История, в которую Вы не поверите

      Двое суток. Двое суток прошло с момента возвращения Геллерта Гриндевальда. Казалось бы, что может случится за такой короткий срок? Те, кто уже давно был сторонником темного волшебника, могли бы усмехнуться от подобного вопроса. Геллерт не любил откладывать столь срочные дела, зная, что ещё немного, и всё его детище может развалиться на глазах.       Как же быстро поместье Редов оказалось пустым. Всего двое суток назад его населяли люди Дюранов. Солдатов, которые могли одним своим видом напугать обычного человека, практически не видно: они ещё были где-то рядом, но действовали в тени. Даже сам Чарльз бесследно пропал. Словно загнанный в угол зверь, он забился в своей комнате и не показывался. Возможно, боялся, а возможно, чего-то выжидал.       Газеты, которые до этого пестрели заголовками о смерти Гриндевальда, сменились уже на следующий день. Чего теперь только ни писали, но главной новостью была ложь министерства и их зверский поступок. Теперь каждый, кто покупал газету, мог прочитать о подлом поступке, об ударе в спину и о любви альфы, который, несмотря ни на что, закрыл собой омегу. Именно того омегу, который был неким символом свободы.       Генри знал Геллерта уже много лет, поэтому нечто подобным не был удивлен. Однако ему явно не нравились заголовки газеты, которую он держал в руках. На одной из страниц была фотография силуэта Альбуса. Лица было не видно, так как Дамблдор стоял спиной, но его не сложно было узнать из-за собранных длинных волос и украшения, которое Альбус носил на все важные события. Внизу содержалась приписка: «Тайная омега Геллерта Гриндевальда и его любовь». Внутри от этой надписи все полыхало огнем, Шмидт даже не заметил, как сжал края газеты. Хорошо, что не сжег.       Чтобы не видеть подобной наглой лжи, Генри закрыл газету и откинул на подоконник, около которого он стоял. Стоило бы отправиться в свою комнату или к Бернарду, который был весь в делах и без сна, но Шмидт не мог взять себя в руки. Непонятное чувство тревожило его, отдавая мерзким скрежетом в сердце, но Генри не понимал из-за чего.       Шмидт прикрыл глаза, пытаясь успокоиться, но, когда не получилось, он ударил кулаком по стене. Это дало утихомирить неприятные ощущения, правда, ненадолго. Он не учел только то, что в просторном коридоре был не один. Открыв глаза, Генри застыл на месте. Как он мог не заметить чужое присутствие и не услышать шаги, не почувствовать ауру? Ауру этого омеги было невозможно не ощущать. Она манила, но в то же время пугала, несмотря на то что этот страх был где-то на задворках сознания.       — Генри? С тобой все хорошо? — от него невозможно было отвести взгляда. Этот беспокойный взгляд голубых глаз, которые смотрели прямо на Шмидта. Генри застыл, наслаждаясь картиной перед своими глазами, он не понимал, что произошло, что же изменилось. Куда делись строгие, черные костюмы? Собранные волосы и потухший взгляд? С одной стороны, Шмидт был рад, что этого нет, но с другой, - не понимал.       Альбус стал будто бы прежним. Он все ещё носил строгие брюки, но теперь они были светло-серого цвета, но чуть темнее, чем теплый свитер крупной вязки такого же оттенка. Никаких темных цветов. Даже волосы Дамблдора были не собраны, только передние пряди были завязаны сзади, чтобы не мешали и не лезли в глаза.       — Альбус? — голос Генри хрипел, но он тихо прокашлялся, а уже потом постарался отвести взгляд от Дамблдора. — Да, все хорошо. Не ожидал тебя увидеть в… Ты довольно необычно выглядишь, — Шмидт сжал руку в кулак, пытаясь сдерживаться. — Просто слишком много дел, нужно помочь Бернарду, пока мы не отправились к Николосу. Буду рад сопроводить тебя в этом небольшом путешествии.       — Мне очень жаль, что тебя отрывают от важных дел, чтобы сопроводить нас, — Альбус одаривает Генри легкой улыбкой, а затем подходит немного ближе, но остается на безопасном расстоянии. — Зато это возможность спокойно провести время. Пусть и недолго. Возможно, мы снова сможем вместе провести время за чашкой чая, — Шмидт точно не может отказаться от такого предложения. Только ему непонятно другое. За спиной Альбуса, витая воздухе, следует большой поднос. Даже на расстоянии Генри чувствует ароматный запах блюд и, кажется, кофе.       — Я вполне могу составить тебе компанию сейчас, кажется, ты как раз ищешь компаньона, чтобы пообедать, — Шмидт все же подходит ближе. Он не смог сдержаться, чтобы не протянуть руку и не сжать чужую в своих пальцах, не сильно, лишь слегка касаясь. Дамблдор опускает взгляд, чтобы посмотреть на это, его улыбка становится всё более неловкой. Кажется, что он пытается подобрать правильные слова, но не может.       — Я бы с радостью, но не могу, — Альбусу явно неловко, но Генри не понимает, из-за чего. — Как и у тебя, у меня есть обязанности. Ты же знаешь, что мне пришлось заключить договор с Геллертом, из-за этого я обязан с ним видеться несколько раз в неделю. Так как Гриндевальд отправил ко мне самых нудных лекарей, которые контролируют мое питание, я иду мстить, — Дамблдор кивнул сам себе, понимая насколько же глупо звучат его слова.       — Что ж, тогда не смею тебя задерживать, — казалось бы, что Шмидт успокаивался, когда говорил с Альбусом, но вновь неприятное чувство возвращалось после всех слов. Генри отпустил чужую руку, стараясь не смотреть на Дамблдора. Шмидт знал обо всем, говорил себе, что это только из-за договора, но в глубине души не понимал Альбуса и всех его стараний.       Дамблдор даже не успел ничего сказать, когда Генри развернулся и пошел дальше по коридору. Альбус от этого нахмурился, но ничего не мог сделать. Он обязательно позже поговорит со Шмидтом, у них будет на это время, а пока у него совсем другая цель, к которой он направился дальше в противоположную сторону от Генри.       Дамблдору не составило труда найти кабинет. Он был в этом поместье не первый раз, да ещё и два дня назад они вместе с Геллертом сюда пришли. Остановившись возле дубовой двери, Альбус хотел было постучаться, но рука так и застыла в воздухе. Дамблдор не знал, стоит ли ему и правда беспокоить Гриндевальда, когда тот занят. Это лишь с одной стороны, но с другой все его действия казались логичными.       Альбус заставил себя преодолеть все сомнения. Он не стал стучать, а сразу же повернул ручку, чтобы дверь открылась. Дамблдор очень медленно ее открывал, осторожно заглядывая. Он надеялся не застать Геллерта в не самом пристойном виде или же со своими сторонниками. Знал же, что будут непонимающие взгляды, а если ещё и расспросы, то Альбус точно не выдержит.       Когда же Дамблдор открыл дверь, смог спокойной вздохнуть. Гриндевальд был один. Он сидел за столом, который стоял прямо напротив двери. Его тонкие пальцы, на которых было два кольца, сжимали перо. Он что-то писал, возможно, даже кому-то, и явно сосредотачивался на этом. Вид Геллерта не был очень уставшим, что не могло не радовать. Только Альбус сразу же почувствовал, что Гриндевальд был не доволен из-за внезапного беспокойства. Геллерт не поднимал головы, но посмотрел на гостя. Его взгляд сначала был холодным и прожигающим, но явно смягчился, стоило ему только понять, кто зашел.       — Здравствуй, — это все, что мог выдавить из себя Дамблдор. Почему-то в этот момент он нервничал, сжимая в пальцах ручку двери. Альбус думал сделать шаг, но пока не решался. — Я не хотел тебя лишний раз беспокоить, — Дамблдор все же отпустил ручку и зашел, а следом за ним влетел поднос. Как только тот оказался в кабинете, Альбус сразу же закрыл дверь.       — Здравствуй, — Геллерт лишь слегка улыбнулся, вставая со своего места. Он медленно подходил к Дамблдору, пока тот его рассматривал. Было видно, что Гриндевальд явно никуда не собирался, так как был одет неофициально: черные, кожаные брюки и алая рубашка. Первая пуговица была расстегнута, привлекая внимание к шее и выступающим ключицам. — Вообще-то я ждал тебя ещё вчера.       От этих слов Альбусу стало немного неловко. Он недолго потоптался на месте, а затем прошел вглубь кабинета, чтобы оставить поднос на небольшом обеденном столе. Ни для кого не было секретом, что Геллерт слишком много времени проводит в своих кабинетах, поэтому ужинает здесь. С подноса сразу же стали подниматься тарелки. Дамблдор старался как можно быстрее разложить все и не смотреть на Геллерта. Тот был… это алая рубашка хорошо подчеркивала его внешность, его бледную кожу. Взгляд то и дело падал на воротник и пуговицы, которые скрывали все от чужого взгляда.       — Позволь напомнить тебе, что именно ты отправил меня к лекарям. Я надеюсь, ты понимаешь, что мне пришлось пережить? А ещё выслушать от Дэвида. Я готов процитировать: «Вы два упертых барана, которые не следят за своим здоровьем». Потом там были возмущения насчет Луи, — Альбус убрал поднос, когда вся еда и посуда оказались на столе. — Теперь за моим питанием следят как никогда раньше, поэтому ты будешь страдать со мной.       — Еда отравлена? — Дамблдор чуть не подпрыгнул сначала от этого вопроса, а после от осознания, что Гриндевальд подошел слишком близко. Геллерт даже поднял руку, чтобы положить ее на спину Альбуса. Их разделяла пара сантиметров, но при этом, Гриндевальд не наклонялся к Дамблдору, смотря лишь на стол. Альбус хотел возмутиться, но не из-за расстояния, а из-за слов, и только потом заметил, с какой усмешкой смотрит Геллерт. Издевается.       — Конечно. Мне в прошлый раз так понравилось тебя воскрешать, но знаешь, тогда возникли некоторые проблемы, поэтому я решил, что мне нужно больше практики, так что ешь, — Альбус почувствовал, как Геллерт слегка надавил на его спину, подталкивая к стулу, чтобы Дамблдор сел. Сам же он убрал крышку с главного блюда, и по всему помещению разнесся приятный аромат. Альбус не знал, что ему положили на кухне, но не удивился, когда увидел совсем не жирное блюдо. Тушеный кролик с овощами выглядел аппетитно. Ещё лучше он стал выглядеть, когда Гриндевальд положил пару ложек на тарелку Дамблдора.       — Если тебе нужна практика, только скажи. Я найду для тебя подходящие кандидатуры. Их у меня много, а свою жизнь я не отдам, — сам же Геллерт сел рядом с Альбусом, взяв приборы. Все эти шутки в сторону друг друга воспринимались не с негативом, а с усмешкой. — Расскажешь мне, как ты себя чувствуешь? Мне передали слова лекарей, но хотелось бы услышать это от тебя, — Гриндевальд видел, с каким наслаждением Дамблдор кушал, поэтому не требовал немедленного ответа.       — Я готов проклинать тебя за всё. Так мою шею еще никто не осматривал. Метка перестала кровоточить, но Дэвиду не нравится, что она слегка опухла. Сказал, что это из-за стресса, и всунул снадобья с успокаивающими травами. Куда большее внимание уделялось физическому состоянию, поэтому мне прописали специальные диеты и теперь все следят за моим питанием, — Альбус тяжело вздохнул, а после этого продолжил кушать. — Я видел, что писали в газетах. Слишком громко сказано слово любовь. Слишком, — Дамблдор в упор смотрел на тарелку, терзая приборами кусочек мяса. — Хотя это слово подходило бы, не сожги ты Лондон.       — Сам предложил. Тем более людям легче сочувствовать влюбленной паре, а не фиктивным отношениям, — в отличие от Альбуса, Геллерт ел медленно и не спеша, Дамблдор же куда быстрее съедал кусочек за кусочком. Возможно, дело было в пяти кусочках тортика, которые стояли вдали от самого Альбуса. Белый, вовсе не жирный крем, а сверху такие аппетитные розочки. — Не тронул бы я Лондон, ты нашел бы другую причину для ненависти. Хотя ни за это ты меня не ненавидел, — Гриндевальд видел, как Дамблдор хочет затронуть эту тему, но чего-то опасается. — В этой жизни мы оба потеряли это слово, но кто знает, может быть, в следующей мы его обретем.       — Было бы забавно встретиться с тобой в следующей жизни, — Дамблдор поджал губу, обдумывая, стоит ли сказать, но потом все же решил добавить. — Я думаю, что ты бы так же пошел в политику. Возможно, обошлось бы без революции. Я бы стал преподавать в Хогвартсе. Каждый вечер мы бы спешили друг к другу и смеялись, когда читали очередные сплетни про тебя, — Альбус понимал, насколько это глупая тема. Не стоит даже думать о подобном. Он приложил пальцы к своим губам, чтобы заставить себя замолчать. — Прости, это слишком глупо.       — А после сплетен ты бы рассказывал мне о своих учениках, проверяя все написанные ими свитки. Я придумывал бы им обидные прозвища, а ты обижался за это, — Геллерт даже как-то по-доброму усмехнулся, представляя эту картину. Дамблдор был удивлен, что Гриндевальд поддержал эту тему. — Это не глупо, Альбус, совсем не глупо. Мы оба понимаем исход нашей истории, поэтому если от подобного станет легче, то это не глупо.       Дамблдор не ответил. Он продолжил молча кушать, однако в горле словно образовался ком. Геллерт был прав, лучше думать о чем-то приятном, чем о будущем, где они разойдутся навсегда, не желая больше встречаться друг с другом. За всеми этими мыслями Альбус не заметил, как их тарелки опустели. Два кусочка тортика исчезли. Стоит отметить, он был слишком вкусным, особенно с травяным чаем, который пил Дамблдор.       Гриндевальд к сладкому не притронулся, ему хватило лишь кофе, от которого исходил пар. Альбус отказывался смотреть на эту картину. Не понимал, как можно не любить сладкое и пить столь горький напиток, да ещё и почти кипяток. Зато Дамблдор понял другое, всё это время они молчали. Не сказали друг другу ни слова, а Альбусу было комфортно даже в этой тишине. Будто бы что-то родное.       Конечно же Дамблдор продолжал смотреть на Геллерта, но в тайне, чтобы тот не заметил. Альбус сам не понимал, что с ним происходит, но ему не хотелось отводить взгляд от Гриндевальда. Дамблдор наблюдал, как скользит ткань алой рубашки при каждом движении Геллерта, как между пальцами зажата сигарета, как Гриндевальд поворачивает голову, и Альбус сразу же сталкивается с ним взглядом, но тут же начинает делать вид, что слишком увлечен чаем, а не самим Геллертом.       Когда же Гриндевальд спустя пару секунд снова отвлекается, Дамблдор вновь смотрит на него. Это была какая-то игра, которую они оба не прекращают. Только теперь, когда Альбус вновь взглянул на эту алую рубашку, он вспомнил главную причину, по которой пришел. Так как Дамблдор сидел довольно близко, то с легкостью смог протянуть руку и дотронуться до пуговицы. Геллерт даже не шелохнулся, но сначала даже не понял.       Дамблдор воспользовался этим моментом, чтобы расстегнуть одну, но не успел все, потому что его руку тут же перехватили. Вряд ли Альбус решил в наглую полюбоваться телом альфы, причина была в другом, Гриндевальд практически сразу же ее понял, поэтому остановил руку. Геллерт молчал, но смотрел в упор, он даже нахмурился, показывая всем видом, что не надо. Дамблдор отвечал ему тем же. Это уже была новая игра. Они будто бы взглядами пытались победить друг друга.       Гриндевальд смотрел в эти голубые глаза, в которых было столько решимости. Ему не оставалось ничего, кроме как сдаться, поэтому он перестал сжимать запястья, но поднялся пальцами выше, оглаживая руку Альбуса чуть ниже локтя. Дамблдор понял, что ему можно продолжать, поэтому-то лишь с помощью магии расстегнул рубашку практически полностью, оставляя только последнюю пуговицу.       Альбус мог видеть всё. Все старые шрамы. Некоторые было сложно рассмотреть, а некоторые бросались в глаза. Дамблдор не в первый раз видел Геллерта без рубашки, но это первый раз, когда он мог спокойно лицезреть подтянутое тело, мышцы, крепкий торс. Несмотря на то что Альбус и смотрел на это, кое-что другое его волновало. Дамблдор осторожно коснулся груди Гриндевальда, где рядом была рана.       Не было уже почернений вокруг, даже красноты, рана была полностью чистой и затягивалась, но медленно. От нее точно останется шрам. Альбус сам не понимал, как пальцами провел по груди вокруг раны, будто бы что-то проверял. На самом же деле он просто задумался, вспоминая весь ужас, что пришлось пережить. Будто бы вспышками все пронеслось перед ним. Кровь, боль, страх.       — Альбус, — Геллерт убирает руку с чужой руки, чтобы после коснуться ею щеки Дамблдора. — Сейчас со мной все хорошо. Она заживет. Дэвид подтвердит, что яда или проклятья не осталось, — Альбусу хочется прижаться щекой к чужой руке, но он держит себя, все же отстраняясь и садясь ровно. Чтобы больше не потянуться к Гриндевальду, он снова берет чашку с чаем в руки. — Тебе не стоит за это переживать.       — Я не могу избавиться от мыслей, что если бы ты лучше контролировал себя, то этого бы не случилось, — Дамблдор замечает, как Геллерт вновь застегивает пуговицы. Только сейчас до Альбуса дошло, что если бы кто-то зашел, то явно бы увидел странную картину. — Я не понимаю, почему моя сущность так рвется. До этого ничего подобного не происходило, а сейчас я сам себя не понимаю, — Дамблдор почувствовал, как боль в висках начала возвращаться.       — Не стоит обвинять себя. Мы уже про это говорили, — Гриндевальд встал со стула, затем протянул руку Дамблдору, тот, даже не задумываясь, дал свою. Геллерт отвел Альбуса к дивану, куда они сели. — То, что я сейчас предложу, немного интимно, я надеюсь, тебя это не смутит. Твоя сущность стала меняться из-за метки, но только я ее могу проверить должным образом, если ты будешь не против.       — И… что нужно будет сделать? — Дамблдор слегка напрягся, не понимая, что от него требуется. Как бы там ни было, но Альбус понимал, что ничего дурного не должно произойти, поэтому не переживал.       — Не волнуйся так. Дело в том, что метка имеет специфический запах и ауру. Для других альф она неприятна, так как содержит мою ауру. Твоя метка фиктивная, так что только в ней содержится подобное, при ее подтверждении вся аура альфы распространяется на омегу, но частично, конечно же, — Гриндевальд старался говорить спокойно. — Так что, если ты позволишь, то мне нужно будет приблизиться к твоей метке и почувствовать запах.       Дамблдор понял, что подобное и правда было интимно. Сначала Альбус не знал, стоит ли такое совершать, но после кивнул. У него не было выбора. Все вокруг твердили, что с ним все в порядке, что это просто нервы, но если разбираться в своих ощущениях, то вряд ли они могли сказаться таким образом, терроризируя Дамблдора.       Альбус пододвинулся поближе к Геллерту, высоко поднимая голову. Его свитер не закрывал шею, так что Гриндевальд мог его не трогать, чтобы дотянуться до метки. Геллерту пришлось лишь убрать волосы Дамблдора на другую сторону, чтобы они не мешались. Теперь же Гриндевальд мог наклониться и максимально близко приблизиться к метке. Настолько близко, что Дамблдор даже почувствовал чужое дыхание.       Альбус не понимал, что произошло. В один миг, стоило лишь Геллерту столь близко оказаться, Дамблдор почувствовал, что его разум заволакивает туман. Все мысли, все смущение исчезло. Осталось лишь желание. Желание почувствовать чужое тепло, чтобы это горячее дыхание никуда не исчезало. Альбус даже сам не понял, как прижался как можно ближе к Гриндевальду.       Дамблдор сжал пальцами одной руки алую рубашку, а вторую опустил на чужой затылок. Короткие, светлые пряди казались столь мягкими на ощупь, что Альбус не сдержался и сжал их в своей руке, стараясь приблизить Геллерта ещё ближе. Так как это ничего не дало, то Дамблдор упал на диван, потянув за собой Гриндевальда.       Ближе, ближе, ещё ближе. Это все, что крутилось в голове у Альбуса. Никакого стыда, даже когда он обхватил ногами Геллерта. Гриндевальд в этот момент не понимал, почему подчинился Дамблдору в подобном, но он словно действовал на инстинктах, ощущая свою же ауру и запах на тонкой шее, где стояла метка. Это было столь приятно, особенно когда он проводил носом по шее. Невыносимо хотелось коснуться губами, языком.       Геллерт понимал, что его губят его же инстинкты, и не только его. Он это понял, когда почувствовал, как дыхание Альбуса участилось. Ничем хорошим это не могло закончится, так что Гриндевальду понадобились все силы, чтобы резко отстраниться. До этого Геллерт нависал над Дамблдором, но все же не трогал его руками, сейчас же Гриндевальд резко сел, пытаясь успокоиться.       Геллерту даже в голову не пришло, что это может вывести из равновесия их двоих. Даже сейчас Гриндевальду невыносимо хотелось вновь прижаться и не останавливаться, особенно когда он увидел, как взгляд Альбуса был затуманен. Он полностью лежал на диване и будто бы просил ласки, тепла и самого Геллерта, но было нельзя.       — Альбус,— Гриндевальд заметил, как его голос слегка охрип. Он хотел было сжать в своей руке руку Дамблдора, но понял, что им сейчас лучше не прикасаться друг к другу. — Альбус, все хорошо, ты меня слышишь? — Геллерт стал замечать, как Дамблдор постепенно стал приходить в себя. Его взгляд медленно, но верно становился более ясным, но вот в глазах стал отражаться настоящий ужас. — Успокойся, это нормально.       — О Мерлин, — Альбус прижал руки к своей груди, тяжело сглатывая. — Я… я не хотел, я не специально, клянусь, — Дамблдор сел на диван, прижимая свои колени к груди. — Это все метка, не я, — Альбус пытался оправдаться, как маленький ребенок. — Мне лучше уйти? Да, лучше уйти, — Дамблдор попытался встать с дивана, но Гриндевальд положил ему руку на плечо, слегка надавливая, чтобы тот снова сел.       — Всё хорошо, — Геллерту в это мгновение Альбус показался загнанным зверем. – Альбус, послушай меня, это нормально. Это инстинкты, пусть и сильные, — Гриндевальд ненадолго задумался, пока Дамблдор кивал на каждое его слово. — С меткой и правда что-то не так, будто бы она провоцирует наши инстинкты, — Геллерт потер пальцами виски, понимая, что это превращается в проблему. — Тебе лучше пойти к себе в комнату и продолжить собираться. Я попробую узнать, что не так с меткой.       Гриндевальд, возможно, и знал ответ, но не говорил его Альбусу. Того это сейчас вообще не волновало. Слишком сильно подобные события потрясли Дамблдора. Именно поэтому сейчас он был согласен на все, даже на то, чтобы поскорее сбежать из этого кабинета, забыв торт.       — Так вот как вы подтвердили метку, — Грин на это усмехнулся. Он редко перебивал Альбуса, но тут не мог не сказать. — Я-то и правда думал, что это был обдуманный поступок. Так получается, Вы действовали за счет инстинктов, а не чувств?       — Мистер Грин, Вы напоминаете мне нетерпеливого ребенка. Я Вам сказал, он был моей любовью, моей жизнью. Думаете, я не знал, кто такой Геллерт Гриндевальд? О, я знал. Я знал, что он пойдет по головам и трупам, но всё равно любил и пытался смягчить. Так что если бы я тогда поддался инстинктам и подтвердил метку таким образом, я бы не сидел здесь и не называл бы его своей любовью, так как не смог бы простить нас, что мы поддались инстинктам, а не сделали это обдумано.