Руквуд. Он сжимал в руке свою волшебную палочку и вновь обращался к своей будущей жене: — Вилена! Дракл тебя раздери, что ты делаешь?! — Иду просить помощи у профессора Дамблдора! — Сказала она, оборачиваясь на полпути. Одному Мерлину ведомо, что стало причиной развития дальнейших событий. Почему Вилена стала бежать от Руквуда, и почему он побежал за ней следом, а когда понял, что не сможет догнать вовремя, ударил в спину обездвиживающим заклинанием. Вилена упала на тропинку, ведущую от особняка к воротам, а Руквуд, оказавшись рядом с ней, снял заклятие и помог девушке встать, но она была в ужасе от происходящего. Залепив жениху звонкую пощечину она пообещала ему, что расскажет обо всем том, что узнала и услышала в аврорате и расторгнет помолвку, и это не стало для Августуса потрясением. Он ожидал всего этого, когда принимал решение рассказать обо всем Вилене. А потом она поворачивается к нему спиной и даже не понимает, как лишается всех своих воспоминаний, связанных с Августусом Руквудом. Она вообще забывает о нем, о том, что их связывало и обернувшись, чтобы понять, как оказалась так далеко от своей небольшой квартирки в немагической части Лондона, выходит за границу защиты поместья и не успевает увидеть даже особняк, в котором только что произошло самое важное событие в ее жизни. — Повелитель, — Беллатриса нарушила молчание после насмешек над Руквудом, вероятно, решив, что ей теперь позволено подшучивать над ситуацией. Её гнилые зубы обнажились в хищной и безумной улыбке, язык прошелся по ряду этих самых зубов так, словно Беллатриса только что откусила и прожевала мясо с кровью. — Кажется Руквуд всерьёз задумался над вашим предложением… Но едва она произнесла это, как Августус выхватил свою палочку и направил ее на Лестрейндж. Та охнула и выхватила свою, однако Темный лорд даже не дрогнул, продолжая улыбаться и сверлить взглядом своего сторонника. — Пупсик рассердился… — Сказала Белла, изображая обиду на своем полном безумия лице. — Беллатриса, — сказал Волдеморт, и Лестрейндж тут же опустила волшебную палочку и отступила на шаг назад, к камину. Палочку опустил и Руквуд. — А ведь я всего-лишь пытался сказать о том, как важна верность нашей идее, Руквуд. — Надавил вновь повелитель, — и напомнить, что если я узнаю о предательстве… ты можешь идти, Августус, мой дорогой друг. Не заставляй свою возлюбленную ждать. Он не помнил, как уходил из поместья и как оказался у входа в особняк, в котором его ждала Николетта, но помнил слова Волдеморта. Теперь они эхом отдавались в его сознании, прокручивались раз за разом в мыслях и Августус попросту не мог не размышлять о том, что было сказано. Темный лорд, без сомнений, намекал на то, что Николетта не принадлежит их кругу, о том, что ее взгляды на деятельность пожирателей смерти кардинально разнятся с тем, к чему привыкли посетители Малфой-мэнор. И о том, что если с Виленой все было худо-бедно сносно, то с Николь… просто самая настоящая катастрофа. И он, Руквуд, уже умудрился подпустить ее слишком близко, привязаться, позволил ей задавать вопросы о своем прошлом, узнавать его лучше, будто бы прошлого опыта ему не хватило. А теперь он вынужден возвращаться к ней со всеми этими мыслями и знанием неотвратимой кары за свою слабость.