Легенда о Радуге: сказки по-взрослому

      Запах лез в нос, наливался туда, как вода в ямку, заполнял каждую щёлочку. Сладкий, остро-пряный, горячо щиплющий горло апельсином и мускатником, как кусок английского рождественского пудинга. Одной щеке было уютно и тепло, другая лежала на чём-то прохладном и слегка влажном. И во всём теле царила та приятная истома, какая бывает, когда проплаваешь не меньше часа и, кое-как доползя до шезлонга, лежишь в теньке и наслаждаешься жизнью.       Жюли лениво открыла глаза.       Листочки или травинки? Лиловые, синие, почти розовые, чернильно-фиолетовые, фиалковые… Совсем не травинковой формы. Синие похожи на ложки — тонкие, с круглым расширением на конце. Розовые — как перевёрнутые груши на длинных веточках. Лиловые — слоистые гребни, вроде вставшего на дыбы лишайника. Фиолетовые — как увеличенный ягель из кабинета биологии, только гораздо нежнее и в мелких ярких бисеринках, то ли цветочках, то ли ягодах. И всё это медленно колышется под лёгким ветерком, пахнущим сладко и пряно. Жюли улыбнулась — такого просто не могло быть по-настоящему, — и чуть повернула голову.       Небо горело. Переливы, как в глубине тропической раковины — розовые, золотые, сиреневые, но в несколько раз ярче и насыщеннее. Небесный пожар разбавляли тонкие тёмные облака, похожие на разлитую акварель, а выше, словно за пределами атмосферы, стелился шлейф перламутрово-серебряного сияния, совсем не похожий на Млечный путь. И посередине этого великолепия, почти цепляясь за горизонт, висело огромное и горячее, как растопленный камин, солнце.       Жюли медленно приподнялась и обнаружила себя на склоне пологого холма. Рядом лежала Кукушкина, закинув руки за голову и глядя в зенит пустыми глазами. Совсем в стороне сидела на коленках Коржикова и плевалась так, словно её только что стошнило. Переноска стояла открытая, и из неё торчали тёмно-рыжие лапы и знакомый белый хвост. Рядом валялась уже бесполезная коробка с датчиками.       — Во. Очнулась, — голос Кукушкиной был таким же пустым, как и взгляд. — Поздравляю, мы в двух сотнях парсек от Земли, в системе Бетельгейзе.       — Что?.. — словно портфелем по уху врезали.       — Коржу укачало. А Хрупецкий кота лечит, как умеет.       — Что?.. — повторила Жюли, чувствуя себя глупой. На всякий случай сама себя ущипнула — сиреневая трава и гигантское рыжее солнце не исчезли, как и пряный запах. — Подожди… Мы что, на другой планете?!       — Ты чё, компотом уши мыла?       — Но… — ей вдруг стало страшно. — А… Прививки?! — год назад они с Ираидой летали в Дели, и её заставили сделать массу прививок, да таких, что она потом трое суток лежала пластом с температурой. А тут вообще другая планета! — И таможенный контроль?.. И…       — Хрупецкий сказал, нам здесь безопасно, — Кукушкина медленно села. — Тут… как-то легче, чувствуешь?       — Гравитация чуть ниже земной, — вяло донеслось из переноски.       — Ты нас… перенёс на другую планету?! — охнула Жюли, наконец-то осознав факт. Потом представила, как Ираида её утром не найдёт и что после этого начнётся, и завопила: — Кто тебе разрешил?!       — А кто вам разрешал идти в ветеринарку? — равнодушно парировал Кинтс. — Или надо было вас оставить Велимиру с эльфами в подарочек? Влезли — расхлёбывайте.       В голове как щёлкнуло. Точно, ветклиника. Неприятный дядечка-очкарик под два метра ростом. Безвкусно наштукатуренная зеленоволосая девица, выращивающая клевер со скоростью звука — ей бы с таким талантом в озеленители, газоны благоустраивать. Похожий на неё как две капли воды парень, вроде с доброжелательной улыбкой, но с очень злыми глазами, протягивающий руку к переноске. И ужасное чувство безнадёжности — всё, попались. Конец вам, девочки.       — Эльфы?.. — нерешительно протянула Жюли вслух.       — «Ни в одной сказке эльфов не называют добрыми, потому что на самом деле они злые», — нараспев процитировала Кукушкина, сорвала травинку-ложку и сунула в рот. — Терри Пратчетт, «Дамы и господа»… Зюнь, ты как?       В ответ раздалось энергичное «буэ».       — Ты поосторожнее тяни в рот всё подряд, это же другая планета, — посоветовала Жюли, всё ещё пытаясь уложить в голове произошедшее. Настоящее волшебство, эльфы, чужая звезда… Вот это события, даже голова закружилась. А Ираида сейчас в какой-нибудь из гостиниц ежевечернюю проверку проводит и понятия не имеет, что её дочь себе выходные на Бетельгейзе устроила. Кстати, в каком они вообще созвездии? Нет, не вспомнить… Надо было раньше на википедию лезть, а сейчас-то без толку, земная связь сюда точно не добивает.       — Безопасно, значит, безопасно, — Кукушкина продолжила упрямо жевать травинку.       Жюли тяжело сняла со спины рюкзак. Хорошо, что не бросила его на банкетке в ветклинике… Ой, мамочки, а безрукавка-то там осталась! Плакала она горючими слезами, не возвращаться же за ней после… такого.       И всё равно телефон надо достать. Такие фотки пропадают! Поселфиться с девчонками, видюшку снять, в инстаграм выложить. Лайков будет!.. Она зарылась в рюкзак, вытащила айфон и чуть не заскулила от досады — аккумулятор оказался полностью разряжен. А ведь был почти под завязку. Это его так во время переноса убило, или они тут на самом деле больше суток? Лучше б во время переноса, а то дома паника.       Кукушкина звучно выдохнула, подперла ладонями подбородок:       — Так. Чё делаем? Хрупецкий, ты тут лучше разбираешься, чё и как. Командуй.       — Нам нужно в Крепость, и чем скорее, тем лучше, — сказал котокролик, всё ещё не вылезая наружу. — Сейчас, ещё немного подлечу рыжего, и пойдём.       Жюли отложила рюкзак, встала на четвереньки — слабость в теле не исчезала и наконец сделалась неприятной, а головокружение на мгновение усилилось, — и в два шага подползла к переноске. Заглянула внутрь.       Кот вытянулся, насколько хватало места. Хруп пристроился у него под боком, согнувшись пополам, отчего занимал намного больше пространства, чем ему было нужно на самом деле. Складывалось ощущение, что он обнимал всеми четырьмя лапами что-то маленькое в районе живота. На шее, почти утонув в длинной мягкой шёрстке, блестела широкая золотая цепь.       Но самое главное, искры. Она такие уже видела, когда её перенесло в музыкалку, но те были жёлтые, как солнечный свет, а эти — ярко-зелёные, как молодые берёзовые листики. Они плавали вокруг обоих верзверей и медленно тонули в теле кота, будто всасывались. Наверное, небезрезультатно, так как его мягкая шерсть, раньше выглядевшая тусклой и поблёкшей, теперь заблестела, а полосы на ней сделались намного отчётливее.       — До Крепости-то далеко? — осведомилась Кукушкина. — А то вроде как закат.       — Успеем, — Хруп даже голову не приподнял. Вот он выглядел, если честно, не очень хорошо. Трудно, наверное, перенести столько народа на целых двести парсек, а потом ещё и лечить пострадавшего.       А в словах Кукушкиной зияла конкретная логическая дыра.       — Может, это восход такой, — намекнула Жюли. — Это же красная звезда, тут всё по-другому должно восприниматься.       — Спасибо, кэп, — Кукушкина встала. Пошатнулась, но всё равно выпрямилась. Она молодец — и в ветеринарке держалась, всех вывозила и ни разу не заплакала, и сейчас бодрится. — Я как бы знаю, что мы у альфы Ориона. А вон то, — она ткнула пальцем в серебряное сияние, — должно быть, газовая туманность. Вроде Бетельгейзе уже разок сбрасывала оболочку…       Орион. Точно, Бетельгейзе главная в созвездии Ориона. Во занесло… Интересно, а Солнце отсюда видно?       — Ну да, примерно двенадцать тысяч лет назад, — подтвердил слабый голос Хрупа. — И вот это, если верить легендам, было весело… Полпланеты развалило. С тех пор защитное поле и стоит, на случай повторов. Тут же свету недалеко лететь, даже сволшебнить ничего серьёзного не успеем. А с защитой есть шанс увеличить время — пока звезда её сметёт, народ успеет эвакуироваться.       — Если… сумеет, — с трудом сказал рыжий кот.       — Молчи уж, бестолочь, не трать силы, — проворчал Хруп. — Надо же было так влететь. Ты б хоть по сторонам смотрел, когда через дорогу бежал.       — Я не учёл… что повозки у человеков… такие быстрые…       Смешно он сказал, «у человеков». Как в детском анекдоте про Чебурашку и крокодила Гену: «Ген, там один людь в яму упал!» — но Жюли пока не чувствовала себя готовой учить инопланетного мейн-куна русской грамматике.       А кстати, чего это они все так здорово шпарят по-русски?! Что эти двое, что те волшебники из ветклиники… Иностранцы учат, учат, и всё равно всю жизнь с акцентом, даже такие знаменитые, как Пьеха. А эти разговаривают, как в Энске родились.       — Правильно, а зачем думать, когда надо драться, — фыркнул Хруп и наконец-то выполз из переноски. Теперь стало видно, что на цепочке у него висит маленький бесцветный кристалл, разбрасывающий радужные блики. Котокролик выглядел здорово ослабевшим и замученным, но на его спине… — Фух, лапы не держат… У кого-нибудь есть шоколадочка?       — Сэндвич дам с кофе, — сказала Жюли, — если объяснишь секрет, почему вы все по-русски говорите и почему твои крылья как игрушки и к спине не прилеплены.       Это правда. Крылья выглядели совершенно плюшевыми, хотя, если присмотреться, пёрышки на них получалось различить. Цвет у них был белый, но не как шерсть котокролика, а, скорее, в тёплую желтизну, как песок у океана. Но самое главное, они просто висели в воздухе над лопатками Хрупа, словно на невидимых проволочках. И Жюли очень захотелось знать, как.       — Блин, — сказала Кукушкина, — Жюли, ты гений. Я про язык даже не подумала.       Про крылья она вслух не удивилась — наверное, уже видела.       — Жюли? — дрожащим голосом уточнила Коржикова. — А… Понятно…       Её снова согнуло. Бедная! Наверное, ей и в машинах ездить тяжело. А ведь она ещё в маршрутке жаловалась, что укачало, но кто же знал, что всё так плохо. Кисленького бы, но в свёртке только сэндвичи с бужениной и авокадо.       Жюли достала фольговый кулёк. Хруп моментально оживился, зашевелил смешным розовым носом, заморгал фиолетовыми раскосыми глазищами.       — Крылья от природы такие, — сказал он и облизнулся. — Я же не спрашиваю, почему у вас на Земле крылья только у птиц и намертво пришиты? — что ж, в этом была определённая логика. — А с языком всё просто — магивокс. Кто-то им владеет от природы, кто-то зубрит, кто-то не мучается и с помощью амулетов-переводчиков им пользуется.       Жюли выразительно поглядела в ответ и соблазняюще отогнула уголок фольги, показывая край сэндвича:       — Магивокс?       — Волшебный язык. Когда на нём говоришь, тебя все понимают. Только он на мозгах завязан, — Хруп выразительно покрутил лапкой у виска. — Если собеседник не считает тебя разумным существом, то он тебя и не услышит. Поэтому ваши человеческие взрослые с верзверями разговаривать и не могут, — он снова облизнулся и заёрзал, как щенок, которому очень хочется получить лакомство. — Только иногда слышат, когда эту вашу гадость из гнилых ягод выпьют…       — Пьяные, что ли? — прыснула Кукушкина.       Он кивнул и снова нетерпеливо облизнул нос, перемялся с лапы на лапу. Жюли, так и быть, развернула сэндвичи и протянула один на ладони…       Гам! Молниеносно. Вот это пасть, такой здоровенный бутерброд туда утрамбовать за один присест! Теперь щёки Хрупа раздались в стороны, как у хомяка, и он, не разжимая рта, заработал челюстями. Жюли завернула фольгу, ведь им с девочками тоже перекус не помешает. Налила в крышку термоса кофе. Протянула:       — Запей, пока не подавился.       Хотелось добавить «проглот», но это было бы ужасно невежливо.       Хруп выхлестал кофе так же быстро, как проглотил сэндвич, и умильно поглядел ей в глаза:       — А добавочки?       Вместо ответа она отобрала крышку и налила кофе ещё раз. Как там Кукушкина сказала, они договорились друг друга называть?       — Зюнь, выпей. Может, полегчает.       — Угу…       Коржикова трясущейся рукой взяла кофе и принялась его цедить маленькими глотками. Хруп проводил исчезающий в рюкзаке свёрток печальным взглядом и горько вздохнул:       — Ладно, девочки. Давайте-ка двигать в Крепость. Мы тут уже битый час сидим, а Велимира никто не отменял. Ему сюда с Земли часа два, а нам ещё идти и идти.       Ну вот, хотя бы временной вопрос решился, на Земле даже полночь не наступила.       Стоп. Это они что, скорость света превысили? Сколько там в парсеке световых лет, навскидку не вспомнить, но больше одного, это факт.       — А перенос что, моментальный? — Жюли осторожно поднялась на ноги. Немножко шатнуло, как в поезде, но это можно пережить.       Хруп кивнул:       — Почти. От Земли до Бетельгейзе полторы минуты. В соседнюю галактику, наверное, несколько часов, зависит от пересекаемых гравитационных полей… Ладно, не морочь себе голову, вы это в школе не проходили.       У Кукушкиной сделался подозрительно победный вид, прямо кричащий: «Так я и знала, физику не объедешь!» Хруп тоже заметил её реакцию и очень по-взрослому прищурился:       — До сих пор не веришь?       — И на твои неприкрученные крылья научное объяснение найду! — показала та язык.       — Не заставляй меня говорить два слова.       — Каких? — с вызовом спросила Кукушкина.       Хруп напустил на себя замогильный вид и мёртвым голосом отчеканил:       — Это фэнтези.       Так умыть двумя словами!.. Жюли прыснула, следом вяло хихикнула Коржикова. Когда это он успел просечь Кукушкинскую нелюбовь к историям про волшебство? Вот проницательный и ехидный, надо у него поучиться ставить собеседников на место.       Коржикова вернула крышку от термоса, поблагодарила. Кофе её, похоже, подбодрил. Жюли запаковала рюкзак и взялась за ручку переноски:       — Прости, котик. Кажется, мне придётся тебя так понести.       — Меня зовут Па́ртинс, — донеслось изнутри.       — Приятно познакомиться, а я Жюли, — она подумала и полностью сняла решётку с переноски. Самой неприятно носить его, как арестанта. — Девочки, пошли. Хруп, к Крепости — это куда?       И она обвела взглядом бесконечную холмистую равнину, покрытую переливающейся травой. В нескольких местах, в отдалении, что-то ярко блестело, отражая косые солнечные лучи, но на здания это никак не походило. А ещё по низинкам лиловело что-то высокое и пышное — наверное, местный аналог деревьев.       — Через холм, — коротко ответил Хруп и по-кошачьи потёрся о джинсы надувшейся Кукушкиной.       А, тогда понятно, почему не видно эту таинственную Крепость. Жюли вздохнула — похоже, с Партинсом ей никто помогать не собирался — и побрела по фиолетовой траве. Кукушкина, сделав несколько шагов, всё-таки взяла Хрупа на руки — несмотря на сэндвич с кофе, он по-прежнему выглядел уставшим, даже спотыкался. Коржикова потащилась замыкающей.       Через две минуты они уже стояли на вершине холма и, затаив дыхание, смотрели на лёгкие кружевные башни, словно светящиеся насквозь под розовым небом.       Ну совсем этот готический торт не походил на крепость. Когда ты дочь женщины, делающей бизнес на туристах, то умеешь разбираться в достопримечательностях родного города, в том числе в крепостях. Жюли вполне могла провести экскурсию по центру и знала, для чего какая башня и какой выступ стены княжеского кремля. Даже старый земляной вал и остатки рва — всё это когда-то было создано для защиты самого ценного, и у них каждая линия, каждый камень кричит о том, что враг не пройдёт. Не случайно с вала зимой катаются только по внутренней стороне, за исключением самых отчаянных сорви-голов — если с кручи в ров поехать, можно запросто свернуть шею.       Крепость же нисколько не продержалась бы против настоящей атаки. Да, холм под ней напоминал сплюснутый яблочный огрызок, и по его склонам взобраться вряд ли бы получилось, но слишком широкий и неудобный для защиты подъём вёл к воротам, слишком тонкими и хрупкими выглядели стены, слишком неправильными были углы между башнями. Это не фортификация, а декорация. Сахарное пасхальное яичко. Космический Нойшванштайн. Вот только размеры у него… Лебединый замок в подмётки не годится, Крепость явно не ниже городской телебашни, а ведь та полтораста метров в высоту!       И самое главное, то, как замок вписан в ландшафт. Жюли не могла отделаться от впечатления, что Крепость не рукотворная, а сама собой проросла из-под земли. Словно дерево из семечка. Словно кристалл из соляного раствора. Кто бы ни нагромоздил это каменное пирожное, он замечательно рассчитал и размеры, и цвет стен, и игру света и тени среди башен.       Жюли вздохнула, протёрла уставшие от света глаза. Вроде бы и солнце низкое, и стоишь к нему спиной, а ослепляет, без тёмных очков тяжело.       — Мне кажется, или чем выше, тем Крепость прозрачнее? — задумчиво сказала Кукушкина.       — Мне тоже так кажется, — согласилась Коржикова.       — Витражи, — уронил Хруп.       Ма-амочки, если это отсюда витражи видно, то какого они размера и как вообще держатся? А главное, зачем их столько?       — Ну пошлите уже, — заныла Коржикова.       Ох уж эти её вечные «сади, ложь, ихний»… Теперь ещё и «пошлите» прибавилось, будто мама у неё не учительница.       — Пошлите — это письмо по почте. А если от глагола «пойти», то «пошли».       — Ну тебя, задавака, — обиженно фыркнула Коржикова и быстро, словно не её только что тошнило, зашагала к Крепости.       Жюли пожала плечами и поплелась следом. Она же хотела как лучше.       Это только на вид было недолго идти и травка короткая — оказалось, в низинах и в теньке она росла до пояса и так густо переплелась, что сквозь неё пришлось буквально прорываться и терять кучу времени. Ещё хуже пришлось там, где попадались кустарники — даже свитер не снимешь, хотя тут как летом, градусов двадцать пять-двадцать шесть. Вот так и начинаешь завидовать принцессе Алексе из «Потайной двери» — там-то в волшебном королевстве все лужайки как газонокосилкой подстрижены! И когда они наконец-то вывалились на мощёную дорогу — взмокшие, лохматые, понацеплявшие на одежду и в волосы неведомых колючек, — сил у них не осталось, пришлось сделать привал. Но Хруп не позволил рассиживаться, потому что бедняге Партинсу опять поплохело.       — Я не умею хорошо лечить, — признался котокролик, когда они, спотыкаясь, побрели дальше. — С некоторыми силами сложно.       — Поясни конкретней, пожалуйста, — попросила Жюли. Кукушкина, понятно, старательно делает вид «не бывает», Коржикова слишком занята своей усталостью и тем, чтобы в очередной раз не заныть, а значит, давить на белого-пушистого оставалось только ей, или ничего толком не узнаешь.       — У талисмана семь сил, а я его хранитель. Пока нет Рыцарей, я могу ими пользоваться, но только по чуть-чуть.       Тут уж и Кукушкина заинтересовалась:       — А чё за силы?       — А вам-то это зачем? — хмыкнул Хруп, но всё-таки снизошёл: — Управление материей, квантовое состояние вещества, власть над подпространством, абсолютное восстановление, многомерность, физика времени, контроль энергии. Хоть что-нибудь поняли?       — Фига се… — охнула Кукушкина, а у Жюли даже слов не нашлось, хотя некоторые названные силы она не то чтобы не знала, но не очень разбиралась, что они могут делать. Для того, чтобы дар речи потерять, хватило и того, в чём разбиралась.       — Управление материей… Я бы столько платьишек накроила, — вдруг мечтательно протянула Коржикова, и стало ясно, что она вообще ничего не поняла в том, что перечислил Хруп. И что для неё молекулярный синтез не отличается от ивановского ситчика. Вот вроде не двоечница же?..       Кукушкина экспрессивно помотала косичками:       — И этот ваш Велимымра на такое нацелился?! О-бал-деть. Да это ж армагеддец, если он дорвётся.       Хруп не ответил.       — Бли-ин, физика времени-и, — продолжила разоряться Кукушкина. — Вот это круто. Проспала, прыг назад, и ва-аще первой в школу прибежала! И к динозаврам слетать в гости! Крутя-ак ваще…       Это, наверное, здорово. Но…       — То есть перенос — это сила талисмана? — продожила расспрашивать Жюли. — А зелёная магия — восстановление, да? Так ты лечил Партинса?       — Ну да. Но в ваших школах такую физику точно не проходят. Поэтому просто забудь и не морочь себе голову, — Хруп высунулся из-за плеча Кукушкиной и пронзительно посмотрел ей в глаза. — Зря я вас вообще забрал из ветеринарки. Велимир, наверное, не так уж и глупо решил с вами поступить. Проснулись бы дома как ни в чём не бывало, никаких пришельцев, никакого волшебства…       — Но-но-но, котокроль! Ты за языком-то следи, а то на воротник пущу! — пригрозила Кукушкина, немедленно прихватив его за шкирку и слегка тряхнув. — Да я в жизни не мечтала на другой планете побывать, а тут — во! Да я ва-аще думала, что тут населённая планета только в рассказе у Нильсена* есть, а вот ни фига! — она вдруг обернулась, зашагала по дороге задом наперёд. — Ой, девчонки, мы ж теперь вроде Гагарина, первопроходцы в космосе! Энск на Бетельгейзе! Рос-си-я! Впе-рёд!       — Смотри не упади, Гагарин, — посоветовала Жюли. Хоть дорога и была мощёной плитняком, однако очень неровно, вся в маленьких кочках и выбоинках. Но Кукушкина в своём болельщицком порыве, похоже, забыла обо всём на свете, даже об усталости — развернулась и поскакала к Крепости, радостно голося кричалки из футбольно-хоккейного репертуара.       Первые местные жители им попались примерно в километре от замка — над головами пролетела большая птица, совсем не похожая на птицу, сделала круг, ушла к Крепости. Дозорный, наверное. Интересно, как их встретят, смолу-то кипящую на голову лить не начнут?       Когда до Крепости оставалось метров триста, стало понятно, что она ещё огромнее, чем казалась издалека. Жюли разглядела, что гигантские ворота — одна их арка была выше башен энского кремля, — приоткрыты, а ещё то, что даже на створках есть прозрачные вставки. Это показалось вовсе чудно́, пока она не заметила, что изнутри, изо всех окон и витражей, лился свет. Его почти не было видно из-за яркого солнца, которое так ни на сантиметр и не сдвинулось ни вверх, ни вниз, но всё же он мягко шёл из-за стёкол, нежный и разноцветный, омывая всю округу. Но только тогда, когда они дошли почти до ворот и на одежде заплясали пёстрые зайчики, до неё дошло, в чём дело и откуда берутся эти радужные лучи.       Здесь же хранится талисман, который оживляет все радуги вселенной! И ещё содержит семь, прямо скажем, страшных сил. Ну конечно, в нём-то всё и дело. Если он такой мощный, зачем ему стены с амбразурами, он сам себя защитит лучше всяких фортов и крепостей. А ещё в сказках у таких артефактов часто бывает что-то вроде самосознания, искусственный интеллект. Раз злой колдун до сих пор не смог захватить Крепость, то ответ прост — талисман сам различает, кого подпустить, а кого оттолкнуть…       …Или, например, испепелить. Бр-р! Если это хоть на капельку так, как она предположила, то хорошо, что они пока ещё целы, и объясняет, почему этот… Велимымра до сих пор не царь горы. Про него у неё, кстати, тоже вопросы были, но сейчас их задавать точно неуместно — свод врат (воротами это называть язык уже не поворачивался) нависал почти над головой, а навстречу им выходили... ну, наверное, местные жители.       — Фига се зоопарк, — негромко вырвалось у Кукушкиной, за что её хлопнул лапой Хруп:       — Обижаешь, Юльча.       Да уж, тут было на кого посмотреть. Словно перемешали кучу малышовых паззлов про животных, из четырёх-шести деталек, высыпали и сложили картинки как попало. Рогатые птицы, собаки на копытах, кошки с коровьими хвостами, сухопутные рыбы на звериных лапах, все не крупнее какого-нибудь миттельшнауцера. Ужасно разные, словно их выдумал художник-сюрреалист с тяжёлой шизофренией. И у всех у них над спинами сияли крылья, почти такие же, как у котокролика — висящие в воздухе ни на чём и белые. Но всё же этот белый был не вполне чистым и слегка различался — у кого-то он отливал розовым, у кого-то голубым или зелёным. Да и форма разнообразная — крылья попадались как птичьи, так и бабочкины, а то и вовсе похожие на два колышущихся кусочка ткани.       — Ой, мама, — пропищала Коржикова. И тише добавила: — А нас тут не съедят?       — Здесь не едят тех, с кем разговаривают, — отрезал Хруп очень сурово, спрыгнул с рук Кукушкиной и, в два прыжка вылетев к встречающим, громко объявил: — Я привёл гостей с Голубой Прародины. Эти человеки, — да, он вдруг тоже сказал «человеки»! — спасли меня и разведчика Партинса от большой опасности. И нам нужен целитель, Партинс ранен и очень плох. Где Нару́ма?       По толпе зверей… ну, верзверей пробежал шепоток, потом они нестройно поклонились. Это было неожиданно, и Жюли немного смешалась, прежде чем кое-как согнуться в ответ. Вышло ужасно неуклюже, без практики-то и с переноской в руках. Жители Крепости расступились, давая им проход; один из них, похожий на миниатюрного голубого страуса с золотым хохолком, со всех лап помчался через двор. Вестовщик, наверное.       Они вошли в Крепость.       Свет, идущий из её глубин, сделался вдруг таким плотным, хоть отрезай и на хлеб намазывай. Стены, почти полностью состоящие из витражей, пропускали его столько, что Жюли едва не задохнулась — а она и не думала, что светом можно дышать. Кукушкина зачем-то вытянула к ближайшему витражу растопыренную ладонь, словно хотела отгородиться от него, и сказала:       — Хмы, не просвечивает. А я уж думала, это радиация…       Хруп фыркнул:       — Нет, талисман.       Значит, всё верно! Жюли почти обрадовалась собственной догадливости, но и страх в ней тоже зашевелился — не тот, от которого подламываются ноги, а в животе разливается холодный кисель, а другой. Однажды в городском музее ей дали прямо в руки настоящий княжеский венец. Тогда она чувствовала то же самое — и держать страшно, что сломаешь или уронишь, и одновременно восторг затопляет по макушку — такая вещь в ладонях. Вот и сейчас она ощущала нечто подобное. Другая планета, а под самым боком — штука, которая время вспять повернёт и перенесёт от Солнца к Бетельгейзе за полторы минуты…       — Не отставайте, — велел Хруп. Кажется, волшебные зверики отправились за ними, если не все, то многие, но это уже стало неважно. Крепость влилась в Жюли, завладела ею, стирая страхи, подозрения, озабоченности, недовольства, все плохие и тёмные мысли за много-много дней и оставляя только чувство потрясённого благоговения.       Лестница, слишком широкая и большая даже для людей. Коридор с огромными потолками, как в готическом храме. Сияет всё, насквозь. Словно Жюли оказалась внутри гигантского калейдоскопа, заблудилась в разноцветных стёклышках. Световые пятна скользят по рукаву — зелёное, жёлтое, фиолетовое. Разноцветые зайчики пляшут по ногам, по ступеням… Хруп — хранитель талисмана — не потому ли похож на зайчика?       Свет, которым можно дышать, который можно пить, каждый луч со своим вкусом — вишнёвым, карамельным, огуречным, черничным…       Внезапно, из-за поворота, им навстречу выбежала ещё одна зверушка, почти совсем обычная собачка, если бы не слишком янтарная, до ненастоящего, шерсть и не красный цветочек за левым ухом. И не крылышки, конечно.       — Нарума! — обрадовался Хруп. — Ты вовремя. Девчонки, давайте сюда Партинса.       Собачка резко остановилась, облизнула нос, поднялась на задние лапки и, церемонно поклонившись, сказала:       — Приветствую вас, гости. Друзья Кинтса — наши друзья.       Жюли с облегчением поставила тяжёлую переноску:       — Здравствуйте. Что, прямо здесь доставать?       — Здрасьте… — следом за ней обронила Кукушкина. Коржикова только пискнула что-то неразборчивое. Похоже, Крепость и свет талисмана их тоже оглушили.       — Доставайте, доставайте, — закивала собачка совсем по-человечески. — Кинтс, что с ним?       — Под колесо угодил. Его заштопали, и я дал немного жизненных сил, но если ты не поторопишься, мы ещё долго не узнаем, что он выяснил.       Верзверей заметно прибыло. Какие они тут все любопытные, прямо как люди. Жюли всунулась в переноску. Партинс лежал с закрытыми глазами, словно без сознания. Как бы его вытащить и не порвать пополам? Ах, несообразительная, не на голую же пластмассу его кинули, всё-таки на одноразовую пелёнку. Кое-как вытянув из-под Партинса её углы, Жюли очень осторожно подняла его, словно в гамаке, и неуклюже извлекла из клетки. Положила на пол перед Нарумой. Развернула кулёк…       Перед ней был вовсе не мейн-кун! Вернее, морда осталась вполне кунья, квадратно-тяжёлая, но уши изменились, став шире и круглее, как у кошек-саванн, хотя саванны длинношёрстными не бывают. И кисточки теперь торчали не вверх, а в стороны. Лапы тоже сделались мощнее и толще, и в них поблёскивали крепкие когти — теперь она верила, что такими царапками можно рассечь руку до того, что придётся зашивать. Хвост из кошачьего превратился в какой-то лошадиный. И все пятна и полоски из тёмно-рыжих сделались ярко-шоколадными.       Но если она удивилась почти дежурно, то толпа вокруг испуганно ахнула, отпрянула, и по ней пробежал тихий ропот, в котором то и дело повторялось слово «крылья». Хруп предостерегающе поднял лапу, призывая всех к молчанию.       Нарума внимательно принюхалась к боку Партинса — вблизи оказалось, что глаза у неё ярко-изумрудные, а цветок… Кажется, он был не зацеплен за ухо, а просто рос из шерсти. Ещё пять минут назад Жюли открыла бы рот, но сейчас, в фантастическом сиянии талисмана и с таким бестиарием вокруг она уже не нашла сил удивляться ещё больше.       — Волшебство и лекарства. Незнакомые, — Нарума чихнула, деликатно отвернувшись и прикрывшись лапкой. — Кости чарами собирали, мускулы и сухожилия сшивали. Это работали опытные волшебники-целители, — она вопросительно поглядела на Хрупа. Тот молча кивнул, подтверждая её слова. Нарума перевела взгляд на Жюли, так как та была ближе всего: — Неужели вы, человеки?..       Жюли помотала головой. Объяснять ничего не хотелось, было только интересно, что предпримет эта говорящая собачка. Версобачка… Ой. А вервольф не на тот же самый «вер-» начинается, а? Да нет, глупости, это просто совпадение. Вервольфы злые и очень опасные, а эти разноцветные плюшевые милашки плохими совсем не выглядят. И потом, они же не оборотни. Просто говорящие.       Нарума села по-турецки — как это у неё получилось, осталось непонятным, — растёрла лапки, подняла их над повязкой Партинса и заговорила нараспев, тихонько покачиваясь в такт словам:       — Сила трав течёт рекой       Дни и ночи напролёт.       Принесёт она покой,       С лунным светом подрастёт,       Не смиряется с судьбой,       Боль из раны заберёт.       Заплетаются травой       Зевы кровяных ворот,       И древесною смолой       Исцеленье потечёт…       Стих Нарумы плавно перешёл в невнятное бормотание, в котором отдельные слова было уже не разобрать, только угадывалась всё та же повторяющаяся рифма.       — Это надолго, — сказал Хруп серьёзным голосом. — Пошли. Надо отчитаться перед старейшинами, если кто-то из них на месте.       Из толпы выступил белый, в рыжих леопардовых пятнышках, ягнёнок с совсем не овечьим длинным хвостиком:       — Кинтс… Где крылья Партинса? — в его игрушечном голоске звучал настоящий страх.       — Там же, где и все остальные, — очень мрачно ответил Хруп. — И, похоже, Партинс знает, что с ними сделали. По крайней мере, он что-то такое бормотал. Прости, И́дан, мы спешим.       — Но кто всё это делает? — с мольбой уставился на него ягнёнок.       — Велимир.       Если бы в сияющем коридоре взорвалась бомба террориста, наверное, и это не произвело бы на местных столь оглушительного эффекта — они просто замерли, как будто окаменели. Даже свет, казалось, потускнел от этого имени.       — Идём, девочки, — строго повторил Хруп.       Они не посмели не послушаться. Всё начало выглядеть куда более серьёзно, чем в ветклинике — там было и опасно, и страшно, но как-то быстро, раз, раз, и пролетело, опомниться не успели. А здесь, на другой планете, сказка вдруг стала настоящей, а городской квест превратился в суровую реальность. Это не столько пугало, сколько пропитывало такой же суровой серьёзностью. Жюли себя прямо лет на десять старше почувствовала. Ну, ладно, не на десять, но уж точно старшеклассницей.       Девочки тоже как-то подобрались, даже Коржикова перестала вздрагивать и хвататься за руку Кукушкиной. Вид у них троих, конечно, тот ещё: одежда перемазана соком разноцветных трав, лица грязные, волосы всклокоченные. Наверное, ещё и пахнут по́том — сами-то не чувствуют, а у верзверей нюх наверняка острее человеческого. Вот от гостей впечатленьице — просто ужасное, тем более на контрасте с Крепостью. В такой витражной шкатулке только в блестящих принцессинских платьях гулять, с коронами на головах, а не грязь кроссовками растаскивать. Тем более досадно, что они — первые «человеки» на этой планете. А кстати, как она называется?       Только спрашивать сейчас не к месту.       Опять лестницы, переходы, залы… За ними больше никто не увязался, но все встречные почтительно кланялись, даже спина заболела отвечать на поклоны. Не сразу Жюли заметила, что витражи из цветочно-орнаментальных превратились в сюжетные — теперь на них царили пейзажи и крылатые звери, которые занимались всякими обыденными вещами. Сеяли, ковали, строили… Иногда попадались и космические картинки, где верзвери общались с созданиями, отдалённо похожими на людей. И очень часто на витражах встречалось изображение белой змеи, может быть, одной и той же, а может, и разных. Рассмотреть змею подробнее и поиграть в «найди пять отличий» было некогда, но очень скоро Жюли получила частичный ответ на вопрос — чем детальнее становились картинки, тем чаще белые змеи изображались в королевских венцах.       Значит, правитель, один или разные. У них тут монархия? А тогда зачем совет старейшин, прямо как в общинном строе? Или у них тут министров старейшинами называют? Или витражи — это просто иллюстрации на исторические сюжеты? Ох, сколько вопросов и ни одного ответа. Но картинки всё равно были занятными, и она с интересом на них поглядывала, пока не запыхалась настолько, что ей уже стало ни до чего.       Поднялись они, судя по всему, на очень большую высоту — путь отнял последние силы. Коржикова едва переставляла ноги, и даже спортивная Кукушкина тяжело дышала и пару раз вытерла пот со лба. Ну и плюшевые зверики, ну и наворотили. Как будто забралась в гигантскую раковину и теперь по ней плутаешь. Вопрос, зачем существам ростом по коленку нужно здание таких размеров?       Очередная лестница, на которой даже ступени витражные и сияют изнутри. Немного боязно по таким ходить, хотя Жюли не в первый раз сталкивалась со стеклянными полами — она их видела в одной из поездок, в дорогущем торговом центре, но так и не решилась пройтись, застеснялась: а вдруг кто-нибудь снизу увидит её бельё под юбкой? Здесь же больше пугало то, что можно нечаянно продавить и разбить фигурные стёклышки, всё-таки они с девочками весили намного больше, чем верзвери. Однако ступени их без труда выдержали.       Лестница закончилась широкой площадкой с застеклённой стеной, откуда открывался совершенно потрясающий вид на окрестности. Балкон приходился ровно над воротами, и наверное, если прижаться носом к стеклу, увидишь внизу внутренний двор. Но с лестничной площадки можно было наблюдать только дорогу, по которой они пришли, многочисленные башни, холмы и совсем-совсем далеко что-то, похожее на городок.       Хруп перехватил её взгляд:       — Это Винн, там сейчас никто не живёт. Все перебрались сюда, в Крепость.       Ну, тогда хорошо, что она такая большая, как раз все поместились.       — Это из-за того, что ваши стали пропадать? — спросила Кукушкина.       Хруп кивнул и свернул в сторону — оказывается, в обоих торцах площадки находились совершенно одинаковые стрельчатые двери, тоже витражные, огромные и величественные, и она их не заметила исключительно от усталости. Левые были приоткрыты, к ним-то котокролик и направился. Жюли заметила, как на мгновение из-за створки появилась птичья голова с золотым хохолком и тут же скрылась. Не этот ли страусёнок бежал через двор, когда они входили в Крепость?       Но не успели они оказаться в длинном зале, похожем на пространство Кёльнского собора или Нотр-Дама, как им навстречу гулко прокатилось:       — Ты ничего не хочешь объяснить, Кинтс?       Хруп поджал уши.       Потому что ничего хорошего в этом голосе не было.