Параллель

Его трясет так, что сигарета выпадает из пальцев, и Тянь гасит ее подошвой, втаптывая в мокрую землю. Тут же закуривает новую. Его трясет, и теперь уже списать это на холод не получается. Не получается убедить себя, что куртка слишком тонкая для сырой, промозглой ночи, а руки дрожат от переизбытка кофе в крови. Нет, не в этом дело. Дело в том, что до полуночи остается две минуты. Дело в том, что он стоит посреди леса рядом с порталом, на который уже нанесены символы и они вот-вот притянут Би в человеческий мир. Дело в том, что стоит он совсем один: ни ведьмы, ни Чэна, ни метиса. Никого. А портал оживает. Портал разгорается бледно-голубым, и Тянь медленно подходит ближе, заставляя себя дышать. Заставляя себя думать, что сказать и как объяснить. Мы хотели как лучше, но проебались? Все уже было на мази, но что-то пошло не так? Извини, давай покрепче обнимемся напоследок? Би сегодня при полном параде: гладко выбритый, вкусно пахнущий. Брюки с острющими стрелками и рубашка черная с глянцевым отливом. Би готовился. Прощаться готовился. С ним и с Чэном. С отцом. С парнями из их филиала, которые всей толпой бы примчались, если бы знали. Он смотрит непонимающе. На Тяня. За спину Тяня. И резко бледнеет: — Что с ним? — А? — С Чэном что? Тянь в ответ слишком энергично башкой трясет: — Нет, нет, нормально. Все хорошо. С Чэном. Он просто не успел. — Тянь! — Правда! С ним, правда, все хорошо, просто так получилось. Он не смог прийти, не успел. — И слова начинают сыпаться бессвязной скороговоркой. — Господи, Би, мне так жаль. У нас получилось почти, мы все придумали, мы нашли способ тебя вернуть, но что-то пошло не так, и он теперь не отвечает на звонки. Они с ведьмой за метисом поехали, понимаешь, они его уговорить должны были, а я не знаю, что там случилось. Может, он просто полицию вызвал, и их сцапали, но это же ничего, отец отмажет и... господи, прости. Прости, мы, правда, старались и... — Тихо, — Би, сделав шаг вперед, резко зажимает ладонью рот, хмурится, глядя в темноту, — тихо. Я его слышу. Тянь, застыв неподвижно и изламывая брови, тоже прислушивается. Ничего. Только ветер шелестит мокрыми листьями. Би склоняет голову набок и прикрывает глаза, улыбаясь: — Ну, похоже, все же успел, — убирает ладонь и тут же обхватывает Тяня руками, — привет, мелкий. Как ты там? Расскажи, пока время есть. Чэну еще метров триста бежать. — Ты его что, слышишь? На таком расстоянии? — Да, Тянь... — Он один? Би, снова прислушавшись, головой качает: — Нет, их двое. Но не отец, шаги легкие... — Должно быть трое. Или, может, она свалила... — Кто? — Ведьма, — Тянь, отвернувшись, жадно в темноту всматривается: ну же, ну же, ну же. — Если свалила ведьма, то он с метисом, и тогда... Би, припечатав ладонью плечо, разворачивает к себе: — Что происходит? — Метис. Полукровка. Помнишь, мы говорили, что нашли ведьму и она помогает нам тебя сюда вытаскивать? Она нашла способ тебя насовсем вернуть. — Невозможно, — уверенно качает головой Би, — Тянь, у меня девять лет было: я все узнал и про проклятие, и про способы его снять. Я только тем и занимался, что искал эти способы. Их нет. — Есть, есть, сейчас, — Тянь, вывернувшись из-под руки, снова в сторону леса поворачивается, орет громко: — Чэн! И едва не умирает от радости, когда тот хрипло, загнанно отзывается. Близко уже. Близко настолько, что будет вдвойне обидно, если жалких секунд не хватит. Будет вдвойне обидно, если портал, который готовится затянуть Би назад, окажется быстрее Чэна. И рассказать же еще надо. Только вот как? — Слушай, Би... Сейчас сюда с Чэном прибежит пацан. Тебе нужно взять его с собой. И тебе нужно его... тебе нужно с ним... то есть, вам с ним нужно... — Тянь? Портал начинает светится неоново-голубым, и Тянь орет громче прежнего: — Чэн, быстрее! Теперь уже и он слышит. Шаги слышит и тихий, задыхающийся мат ведьмы. Они вдвоем. Внутри будто ледяной волной окатывает: нет никакого метиса. А потом еще раз окатывает, но на этот раз уже кипятком: ведьма в свете портала появляется первой, а потом Чэн. И у Чэна через плечо перекинуто тело: только тощую задницу и длинные ноги видно. — Время, время, — шипит Тянь, — секунд тридцать еще! Чэн, быстрее! Тот на взмыленную лошадь похож. По лицу пот стекает, влажная челка липнет ко лбу и дышит он приступами: метис вживую оказался несколько крупнее, чем виделось на фотографии. — На, держи, — Чэн, не обращая внимания на округлившиеся глаза Би, спихивает ему метиса, — это тебе. Би, на автомате выставив руки, ловит. Подхватывает под спиной и коленями, смотрит озадаченно на запрокинутую голову, плотно зажмуренные веки и ярко-красную шапку, из-под которой выбиваются волосы. — И зачем мне это? Чэн, упершись руками в колени, отдышаться пытается. А Тянь едва сдерживается, чтобы не гаркнуть на него: да не пизди! С твоей подготовкой по лесу с пацаном на плече пробежаться — раз плюнуть. Вот и не пизди. Давай, расскажи ему, кто это и зачем это. Секунд десять есть — успеешь же. — М-м, привет, Ловец. — Ведьма с улыбкой выступает вперед, загораживая собой Чэна. — Как дела? Би, моргнув, перехватывает пацана поудобнее: — Ты еще кто? — Я? Я Игнис. Ведьма. А ты держи крепче, не урони смотри, ему и так сегодня досталось. Спасибо скажешь потом, когда вернешься. Значит так: это метис, а это, — шаг вперед делает и прямо сверху, на пацана аккуратно укладывает свою книгу, — это инструкция по применению. Мануал. Пользуйся на здоровье. Я тебе там самое важное перевела на человеческий, потом почитаешь. — Что? — Удачи, Ловец. Портал вспыхивает белым, и через мгновение ни Би, ни метиса рядом с ними уже нет. А Чэн сразу разгибается и — вот надо же — дышит совершенно ровно: — Получилось. В смысле получилось его в портал... — Почему он в отключке? — Не успели по-другому. Он в своей забегаловке до последнего торчал, потом еще в магазин зарулил, а вокруг люди. И когда он, наконец-то, свернул в переулок, где никого не было и можно было спокойно поговорить... — ...Наш доблестный Ловец подошел сзади и вырубил его. — Ведьма, хохотнув, садится на землю. — Я предлагала использовать магию. Оно, знаешь ли, всяко помягче будет, чем пистолетом по башке. — Чэн?! Тот только глаза закатывает: — Я не сильно. К утру очухается. А дальше сами разберутся: мы ему в книгу, на самом деле, инструкцию вложили. — Типа "трахни метиса — вернись домой"? — Да, — просто соглашается ведьма, — с пометкой "желательно неоднократно, чтобы наверняка." Надеюсь, справится. Теперь ждем. У них там медовый месяц длиною в девятнадцать дней, а значит, здесь они будут... через час и четыре минуты. Все, я спать. И на самом же деле укладывается. Прямо на землю укладывается и закрывает глаза. Наверное, правда, устала по пустыням бегать. Наверное, по дороге сюда успела навести на Чэна какие-то чары: тот кривится, морщится, но в итоге садится рядом и легонько толкает ведьму в макушку. Тянет за капюшон куртки и укладывает ее голову себе на бедро. — Охуеть, — подводит итог Тянь и, прикурив, садится рядом с ними. Напряжение и весь скопившийся за день стресс постепенно отступают, и по телу разливается странное тепло. Пальцы снова слегка дрожат: отходняк — штука суровая. А потом в голове вдруг формируется совершенно дурная мысль, переползает куда-то в грудину, трансформируется в истеричный, надрывный смех. Чэн смотрит неодобрительно, косится выразительно на ведьму, которая успела заснуть, и тихо спрашивает: — Чего ты? — Шапка, — хрюкает Тянь. — У него, блядь, шапка красная.

***

Жарко. Ему очень-очень жарко. Воздух вокруг не просто теплый — раскаленный, горячий, — и все тело тоже горячее. На коже — испарина липкая, а голова трещит так, что от одной мысли о том, что нужно открыть глаза, начинает натурально подташнивать. Он заболел, у него температура. Он заболел, подхватил все-таки один из вирусов, разгуливающих по Ханчжоу. Или это все кеды, которые пару дней назад промокли так, что носки можно было отжимать, а пальцы на ногах были ледяными и их противно покалывало, когда он, трясясь всем телом, влез под горячий душ. За-бо-лел. В универе хвостов наберется, и на работе по головке тоже не погладят. Вот же... Глаза Цзянь открывает медленно, с трудом разлепляя припухшие веки. Потом так же медленно моргает, убеждаясь: то, что он видит, — не следствие температурного бреда, не галлюцинация и не сон. Еще раз моргает. Еще и еще... Если ты поутру открываешь глаза и понимаешь, что вместо собственного дома проснулся черт знает где, — только и остается, что моргать. А это точно не его дом: даже вот так, лежа на боку и вжимаясь лицом в подушку, он понимает сразу же. Даже вот так, когда перед глазами не вся комната целиком, а лишь кусочек. Пол каменный, выложенный крупными плитами. Неработающий камин. Пушистая шкура рядом с ним. Причудливая мозаика на стенах. Чужой запах на подушке. И сама подушка затянута в бледно-серую наволочку. У него таких сроду не было. Ни наволочки, ни камина, ни шкуры. От испуга и неожиданности всем телом дергает, и Цзянь, забыв про головную боль, резко подскакивает на кровати, озираясь. Огромная комната. Кровать, на которой он лежит, тоже огромная. Все в бело-серых тонах выдержано — это он между делом замечает, и на это ему, по правде говоря, глубоко плевать, потому что внимание тут же сосредотачивается на другом. Рядом с окном, наполовину прикрытым плотной шторой, небольшой круглый стол и мягкое кресло. А в кресле — какой-то мужик. Совершенно точно не знакомый. И Цзянь совершенно точно не хочет с ним знакомиться. Да и тот, похоже, желанием не горит. Сидит, вытянув и скрестив в лодыжках длинные ноги и умостив на животе книгу. Читает. Читает что-то, наверняка, пиздец какое интересное, потому что, заслышав шорох, особо не отвлекается: поднимает на секунду глаза, окидывает цепким взглядом и возвращается к книге. — Где я? — голос хрипит на пару тонов ниже обычного и предательски срывается в истеричные нотки. Вместо ответа — поднятый указательный палец: подожди. От книги он так и не отрывается. Неторопливо переворачивает страницу, всматривается сосредоточенно, а потом приподнимает на уровень глаз лист бумаги и читает уже его. Заорать бы. Вот просто взять и заорать так, чтобы в ближайшем полицейском участке услышали. Чтобы сразу куча дядек с оружием в руках, выбитая дверь, наручники и этот вот чтец с заломленными за спину руками. А потом короткая заметка в новостях: студент ханчжойского университета был похищен неизвестным с целью получения выкупа, но благодаря оперативно сработавшей полиции, уже освобожден, и в данный момент его жизни ничего не угрожает. Только вот... Раз: вряд ли его голосовых связок на такую громкость хватит. Два: судя по роскошной обстановке, этот, сидящий в кресле, на жизнь зарабатывает вовсе не похищениями малообеспеченных студентов. Не похож он на обычного бандита: слишком холеный. Белоснежные волосы, стрижка аккуратная. Черные брюки, черная шелковая рубашка. Рукава небрежно подвернуты, смяты, но и так понятно — вещи не из дешевых. Явно на заказ шитые, по фигуре подогнанные. Оно и неудивительно, с такой комплекцией только и остается, что на заказ шить: чтобы штаны на уровне щиколоток не заканчивались и рубашка в плечах не трещала. Не выглядят так бандиты, похищающие людей с целью выкупа. К горлу плавно подступает тошнота, а фантазия, взяв разбег, тут же разгоняется и несется в сторону самого плохого. Самого худшего. И очень логичного. Последнее, что Цзянь помнит, — он шел. Шел по темному переулку, внимательно глядя под ноги, чтобы не навернуться, запнувшись за одну из бесчисленных выбоин в асфальте. Шел, с удовольствием посасывая леденец на палочке. Шел, раздумывая как бы отмазаться от завтрашнего семинара в универе, к которому был не готов, и совершенно не обращая внимания на шаги за спиной. Тяжелые, размеренные. Они все ближе становились, все ускорялись. Чупа-чупс разливался на языке приторной сладостью со вкусом джек фрукта. А потом в голове, чуть левее темени, резко рвануло болью. И все. Тишина. Глухой вакуум. Серая комната и он. Он и, судя по обстановке, загородный дом или поместье. Где-нибудь далеко-далеко, где людей нет. Где ори — не ори никто не услышит. Где отличная шумоизоляция и, может, жуткий подвал, куда отправляются похищенные мальчишки, которые плохо себя вели. Которых этому жуткому типу сюда притаскивают для развлечения и которых никогда-никогда потом не находят. Он странный. Он очень-очень странный. Кожа загорелая, смуглая, но при этом волосы почти белые и глаза светлые-светлые. Если бы Цзянь его при других обстоятельствах встретил, если бы просто по улице шел и случайно увидел — непременно бы вслед обернулся. Экзотика. И смотреть на такое всегда интересно. А сейчас вот не хочется. Сейчас вот страшно, потому что он поднимается на ноги и оказывается еще выше, чем казался. Потому что он с нечеловеческой грацией отходит к окну, отодвигает штору и равнодушно смотрит туда, где солнце, свежий воздух и голубое небо. Где свобода. А потом он поворачивается лицом, мимолетно кривится и, глядя в глаза, начинает медленно расстегивать пуговицы на рубашке. Говорит тихо, но очень уверенно: — Меня зовут Хуа Би. Давай мы с тобой попробуем договориться. Ты будешь послушным и будешь делать то, что я скажу. И тогда мне не придется делать тебе больно.