Параллель

Теперь за этот фокус с палкой немного стыдно. Господи, и что только ему в голову взбрело. Хорошо, что Би не обиделся. И наоборот даже — развеселился. Цзянь идет за ним по лесу, окружающему замок, смотрит в спину, и от воспоминания, как Би смеялся, внутри расцветает что-то теплое. — Если по дороге уставать начнешь — скажи, передохнем. Здесь до поселка ходьбы чуть больше часа, но на таком солнцепеке, тебе с непривычки по-другому ощущаться будет. — Я люблю ходить, — Цзянь потуже стягивает на затылке концы банданы. Уже рот открывает, чтобы напомнить, что вчера он вообще-то дошел до пригорка, с которого были видны дома в поселке, но потом решает промолчать. Не вспоминать ни об этом дне, ни о другом, когда он, как ужаленный носился по этому тропическому лесу и никак не мог найти ни ограду, ни дорогу к дому. — Би, слушай, а как ты в этом лесу ориентируешься? И Элмент тоже. Здесь же заросли сплошные, и все одинаковое. Тропинка становится шире, и Би притормаживает, чтобы дождаться его и пойти дальше рядом. — Это кажется. Здесь ведьма дорог поработала: на этот лес наложено заклинание, сбивающее с пути. Свои здесь всегда дорогу найдут, а вот если в этот лес приходит чужак, он будет кругами ходить, пока из сил не выбьется. — Они разные бывают? Ведьмы? — Разные, да. Они в Ведьминых Топях живут, это территория южнее и западнее нас. Топи делятся на общины. Есть ведьмы тумана, ведьмы огня, ведьмы дорог — кстати, самый редкий вид, их совсем мало осталось. Есть ведьмы дождя и воды, целители, ведьмы времени, травяные ведьмы. У каждой общины своя магия, которая передается из поколения в поколение, но общины плотно взаимодействуют. Пару лет назад, например, был случай. Травяные ведьмы засеяли поля, это их магия, выращивать что угодно на любой земле, в огромных количествах. Если травяная ведьма кинет в землю одну семечку, там вырастет целый куст, а сорняки будут сохнуть сами собой. Они половину этого мира кормят. За плату, конечно. Так вот, здесь в тот год случилось что-то странное с погодой, налетели лютые заморозки, которых не должно было быть, все всходы могли погибнуть. Но травяные обратились к ведьмам огня, и те растянули над полем что-то вроде огненного покрывала, поддерживали его посменно, пока солнце снова не припекло. — А ведьмы дождя поливают, когда надо? — Точно. А могут и бурю с молниями устроить, если на их земли кто-нибудь без спросу сунется. И вместо воды — град такой, что может и голову проломить. Ведьмы огня плотно сотрудничают с гномами. Те повернуты на золоте, талантливейшие ювелиры. Создают не только украшения, но вещи покрупнее. — Трон Элмента? — Да. А для вещей покрупнее и металла приходится плавить побольше. А ведьмы огня с пламенем управляются просто отлично. Точная температура, интенсивность и, главное, безопасность. Случись что — погасят мгновенно. Ведьмы времени могут существенно замедлять процесс старения, по крайней мере, внешний. Почти все ведьмы могут смотреть в прошлое чужими глазами. Это… — Би хмурится, подбирая слова, — это как записи с камер видео наблюдения просматривать, только в потоке информации нужную они отыскивают почти мгновенно, если знают, что именно ищут. Если случается что-то плохое и есть подозреваемый, ведьмам, которые смотрят чужими глазами, достаточно к нему прикоснуться. Говорят, некоторые умеют и в будущее заглядывать, но это большой дар и большая редкость. Настолько, что я за все девять лет здесь такого не видел, только слухи ходят, что в целом это возможно. — А заколдовать или проклясть они могут? — У себя — да. На чужой земле — нет. Это мудрый мир, Цзянь, он устроен так, чтобы опасные виды не конфликтовали между собой и не вымерли. Оборотни — одни из самых сильных существ Параллели, любую ведьму Оборотень мог бы в клочья порвать. Но у ведьм есть своеобразная защита. Что-то вроде невидимой оболочки. Когда ведьмы приходят на чужую землю, к ним невозможно прикоснуться без их согласия. Если попробуешь — по ощущениям как стену налететь с разбега, еще и отшвырнет так, что мало не покажется. А они в свою очередь не могут на чужой земле использовать магию, не получив согласия тех, кто на этой земле живет. Заклинание, которое наложено на этот лес, периодически нужно обновлять. Каждый раз, когда ведьма дорог приходит сюда, чтобы наложить чары, она просит нашего разрешения на сотворение заклинания, подробно описывая, что именно будет сделано и какой эффект это даст. И нарушить данное слово она не может. Вот и выходит, что на чужой земле они безвредны для других существ, а другие существа — для них. — Вот почему Крола сказала, что у той жуткой бабки на вашей земле руки связаны. — Она не может тебе ничего сделать, не получив предварительно согласия, — кивает Би, — но может запутать. Когда она приходила в человеческий мир, она охотилась на молодых мужчин. Забирала себе отведенные им годы и продлевала этим свою жизнь. Выглядела она тогда несколько иначе. Молодая и красивая до одури. С ласковым голосом. И этим голосом она задавала один простой вопрос: «Подаришь мне свое время?» Как правило, «нет» ей не говорили. — Ведьмы времени все такие? Все убивают? — Насколько я знаю, такая только одна. Би замолкает, а Цзянь не к месту думает, что «красивая до одури» прозвучало как-то… неприятно. Не царапнуло, но задело. Как-то слишком уж хорошо Би ее знает. — Подожди, — Цзянь резко тормозит и поворачивается так, чтобы в лицо смотреть. — Это что, она? Она тебя сюда?.. — Она охотилась на мужчин, я охотился на нее. Мы с ней славно поужинали в мой последний вечер в человеческом мире. Я тоже обещал ей свое время. Только вот я был уверен, что напою ее белладонной и отправлю сюда, а в итоге… — Би разводит руками, — Параллель. Чужой мир. В каком-то смысле мое время она все же получила. Цзянь, не зная, что сказать, кивает. Потом спохватывается: — Сколько тебе лет? Ты не ответил, когда я спрашивал. — Я не знаю. Серьезно, не смотри так. Когда я сюда попал, мне было двадцать шесть. Здесь я — девять, но я не меняюсь. Не старею. Для оборотней это — не срок. Они живут по триста лет. — Сколько? — Да-да. Угадаешь, сколько Кроле? — Я думал, мы ровесники. — Сто четыре. — Сто… четыре… Цзянь бесшумно, одними губами пробует эту цифру на вкус. Тонкая, как стебель, с идеально гладкой кожей, с дредами и татухами… годящаяся ему в прабабки. Это круче шаровой молнии. Это… — Все, — Цзянь выставляет вверх руку с раскрытой ладонью, — с шокирующим пока — все. Я переварю, потом еще расскажешь. Ладно? — Ладно. Давай что повеселее. С Элментом я, кстати, в человеческом мире познакомился. Мы с братом его отловили, а у Элмента была мечта — напиться и сплясать, и мы решили… Когда они выходят из леса, у Цзяня от смеха слегка болит живот. На пригорке он останавливается, чтобы перевести дыхание, и Би показывает пальцем вперед. — Сэдессем. Вон там дальше — драконы. Там, где куэсты. Цзянь всматривается вдаль, стягивая с головы бандану. Отирает ею пот с лица. — Ку… — что? А на человеческом? — Это на человеческом, бестолочь. В школе по географии двойка была, да? Би с улыбкой треплет его по волосам, и Цзянь, глядя на оборотневские круглые дома, думает, что лучше этого прикосновения с ним никогда ничего не случалось.

***

Сэдессем оказывается намного больше, чем казалась с пригорка. Окраина утопает в зелени, и дома расположены на большом расстоянии друг от друга, но по мере продвижения вглубь, застройка становится плотнее, а звуков все больше. На пути им теперь часто встречаются люди. Цзянь тут же поправляет себя — не люди, нет, оборотни. Но, черт, он бы ни за что не отличил, если бы не знал. Разве что, возможно, одежде бы подивился — обилие черного цвета, татуировок и металлических украшений. Да еще поджарые все, жилистые, темноволосые. Би постоянно с кем-то здоровается: оборотни, завидев его, на пару секунд замирают на месте и, глядя в глаза, прижимают сжатый кулак к груди. Би отвечает им тем же, но на ходу, не сбавляя шаг. Только когда навстречу им выходит крупный волк бурого цвета и останавливается, глядя на них снизу вверх, Би останавливается тоже. Приседает, опускаясь рядом с волком на одно колено, и негромко что-то говорит на оборотневском языке, перекатывая на языке раскатистое, тягучее «р-р-рэ». Лапы и кончики ушей у волка совсем седые, да и на спине, среди бурой шерсти, повсюду виднеются белые волоски. Дышит волк хрипло, вывалив язык, но на приветствие Би отвечает бодрым рыком, и когда Би поднимается на ноги, уступая дорогу, вперед волк спешит такой же бодрой трусцой. — Кто это? — Кэлпур. Один из старейших волков в стае и в прошлом — один из самых сильных Хранителей. Местная легенда. Цзянь оглядывается волку вслед. Тот, не разойдясь на весьма широкой дороге с каким-то зазевавшимся подростком, снова рычит и, клацнув зубами, зло прихватывает того за ногу чуть пониже колена. Пацан взгизгивает и резко отпрыгивает в сторону, склонив голову и прижав кулак в груди. — Характер, конечно, дерьмо. Мне от него в свое время тоже доставалось, — со смехом констатирует Би и приглашающе взмахивает рукой, зовя за собой. На улицах становится все оживленнее, все больше тех, кто разгуливает в человеческой сущности и тех, кто спешит куда-то в звере. Цзянь, памятуя о том, как бурый волчара тяпнул пацана, старательно смотрит под ноги и жмется поближе к Би — не задеть бы кого ненароком. Но привыкает быстро: пройдя еще пару улиц, ловит себя на том, что снующие повсюду волки, уже не кажутся чем-то необычным. — Здесь улицы тоже по кругу? — Да. Окраина — самый широкий. К центру сужаются. — Чем они здесь занимаются? — Всяким. Там, дальше торговая часть поселка и харчевни. Есть кузницы и мебельные мастерские. Здесь даже свой музыкальный ансамбль есть. Их шоу с барабанами — это нечто. Еще пару дней в ушах гудит. Еще оборотней часто нанимают при строительстве, потому что сил немерено. И еще для охраны территории — это, в общем-то основное. Наша стая сотрудничает с феями, гномами, вампирами и альвами. Давай, кстати, к альвам и зайдем — их лавка на соседней улице. В лавке оказывается светло и просторно. На входе их встречает высокая молодая женщина с длинными светлыми волосами, украшенными жемчужными бусинами и таком же жемчужном платье, шлейф которого скользит за нею по полу, когда она с улыбкой подходит ближе. — Приветствую тебя, Иномирец. Вижу, ты сегодня не один? О чем мечтаете? — у нее остроконечные уши, полупрозрачная кожа и добрая улыбка. Би склоняется в легком поклоне, и отвечает ей уже на языке оборотней, указывая на Цзяня, а потом поясняет ему, что дальше приветствия ее познания в человеческом языке не идут, но он может перевести все его пожелания. Цзянь бегло осматривается, пожимает плечами: — Лишь бы по размеру подошло. — Ее зовут Астильда. Она поможет. А белоснежная женщина уже тащит к его к большому зеркалу, обрамленному резной, искусно выточенной рамой золотистого цвета. Ставит Цзяня напротив него и, окинув критическим взглядом, отходит в сторону. Медленно проходит между полок с разложенной в аккуратные стопки одеждой, тихо бормочет себе под нос и, недолго подумав, прикасается кончиками пальцев к чему-то светлому и тонкому. Говорит что-то снова, на этот раз уже громче, для Цзяня, и указывает рукой на зеркало. — Как она это делает? — выдыхает тот, удивленно глядя на свое отражение. На нем по-прежнему рубашка Би, он ее даже потрогать может, а вот в зеркале на нем уже другая. — Магия, конечно, — усмехается Би. — Смотри. В отражении вещи на нем меняются одна за другой, аж в глазах рябить начинает, а Астильда порхает по помещению мотыльком, трогает одежду, бормочет свои заклинания, вопросительно приподнимает брови: нравится? На волосах в отражении появляются бусины, а на плечах — тончайшая кружевная шаль, и Цзянь активно трясет головой: не надо. — Ее иногда заносит, не обращай внимания, — советует Би, — но желательно поторопиться, иначе так разойдется, что до вечера не отпустит. Ты ей понравился. Отобранные вещи Би просит отправить в замок, уточняет у Цзяня, не хочет ли тот надеть что-то прямо сейчас. Цзянь натягивает белую футболку, с сожалением кладет рубашку поверх стопки новых вещей. Расставаться с ней почему-то жаль…

***

Они пьют ледяную воду в уличном фонтанчике, рассматривают витрину ювелирной лавки, надолго зависают в кузнице, где здоровый лохматый мужик орудует кувалдой, высекая искры, и, пропетляв по переулкам, выходят на улицу, где расположена тренировочная площадка Хранителей — огромный круг, засыпанный песком и обнесенный невысоким забором из толстенных металлических свай. Здесь Цзянь залипает окончательно и отказывается идти дальше. Оборотни — в человеческой сущности и в полузвере, — отрабатывают друг на друге какие-то приемы, набрасываясь, швыряя противника через голову, делая подсечки, сходясь в захватах, от которых человеческие кости превратились бы в труху. Все это сопровождается криками и рычанием. Каждая пара работает в своем, отделенном забором периметре, и поначалу глаза разбегаются так, что Цзянь даже не может определиться на кого смотреть. Один из оборотней отлетает прямо к краю заграждения, где они стоят, прикладывается поясницей о металлическую балку и тут же с яростным криком снова бросается на соперника. — Здесь ставки не принимают? — Нет, — с улыбкой качает головой Би, — но, если хочешь, можем задержаться и посмотреть. Цзянь определенно хочет. — Они так друг друга не покалечат? — Ни в коем случае. Для оборотней хорошая драка — это как танец. Бережное отношение к партнеру — одно из условий, иначе веселого танца не выйдет. Это только кажется, что они в бешенстве. В том, что Би говорит правду, Цзянь убеждается через несколько минут. Один из Оборотней падает и зажимает ладонью бровь, из которой хлещет кровь. Второй, который секунду назад полоснул его когтями, тут же исчезает и возвращается с мокрой тряпкой, прикладывает ее к ране, что-то говорит, помогает подняться. Оба отчего-то довольно ржут, хлопают друг друга по плечам и с площадки уходят едва ли не в обнимку. Цзянь откровенно любуется другими еще некоторое время, потом вздыхает: — Если бы я умел хоть сотую долю того, что умеют они, я бы мог навалять Шэ Ли. — Это кто? — Придурок один в универе. Всю школу доставал, теперь еще и в универ мой заявился. А я… я вот на курсы самообороны ходил, но все без толку. — Попробовать хочешь? — Чего? — Цзянь ошалело смотрит на Би и, убедившись, что вопрос адресован точно ему, фыркает: — Нет, я жить хочу. — Со мной. — Я последний раз дрался в младшей школе. И я… я футболку новую изгваздаю. — Так сними. Хотя нет, — морщится Би, — оставь. Отряхнем. — А нас не наругают? — в последний раз пробует Цзянь, и Би с улыбкой качает головой. — Да вроде, не должны. Ратио, эй, Ратио! Мы тут у вас попляшем, не против? Здоровенный оборотень с хмурой рожей оборачивается на крик. Увидев Би, склоняет голову, прижимает кулак в груди и приглашающе ведет рукой в сторону, указывая, что где-то там, очевидно, свободен один из загончиков, в которых они друг друга месят. — Би, я правда не умею. Вот вообще. Совсем. — Да? А в ванной мне тогда нехило по щщам прилетело. — Так ты в ответ не ударил. — Я и сейчас не ударю. Давай, — Би захлопывает за ними железную калитку. — Ты бьешь, я отбиваюсь. ...Ударить кого-то бывает страшнее, чем если ударят тебя. Цзянь всегда так считал. Вот этот момент, когда нужно поднять руку, замахнуться и опустить кулак. Причинить боль. Для такого нужно быть в ярости. Или в ужасе. — Давай, ну, — снова повторяет Би и стоит напротив совершенно расслабленный. — Сильно только не лупи, руки поранишь. «Так… — думает Цзянь, — так…» Затянуть бандану потуже. Размять шею. Встряхнуться всем телом. Первый удар выходит неловкий и слабый. Второй получается не особо лучше первого. Кажется, что Би и с места не двигается, но Цзянь почему-то не может его достать. На третьей попытке все же замечает, как тот уклоняется: молниеносно и в то же время плавно. — Ладно, — шипит Цзянь и пробует снова и снова. В какой-то момент Би начинает не только уклоняться, но и перехватывать его руки. Кулак прилетает в раскрытую ладонь, в следущий раз Би цепко перехватывает его за запястье. И все выходит легко, будто играючи. Все выходит как-то просто и весело. И не нужно, оказывается, ни злости, ни ужаса. Хоть ничего и не получается, а все равно — весело. И кровь будто вскипает, бежит быстрее, и сердце колотится, а из тела уходит зажатость. Замах становится сильнее, удары резче, ноги сами собой начинают пружинить. По виску течет капля пота, во рту пересыхает, но останавливаться не хочется. А для Би это даже не разминка, у него и дыхание-то не сбивается, и улыбаться он успевает. Цзянь расходится все больше. Его ведет и тащит непонятным ему самому азартом, и когда его кулак наконец-то попадает по плечу Би, Цзянь издает полный торжества вопль. Не успевает оценить, как это оно так получилось и ПОЧЕМУ получилось — замахивается снова. На этот раз попадает по лицу. С такой силой, что в запястье отдает вспышкой боли. Черт его знает, что пугает больше: эта вспышка или струйка крови, которая течет у Би из носа. Или то, что Би замирает напротив него с пустыми глазами, а потом делает шаг назад так, словно упасть собирается. Цзянь хватает за его предплечье, но тут же понимает, что если Би и вправду начнет падать, он его не удержит — слишком тяжелый. — Би! Прости. Я не хотел. О, господи… Би! — Сейчас. Сейчас-сейчас, подожди... Би все же опускается на песок. Сгибает ноги, выставляет одну руку для опоры позади себя, второй прикрывает разбитый нос и глаза. Тяжело сглатывает и дышит приоткрытым ртом. А потом, стерев ладонью кровь, коротко смеется и качает головой: — Похоже, моя теория про «не отходить друг от друга» только что рухнула. А глаза у него все еще мутные. Все еще такие, будто он не здесь. Цзянь плюхается задницей в песок напротив него, так же сгибает ноги, зеркаля его позу, и прикусывает губу. Лучше помолчать. Он же по себе знает, когда из этих глюков возвращаешься, нужно пару минут, чтобы прийти в себя. И знает, как бывает неловко, даже когда думаешь, что никто не в курсе происходящего. Вокруг слишком тихо. Совсем тихо, так будто ему уши заложило напрочь. Цзянь непонимающе оглядывается. Нет, все хорошо — не заложило. Просто все, — вообще все, — кто был в этом загоне, остановились. Подошли ближе. Облепили их заборчик со всех сторон. И пялятся. Молча с любопытством. У одного вон аж рот открылся. Цзянь понижает голос до шепота: — Би, слушай… они все смотрят. — Да еще бы, — весело отзывается тот и запрокидывает голову, зажимая нос. — А это ничего? То есть, это не повредит твоей репутации здесь или вроде того? — Нет, забей. Мою репутацию уже ничто не спасет. — Он еще раз придушенно фыркает от смеха, потом поднимается на ноги, протягивает руку Цзяню. — Пойдем, тебя отряхнем, меня умоем. Думаю, на сегодня хватит. Любопытных от забора как ветром сносит. На тех, кто замешкался, грозно рыкает подоспевший Ратио, придав ускорение тычком в спину. Перед Би с Цзянем он открывает калитку, отходит в сторону, пропуская, и что-то говорит Би. Цзяню в его голосе чудится удивление и что-то похожее на радость. Пару раз он вылавливает в его монологе слово «орто». Би отвечает короткой фразой, отрицательно качает головой. Смотрит оборотню в глаза так, будто требует замолчать. И тот подчиняется. Прижимает кулак к груди и уходит. — Так, дальше нас с тобой ждут «Три поросенка». — И это?.. — Самые вкусные ребра на гриле во всей Параллели.