Быть героем

Сидеть в кино с Мидорией невозможно. Так думает Шото. Весь сеанс тот ерзает по сиденью, задевая его ноги и руки своими, улыбается ему яркой улыбкой, от которой сердце проваливается в пустоту, угощает попкорном и, приваливаясь плечом, постоянно что-то шепчет ему в самое ухо, почти задевая мочку губами, а его волосы пахнут дождем и весной. И Шото чувствует, что сил это терпеть у него уже нет. Слишком много в его жизни стало Мидории. Поэтому в очередной их поход в кино он, скрепя сердце, молча садится между Момо и Киришимой. Так будет правильно. Шото полон решимости, но, поймав на себе далекий растерянный взгляд, он чувствует почти физическую пустоту, от того насколько хочет быть с ним. Только хочет он, к своему стыду, слишком много — обнимать ладонью за плечи, прижиматься губами к губам и даже, совсем по-девчачьи, держать его за руку в темноте. Поэтому Шото решительно отводит глаза. — Бро, ты с нами сегодня? — Киришима, упав на сиденье, непонятно глядит на него, и Шото вместо ответа молча кивает. И отводит глаза. Во взгляде Эйджиро слишком много вопросов, на которые он и сам не знает ответ. Момо приветливо ему улыбается, и Шото тоже пытается выдавить улыбку. Как так получается, что рядом с Мидорией улыбка сама собой вспыхивает у него на губах, беря начало откуда-то из самого сердца, а для всех остальных ему приходится поднапрячься? — Будешь? — Момо сотворяет бутылку с водой и протягивает ему. Но Шото лишь мотает в ответ головой. Пить ему совершенно не хочется. Некстати вспоминается, как во время последнего посещения задумавшийся Мидория протянул ему свою бутылку с водой, и Шото, который никогда в жизни не пил из чужого, неловко обхватил губами горлышко, к которому прикасались губы Мидории. Шото краснеет и опускает глаза. Ему страшно представить, что в зале может находиться кто-то с Причудой, позволяющей читать мысли. Мысли, которые он хотел бы скрыть от себя самого. — Хочешь? — Момо сотворяет коробку с попкорном и снова протягивает ему. Шото снова отказывается. Попкорна он тоже не хочет. О том, что, точнее, кого ему хочется, он старается не думать. Не думать. — Я хочу! — рука Каминари тянется откуда-то сзади и повисает у Момо перед лицом. Она сердито хмурится и сердито шлепает по руке. Денки ойкает, рука исчезает. — Получил? — Кьека за их спинами ехидно смеется. — Можно мне? — Ашидо, умеющая быть вежливой, получает коробку, благодарит и, оборачиваясь, показывает Денки язык. Каминари швыряет в нее леденцом. Шото смущает вся эта суета, от которой он, оказывается, совершенно отвык. Когда для него стало привычным сидеть рядом с Мидорией и надёжным Иидой? Даже Урарака уже вроде как успела стать совершенно своей. Шото осторожно скашивает глаза налево, на один ряд назад, туда, где последний раз видел зеленую голову. Шото не знает, он больше хочет или боится поймать взглядом взгляд. Но он боится напрасно: Мидория что-то ищет в своем телефоне, попутно отвечая Ииде, и даже не смотрит по сторонам. Отворачивается Шото с тяжелым сердцем и мрачно надеется, что Мидория хотя бы заметил, что его сегодня с ними нет. Свет в зале спасительно гаснет, начинается фильм. Шото с трудом пережидает начальные титры — он разрешил себе посмотреть на Мидорию только во время кино. Смотреть кино без Мидории оказывается ужасно тоскливо. Сейчас бы тот уже вовсю пихал его локоть своим, наклонялся к нему и делился идеями, которых у него миллион. В этот момент Киришима наклоняется к Бакуго и начинает что-то шептать. Шото остается только завистливо коситься на них. Он и сам не знает, чего ожидал, но точно не эту глухую тоску. Ведь он так же мог сидеть сейчас рядом с ним и шептаться. Что он вообще натворил? Голова сама собой поворачивается налево в поисках лохматых вихров. Где он вообще? Мидория обнаруживается все там же, между Иидой и Ураракой. Этот фильм о его любимых героях, поэтому он, понятное дело, восторженно таращится на экран. Вот только — Шото это подмечает с тайной надеждой — не шепчет и не наклоняется. Зажав руки между коленями, чуть подавшись вперед, Мидория глядит на экран и шевелит губами, словно проговаривает сюжет сам про себя. А Шото, чувствуя, как его сердце сгорает от тоски и от нежности, зачем-то смотрит и смотрит, как играют блики у него на лице. С экрана раздается мощный взрыв, от которого Шото вздрагивает и поспешно отводит глаза, понимая, что залип на Мидорию слишком надолго. Наверное, это уже неприлично. Шото заставляет себя взглянуть на экран. Там по-прежнему скучно. Какие-то люди что-то кричат, злодей спускается вниз на вертолете. В него стреляют, но тот оказывается пуленепробиваем. Все кричат. В общем, какая-то чушь. Шото достает телефон, смотрит на время и мысленно прикидывает, сколько еще до конца. По его расчетам — немало. Какой-то бесконечно затянувшийся фильм. Тем временем экранный злодей, кажется, пытается скинуть с крыши заложника. Заложник ненатурально вопит. Киришима вцепляется пальцами в ручки кресла, Бакуго подается вперед, а Момо прикрывает ладонью глаза. Шото непонимающе смотрит на них. Они все серьезно? Сейчас он, как никогда, отчетливо понимает, что это просто кино. Игра актеров и спецэффектов. А настоящая жизнь она там, позади. На два ряда назад. Шото не выдерживает и снова украдкой оглядывается. Он привык, что в такие моменты Мидория от волнения вечно пихается и дергает его за рукав. Так и есть. Шото видит, как Мидория локтем пихает Ииду. Но не успеет начать ревновать, как тот, словно опомнившись, кажется, принимается извиняться. Шото становится легче. Через десять минут заложника оставляют в живых, зал расслабленно выдыхает, и Киришима тут же склоняется к Бакуго и начинает шептать. Да что у них всех за привычка? Какое-то время Шото с завистью смотрит на них, на то, как тот его слушает с очень непривычным лицом — непривычным для Бакуго, но потом отворачивается — неловко на такое смотреть. Наверное он и сам так же слушает догадки Мидории — с рассеянной нежностью, когда в груди остается всего один шаг до того, чтобы обнять. Следующие полчаса просмотра — какая вообще картина идет? — Шото под любым предлогом постоянно пытается оглянуться назад. Он даже успел разработать нехитрый, но действенный план: дождаться, пока Киришима начинает шептать, чуть склонить голову влево, посмотреть через Бакуго, через Серо, а Хагакуре и так не видна… Но Шото не успевает скосить глаза в очередной раз, потому что ловит на себе взгляд Киришимы прямо в упор. Мгновенно Шото принимает независимый вид, делая вид, что поглощен сюжетом. Но Киришима пихает его локоть своим. Шото приходится наклониться. — Чувак, мешаешь смотреть. В другой раз садись с ним, вы же с ним все равно друг без друга не можете. Шото окатывает его невыразительным взглядом и холодно отворачивается, как от человека, сказавшего полную чушь. Хотя на самом деле внутри все дрожит. Ему хочется переспросить у Киришимы, что тот имел в виду под этим “вы”. Потому что “вы” — это всегда “ты” и “он”. Он, то есть, Мидория, который тоже… не может? Киришима все еще выразительно смотрит на Шото, словно что-то пытается ему подсказать. Но Бакуго одаривает Шото свирепым взглядом, сердито дергает Эйджиро на себя, и Киришима с виноватой улыбкой из серии “прости, бро”, покорно возвращается на их территорию, успокаивающе кладя руку ему на плечо. Теперь Шото, пойманный с поличным, назначает себе жесткий тариф: десять минут на экран и только потом один раз на Мидорию. Ничего сложного в этом нет. Не зря в UA их столько учат самообладанию и самоконтролю. А уж Шото, как никто, умеет терпеть. Да и что такое — десять минут? Из положенных десяти Шото выдерживает только две. Потому что краем глаза он видит, как Киришима, приобняв Кацуки за плечи, снова ему что-то начинает шептать. И при мысли, что Мидория, возможно, сейчас что-то так же шепчет кому-то из них, его голова сама собой снова поворачивается назад. Мидория сидит притихший и выглядит каким-то потухшим, хотя на экране сейчас вроде как все хорошо. Он уже даже ничего не бормочет под нос, просто молча глядит на экран. И от этого Шото чувствует себя одновременно виноватым и немного счастливым. Если бы я не был таким идиотом, думает Шото, сейчас он бы сидел рядом со мной. Дергал меня за рукав, приваливался ко мне, смотрел сияющими глазами и щекотал волосами щеку. Но... он же для себя все твердо решил? Или нет? С экрана раздается громкий визг и новые взрывы. Закончится когда-нибудь это кино?

***

— Ты… Почему ты не сел рядом со мной? Шото частенько обескураживает его прямота. Такой искренний и честный вопрос присущ только Мидории. Все давно уже убежали вперед, а они с Мидорией так и остались в фойе. Как будто не смогли уйти, не выяснив все до конца. И Шото сейчас должен найти в себе силы дать ему такой же честный ответ. Но для этого ему приходится собрать всю свою волю в кулак. — Я хотел… попробовать смотреть без тебя. Мидория глядит на него ясными непонимающими глазами, в которых читается “ну и зачем?”. Но вслух произносит другое: — Тебе понравилось? И снова этот взволнованный, смущающий взгляд, от которого сердце Шото трепещет. — Нет. — Нет? Тебе не понравился фильм? Мидория переминается с ноги на ногу, как будто боится услышать ответ. Шото делает вдох: — Мне не понравилось без тебя. Он не выдерживает и отводит глаза. Но Мидория мгновенно светлеет лицом: — И мне тоже... Знаешь, Т-тодороки-кун, без тебя совершенно не то. Мидория смущенно ему улыбается, и Шото молча кивает. Без Мидории ему теперь все время не то. — А фильм? Тебе понравился фильм? Ты видел, какая у Синей Морды крутая Причуда? Он реально крутой! Но только они с ним слишком долго возились… Воспрянувший духом Мидория явно собирается делиться соображениями с Шото пост-фактум, и Шото приходится его оборвать: — Я ничего не запомнил. Как-то все непонятно, — говорит он. Получается суховато, но не может же он признаться Мидории, что ничего толком не понял, потому что весь сеанс пытался посмотреть на него. — Но как же! Как ты не понял, — волнуется Мидория и по старой привычке кидается ему объяснять: — У этого парня такая Причуда, что он может двигать предметы на расстоянии, даже не видя, а у девушки наоборот. И когда они вместе... Внезапно он смотрит на Шото и осекается: — Ты меня разыгрываешь, Тодороки-кун, ты самый умный в классе, ты не мог не понять… — ясные глаза растерянно глядят на него. Шото хладнокровно пожимает плечом. “Я не понял, потому что тебя не было рядом”, — думает он. Мидория чуть розовеет, как будто сумел прочитать эту мысль. — А хочешь... — скулы в золотистых веснушках начинают все больше наливаться ярким румянцем. — Т-тодороки-кун… Хочешь его завтра еще раз посмотреть вместе со мной? Я тебе все объясню. — Вдвоем? — уточняет Шото и очень надеется, что голос у него звучит как обычно. Потому что внутри все дрожит. Мидория смущенно пихает руки в карманы, неуверенно кивает ему и в ожидании ответа сутулится и прячет глаза. Как будто боится отказа. И от этого у Шото щекочется где-то внутри. — Да. Я хочу. Лицо Мидории проясняется: — Тогда я куплю билеты, — он радуется как ребенок согласию Шото и снова начинает болтать. — И газировку. А ты купишь попкорн. Только знаешь, Тодороки-кун, нам надо будет садиться не в центре, а с краю, потому что акустика зала такая, что тебе… Пока они движутся к выходу, Шото рассеянно слушает его болтовню и думает, что завтра, несмотря на его возмущение, он всё купит сам. Потому что больше всего на свете ему хочется ухаживать за Мидорией. Встречать, провожать, покупать, да и просто делать для него все, что угодно, лишь бы видеть радость в зеленых глазах. — Я завтра зайду за тобой? Часов в семь? — Шото очень надеется, что это не прозвучало как приглашение на свидание, хотя у него остается надежда, что это все же оно. — Х-хорошо. Мидория бросает на него очарованный взгляд и так смущенно и счастливо ему улыбается, что наконец-то в мире у Шото все становится действительно хорошо. Потому что от того, как сияет Мидория, у Шото тоже начинает сиять всё внутри.