Параллель

В Хэфэе из-за низкой влажности даже вечером гораздо теплее, чем в родном Ханчжоу. Тянь еще на подъезде к городу опускает стекло, сверяется с навигатором: если по объездной и если без пробок, на месте они будут минут через сорок. Чэн на пассажирском ворочается во сне. Будить пора: перед тем как заявиться к ведьме, неплохо бы план обсудить или хотя бы узнать — а есть ли вообще у них этот план? Чэн с тех пор, как они выехали из Обители, сказал немного: поменялся с Тянем местами, потому что "выспаться нужно", заново надел на руку стянутый ранее поддерживающий бандаж, откинул кресло и через пару минут вырубился. — Чэн! Подъезжаем. Просыпается, стоит лишь легонько за плечо потрясти. Просыпается, сразу же принимает вертикальное положение и выглядит таким собранным, будто и не спал вовсе. Щурится на навигатор, очевидно, прикидывая, через сколько на месте будут, и, достав из бардачка бумаги, еще раз бегло изучает информацию и всматривается в фотографии. Тянь тоже уже посмотреть успел, пытаясь понять к чему готовиться. Кроме того, как ведьма выглядит, и ее домашнего адреса, ничего толком не разобрал: большая часть распечатки зашифрована, переведена в числовые, только Ловцам понятные коды. А сам Чэн рассказывать ничего, похоже, не собирается. Не похоже, что он вообще собирается с ним говорить: все еще бесится из-за того, что Тянь под угрозой разоблачения следом увязался. — Высаживаешь меня возле ее дома и уезжаешь. Если через час не выйду на связь, звонишь отцу и рассказываешь все, что знаешь. — Нет. Чэн, тяжело вздохнув, трет пальцами глаза. — Тянь, у меня нет времени тебя уговаривать. — Так не уговаривай. Я все равно не соглашусь. Некоторое время висит тишина, и Тянь тянется к радио, чтобы тишина эта угнетала не так сильно, но стоит первому аккорду разлиться по салону, как Чэн выключает. — Ведьмы огня питаются энергией пламени. Обожают поджигать что ни попадя, питают слабость к нефтесодержащим продуктам и взрывчатым веществам. К людям равнодушны, по возможности стараются с нами не взаимодействовать. Продолжительность жизни: около пятисот параллельных лет. Нашей — около сотни, молодая. Вряд ли сильная. Вряд ли хоть чем-то поможет. — Но вероятность есть? — Есть. Еще есть вероятность, что она нас заживо спалит. Точно поучаствовать хочешь? — молчит терпеливо, выдерживая долгую паузу, а потом, поняв, что Тянь даже отвечать не считает нужным, продолжает. — Близко к ней не подходить. Не прикасаться. По возможности старайся держаться у меня за спиной. И я не уверен, но на всякий случай — в глаза ей не смотри. Если что-то пойдет не так, не вздумай ввязываться или пытаться помочь, все равно не сможешь. Просто беги. Вопросы? — Нет. — Чудно. Чэн, отбросив листы на приборную панель, стягивает бандаж с руки. Кривится, сжимая и разжимая пальцы, ведет плечом, разминая. А Тянь снова залипает на фотографию ведьмы, присланную Ловцами Аньхойского филиала. Обычная. Ну совершенно обычная. Среднего роста, худощавая, с коротко стрижеными каштановыми волосами и карими глазами. Простой белый свитер и потертые джинсы, в руках — здоровый бумажный пакет, в который ведьма, стоя у рыночного прилавка, складывает фрукты. Ни дать ни взять — примерная мать семейства, которая поутру, проводив на работу мужа и отвезя в школу пару детишек, отправилась за покупками. Дом у нее тоже обычный: одноэтажный каркасник, небольшой, но высокий, выкрашенный в светлый беж и окруженный зеленым газоном. Никакого запаха гари, никакого толстого слоя пепла поверх травы, и зажаренные тушки ворон тоже нигде не валяются. Тянь, перестав разглядывать дом, поворачивается к Чэну. Тот пару секунд сверлит глазами, убеждаясь, что он не передумает, и, сухо кивнув, выходит из машины. По дорожке, ведущей к дому, идет быстрым, стремительным шагом, будто и вовсе забыв, что не один, громко колотит по деревянной двери ладонью: — Есть кто? Помогите, пожалуйста, помогите! Я сбил собаку! — для надежности еще пару раз тарабанит по тусклому, выгоревшему на солнце покрытию, а стоит двери распахнуться, спокойно и мрачно говорит: — Привет. Ведьма понимает все за одну жалкую секунду: давится воздухом и отшатывается назад, вскидывая перед собой руки с растопыренными пальцами. Но Чэн успевает первым: кулак врезается в лицо ведьмы по прямой, откидывая ее на пару метров, заставляя неловко перебирать ногами. Та взвизгивает, прижимая ладони к лицу, и тут же снова пытается поднять руки. И снова проигрывает в скорости реакции: Чэн настигает в один прыжок, хватает за горло и, как разбесившийся бизон, прет вперед, через всю гостиную, до тех пор, пока не впечатывает спиной в стену. Пару раз прикладывает затылком, перехватывает тонкое запястье, задирая руку над головой и, едва не прижимаясь нос к носу, тихо шипит: — Только попробуй. Тянь понятия не имеет, о чем речь. Тянь продолжает стоять на пороге с приоткрытым ртом, чувствуя, как бешено колотится кровь в висках, и наблюдает, как ведьма извивается всем телом, пытаясь вывернуться. Жуть, блядь. Какая же жуть, несмотря на то, что хрупкое телосложение и милые черты лица всего лишь личина. Какая же жуть, несмотря на то, что он отлично знает: будь она человеком, Чэн ее и пальцем ни при каких обстоятельствах не тронул бы. И все равно — жуть, которая на подсознательном уровне вызывает отторжение и желание крепко зажмуриться: здоровый раскаченный мужик и рядом с ним миниатюрная женщина, у которой от удушья глаза из орбит лезут, а из носа стекает тонкая струйка крови. — Чэн! — Дверь закрой! Тянь наконец-то отмирает. Тихо ругнувшись, захлопывает дверь, а вновь повернувшись к ним лицом, не сразу понимает, что происходит. Ведьма, вскинув свободную руку, двигает пальцами, сплетает их странными жестами, шипит пережатым горлом, и Чэн, продолжая ее удерживать, тоже начинает шипеть. А еще он багровеет. Не краснеет, а именно так: багровеет. Скалится, рычит сквозь сжатые губы, срываясь в стон, и Тянь отчетливо видит, как вздувается на шее яремная вена. Ведьма заходится истошным визгом. Бьется в конвульсиях, захлебывается криком, а через мгновение начинает дымиться. Пар сначала струится из-под растянутого свитера, затем — от обнаженной шеи, лица и рук. Из каждой поры. И кожа за считанные секунды превращается в один сплошной ожог. Она вся превращается в кусок кровоточащего мяса, будто кипятком обварили. Рефлекторно все еще отбиваться пытается, шлепает Чэна по плечам раскрытыми ладонями, пачкая кровью и сукровицей, хрипит обожженными губами: — Все-е-е. Чэн воздух в себя тянет как астматик на пике приступа, отступает на шаг, сгибаясь пополам, слепо цепляется за руку Тяня, когда тот подхватить пытается, но все же не удерживается: падает задницей на пол, согнув в коленях ноги и опираясь на выставленные за спиной руки: — Блядь такая, а... — Дергает, задирая, футболку, приспускает джинсы вниз, обнажая дымящуюся татуировку вдоль подвздошной кости, смотрит на нее мельком. — Вот нахрена? Знала же, что защита. Ведьма, от которой все еще пар валит, бессвязно хрипит в ответ, а потом, напрягается всем телом, сжимается и, не отлипая спиной от стены, уползает под потолок. — Господи. — Тянь, вообще-то не верующий. Тяня вот-вот стошнит. Отвернуться бы, не смотреть на нее, но глаза будто заведенные: не оторваться. У нее голова под неестественным углом вывернута: не может так человеческое тело гнуться, если шейные позвонки не сломаны. У нее ладони все еще кровят, пачкают скользкими отпечатками светлые обои в цветочек. У нее пласт кожи на щеке отслаивается, повисает неряшливым лоскутом, обнажая жевательную мышцу, десну и зубы. — Господи, блядь. Ведьма, всхлипывая, скребется ногтями по стене, мелко подергивает ногами. Чэн, отдышавшись, наконец, поднимает на нее глаза: — Спускайся. В ответ — еще один долгий всхлип, и рука с поднятым вверх указательным пальцем. Тяня морозом по по позвоночнику пробирает: еще не все? А вот Чэн только фыркает, повыше задирая футболку: — Не тот палец, дура. Спускайся, поговорить надо. Я тебя не трону. Ведьма, как ни странно, слушается: плавно сползает по стене вниз, оставляя на обоях прозрачно-красный след. Не сводя с Чэна глаз, медленно отходит подальше, к другой стене. Пятится и останавливается, только обогнув огромный, из цельного куска массива выточенный стол. Препятствие, конечно, так себе, но ведьма слегка успокаивается: — Чего тебе, Ловец? — Помощь нужна. Головой в ответ трясет мелко и, почуяв неладное, за щеку хватается, прямо за свисающий лоскут кожи. Выдыхает, раздувая от злости ноздри, цепляет лоскут ногтями, отдирая окончательно, и небрежным жестом стряхивает с пальцев на пол. — Ты же не ждешь, что я поверю? — А что с тебя еще взять-то? — Чэн, оттолкнувшись ладонью от пола, медленно поднимается на ноги, стараясь не тревожить ожог на животе. — Хотел бы убить, убил бы. Мне на самом деле нужна помощь. — Ловцы не обращаются за помощью... — Не обращаются. Но у нас сложный случай. А ты очень удачно подвернулась. Поэтому давай я вкратце поясню. Вариант первый: я рассказываю тебе, что нужно сделать, и ты делаешь. Вариант второй, — Чэн деловито оглядывается, — ножи у тебя где? На кухне? Вон там, да? — Убьешь меня? — внезапно осмелев, весело хмыкает ведьма. — Ха! Ты все равно убьешь. Вариант первый: сейчас. Вариант второй: после того, как я тебе помогу. — Сейчас будет больнее, — так же весело отзывается Чэн. Но потом, выждав пару секунд, качает головой. — Я не трону тебя, если поможешь. Я обещаю. И сделаю так, что никто из Ловцов не тронет. Скажем... сто дней. Как тебе? Сто дней в человеческом мире. Конечно, при условии, что людей трогать не будешь. — Я и не трогала. — А склад в ста километрах отсюда кто спалил? — Не было там людей, — вяло огрызается ведьма, — никого там не было. Я даже собак бродячих предварительно оттуда отогнала. — Умница. Ну так? Ведьма щурится, прикусывает обожженные губы, раздумывая. Под ровными белоснежными зубами выступает капелька крови. Вытирает брезгливо тыльной стороной ладони, разглядывает крупный волдырь на запястье: — Ты мне всю личину испортил. Чэн в ответ плечами пожимает: — Ничего. Помажь чем-нибудь, пройдет. — Угу, — кивает и вдруг, будто только сейчас заметив присутствие Тяня, заинтересованно упирается в него взглядом. — А это кто тут такой хорошенький? Ты мне его в виде подкупа принес? Оставишь? Мы вместе и помажем. Тянь бы ей ответил. Если бы мог говорить, непременно ответил бы тоже что-нибудь веселое. Но получается только руку с выставленным средним пальцем вскинуть, сухо поясняя: — Вот так правильно. — Ага, — небрежно пожимает плечами ведьма. Тонкий такой, выверенный жест. Красиво бы получилось, женственно, если бы с нее кожа при этом кусками не слезала. Снова поворачивается к Чэну: — Так значит, сто дней? Может, в процессе все-таки сторгуемся еще и на твоего младшенького? Чэн, закатив глаза, вздыхает тяжело. Подходит ближе, но тормозит, когда ведьма, шуганувшись, резво отпрыгивает на метр назад: — Ладно, Ловец, говори. И Чэн говорит. Говорит, говорит и говорит. Вспоминает до мельчайших подробностей, делится всеми деталями, рассказывает о проклятии, которое удалось перевести специалистам, прибывшим в Обитель, а закончив, выжидательно смотрит на ведьму: — Ну? Та, качнув головой, хмурится, скрещивает на груди руки, опираясь спиной о стену, и проваливается в свои размышления так глубоко, что даже не замечает двух пар впившихся в нее глаз, пока Чэн не щелкает в воздухе пальцами: — Эй? — Подожди, сейчас, — раздумывает еще немного, а потом, словив какую-то ценную мысль, резко вскидывает глаза, — он католик? — Нет. А это важно? Ведьма рукой взмахивает, будто надоедливую муху отгоняя: — Да не особо. Просто здесь неподалеку есть одна милая католическая церквушка, вы на обратном пути могли бы заехать, панихиду заказать... Взвизгивает, когда Чэн, бросившись вперед, тянется через разделяющий их стол, пытаясь схватить. — Тише, Ловец! Тише ты! Стой, — выставляет перед собой руки, повторяет сбивчиво, — стой, стой. Подожди. Я могу помочь, могу! Чэн замирает, и Тянь точно знает, что сердце у него сейчас тоже вытворяет странные штуки: удар пропускает, а потом прыгает и колотится так, что больно становится. Ведьма, убедившись, что опасность не грозит, делает шаг вперед и становится неожиданно серьезной. — Я не могу его вернуть. Насовсем не могу: у меня просто сил не хватит. Хэсситце стара как мир, причем я даже не уверена, что как ваш. А я... Для меня разрушить ее проклятие — это как пытаться бетонную стену хрустальным молотком пробить. Но кое-что предложить могу. Я могу создать подвижный портал в Параллели, сплести заклятие вызова и ненадолго вытащить его оттуда в человеческий мир. — На сколько? — Мало. Сутки, — уточняет тут же, — наши сутки, параллельные. В вашем мире это... — Четыре минуты. — Три, пятьдесят четыре, — беззвучно исправляет Тянь, прикрывая глаза. — Лучше, чем ничего. Только мне время нужно. Два дня минимум. И не кривись на меня, Ловец: такие вещи быстро не делаются. Вам, кстати, за эти два дня нужно биоматериал найти. Волосы, ногти, сперма... что угодно, но лучше побольше, — ведьма, наткнувшись на скептический взгляд, упрямо задирает подбородок, — я серьезно. Если ты, конечно, не хочешь, чтобы я вместо него из Параллели какую-нибудь тварь достала. Ну так... по рукам?