Цветы — волосам, паруса — кораблю

“Spirit lead me where my trust is without borders, Let me walk upon the waters Wherever you would call me” ♫ Hillsong United — Oceans

Солнце здесь всегда слишком яркое. Оно выжигает, липнет к коже, имеет вкус и запах сухого песка на нехоженых дорогах. Порой хочется взять одну из стрел, вымазанных ядом скорпиона, или копье — неровное, похожее на длинный старческий палец — и зашвырнуть в него, надеясь, что оно, наконец, погаснет. По ночам над головой расцветает бездна, усыпанная звездами. Это — ее любимая часть суток. Священная, по мнению всех, кто ее окружает, потому что именно ночью ее и нашли. Возможно, ей так только кажется, потому что первое время, которое было похоже на пружину, то сжатую, то рассыпающуюся в руках тысячами колец, темно было постоянно. Может быть, так было лишь в ее собственной голове. Ведь именно там и поселилась эта тьма. Тело стало маленьким и сухим. У Бабушки, которая приходит на рассвете и закате и которая единственная здесь носит на груди повязку, чтобы прикрыть наготу, кожа напоминает корочку имбиря. Ей кажется, что и ее руки и ноги, словно эти корни: высохшие, выцветшие, как мертвые. Все вокруг — мертвое. * * * А-Нин бледнел, запинался, не смотрел на Вэнь Цин, словно она его укусит, но все равно продолжал произносить свои поздравления. Неужели готовился? — со смехом думала Вэнь Цин, старательно контролируя выражение своего лица, чтобы не смутить брата еще больше. Вэй Ин рядом, в отличие от нее, этими вещами себя не обременял — посмеивался, совершенно не стесняясь, а на особо трогательных словах картинно прижимал ладонь к груди. Вэнь Цин периодически хотелось огреть его чем-нибудь по голове за это, но она держалась, потому что ее любимый младший брат поздравлял ее с двадцатилетием. — Так как мы оба хотели поздравить тебя, а-цзе, мы решили… — А-Нин суетливо вынул что-то из кармана и прикрыл, спрятав в сложенных одна на другую ладонях. — Решили сделать тебе подарок вдвоем. — Отдай ты ей его уже! — воскликнул Вэй Ин, закатив глаза. Вэнь Цин смерила его строгим взглядом, а потом вновь посмотрела на растерянного брата, по-прежнему сжимающего небольшую, почти плоскую коробочку в руках. Как ей ни любопытно было посмотреть, что же эти двое конспираторов решили ей подарить, она не торопила его. Они были в доме бабушки. Стоял жаркий август, и в раскрытые окна проникал яркий солнечный свет и душный летний воздух. Несмотря на это, это был прекрасный день. Вэнь Цин знала, что надолго запомнит его, потому что ее брат улыбался и был рядом, а Вэй Ин… Вэй Ин, как всегда, скрашивал своим жизнелюбием совершенно любую их встречу. Порой, глядя на него, Вэнь Цин даже забывала на какое-то время о том, какую ношу прошлого они делили на троих. Вэй Ин вздохнул и чуть подтолкнул А-Нина к ней, пихнув его ладонью в плечо. Брат сделал несколько коротких шагов навстречу и все же протянул ей коробочку. Взяв ее в руки, Вэнь Цин с улыбкой повертела ее в пальцах. Она понимала, что, что бы это ни было, ее все равно это обрадует. — С днем рождения, а-цзе, — пролепетал еще раз А-Нин, увидев, что она не торопится открывать подарок. — С днем рождения, и открывай уже, — нетерпеливо протянул Вэй Ин. Подняв на него глаза, Вэнь Цин заулыбалась еще шире. Похоже, волнуется здесь не один только ее брат. И это было забавно — Вэй Ин со своей уверенностью в себе и своих решениях, по идее, не должен был переживать за выбранный для нее подарок, но это было явно не так. Очаровательно. Она все же сняла повязанную вокруг жесткого черного корпуса красную ленту и, сжав ее в пальцах, подцепила маленькую выемку на коробочке, открывая крышку. И застыла, забыв про свое намерение подшутить над Вэй Ином в отместку за А-Нина. — Как красиво… Что?.. — растерянно произнесла она, касаясь пальцами черной бархатной подложки. Словно золотой солнечный день, слившийся в объятиях со смолой ночи, поглотившей звезды, крупные, круглые камни в коробочке переливались маленькими искорками. Это был браслет, который заворожил Вэнь Цин своей необычностью с первого взгляда. — А-цзе? — неуверенно позвал А-Нин. — Это авантюрин, — произнес Вэй Ин, подходя к ней и заглядывая в коробочку. — Тебя же вечно тянет на всякие приключения, а нам сказали, что он охраняет в путешествиях. Правда, по-моему, куда лучше в них охраняет голова на плечах и бутылочка хорошего вина на дорожку. Вэнь Цин оторвалась от наблюдения за игрой света на камнях и стукнула его по плечу. Получилось слабо — она от удивления даже последнюю силу в руках растеряла. — Откуда?.. Это же очень дорого! — воскликнула она, посмотрев на брата. А-Нин замотал головой, но не успел ничего сказать, потому что вновь заговорил Вэй Ин. — Цзян Яньли отвела нас к знакомому мастеру. — Он на заказ? — спросила Вэнь Цин, погладив браслет. Камни показались ледяными, но, стоило ей задержать пальцы на одной из крупных бусин, от гладкой поверхности к коже словно потянулось тепло. — Ага. Так тебе нравится? — недовольно спросил Вэй Ин, скрестив руки на груди. — Да, — честно сказала Вэнь Цин. — Наденешь, а-цзе? — робко вклинился А-Нин. Вэнь Цин выдохнула, вынимая браслет из коробочки. Причудливым образом в камнях сочетались два цвета: до синевы черный и темный песочный, почти медный, отдающий в красноту. Когда она долго смотрела на них, казалось, будто это черные воды, которые вдруг вышли из берегов, затопив пустыню. — Вы подарили, вы и помогайте, — собравшись с мыслями, сказала она, вытянув перед собой руку. А-Нин быстро закивал и забрал браслет из ее пальцев. Затем выжидательно посмотрел на Вэй Ина. — Что? — Ты тоже! — ответила за брата Вэнь Цин. — Ладно-ладно, — махнул рукой Вэй Ин. Запястье обняло прохладой и приятной гладкостью. Вэнь Цин улыбнулась и, шагнув вперед, обняла А-Нина. Эти двое могут сколько угодно говорить, что им не так дорого обошелся этот подарок из-за знакомого мастера Цзян Яньли, но она даже думать боялась о том, сколько Вэй Ину пришлось откладывать, чтобы вот так поучаствовать в этом подарке. Он ведь только-только поступил в университет. Да и у брата неоткуда было взяться лишним деньгам. Но ведь как-то же провернули все это. — Этот камень еще называют золотой песок, — спохватившись, сказал А-Нин. — Надеюсь, тебе будет приятно носить его, а-цзе. — Пойдемте уже отмечать, я есть хочу, — проворчал рядом Вэй Ин. — Ты приготовила мою любимую запеченную картошку? Вэнь Цин отпустила брата и притворно задумчиво возвела глаза к потолку. — Кажется, нет. Но я приготовила твою любимую редьку. Выражение лица Вэй Ина того стоило. Он терпеть не мог редьку, и Вэнь Цин об этом знала столько же, сколько и его самого. * * * Память похожа на разбитый витраж, в котором стекла уже давно потеряли свой цвет. Воспоминания, нечеткие и хрупкие днем, приходят только во снах, будоража сознание, врываясь в поток однотипных и липких, как патока, дней яркими лучами. Она любит видеть сны и цепляется за них, как за единственное спасение. Так часто ей снится день, когда ее любимый младший брат и друг поздравляли ее с двадцатилетием. Сколько лет прошло с тех пор? Как давно все это было? Может, это и не ее жизнь вовсе, а только призраки, которые прячутся в тенях тропических лесов и бурых скал и пытаются свести ее с ума? Может, она уже давно мертва, а душа ее просто потерялась среди этих бесконечных диких зарослей и звериных троп? Когда все это кончится? Вэнь Цин закрывает глаза, перебирая пальцами камни в своем браслете. Они нисколько не потускнели, не потеряли своей гладкости. Словно издевка над ней самой, похожей на высохший куст терновника. Она часто так делает — садится у тлеющих углей костра, когда все расходятся на ночевку, и трогает, вертит, крутит эти камни на своем запястье, снова и снова повторяя в голове собственное имя. Вэнь Цин. Вэнь Цин. Вэнь Цин. Она боится, что рано или поздно забудет и его. Забудет, потеряет в днях, в которые они все идут куда-то, то пробираясь через непроходимые чащи тропических лесов, то переходя через невысокие горные перевалы, где камни и песок похожи цветом на выцветшую медь. А-Нин. Еще одно имя, которое она даже в собственных мыслях произносит так бережно, словно опасается, что оно превратится в пыль, в туман, который окутывал ее голову так долго. Это единственное, в чем боги сжалились над ней. Они оставили ей разум, который помнит, который цепляется за жизнь, хоть она больше ей и не принадлежит. Что ж, если это искупление за то, что она сделала, за то, в чем она виновата, за те жизни, что она забрала из-за своего непокорного нрава, она согласна пройти это до конца. Если это наказание, она примет его. Она принимает. Но когда оно закончится? У людей, которые спасли ее (или прокляли), нет имен. Сами они никак не обращаются друг к другу, чтобы Вэнь Цин хотя бы как-то могла понять, как ей их называть. Именно поэтому она просто с течением времени придумала свои имена. Женщина, которая ухаживала за ней, пока она лежала в бреду со сломанными ребрами и инфекцией, стала Бабушкой. Вэнь Цин понятия не имеет, сколько ей лет, но она похожа на старушку со спекшейся на солнце кожей, напоминающей имбирь. Мальчишка, которого ей принесли с укусом скорпиона, стал Солнцем. Потому что именно после того, как она смогла выдавить яд и прижечь его рану углем, ей стали разрешать передвигаться самой днем, при свете солнца. Были еще Дядюшки. Первый, Второй, Третий. Она всем давала такие номера. Наверное, чтобы не разучиться считать и различать лица. Она помнит, как задыхалась от воды, как поток бил ее тело о камни, словно злясь, что не может переломить пополам ее хребет. Вэнь Цин не раз за это время думала, что, если бы сломала позвоночник, не выжила бы. А ребра срослись. Не было ни обезболивающих, ни лекарств. Ее легкие хрипели так долго, что она все ждала смерти от воспаления, но отвары, которые ей заливали в горло — горячие, обжигающе горячие, пахнувшие дымом — почему-то помогли. Время от времени ее куда-то переносили, и она задыхалась агонией боли, но не могла кричать. Ее никто не слышал. Никто даже не пытался слушать. Она была, словно кукла, которую перекладывали с места на место. Но ни разу не бросили. Почему они ее не бросили? Вэнь Цин уже перестает задаваться этим вопросом так часто, но порой он все равно появляется в голове. Она снова бросает взгляд на браслет, который, как зеркало, будто отражает россыпь звезд на ночном небе. Все жители этого племени с таким благоговением смотрят на ее руку каждый раз, как видят, а Бабушка утром и вечером касается этих камней так, словно это какой-то ритуал. Она давно заметила, как к ней здесь относятся. Охраняют, как реликвию, отдают самые лучшие куски мяса и самые спелые фрукты, будто она равная Старейшине. Здесь не знают богов. Есть лишь Небо и Земля, духи воды, духи рек, духи огня. Может, не ей одной камни на ее запястье напоминают встречу солнца и ночи? Вэнь Цин все это время боялась, что потеряет браслет или он порвется, но этого не происходит. Вот уже неизвестно, сколько лет — не происходит. Она пыталась сбежать. Дважды. В первый раз, едва начав ходить, спустя, как ей казалось, настоящую полярную ночь длиной в год или два, когда срослись ребра, когда перестало кружить голову, когда больше не рвало и не мутило, не выкручивало в лихорадке. Она просто пошла прочь и прочь от того места, где они тогда обосновались, босая, едва прикрытая остатками одежды. Но ей не дали уйти. Обхватили руками, что-то кричали, шептали, брали за волосы, водили по плечам. Она не понимала ни слова, но даже так осознала — ей не позволят вот так уйти. Второй раз она пытается забыть изо всех сил, но коварная память порой даже во снах подкидывает эту картинку. В тот день она собирала фрукты и заметила его. Человека. Это был мужчина в самой обычной одежде, какой Вэнь Цин не видела на тот момент целую вечность. В руках он держал камеру. Она бросилась к нему, как к миражу в пустыне, невзирая на свой внешний вид. Вэнь Цин до сих пор не знает, на каком языке он говорил, но многое сказать он и не успел. Потому что его убили на ее глазах, едва он протянул к ней руку. Вэнь Цин до сих пор помнит, какой удивленный у него был взгляд, когда он оседал на землю, пронзенный двумя копьями. Одно из них попало в горло, и Вэнь Цин обрызгало горячей, пахучей кровью. Еще одна жизнь на ее счету, за которую ей расплачиваться вечность под этим удушающим солнцем, что никак не может даровать ей смерть. «Смерть». Первое слово, которое она ясно поняла на чужом языке. Это наречие она так и не выучила, не научилась распознавать. Она звала и звала в бреду А-Нина, металась, несмотря на боль в костях, тянула к нему руки, когда перед глазами появлялось его лицо с робкой улыбкой, просила, умоляла помочь ей найти его. Никто ее не понимал. Никто не знал ее языка, а она — их наречия. Но однажды Бабушка обхватила ее лицо ладонями, царапая сухой кожей пальцев губы, сжала крепко и произнесла то самое слово, похожее на хрип. Вэнь Цин поняла, что она ей сказала. И больше никогда не произносила при ней имя брата. Она продолжает лечить людей. Принимать роды у девочек шестнадцати лет, которые выглядят, как уже совсем взрослые женщины, но с детскими, распахнутыми в ужасе от боли глазами. Собирать травы, которые показывает Бабушка, чтобы вместе с ней делать мази и отвары. Иногда они занимаются медитацией. Вэнь Цин именно так называет это в своей голове, потому что периодически Бабушка приходит в пещеру или под тень шалаша из молодых бамбуковых стеблей — зависит от того, в какой местности они находятся — и ставит на землю миску из кости, которую везде носит с собой. Туда она наливает масло и крошит своими узловатыми пальцами сушеные травы, а потом поджигает эту смесь. От этого запаха тяжелеет голова, но проясняются мысли, становясь, как птичьи перья, которые легко может подхватить несильный ветер. Тогда она садится напротив Вэнь Цин, берет ее за кончики пальцев и закрывает глаза. В такие моменты Вэнь Цин видит перед собой бесконечно далекую прошлую жизнь и испытывает редкое, мимолетное чувство счастья. Вэнь Цин понимает лишь самые простые слова: «есть», «спать», «бежать», «идти». Она вырывает их из чужой речи с растянутыми гласными, и этого ей достаточно. Кем бы она здесь ни была: божеством или пленницей, единственный способ не сойти с ума окончательно — это смириться. Если А-Нин мертв, уже не имеет значения, сколько будет длиться ее искупление. Она больше не верит в миражи. Но это не значит, что ее сознание не пытает ее снова и снова, когда среди теней или солнечных бликов она иногда видит знакомые лица из прошлого. Ее собственные призраки. Ее семья. Может быть, они все ей просто приснились? * * * В Токио, наконец, наступает та самая особенная осень: деревья окрашиваются в кораллы и позолоту, но солнце по-прежнему греет теплом, наполняя воздух испаряющейся после ночных дождей влагой. Лань Сичэнь очень любит осень именно в Японии. Если бы у них только было время съездить в Кавагутико у подножия Фудзиямы или просто прогуляться по лесу, это оказалось бы настоящим подарком. Но, к сожалению, последние две недели они с А-Чжанем настолько заняты работой, что некогда даже пообедать с дядей, а вечером брат навещает господина Вэя, с которым сейчас старается проводить как можно больше времени. Лань Сичэню нравится видеть его таким. Возможно, ни один человек и не заметил бы перемен в его младшем брате, но только не он. А-Чжань начинает улыбаться одними глазами, стоит ему бросить взгляд на телефон, на который только что пришло уведомление о сообщении, а потом чуть изгибает одну бровь, когда читает то, что ему прислали. Лань Сичэнь понятия не имеет, о чем ему пишет господин Вэй, но, похоже, это что-то весьма забавное. Или смущающее — лицо А-Чжаня остается таким же бледным, как и всегда, лишь едва заметно краснеют кончики ушей, а взгляд становится притворно сердитым. Они сидят в кафе на открытой веранде, и впервые за эти дни брат не раскрывает зонтик, чтобы укрыться от солнца, потому что его лучи уже перестали быть обжигающими. Это так приятно. Лань Сичэнь улыбается этим мыслям и отпивает зеленый чай из своей чашки. Он как раз идеальной температуры, чтобы не обжигать губы, но мягко согревать горло. Брат, сидящий напротив, откладывает телефон на стол и еле слышно вздыхает. Лань Сичэнь опускает чашку и тихо усмехается, глядя на него. — А-Чжань, все хорошо? Тот на мгновение поднимает взгляд и снова отводит его, касаясь пальцами тачпада ноутбука, что стоит перед ним на столе. — Да, брат. — Господин Вэй снова прислал тебе что-то забавное? — У него послезавтра день рождения, — невпопад отвечает А-Чжань, снова немного хмуря брови. — Но, насколько мне известно, он его не отмечает. Лань Сичэнь переплетает пальцы и, подняв руки к лицу, устраивает на них подбородок. — Почему? — У него не лучшие воспоминания об этом дне, — произносит брат, и его рука на тачпаде замирает, словно в нерешительности. Лань Сичэнь очарован этими переменами. Столько лет подряд А-Чжань был сосредоточен исключительно на учебе и работе, словно жизнь для него заключалась лишь в этом, но сейчас он совершенно другой. Вчера он даже казался рассеянным, когда дядя спросил его, как идут дела над проектом. Он скоро завершится. Лань Сичэнь сомневается в том, что вернется в Китай не один. Но, даже если так, это к лучшему. Если не брать во внимание некоторые проблемы господина Вэя, о которых Лань Сичэнь не совсем в курсе, но которые очень явно беспокоят его брата, А-Чжань даже кажется счастливым. — Если тебе хочется поздравить господина Вэя, ты можешь все равно это сделать, — мягко говорит он. — Думаю, он будет только рад. Брат не сразу, но кивает. Кажется, он хочет что-то сказать, но не успевает — его телефон на столе снова вибрирует. Лань Сичэнь откидывается на спинку стула, устраиваясь поудобнее — похоже, опять пишет господин Вэй, а это значит, что на лице А-Чжаня вот-вот отразится целый спектр редких эмоций. Это потрясающе. Но происходит вовсе не это. Взгляд А-Чжаня сначала кажется озадаченным, но потом его глаза широко распахиваются. Лань Сичэнь не уверен, что когда-либо раньше видел у него такое выражение лица. Он какое-то время сидит, не двигаясь, и смотрит на экран так, словно видит там по меньшей мере призрака, а потом печатает что-то в ответ. — А-Чжань? — осторожно зовет Лань Сичэнь. — Брат… — подняв на него глаза, произносит тот. — Ее нашли. — Госпожу Вэнь? — Сердце будто останавливается даже у Лань Сичэня. Нашли девушку, которую искали целых восемь лет и уже практически похоронили? Близкую подругу господина Вэя? Младший брат кивает. Лань Сичэнь замечает, как на мгновение вздрагивают его губы. И улыбается. — А-Чжань, это же замечательные новости! Но лицо брата кажется еще более озадаченным, практически потерянным, так что он добавляет: — Что такое? — Брат, — не глядя на него, произносит А-Чжань, — как мне сказать ему? Лань Сичэнь вздыхает. Такие вещи практически невозможно сообщить правильно. Когда ему пришлось говорить брату о смерти родителей, он перебрал тысячи вариантов, прежде чем решился вернуться домой и подойти к нему. Он никогда не забудет, как окаменело его тело в его руках, когда он окончательно понял, что случилось. Сердце горько сжимается от этих воспоминаний. Но те новости, о которых предстоит говорить брату, замечательные и благие. Конечно, это не значит, что они не станут ударом. Даже к счастью можно оказаться не готовым. — Что бы ты ни запланировал заранее, все равно не произнесешь это так, как думал, — продолжая улыбаться, говорит он, а потом тянется через стол, чтобы положить ладонь на сжатые в кулак пальцы брата. — А-Чжань, ты знаешь господина Вэя. Пусть, как кажется со стороны, и не так долго, но тебе виднее, как это лучше сделать. Важно другое — что ты будешь рядом. Верно? Брат не сразу, но кивает. Его рука какое-то время еще остается напряженной, как камень, а потом расслабляется под пальцами Лань Сичэня. * * * Вэй Ин беспокойно вертится на пассажирском сиденье, но упорно молчит, то глядя в окно, подперев щеку рукой, то листая что-то в телефоне, то поглядывая на Лань Чжаня. Последнее переносить особенно тяжело, но Лань Чжань только крепче стискивает пальцами руль. Идет дождь, дорога от него темнеет, превращаясь в графитовую ленту под колесами машины. Наконец, Вэй Ин не выдерживает и, когда они останавливаются на светофоре, поворачивается к нему все с тем же вопросом: — Зачем нам в Нариту? Лань Чжань подавляет вздох и еще сильнее сжимает руль так, что тот скрипит под руками. — Я скажу тебе, когда приедем, хорошо? Вэй Ин разочарованно стонет и откидывается на спинку сиденья. — Я ненавижу сюрпризы, Лань Чжань. Особенно, когда у тебя такое лицо! Ты думаешь, я не вижу, да? — спрашивает он, нервно похлопывая себя по колену. — Ты чем-то обеспокоен, и я не могу не обращать на это внимания. Загорается зеленый свет, и Лань Чжань трогается с места. Получается резковато — колеса на короткое мгновение шлифуют влажный асфальт. Вэй Ин демонстративным жестом указывает куда-то на дорогу, добавляя: — Вот, я же говорил. Лань Чжань так и не нашел слов, чтобы сказать ему. До аэропорта им остается ехать двадцать минут, а через сорок приземляется самолет из Таиланда. Сяо Синчэнь и Сюэ Ян везут Вэнь Цин домой. В течение часа Вэй Ин увидит подругу, которую отчаялся отыскать, которую практически готов счесть мертвой. Каким ударом это будет для них обоих? Как подготовить его к этому? Если Лань Чжань скажет ему сейчас, не сделает ли только хуже? Он, как может, старается отсрочить момент, когда ему придется обрушить на него все это. Пусть хоть еще немного он побудет в неведении, хотя, кажется, ему оно тоже не приносит ничего приятного. Вэй Ин слишком многое замечает, и это даже пугает. — Лань Чжань, — тянет Вэй Ин снова. — Да? — Пожалуйста, скажи, что ничего ужасного не случилось. Мне пришлось поменяться сегодня на работе, а еще я не иду вечером на родительское собрание в школе А-Юаня. Я не знаю, зачем все это, но просто… скажи, что все хорошо. — Все хорошо, — послушно произносит Лань Чжань. Вэй Ин бурчит что-то неразборчивое себе под нос, потом добавляет уже громче: — Ты невозможный человек просто. В аэропорту Нарита многолюдно, как и всегда. Вэй Ин снова расспрашивает его о причинах их приезда сюда, пока они идут по переходу к терминалу прибытия. Лань Чжань только сжимает руки в кулаки. Он — не Лань Сичэнь, который, кажется, всегда найдет нужные слова и поддержит. Он не знает, как поступить. Не знает, как сказать, хотя обещал себе сделать это, когда они приедут. Перед ними уже виден зал ожидания с развешанными под потолком ярко-синими табло с расписанием рейсов. Сяо Синчэнь присылал ему номер, но с этого расстояния еще не удается разглядеть, вовремя ли ожидается посадка нужного самолета. Вэй Ин озирается по сторонам, время от времени нервно накручивая кончики волос, собранных в хвост набок, на палец. Лань Чжаню так хочется взять его за руку, как-то успокоить, но он не делает этого, потому что уже и так считает себя виноватым. Вэй Ин даже не знает, зачем они здесь. Лань Чжань успевает лишь найти глазами нужный рейс на табло, подойдя поближе, когда видит, что самолет уже значится как прибывший. Он моргает и достает телефон, чтобы посмотреть на часы. На двадцать минут раньше? Вибрация от пришедшего сообщения от Сяо Синчэня отдается в пальцах. «Никуда не уходите, я вас увидел». Нет… Он не сказал Вэй Ину. Ему нужно еще немного времени. Но это уже не имеет значения. Вэй Ин замирает рядом, роняя словно в момент потяжелевшие руки вдоль тела. На его лице написан практически ужас, и Лань Чжань с усилием заставляет себя проследить за направлением его взгляда. Он видит Сюэ Яна, который со своей обычной лукавой улыбкой идет рядом с Сяо Синчэнем. Тот ведет, обняв за плечи, невысокую девушку, закутанную в теплую красную шаль, из-под которой выглядывают до невозможности худые руки. У нее длинные волосы, заплетенные, словно наспех, в косу. На изможденном, темном от загара лице огромные, почти черные глаза выделяются, как то, что не может принадлежать кому-то настолько потерянному и хрупкому. Даже со своего места Лань Чжань видит, как она дрожит, как бегает ее взгляд от одного проходящего мимо человека к другому, как она озирается, реагируя на любой резкий звук. Сяо Синчэнь лишь крепче прижимает ее к себе, но вдруг все меняется. Лань Чжань понимает, что Вэнь Цин замечает в толпе Вэй Ина. Она останавливается, и ее сопровождающие тоже, словно натыкаются на какую-то невидимую преграду. Вэнь Цин переступает с ноги на ногу, и Лань Чжаню кажется, что ее худые колени вот-вот сломаются, и она рухнет на пол. Ему страшно повернуть голову и посмотреть на Вэй Ина. Он должен был успеть сказать ему. Почему самолет прилетел раньше? Губы Вэнь Цин двигаются, но невозможно расслышать, что она говорит. Она делает шаг вперед, и Сяо Синчэнь хочет было пойти с ней, но она одним осторожным движением снимает его руку со своих плеч. Проходящие мимо люди бросают на нее странные взгляды, но никто не останавливается и ничего не говорит. — Вэнь Цин? Голос Вэй Ина — как иглы под ногти. В нем такое неверие, что Лань Чжаню хочется повернуться к нему, взять за плечи, но он не может себе это позволить. — Ты? — раскрыв сухие, потемневшие губы произносит Вэнь Цин, сделав еще несколько шагов к ним. Лань Чжань все же поворачивает голову и смотрит на Вэй Ина. Он стоит все в той же позе, опустив руки, и не двигается, даже не моргает. В его застывшей фигуре лишь подрагивающие пальцы выдают его состояние. Лань Чжаню сложно и представить, что сейчас, должно быть, происходит в его голове. По щекам Вэнь Цин начинают течь слезы, и она, наконец, сокращает расстояние между ними в несколько широких, резких шагов, которых сложно ожидать от такой хрупкой, изможденной девушки. Она обхватывает Вэй Ина за шею обеими руками; шаль, в которую она куталась, падает с ее плеч на пол. На ее громкие всхлипы, которые она не пытается сдерживать, снова оборачиваются люди. Лань Чжань мельком видит, как Сяо Синчэнь подносит ладонь к губам. Вэй Ин сначала не двигается, но потом, когда силы все же покидают Вэнь Цин, и ее колени подгибаются, обнимает ее, поддерживая за талию. Только его руки теперь защищают ее от падения. Он не закрывает глаза, просто продолжает смотреть через ее плечо в пространство. Лань Чжань уверен, что он не видит ни спешащей куда-то толпы вокруг, ни Сяо Синчэня с Сюэ Яном, которые все же подходят ближе. Вэнь Цин громко плачет, вцепившись в Вэй Ина, как в последнюю надежду на спасение. Вэй Ин стискивает пальцами кофту на ее спине и молчит, сжав губы так, что они побелели. Он медленно, нечасто дышит, и у Лань Чжаня сердце обливается кровью, когда он смотрит на них обоих. — Разве… — наконец, хрипло произносит Вэй Ин, словно через силу заставляя губы двигаться. — Разве ты не говорила, что это я буду плакать в аэропорту? С губ Вэнь Цин срывается звук, похожий одновременно на всхлип и смешок, и она опускает голову, прижимаясь лбом к его плечу. Сяо Синчэнь подходит к Лань Чжаню и касается его руки. Лань Чжань переводит на него взгляд. — Спасибо, господин Лань. * * * На паркете валяется планшет с пошедшей по экрану трещиной. Испуганный Орешек, прижавший уши к голове, смотрит на всех почти от самой двери, втиснувшись в угол. Вэнь Цин с Вэнь Нином и Вэнь Юанем сидят на полу, и непонятно, где и чьи руки, потому что воссоединившаяся семья плачет и обнимается вот уже полчаса. Лань Чжань плохо помнит обратный путь из Нариты в Токио. Он старался концентрироваться только на дороге и не бросать постоянно взгляд в зеркало заднего вида, чтобы проверить, как там Вэй Ин. Вэнь Цин сидела с ним и молчала, вцепившись обеими руками в его предплечье и озираясь по сторонам, как испуганный ребенок. Эти два часа, которые они ехали в Акасаку, показались вечностью. И теперь Лань Чжань не понимает, почему еще не ушел. Ему хочется отругать себя за это, потому что он не должен быть в этой квартире в такой важный, роковой для этой семьи момент, но он не может заставить себя открыть дверь и уйти, ведь Вэй Ин стоит совсем рядом, и на нем лица нет. Он так и не начал разговаривать так же много, как всегда, и это пугает чуть ли не больше, чем его потерянный взгляд в никуда и белая, как мел, кожа. Лань Чжань бы что угодно отдал за то, чтобы он, наконец, отпустил себя и свои эмоции, которые постоянно скрывает и сдерживает, но понимает, что не имеет никакого права вмешиваться. Каждый переживает такие моменты так, как может. Они боялись за Вэнь Нина, но его реакция на возвращение сестры спустя восемь лет неизвестности поразила. Он уронил свой рабочий планшет, увидев ее, потому что дрожь его рук стала совсем хаотичной, но потом улыбнулся и сказал лишь «а-цзе», прежде чем Вэнь Цин бросилась к нему. На шум из комнаты вышел Вэнь Юань. Вэй Ин только вцепился пальцами в рукав Лань Чжаня, когда увидел, как мальчик, поняв, что происходит, закрыл лицо руками и расплакался. Лань Чжань за сегодняшний день видел слишком много слез. Пусть это и слезы счастья, от них в сердце все равно больно. — Тетя, я знал, что ты вернешься, — говорит Вэнь Юань, обнимая и Вэнь Цин, и Вэнь Нина. — Мы ждали тебя. Вэнь Цин что-то бессвязно отвечает, но ничего невозможно понять, потому что она плачет и плачет, не в силах остановиться. Ее впалые щеки блестят от слез, которые она даже не стирает, потому что тут же скатываются новые. Вэй Ин рядом судорожно выдыхает и отворачивает голову. Заметив это, Лань Чжань не выдерживает. Он встает ближе и осторожно, но крепко обнимает его со спины. Он весь холодный; Лань Чжань чувствует твердые, напряженные мышцы под своими ладонями. Ему до боли хочется увидеть улыбку Вэй Ина: открытую, яркую, способную озарить светом самые темные уголки чужой души. Он уже так сильно скучает по ней. — Вэй Ин… Вэй Ин не отвечает, но Лань Чжань чувствует, как он доверительно льнет к его груди лопатками, а потому только крепче сжимает руки вокруг него. — Я рядом. * * * Все это кажется миражом. Город. Люди. Автомобили и их шум. Запахи, которых так много, что кружится голова. Все такое яркое, большое, не похожее на то, что окружало ее все это долгое время. Вэнь Цин все ждет, когда мираж рассыплется, а этот удивительный сон прервется, ускользнет, как песок сквозь пальцы. Но этого не происходит. Ее любимый брат, теплый, живой, обнимает ее весь вечер. Ей так нравится смотреть в его лицо, гладить его по отросшим волосам, держать за руку. Племянник, их замечательный А-Юань, уже такой взрослый, что она едва узнала в его чертах крошечного ребенка, который сидел на ее коленях, которого она таскала на руках. Она не может поверить в то, что происходит. Ей страшно пошевелиться, чтобы не спугнуть это прекрасное в своей реалистичности наваждение, но она не может не обнимать своих близких, не касаться их снова и снова, пока ей еще это позволено. Она не верила с самого начала. Ни когда поздней ночью почувствовала, как кто-то зажал ей рот ладонью, когда она спала под навесом из бамбука и ветвей, прижав к груди руку с заветным браслетом, ни когда впервые за целую вечность услышала звучание родного языка: — Ни звука, госпожа Вэнь. Ни единого слова. Мы договорились? Ей казалось, что она ослышалась. Кто это? Неужели боги решили подбросить ей еще одно испытание, более изощренное, чем те, что уже были? Чьи-то руки подхватили ее, и в темноте она не могла ничего разглядеть, пока ее несли и несли куда-то. Когда кожи коснулась ткань, в которую ее закутали, она даже не поняла, что это. Так давно у нее не было ничего, кроме клочков одежды, что она берегла, как самое дорогое, и постоянно чинила подручными средствами, не в силах даже представить, как будет ходить почти обнаженной, как другие женщины. Сяо Синчэня она услышала позже, когда, казалось, прошло много-много времени темноты и единственного ощущения — рук под ее телом и прохладного ветра, касавшегося босых ног. Она узнала его по голосу. И думала, что сердце разорвется на части. Она больше не может плакать. Вэнь Цин сидит, кутаясь в плед, который ей принес А-Юань, и греет руки о чашку с чаем. Ей постоянно холодно, но сейчас она уже почти согрелась: то ли от чая, то ли от пожара в груди. Человек не может вынести столько чувств, почему она до сих пор не рассыпалась от них, не разбилась вдребезги? Сложно поверить, что она на кухне в собственной квартире, которая за это время почти стерлась из памяти, но теперь кажется вновь знакомой, пусть и немного изменилась за это время. Вэй Ин сидит напротив, глядя прямо перед собой и зажав в руке чайную ложечку. А-Нин и А-Юань уснули час назад. Вэнь Цин еще немного посидела с ними, прежде чем вернуться на кухню. В ее голове не умещаются все те мысли, что роятся в ней вот уже третий день. Но слез больше нет. Глаза высохли и теперь болят, словно веки царапают их каждый раз, когда она моргает. — Ты жил здесь все это время? — спрашивает она тихо, глядя на Вэй Ина. Тот медленно поднимает на нее глаза и кивает. — Да. Мы не могли уехать. Он почти не изменился. Она знает его с детства, и последний раз они виделись лично, когда она уезжала в Японию вместе с А-Нином. Никто тогда не предполагал, сколько времени должно будет пройти, прежде чем они вновь встретятся вот так. Вэй Ин выхаживал А-Нина и заботился о нем. Растил А-Юаня. Все это время. Берег ее жизнь, которую она уже давно сама похоронила. — Спасибо тебе, — говорит Вэнь Цин, сделав глоток чая. Сейчас он кажется ей таким потрясающим, что она никак не может насытиться этим вкусом. Вэй Ин слабо, словно через силу улыбается и снова кивает. Почему он такой? Вэнь Цин видела в своих миражах, похожих на тени, и его лицо. Видела его таким, каким всегда помнила: вечно жизнерадостным, ярким, даже раздражающим порой своей неуемной энергией. Сердце вдруг болезненно сжимается. Она так скучала по нему. — Вэй Ин? — Я рад, что ты вернулась. Вэнь Цин только вздыхает и снова отпивает чай. Вэй Ин к своему не притрагивается, просто держит над ним руку, словно не помнит, зачем вообще нужна ложка в его пальцах. А она думала, это она разучилась пользоваться самыми простыми вещами. — Чай такой вкусный, — говорит она. Вэй Ин усмехается. Как-то медленно, неуверенно, но это уже хоть какая-то реакция. — Вот чая здесь много. Вэнь Нин за этим следит. Он замолкает и вздыхает. Вэнь Цин замечает, как вздрагивают его пальцы. Она переводит взгляд на часы на стене. Половина второго ночи. Вдруг, сама того не ожидая, она произносит: — С днем рождения, Вэй Ин. Они никогда не праздновали этот день, потому что Вэй Ин не хотел его праздновать. Вэнь Цин уважала это его решение и не спорила с ним. Но это было в прошлой жизни. И сейчас она не может молчать. Она столько времени даже не знала, какое число, какой месяц или даже год. Вэй Ин впервые за долгое время смотрит ей в глаза. Вэнь Цин медленно растягивает сухие, болящие от слез губы в улыбке. — А сколько… сколько мне лет? — тихо спрашивает она. У Вэй Ина дергается кадык, когда он сглатывает и опускает взгляд. Он кладет, наконец, ложечку в свою чашку и убирает руку со стола. — В августе исполнилось тридцать. — Вот это да. А ты все такая же малявка, даже не возмужал за это время, — усмехается Вэнь Цин, пряча за шуткой удивление. Ей тридцать? Это много или мало? Она даже не может понять. Мысль ее обрывается, когда Вэй Ин вдруг подается вперед и закрывает лицо ладонями. Его плечи вздрагивают, и Вэнь Цин слышит сдавленный всхлип. Этого оказывается достаточно, чтобы она мгновенно вскочила со своего места и, обогнув стол, опустилась перед ним на колени на пол. Она привыкла быть на полу. На земле. Поэтому, наверное, она даже не осознает, что делает это, когда берет Вэй Ина за запястья и слегка сжимает их пальцами. — Вэй Ин? — Прости меня, — слышит она самые горькие слова на свете. И самые отчаянные. По крайней мере, так было всегда с этим человеком. — Прости… Вэнь Цин не знает, откуда в ней берутся силы, но она тянет Вэй Ина на себя, чтобы он сел на пол с ней рядом, и прижимает его к груди, обняв руками за голову. — Ты совсем с ума сошел? Не смей говорить мне это, слышишь? — строго произносит она, что никак не вяжется с тем, как ее пальцы, словно сами, мягко гладят Вэй Ина по волосам. Мелькает глупая, совсем обыденная мысль: еще больше отросли. — Благодаря тебе, мы все здесь, мы вместе. Вэй Ин качает головой. Он рыдает, прижавшись к ее плечу. От его слез намокает ее кофта, но Вэнь Цин не может думать об этом. Она обнимает его, слыша, как он изо всех сил тщетно пытается сдерживать всхлипы. Ей и самой снова хочется плакать. — Я думал… я думал, что ты мертва, — глухо произносит Вэй Ин. Вэнь Цин улыбается, чувствуя, как на глазах все же закипают слезы. — И даже в этом у нас с тобой все, не как у людей, — говорит она. — Я тоже так думала. Она не знает, сколько они вот так сидят на полу, пока Вэй Ин безутешно, горько плачет, как ребенок, свернувшись в какой-то неудобной, неловкой позе в ее руках, а сама она только и думает о том, что никогда и ничем не сможет выразить, насколько благодарна ему за все, что он сделал. И как сильно, как отчаянно она скучала не только по брату и племяннику, но и по своему взбалмошному, не умеющему усидеть на месте другу. Время, как песок. Но иногда и песок бывает золотым. Вэнь Цин чуть поворачивает к себе руку, которой прижимает к своей груди голову Вэй Ина. Камни в браслете на ее запястье переливаются даже под искусственным светом, словно впитали в себя звезды, под которыми она спала все эти годы. Через какое-то время Вэй Ин немного успокаивается, но она не отпускает его, и они просто сидят, не говоря друг другу ни слова. Внутри, наконец, затихает. Жизнь подарила ей искупление и шанс начать заново, а этот человек сохранил для нее то, что она уже не чаяла когда-либо увидеть. И она больше никогда не позволит ему винить себя в чем-либо. Можно считать, что теперь у них дни рождения в один день, пусть это и дурацкий Хэллоуин. — Сегодня празднуем наш с тобой день рождения, — говорит Вэнь Цин вслух. — И не спорь, — почувствовав, что Вэй Ин зашевелился в ее руках, строго добавляет она. — Не собираюсь отмечать Хэллоуин, когда есть повод поважнее. Вэй Ин усмехается. Вэнь Цин не видит его лица, но знает, что теперь это искренне. — А ты приготовишь мою любимую запеченную картошку? — спрашивает он. — Редьку. — Фу. Вэнь Цин смеется и кладет подбородок на его макушку. — Дурак, — говорит она, приглаживая ладонью его волосы, потому что они растрепались и теперь лезут ей в лицо. — Мой родной дурак.