Легенда о Радуге: сказки по-взрослому

      А Кукушкина-то на Привокзальной жила, двадцать минут до дома, если пешком через железку. Зато от зверячьей поликлиники жуть сколько добираться, и прямая маршрутка не ходит. Да ещё почти всю дорогу они обе молчали, переваривая исчезновение Ковалёвой. Вот так — была, потом вспышка золотого света, и нету, а котик-кролик с невыговариваемым именем ещё над ними и посмеялся. Очень забавно, да, насмехаться над теми, кто понастоященской магии ни разу не видал. В отличие от остальных, Зю ему сразу поверила, каждому словечку, а перенос Ковалёвой только лишний раз подтвердил, что всё происходит взаправду. И это пугало.       Когда они втроём добрались до нужной улицы, Зю уже была без ног и почти готова разреветься. Единственное, что её утешало, это невероятно мягкая шёрстка котика-кролика под руками, похожая на непряденый шёлк — на прошлый Новый год дедуля с бабулей подложили ей под ёлку набор для мокрого валяния, там был кусочек настоящего шёлкового топса, так что сравнить есть с чем.       Хм… До чего же этому странному мягкому зверьку подходит прозвище «Хруп»…       — Во, мой дом, — Кукушкина махнула на одну из безликих кирпичных трёхэтажек, что длинным рядом тянулись вдоль железнодорожных путей. От поездов их отделяли только огороды да гаражи. — Если чё, вон окна на первом этаже, с фиолетовыми занавесками. Айда сразу в штаб!       Она решительно свернула на боковую дорожку между зданиями, под нависшие кусты сирени, такие густые, что даже днём под ними было темно. Вечером тут, наверное, совсем страшненько.       — В штаб? — переспросила Зю. Ей в таких местах делалось жутковато. Того гляди на какого-нибудь маньяка налетишь. Пошли две подружки гулять, с тех пор их не видали…       — А, папкин гараж. Мы с пацанами его штабом зовём, — Кукушкина поражала беспечностью. — Там есть чайник и дошики, перебьёмся пока, а потом к нам зайдём. Мамка сегодня дома. Борщ варит!       Борщ — это вкусненько, хоть возни с ним до потолка, а съедается в момент. Живот забурчал, и не только у неё:       — А может, сейчас? — плюшевый голосок Хрупа сделался таким умильным, что она бы не устояла. Но Кукушкину не проняло:       — Фиг. Сначала дело.       Асфальтовая дорожка, едва миновав дом, превратилась в обыкновенную тропинку и вышла на разбитую грунтовую дорогу. В бурьяне поблёскивали битые бутылки и прочий неприятный мусор. Зю очень захотелось вцепиться в Кукушкину, но руки были заняты шёлковым Хрупом. Слева потянулись кривые огородные заборы, собранные из чего попало и затянутые поржавевшей осенней крапивой. Одной стороной они примыкали непосредственно к дому, другой к дороге. Справа громоздились сараи и старые гаражи, заслоняющие железнодорожную насыпь. Было очень тихо и очень пусто. Где-то вдалеке свистнул маневровый тепловоз.       Страшненько, короче.       Кукушкина на ходу залезла в сумку-пояс, вытащила ключи и подошла к гаражу, на котором вместо номера висела ржавая табличка «Штаб монархистов». «Мо» было перечёркнуто мелом, сверху белела буква «а» — получалось, анархистов. Зю немножко знала, что из себя представляли и те, и другие, поэтому озадачилась.       Замок отомкнулся, заскрипела прорезанная в воротах калитка.       — Блин, опять петли ржавеют, надо смазать, — прокомментировала Кукушкина, критически взглянув на дверь. — Чё встала, давай внутрь. Машину слева обходи, а то справа мамкин байк.       Хруп спрыгнул с её плеча, нырнул следом, тоненько засмеялся. Зю нерешительно вошла в гараж.       И первое, что её встретило, это белая надпись, сверкающая в полутьме, как звёзды в ясную погоду: «Не едь за мной, я сам плутаю!» — и была она нанесена на заднее стекло большого автомобиля, из таких, на которых катаются полицейские и охотники. Ниже, на чехле, закрывающем запасное колесо, было приписано от руки маркером: «Я думала, вы ас, а вы УАЗ».       Щёлкнул рубильник. Над машиной загорелась лампочка, дающая света не больше, чем узкое слепое окошко в торце, похожее на длинную горизонтальную щель. Но в целом сделалось светлее.       — Щеколду закрой, мамка не разрешает, чтоб мы тут без взрослых с открытой дверью тусили. Кста-а… Надо ж родакам звякнуть. Твои, небось, тоже волнуются, куда ты провалилась.       Зю задвинула щеколду и, кое-как протиснувшись между машиной и крутым мотиком (вот говорили же ей обходить слева!), оказалась в самом конце гаража.       Тут было много полок с картонными коробками, пластиковыми ящиками и железными канистрами, а наверху — антресоли, с которых козырьком нависали большие чёрные шины. Ниже, под окошком, тянулся верстак, заваленный всякой всячиной, и стояло два старых домашних стула. На стене рядом кто-то прибил крючки и увешал их замасленными халатами и поношенными куртками. В старой корзине со сломанной ручкой горой лежала ветошь. Пахло бензином, маслом, резиной и ещё чем-то вроде ацетона. И, вопреки всем ожиданиям, «штаб анархистов» выглядел не логовом маньяка, а тесной, но уютной мастерской, в которую с непонятной целью затащили автомобиль и мотоцикл.       Хруп уже лазил по столу, а Кукушкина тыкалась в экран смартфона, сочиняя смс-ку. При виде Зю она кивнула и выпнула ногой из-под стола обогреватель.       — Вон чайник, — чёрные косички с разноцветными прядками бодро мотнулись в воздухе. — Если воды мало, то в углу есть боезапас.       Зю сначала всё-таки достала трубку и нашла в списке мамулю, в который раз испытывая стыд за свой телефон. У всех смартики, и только она одна, как самая рыжая, с кнопочным тапком ходит. И не айфончик же клянчит. «Сяоми» стоит недорого, и достать его из сумки не стыдно. А «флай» — совсем гроши, лишь немногим дороже её кнопочника. Но мамуля упёрлась — денег нет, ты сломаешь, потеряешь, отнимут, украдут…       — Алло, мамуль? У меня всё хорошо. Да я после школы к однокласснице пошла… Не, недалеко, на Привокзальной. Ну… Так получилось. У Кукушкиной. Хи… Ага, у неё. Мамуль, ну приду и расскажу, чего ты! Ага, хорошо… Хорошо… До шести, да. Ага, зайду. Белого батон? Ага… Ага… И кефир Тимке, как обычно. Да проверю я дату, не беспокойся. В первый раз, что ли?.. Ага… Поняла. Всё, целую, мамульчик! Пока-пока!       Она отключилась и поскорее кинула трубку обратно в рюкзак, пока Кукушкина не начала задавать неприятные вопросы. Но та, слава богу, промолчала. Зю проверила воду в побитом жизнью электрическом чайнике, долила из пятилитровой бутыли и наконец-то упала на скрипучий стул, вытянув ноги.       — Ух, устала. Столько бегали… И ещё для мамули надо что-то сочинить, чем мы занимались.       Да уж, начнёшь ей про говорящих недокотов-перекроликов рассказывать, так она или отмахнётся, или врача вызовет.       — Скажешь, с английским мне помогала, — тут же придумала Кукушкина. — Или с русским. Но лучше с английским. А я тебе с информатикой.       И правда. Если по информатике Кукушкина шла очень неплохо, то с языками вечно балансировала между уверенной «двойкой» и «трояком-с-натяжкой», тогда как у Зю всё было ровно наоборот. Вызубрить топик — легко, да и по русскому ей оценки срезали в основном за неверные, с точки зрения учителей, ударения и формы слов, так-то она по правилам писала. А вот разобраться во всех этих множествах и алгоритмах — это совсем без неё. И помочь никто не может. Дедуле некогда, папуля в командировке на Дальнем Востоке, мамуля в информатике сама не шарит. Это вон, Ковалёвой хорошо, чуть получила ниже «пятёрки», сразу репетиторы в очередь строятся под дверью у её мамаши. А простым смертным приходится самим над учебниками корпеть, в параграфах вязнуть.       — Я тебе по-правденски могу помочь, — предложила Зю. — Но только не сейчас.       И она перевела взгляд на котика-кролика, всё ещё обнюхивающего железки, разбросанные по столу. Теперь стало ясно, что это обрезки жести от консервных банок, которые кто-то долго лупил молотком, чтобы по-всякому выгнуть. В центре беспорядка (так и хотелось всё взять и разложить по местам!) стояла фанерная тележка на четырёх колёсах, похожая на недоделанную машинку. Интересно, для чего всё это?       И куда интереснее тот, кто стоит над тележкой и трогает её мягкой лапкой. Не по-кошачьи подгребая, а сверху… Ой, нет, уже катает.       — Это что за штуковина? — с любопытством спросил Хруп.       — Моделька. Я сегодня детали покрасить хотела, — Кукушкина ткнула пальцем во флакон акрила, стоявший тут же рядом. — Ка-ароч. Выкладывай, котокроль, из какой ты генной лаборатории слинял. Ты ж понимаешь, да, что во всю эту чушь про ведьм и инопланетян нормальные люди не верят? Я вроде пока нормальная, и Коржа тоже.       — А ведь мы до сих пор не познакомились, — котик-кролик сел, с интересом глядя на них. — Я-то представился, а вы — нет.       — Юлька.       Получилось хором.       — Что, обе? — озадачился Хруп. — А как вас различают?       — По фамилиям, — тяжело вздохнула Зю. — Ну, или по прозвищам.       — Вроде Коржи?       — Или Воблы, — роясь в небольшой картонной коробке на стеллаже, буркнула Кукушкина. Её действительно так обзывали с детсада, в основном компания хулигана Кирилкина да ещё Андрюшка Топоров, когда хотел проблем. Кукушкина, это всем известно, бегает быстро, а бьёт больно.       — Кажется, вам это неприятно, — взгляд Хрупа сделался хитрым.       Ну, попал пальцем в небо! Конечно, кому понравится, когда «коржик-рыжий-таракан» на каждой перемене распевают? Да и «вобла» не лучше. Наверное, и задаваке Ковалёвой на самом деле неприятно, когда её Дылдой обзывают, хоть она и не показывает. Если разобраться, она ж не виноватая, что акселератка.       Хруп почесал лапой за ухом:       — Юлий на Земле, наверное, очень много. Но как-то же вы различаетесь, чтобы не обидно было. У вас же есть ваши имена? Как вам нравится, чтобы вас называли?       — Ну-у, — Кукушкина смущённо бросила на стол три стакана с моментальной лапшой и початую коробку «ахмада» в пакетиках, — меня дома Юльчей зовут…       Щёлкнул закипевший чайник. Зю предпочла бы борщ, а не растворимую гадость, но с другой стороны, не потащишь же такое… существо… домой? На улице народ не приглядывается, но родители-то сразу увидят и четыре уха, и неправильный хвост.       — Значит, Юльча. С одной разобрались, — снисходительно кивнул Хруп и посмотрел на Зю. — А как твоё имя?       Взгляд у него… пробирающий. Такой, что сразу и не скажешь, какой. Словно твоя голова стеклянная, и он в ней каждую мысль насквозь видит и лапками потрогать может. А если так оно и есть? Жутенько. А с другой стороны, интересно, откуда он взялся. Зю вспомнила серию «Смешариков», где мультяшные зверюшки встретили дикаря и решили его приручить и окультурить. А оказалось, что он был инопланетянином со сверхразвитой планеты, где гармония с природой уже на таком уровне, что это смешарики для него были древними недоразвитыми дикарями, а он их изучать прилетел. Как бы и с этим Хрупом не та же самая история.       — Ну? — котик-кролик посмотрел чуть более весело, словно увидел и эти её мысли тоже. Почему-то показалось тяжело ему ответить. Почти как тогда, когда натворила что-нибудь, знаешь, что виновата и что мамуля тоже всё знает, но признание надо выдавить из себя вслух. Будь бы они с Хрупом один на один, было бы проще, но при Кукушкиной…       — У меня братик есть, младший… Ему только-только годик исполнился. Он первым словом «Зю» сказал, про меня. И так теперь зовёт, то просто Зю, то Зюзя…       — Прико-ольно, — неожиданно протянула Кукушкина вместо того, чтобы засмеяться или отпустить какую-нибудь обидную шпильку, и с завистью добавила: — А у меня нет братьев.       — Приходи поиграться, — предложила Зю внезапно для самой себя.       Нет. На самом деле, не внезапно. На самом деле, ей давно уже хотелось кого-нибудь из класса к себе в гости затащить, Тимкой похвастаться. И, быть может, задружиться.       Самое свинство в этой жизни — родиться дочкой училки. Даже если мама в декрете и в другой школе преподаёт, всё равно в Энске, где три с половиной школы, все и всё про учителей знают. И что ни делай, всё равно вокруг тебя будет аура училкиной дочки. «Тебе "пять" поставили, потому что ты дочка учительницы! Тебя с уроков отпустили, потому что ты дочка учительницы!» — и так далее, для одноклассников это самое удобное объяснение. А то, что ты уже и по ночам зубришь этот проклятый инглиш, что тебе на похороны троюродной бабушки ехать — всем плевать! Никто не разделит с тобой ни горе, ни радость. Да и взрослые не лучше: «Юля, ты же дочка учительницы, как ты могла не решить пример?» Дочка учительницы. Все видят в тебе только это. Всем наплевать, какая ты на самом деле, что ты есть на самом деле. Поэтому и друзей в классе у тебя нет, ведь иначе — «ты с ней дружишься, потому что она дочка учительницы». Хотя очень, очень-очень хочется, чтобы появился хоть кто-то, кто видит в тебе тебя, а не «училкину дочку». И было бы классно, если б это оказалась Кукушкина — мальчуковатая, но в принципе, нормальная девчонка. С Ковалёвой-то задружишься, так все сразу скажут, что это из-за её мамаши и из-за выгоды. А с Кукушкиной ничего, и от мальчишек в классе защитит, если что. Правда, в начальной школе она её здорово дразнила, но уже год или полтора вообще не трогает. Почему бы и не общаться.       — Значит, Зю. Ну вот, немножко нового друг про друга узнали, — котик-кролик уселся на задние лапы и удивительно ловко оторвал крышечку от стакана с лапшой, словно у него на самом деле были человеческие руки, а не толстые зверячьи пальчики, покрытые шерстью. — А третью как звать?       — Тоже Юлька, — Зю очень захотелось потрогать эти пальчики и понять, как же Хруп так ловко вскрыл фольгу. Но, наверное, это было бы невежливо.       Котик-кролик сунулся мордочкой в стакан и весело захрустел макаронами.       — Стой! — выпалила Кукушкина, чуть не своротив чайник. — Дошик сначала кипятком заливают!       — А зачем, если и так вкусно, — прошамкал Хруп.       — Инопланетя-а-анин!..       Зю тем временем вскрыла предложенный стаканчик. А на самом деле-то не «доширак», между прочим, и нерусский — иероглифы японские. Она этим летом столько времени убила на Таобао и Алиэкспрессе, что научилась отличать, где чьи закорючки. Хм, даже наклейки с переводом нет. Да и сам стаканчик не пластиковый, а бумажный. Наверное, недешёвая лапша, в магазине ей такая не попадалась. Но на запах всё равно фастфуд и консерва, буэ.       Хруп фыркнул и энергично почесал лапой под подбородком:       — Ну, ты хотя бы признала моё право прилететь с другой планеты… Юльча.       — Выкладывай. Всё.       И с этими словами Кукушкина принялась разливать кипяток по их с Зю порциям с таким грозным видом, словно следующей целью для обливания наметила чей-то белый и пушистый хвост.       — Ну ладно, — Хруп слизнул с носа остатки налипших макарон и сыто вздохнул. — Ублажили. Слушайте.       И вот что он рассказал.       Оказывается, сказки-то не врут: говорящие звери, феи и драконы жили на Земле, только очень-очень давно. А потом пошли один за другим ледниковые периоды, да и людской род стал набирать силу и вытеснять сказочных существ, поэтому они придумали с помощью волшебства переселиться в космос. Там ведь много места, всем хватило. И, пока люди на Земле в собственных проблемах варятся, в галактике процветают огромные космические империи эльфов, гномов и прочих созданий, о которых Зю слыхом не слыхала. А Земля у них вроде неприкосновенной территории — священная прародина и заповедник странных существ, не верящих в волшебство. Потому что твёрдое и уверенное взрослое «не бывает» порой оказывается сильнее любого первоклассного заклинания, и оттого волшебникам приходится держаться подальше.       — Самое сильное, что у вас, у людей, есть — это вера, — разглагольствовал Хруп, прихлёбывая чай из кружки. Он держал её двумя лапами, совсем как человек. — Если вы во что-то поверили, то она у вас горы свернёт и реки вспять погонит, кому охота связываться…       Но Земля, оказывается, не единственная, кто живёт в изоляции. Есть планета, нарочно закрывшаяся от окружающего мира. Вообще-то она, если по-земному, в системе звезды Бетельгейзе, но её ни один радар и ни один телескоп не найдёт, даже если он весь из себя супер-пуперский. Обнаружить её можно только по искажающему пространство волшебному щиту, из-за которого свет Бетельгейзе издалека то меркнет, то вновь делается ярким. На той планете живут говорящие звери, или, по-ихнему, «верзвери». И хранят они могучую волшебную штуковину, талисман радуги. Чего он делает, Зю не очень поняла, а может, и Хруп не очень-то объяснил. «В частности, оживляет все радуги во вселенной» — это только «в частности» и не слишком понятно. Но Зю и так хватило услышанного, чтобы загрузиться по макушку, поэтому она уточнять не стала. Да и Кукушкина тоже.       Главным местом на планете верзверей (про себя Зю назвала её «Радужной», а то слово «радуга» фигурировало часто, а Хруп не почесался назвать имя родины) была крепость, где хранился талисман. А в крепости жила единственная на планете фея, которую звали Ирис и которая с этим талисманом умела что-то делать, как Хруп сказал — «творить и вытворять». Судя по всему, они с ней были приятелями. Потом она как испарилась, и уже пару лет о ней ни слуху, ни духу. А совсем недавно начали исчезать верзвери, порой целыми деревнями. Что ещё хуже, иногда они возвращались — безмолвными и безумными. И чем дальше, тем меньше они «вер-» и тем больше «-звери», словно сознание в них угасло и они становятся обыкновенными животными.       Хруп был твёрдо убеждён, что исчезновение Ирис и состояние пострадавших взаимосвязаны, поэтому взялся за расследование. Как именно он вышел на врача из зверячьей поликлиники, он не признался, но, по его словам, в Энске укрывается самый понастоященский колдун, который хочет доцарапаться до талисмана, за что его с Радужной планеты давным-давно вытурили. И Хрупа он ждал — а значит, был в курсе непорядков дома. И про Ирис не отнекивался, хотя ничего внятного не сообщил. Словом, наверняка за всем безобразием и стоял. Непонятно только оставалось, почему он спрятался именно на Земле, а не где-то в космосе, и откуда у него подручные-волшебники, ведь уходил-то он один.       Лично у Зю в голове от всего этого остался сплошной салат «оливье». Какие-то эльфы, колдуны, и при этом космос со звездолётами, бластерами и галактическими империями. Какая-то планета с говорящими зверюшками. Какой-то талисман. Это всё очень мило, но как относится к Энску? Хоть плачь. И Хрупа до слёз жалко. Вон, через полкосмоса добирался подругу выручать, но не спас и сам пострадал.       — А мы можем тебе помочь? — не выдержала Зю, как только он прервался в очередной раз глотнуть чайку и слопать половину «сникерса» (другую половину Кукушкина разломила для себя и Зю).       — Не лезть, — тут же сказал Хруп.       — Так и думала, — буркнула Кукушкина с обидой. — «Не суйтесь, девочки, вы ещё маленькие»! А мне, между прочим, двенадцать! И ей тоже!       — Вы даже не подруги, — Хруп был просто воплощением безжалостности.       — А что, непременно надо быть поня́ми, чтобы не дать тебе угодить на котлеты? Фрэндшип из мэджик?       Хруп отрицательно помотал ушами:       — Хочешь помочь — притащи средство от блох, а то наговор их не берёт. И больше ничего не надо. Дальше я сам. А то приколдует вам Велимир носы по полметра, чтоб не лазили куда попало, как в школу будете ходить? А мне ещё за это отвечай.       Зю представила себя буратиной и серьёзно так струсила. Но назвался сосиской — полезай в кастрюлечку.       — Не, ну правда. Мы их отвлечь можем, а ты свои вещи поищешь, — с дрожью в голосе сказала она.       — Точняк. Скажем, рыбку проведать пришли, — вдохновенно подхватила Кукушкина. По чесноку, она была мастером придумывать отмазки и умела врать так, что даже классрук иногда покупался, хотя знал их всех как облупленных. — А потом что-нибудь придумаем, чтобы время потянуть.       — Если вы вдвоём придёте, вам не поверят, спросят, где третья, — Хруп сыто рыгнул. — Уф. Заморил червячка.       Такого «червячка» дешевле уморить, чем заморить. Размером с кошку, а сожрал за час, как взрослый — полпакета сушек, банку лапши и две кружки чая с шоколадкой. Куда только влезло?       — Ну значит, позовём и Ковалёву Юльку. Не разломится прийти. Ей, небось, самой интересно до смерти.       — А у тебя есть её телефон? — спросила Зю. У неё-то номера Ковалёвой не водилось, уж очень та заносилась перед классом.       — У мамки стопудово есть, — авторитетно разъяснила Кукушкина. — Она ж в родительском комитете была год назад. А если б и не было, то нас с тобой в гугле, небось, не забанили. Наверняка Дылда где-нибудь во вконтакте или в инстаграме тусит. Найдём. В крайнем случае, дёрнем папку, он поможет.       Тут Зю наконец не выдержала и спросила ещё одну вещь, которая её всё это время нервировала:       — Ну чего ты всё время говоришь «мамка», «папка»?       — А как надо? — наморщила лоб Кукушкина.       — Ну, мамуля, папуля… Мамочка, папочка… — Зю честно недоумевала, как так можно, чтоб о родителях с неуважением говорить.       — Сюсюшки, — с презрением фыркнула Кукушкина. — Если я так скажу, мамка сразу решит, что мне опять «пара» в четверти по русскому светит. Или я кому-нибудь в окно мячом запулила. Или мне карманных не хватает на детальки.       — Так, ладно, — неожиданно встрял Хруп. — Одна на скрипке играет, другая модельки из вторсырья паяет. А ты что умеешь делать?       И он снова пристально и проницательно поглядел на Зю, словно уже заранее знал её ответ.       Она смешалась. Поправила юбку на коленках. И, потупившись — сейчас ведь смеяться будут, что у неё нет настоящей фирменной одежды, — призналась:       — Я сама её сшила, из старой маминой.       — Кру-уто!!! — выдохнула Кукушкина. Зю подняла глаза — издевается? Но нет, та смотрела по-настоященски восхищёнными глазами. — Я даже пуговицу пришить не умею, а ты целую юбку замутила. У, класс.       Это было очень приятно, даже щёки потеплели. И Зю смущённо закончила:       — Жилетку я тоже сама связала. А сейчас свитер вяжу для папули…       — О-бал-деть, — заключила Кукушкина и тут же оживилась: — Слушай, а свяжи мне шапку с кошачьими ушами? Ужасно хочу, чтобы такая грубая, из толстых ниток, и какого-нибудь ядрёного цвета типа ярко-синего. Ну пожа-алуйста!..       — У меня таких ниток нет, но если принесёшь, свяжу, — у Зю на душе соловьи залились, как в мае. Её ещё никто не хвалил с таким энтузиазмом за рукоделие, дома-то хорошо, если скажут «хорошо», а не «кто это мою старую простыню на выкройки изрезал»…       — Ну вот и ещё немного познакомились, — заключил Хруп. — Так, девочки. С вас хватит лезть куда попало. Признайтесь уже, вам на самом деле просто хочется приключений, — ох, не в бровь, а в глаз. — Вот только такие приключения реальными жертвами оборачиваются. Не надо было Велимиру на Землю идти, ничего из этого хорошего не получится. А девчонок маленьких в наши дела втянуть — совсем худо будет. Поэтому давайте-ка гуляйте по домам. Эм-м… Юльча, можно тут до вечера пересидеть?       — Можно, — расстроенно ответила Кукушкина. — Только родакам на глаза не попадись.       — А даже если и попадусь, то что? Они же взрослые, — Хруп совершенно по-человечески пожал плечами. — Вот и увидят меня по-взрослому. Может, котом. Может, кроликом. Или с кем там из земных животных вы меня сравнили. У них в программе заложено верить только во взрослые скучные штуки, а не в волшебство с инопланетянами. Решат, что беспризорный зверь в гараж забрался, ну, бывает. А я тогда ночью через вентиляцию вылезу, у вас же тут есть где-то дырка для проветривания?       — Я тебе амбразуру открою, ты в неё протиснешься, — Кукушкина, всё ещё огорчённая, взобралась на верстак и приподняла окошко.       Странно она как-то сказала, Зю такое слово не слышала. Наверное, так узкие горизонтальные форточки называются? Амбра… чё-то там. И грустно повешенный нос выглядит у Кукушкиной натурально. Вот только Зю с ней даже не с первого класса, а с детсада знакома. Хулиганка Вобла не из тех, кто легко сдаётся. Поэтому, когда они вырубили щиток, закрыли гараж и пошли к Кукушкиным есть борщ, Зю совсем не удивилась, получив тычок локтем в рёбра:       — Сегодня в десять, на углу Новаторов и Пионерской. И отмазки, — голос Кукушкиной стал грозным, — не принимаются!!!