Параллель

Он все еще очень тощий: тело, которое раньше бугрилось литыми мышцами и неизменно притягивало взгляды, теперь выглядит пугающе. Одни кожа да кости, которые выпирают так, что можно анатомию изучать. Он все еще очень грязный: землей и черт знает чем еще перепачканный. Тянь понятия не имеет, в каком дерьме можно было так изгваздаться, и Тяню плевать. У Тяня в голове только одна мысль пульсирует: это не кровь. А если и кровь, то не его. Голый опять, в волосах сухие листья застряли, а сами волосы гораздо короче, чем в прошлый раз были, но выглядят при этом так, будто их не стригли, а наспех топором обрубили. И от этой мысли по телу разливается спокойное ровное тепло: если в руки к Би попал топор, значит, все хорошо. Из горла рвется тихий истеричный смех. Рядом вздрагивает Чэн. А Би, сидящий в круге сияющего света, подтянув колени к груди и обхватив их руками, медленно поднимает голову. У него совершенно дикий, бессмысленный взгляд исподлобья и верхняя губа угрожающе ползет вверх. — Привет, Би, — тихо говорит Чэн, и Тянь плечом чувствует, как подбирается весь, двигается вперед, пытаясь сесть так, чтобы оказаться между ними двумя. — Би. Помнишь? Ху-а Би. Тот в ответ только медленно склоняет голову набок, прижимаясь ухом к плечу. Раздувает ноздри, шумно втягивая воздух, и одним плавным движением подается навстречу, опираясь кончиками пальцев о камень. Морщит нос, принюхиваясь, а потом коротко, утробно рычит. От этого звука по позвоночнику стая мурашек проносится, а внутри все леденеет от ужаса: Чэн, осторожно заведя руку за спину, берется за рукоять пистолета. — Хуа Би, — шепотом повторяет Тянь, — брат. Привет. Би, все так же опираясь на руку, другой тянется к Чэну, мажет ладонью по лицу, ото лба к самому подбородку, и вдруг шумно, со всхлипом выдыхает: — Наст... настоящие. Как они оказываются все вместе и очень близко, Тянь не понимает. Просто в следующую секунду он уже тычется носом в грязные, дурно пахнущие волосы и чувствует, как Би крепко обхватывает руками в ответ, а Чэн наваливается со спины, пытаясь одновременно обнять обоих. — Ждал. Вас ждал. У него с голосом что-то не то: не говорит — не то кашляет, не то лает. Хрипло, низко, отрывисто. Отстраняется первым, плюхается голым задом на камень, который погаснуть успел, но руку Тяня из своей не выпускает, а Чэна и вовсе ни с того ни с сего хватает за короткие волосы на затылке, скребет пальцами: — Сиди. — Сижу, — покорно соглашается тот, гладит по грязному предплечью в ответ, — у нас времени мало, Би. — Не... не насо... нас... — Нет, Би, не насовсем. Четыре минуты. — Плохо. Понимаете меня? Долго не. Ни с кем не. Не говорил. Горло, — запрокидывает голову, демонстрируя острый кадык, — другое. Не могу как раньше. Звуки... — Да, Би, — Чэн, окончательно придя в себя, спешно кивает, — мы понимаем. Время, Би. Тебя затянет снова. Слушай: мы вернемся зав... через год, Би. Ровно через год. Ты сбежал? Ты сбежал из Клетки? Вздрагивает всем телом, скалится коротко, но, заметив, как напрягается Чэн, виновато отводит глаза: — Нет больше. Клетки. Сж-ж... сж... сжег. — Что? — округляет глаза Чэн, и Би сразу же спохватывается. Ерзает и лоб морщит, будто с трудом вспоминает события, о которых говорит, склоняет голову, прислушиваясь к чему-то одному ему слышному. И наконец очень тихо добавляет: — Не сразу. Не всех. Некоторых — долго. Не как меня, но. Долго, — тычет пальцем в собственное лицо, — пасть потом болела. Если долго зубами, потом болит... — Я понял, Би, — Тянь поклясться готов, что цвет лица у Чэна меняется, и это не имеет никакого отношения к хреновому освещению. — Они. Они обращаться мне не давали. Цепи. Так нельзя. Когда цепи, ломаются кости. Это хуже всего. Больно. Очень больно. — Как ты выбрался? — Гном. Помнишь? Весело было. И ты. — Клуб? — Да, — у него рот на секунду в улыбке-судороге дергается, — тот сам... самый. Он. Служил им. Поймали его. Заставили его. Снял цепи, меня выпустил. Не все потом помню. Гном сказал: много криков, много крови. Потом сжег. Тянь, чувствуя как голова начинает идти кругом, с шумом втягивает в себя воздух. Сколько не дышал-то? На автомате констатирует: — Пиздец, бля, — так же, на автомате, обхватывает ладонь Би обеими руками, замечая, что портал начинает снова тускло светиться изнутри. Би тоже видит: опускает глаза, кривит губы, лихорадочно скребет по затылку Чэна: — Пора? — Нет, но скоро. Где ты? Сейчас ты где? — Иду. На восток. Давно иду. К своим. Волки. — Би... там нет никаких твоих. Слышишь? Твои все здесь, мы... — Тянь, заткнись! — Чэн, резко подавшись вперед, обхватывает Би рукой за подбородок, заставляя поднять голову и смотреть в глаза. — Слушай, Би, слушай внимательно, это важно. Тебе нужны не волки. Тебе нужно найти человека. Любого человека. Это часть проклятия ведьмы. Тебе нужен че-ло-век. Чтобы вернуться сюда. Насовсем. Выражение лица у Би меняется. Сначала на нем полное непонимание отражается, потом — недоверие, а потом он сухо кашляет или лает, поди тут разбери, прочищает горло, качает головой и закатывает глаза к небу. — Луна. Другая. У нас — больше. — Би!!! — Чэн, понимая, что времени с каждой секундой остается все меньше, на крик переходит. — Какая нахер луна? Меня слушай! — Нет. Луна. Ничего не выйдет. Он на нее. Смотрит отсюда. Из этого мира. — Кто "он", Би? Кто смотрит? Чэн уже от яркого света щурится, но Би так и не отпускает, трясет за плечи, пытаясь в оставшиеся секунды успеть понять, о чем он вообще говорит. Только вот Би, кажется, и сам не понимает: кривится, остервенело трет висок и, наконец, тихо говорит: — Я не знаю. Тянется быстро, чтобы успеть обнять или хотя бы прикоснуться напоследок, но времени не хватает: портал вспыхивает белым, и Тянь на мгновение прикрывает глаза, а, когда открывает их, видит перед собой только Чэна. Чэна, который сидит неподвижно, а потом резко заваливается назад, падает на засыпающий портал, уцепив Тяня за ворот куртки и утягивая за собой. Некоторое время они лежат молча: на спине, раскинув руки и уставившись в небо. И только когда голубой свет окончательно гаснет и вокруг становится темно, Чэн легонько пинает Тяня ногой. Прикрывает лицо ладонями, тихо бормочет: — Живой. А Тянь наконец-то делает то, чего хотелось последние несколько минут: вопит от радости.

***

Все утро Тянь чувствует себя так, будто у него вместо крови — чистый адреналин. На месте не усидеть, но и делать толком тоже ничего не получается: за что ни схватись, все из рук валится. Этой ночью он наконец-то выспался: завалился в кровать, не раздеваясь, и вырубился, стоило только глаза закрыть, а проснувшись, понял, что умирает от голода. Службу доставки он ждал, подъедая старые и очень странные на вид завалявшиеся в шкафу хлебцы, а потом прямо руками запихивал в рот куски вкусной, сочащейся жиром пиццы. Спешил. Спешил, потому что сожрать хотелось как можно больше, а времени оставалось уже в обрез: к полудню должен был приехать Чэн. Они с ним еще ночью договорились, после того, как обоих слегка отпустило и частично вернулась способность рассуждать здраво. Чэн сказал: нужно проверить ведьму. Что там проверять, Тянь не понял: во-первых, всего сутки прошли, во-вторых, за ведьмой, вроде как, Зэн следит. Еще вчера вечером Чэну подробный отчет прислал, сообщил, что обосновалась она в крошечной квартире в спальном районе и самым интересным ее занятием за день стала покупка каких-то шмоток в ближайшем магазине. Но спорить Тянь все-таки не стал. Проверить ведьму — это важное занятие. Это причина. Благовидный повод, чтобы отложить разговор с отцом на потом. Его реакцию на то, что сыновья снюхались с ведьмой, Тянь приблизительно представляет. Чэн тоже. Зэн, который их прикрывает, за последние несколько дней наверняка плотно присел на успокоительные. Стремно это все. Поэтому: да, лучше проверить ведьму. Многоэтажка, в которой она поселилась, находится на самой окраине города и выглядит так, будто в ближайшее время собирается рухнуть: со стен кусками отваливается облицовка, окна перекосило, а по ступеням в подъезде и вовсе подниматься страшно — не развалились бы прямо под ногами. Звонок в квартире ожидаемо не работает, и Чэну приходится добрые пять минут колотить кулаком по двери, прежде чем со стороны квартиры слышатся шаги и визгливое, полное ярости: — Кем бы ты ни был, лучше беги! Дверь ведьма распахивает настежь, так, что едва с петель не срывает. Замирает с перекошенным от злости лицом и тут же обмякает всем телом, приваливаясь плечом к косяку: — Да ты шутишь, Ловец... Она сонная, взъерошенная и очень недовольная. На ней из одежды только футболка, натянутая на голое тело, длиннющая, явно не по размеру, и Чэн, окинув ее быстрым взглядом, сухо уточняет: — Ты одна? Ведьма вместо ответа делает шаг назад, пропуская в квартиру, и громко хлопает дверью. Проходит вперед, обгоняя: — Какой хер вас принес с утра пораньше? — Полдень. — Скажешь хоть слово до того, как я сделаю себе кофе — прокляну. Кухня там. Смотрите под ноги, не наступите. — На что? Та, не считая нужным пояснять, скрывается в ванной, и даже шум воды, включенной на полную, не скрывает ее злобного бормотания. Чэн, пожав плечами, идет в указанном направлении, и Тянь следует за ним, мельком осматриваясь. Внутри лучше, чем снаружи. Стены в бледно-оранжевый выкрашены, пол светлый, чисто. Обычная человеческая квартира с солнечной гостиной, уютной спальней и крошечной кухней. На плите даже кастрюля с приоткрытой крышкой стоит, на столе электрический чайник и тостер, пара чашек, рядом с ними — черный мохнатый паук. Огромный, реально огромный, не меньше раскрытой ладони, весь покрытый длинными волосками. — Бля. — Это птицеед. — Ведьма, толкнув плечом, проходит вперед, осторожно сгребает жуткую тварь в ладони и, погладив, сажает в стоящий на подоконнике аквариум с грунтом и травой, аккуратно прикрывает сверху прозрачной крышкой. — Невероятные создания. — Ты решила питомцем обзавестись? — Нет. Это подарок для соседей сверху. — И по какому поводу? — Понятия не имею, но праздновали они до пяти утра. Решила поздравить, — ведьма, ткнув кнопку на чайнике, с улыбкой поворачивается к Чэну, — это не магия. Это не в счет. Тот, как ни странно, молчит. Что сказать ему точно есть, но вместо этого равнодушно плечами пожимает. С интересом наблюдает, как ведьма заливает кипятком растворимый кофе, вливает туда карамельный сироп и делает первый глоток, блаженно прикрыв глаза. Одеться она так и не удосужилась, и не похоже, что ее это смущает: усаживается на подоконник, вытягивает длинные ноги, совершенно не обращая внимания на сползающую футболку, прижимается большим пальцем стопы к стенке террариума, дразня паука. — Что вам нужно? — Он жив. — Да я и не сомневалась, что ты не сможешь. Хочешь, чтобы я все-таки помогла его?.. — Он выбрался из клетки. Ведьма, не донеся чашку до рта, быстро вскидывает на Чэна глаза: — Это невозможно. — И сжег ее, — Чэн выдерживает паузу, наслаждаясь произведенным эффектом, потом тянется к банке кофе, внимательно изучает этикетку, нюхает содержимое и, от души сыпанув в чашку, заливает кипятком. — Он на свободе, и нам теперь просто нужно сделать так, чтобы он там нашел человека. Она долго молчит, отвернувшись к окну. Молчит, как могла бы молчать, осмысливая услышанное или раздумывая, только вот дышит теперь чуть чаще и пальцы у нее мелко дрожат. Тянь вопросительно смотрит на Чэна: это что еще за реакция? А Чэн смотрит на ведьму. Смотрит излишне внимательно. Смотрит, и выражение лица у него постепенно меняется: любопытство, понимание, жалость... спокойствие. — Ты там была, да? В Клетке. — Нет. — А кто был? Тяню кажется, что она не ответит. А если ответит, то мало не покажется: слишком напряженной выглядит, натянутой как струна, которая может лопнуть в любую секунду, и черт знает, что тогда будет. Но ведьма только волосы на голове ерошит, медленно втягивает в себя воздух, ерзает на заднице, свешивая ноги с подоконника и упираясь в него ладонями. Улыбается: — Не твое дело, Ловец. И кофе мой на место поставь: не стоит, серьезно. — Я, пожалуй, рискну. Авось пронесет. — Да точно пронесет, ты даже не сомневайся, — еще шире улыбается ведьма, удовлетворенно кивает, когда Чэн, повертев чашку в руках, все же отставляет ее на стол, а потом становится очень серьезной. — Он ее правда сжег? — Да. А я разрешу тебе остаться в нашем мире еще на сто дней, если хоть чем-то поможешь. — Я не могу ничем помочь... — ведьма уже головой качать начинает, а потом замолкает на полуслове и немигающим взглядом смотрит на паука, который взобравшись по коряге, жадно исследует крышку аквариума. — Лапушка моя, — умиляется ведьма и, вытащив эту тварь, подносит к лицу, вытягивая губы для поцелуя. Тянь спешно прикрывает глаза. Нахуй. Вот просто нахуй. А ведьма еще более радостным голосом сообщает: — Я не могу его оттуда вытащить. Но я могу найти тех, кто сможет.