Легенда о Радуге: сказки по-взрослому

      — Рот закрой, — пальцы Юльчи поправили Зю подбородок. — А то челюсть по полу заскребёт.       Они стояли в невозможно красивой комнате — такую только в журналах и увидишь. Просторная, светлая, сразу и гостиная, и столовая, с уголком кухни, отделённым столиком, узким и высоким, как в кафешках. Блеск полировки и хрусталя, мягкое сияние дневного света сквозь полупрозрачные шторы… Ой, мамулечки, а там что, настоященский камин? Точно! А перед ним — тёплый серый ковёр с разбросанными подушками, так и манит присесть. И — вообще невероятно — лестница на следующий этаж. Это… просто… с ума сойти! Неужели по-правденски можно жить в такой квартире, а не только в «Женских историях» и «Караване» на неё смотреть?!       — Пошли сразу наверх, — сказала Жюли.       Острый локоть Юльчи ехидно подпихнул Зю в бок:       — Прикинь, как тут убираться.       Жюли впереди только вздохнула. Но у Зю слишком кружилась голова, чтобы представить её с веником и тряпочкой для пыли. В таком доме обязана быть горничная, как в замке — всё блестит, всё отполировано и вычищено.       А ещё в таком доме должна быть большая семья.       Эта мысль кольнула Зю на просторной лакированной лестнице, на уютной ковровой дорожке, да с такой силой, что даже нога о ступеньку запнулась.       — Вы что, по-правденски с мамой тут вдвоём живёте? — уточнила она у Жюлькиной спины, ужасно худой и обтянутой водолазкой.       Жюли молча кивнула — её светлые, собранные на макушке волосы мотнулись в воздухе, как птичье крыло.       — А вам… не скучно? — Зю смутно чувствовала, что не совсем верно подобрала слово, но ничего лучше не придумалось.       Над плечом так же молча поднялся костлявый кулак. Жюли её, похоже, правильно поняла и почему-то обиделась. Но она же не сказала ничего плохого?..       И вообще. Если кому и обижаться, то это ей, Зю. Хотя бы из-за магии.       С тех пор, как в их жизни появился Хрупчик, прошла уже почти неделя, полная событий. Компания из зверячьей поликлиники не давала о себе знать, но котокроличек каждый день объяснял что-нибудь интересное про волшебство, про радужные лучи и заставлял тренироваться. Однако по-настоящему сволшебнить получилось только у Жюли.       Вышло это так. Вчера из-за Юльчи они оказались вместо гаража на Коровьих Плешах, куда все сорванцы их параллели прибежали лупить семиклассников из школы номер пять за то, что те вытрясли деньги у Андрюшки Топорова и расколотили ему телефон. Юльча поручила Зю сумку-аптечку, устроила их с Жюли на старых шпалах и велела не лезть — можно подумать, очень хотелось. Они вообще просидели всю драку спиной, Зю даже уши заткнула. Что хорошего можно найти в махании кулаками, неужели нельзя договориться? А потом им ещё пришлось заклеивать пострадавшим кучу ссадин и примачивать разбитые носы, и Жюли так увлеклась разрисовыванием синяков йодным маркером, что едва не опоздала в музыкалку. То есть она бы опоздала, если б не смогла использовать перенос. Но у неё всё получилось, да так, что никто не заметил — отошла тихо в сторонку, за опору железнодорожного моста, и бабах! И тут же ей, Зю, позвонила — «ку-ку, угадай, где я». Правда, шипела и стонала при этом очень громко, потому что неудачно приземлилась: хотела, чтобы никто не заметил, представила себе музыкалковый туалет, ошиблась с высотой — и ногами въехала в раковину, после чего загремела вместе с ней на пол. Спасибо, что кости не переломала и что не в унитаз занесло, а то вышла бы история…       У Юльчи пока не получалось управлять временем, но она трещала, почти не замолкая, о странных снах про всякие исторические приключения, да с такими подробностями, что никакого кино не нужно. Жюли ради интереса порылась в интернете и нашла факты, подтверждающие, что сны-то у Кукушкиной вовсе не сны, а настоящие видения о прошлом. Но останавливать минуты, как в Крепости, пока не выходило.       И как на их фоне не чувствовать себя самой рыжей? Луч не шевелился и вообще не ощущался со злополучного воскресенья. Хоть убейся об кастрюлечку — шьёшь по вечерам то самое куклоплатье, пытаешься сочинять песенки, но всё без толку. Огонь не отвечает, словно обиделся за зверячью поликлинику. Неудача за неудачей, откуда вдохновение-то возьмётся? А тут Жюли ещё и первое место в умничанье взяла — когда Хрупчику вздумалось проверить заданную в понедельник волшебненскую домашку, она не моргнув глазом ответила на его хитрый вопрос. Зю сроду бы в голову не пришло, что волшебство связано с силой души, а магия — с силой тела. А Жюли даже не призналась потом, как это она догадалась, только плечами пожала.       Словом, сиди и чувствуй себя дурой, «Коржик — рыжий таракан», пока у остальных всё выходит как по маслу. Потому что у тебя вместо головы — банан, правильно Кирилкин дразнится, и ты растяпа, неумеха и плакса, и настоящей волшебницей тебе не быть.       Да и не-волшебницей тоже. Во вторник эти две крутышки, не задумываясь, загнали её в стыд и краску совершенно ни за что. Она же не виновата, что ей денег на карманные расходы почти не дают. Только и делаешь, что решаешь — эскимо купить или новые иголки для швейной машинки, на всё сразу не хватает. А эти две — «Зюнь, пошли в Мак!» — ну, вместо штаба. А у неё даже на картошку б не нашлось с собой. И, что самое противное, Юльча об этом догадалась, и сразу вся такая снисходительная: «Да я тебе куплю!» — как будто она прям совсем нищая. Обидно было словами не сказать как. Да, её родители не такие богатенькие, как у некоторых. Папуля, конечно, прилично получает, только выплачивают деньги неровно, поэтому мамуля экономит на всём. Но она, Зю, не побирушка! И картошка со «спрайтом» у неё поперёк горла встала. Вечером, дома, она даже разревелась от обиды, но мамуля всё равно отказалась увеличить карманные. Правда, разрешила готовить девчонкам вкусняшки — печеньки печь или пирожки, чтобы в штабе было что покушать. Эта идея Зю немножко утешила — хотя бы в долгу себя не чувствовать. Но всё равно, фиг справишься с ощущением, что ты слабее и глупее остальных. Так что к четвергу Зю была уже одной ногой в слезах и ссоре с девчонками, и сама это чувствовала.       И тут Жюли пригласила их в гости после уроков.       По чесноку, это было неожиданно. Пусть четверг — единственный день, когда Ковалёвой в музыкалку не надо, но то, что она потащит их к себе домой, Зю не ожидала. Она вообще ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь из их класса к ней в гости ходил. По дороге ещё выяснилось, что Жюли хочет поговорить с ними без Хрупа. Вот тоже непонятно, почему они ему не доверяют, особенно Юльча? Он же хороший, это сразу видно! Ну да, не всё рассказывает, но ведь и родители тоже далеко не всё детям говорят. Может, Хрупчик не хочет лишний раз их грузить, приглядывается и пока решает, справятся они или нет? Это не повод плохо к нему относиться! Он, конечно, жутеньким стал возле талисмана, но не злым, а просто чужим и… взрослым? Нет, старым?.. Нет, древним! Хотя пацана изображает очень похоже. Так что Зю, болтая с Хрупом, порой забывает о его умении видеть насквозь и всамделишной взрослости — и доверяет. Он прав, они сами себе дурочки, что влезли в историю. Да, он их подтолкнул, но ведь можно было и не подталкиваться. Он даже предложил отправить их домой, можно было не брать на себя Рыцарство. И, похоже, совершенно честно сказал, что Луч можно вернуть. А ведь в сказках и мультиках героям такого выбора никто не предлагает: раз уж взял силу, то пожизненно отдувайся по полной программе. А то ещё какого-нибудь кота в мешке подсунут, как было с Бастианом в «Бесконечной книге», когда у него желания исполнялись, но при этом терялась память.       Нет, Хрупчика и взрослым не понять: он как-то по-другому думает, не так, как люди. Но он не злодей и не коварный обманщик. Он просто Кинтс-как-его-там, хранитель талисмана радуги, нашедший Рыцарей и за ними присматривающий, пока они ничего не могут и не умеют. Глупо дуться на него за то, что он — такой, это как на плохую погоду за дождь и ветер обижаться. Хотя, конечно, иногда ужас как хочется ему уши накрутить. Только на коленках его держать и гладить всё же приятнее, и Зю с удовольствием бы его сегодня потискала, если б взяли. С ним на руках было бы спокойнее в чужой квартире, похожей на журнальную фотку. А то уж очень здесь не по себе, прямо ненастоящесть какая-то в каждом углу. И в прихожей, и в огромной комнате внизу, и в светлом и чистом коридоре наверху чувствуешь себя не уютно, а так, словно в фотку попала.       Даже комната Жюли выглядит, как картинка, а не как жильё.       Да ещё розовая до страшненького.       То есть стены-то и камин в комнате оказались белые, а мебель — из светлого дерева, но балдахин и плюшевое покрывало на принцессинской кровати, круглые пуфики, уютное креслице с подушками и пледом, стулья, занавески на окнах и даже корпус компьютера переливались всеми оттенками кукольной коробки. С розовым тут явно переборщили.       — Бубльгумовый ад, — присвистнула Юльча, немедленно сунув руки в карманы, а голову — в камин. — Как ты тут выживаешь?       — Выживаю, — ёмко процедила Жюли. Юльчины слова очевидно задели её за живое. — Меня как-то, знаешь, не спрашивают, хочу я эту мебель или ту.       Зю припомнила, в чём она ходит в школу, и поняла, что тут не только комната, но и шкаф, как у диснеевской принцессы — все платья одинаковые и розового цвета. Бр-р-р. Что-то её собственная комнатушка в мансарде, облезлая и тесная, куда с трудом помещаются кровать и письменный стол, вдруг сделалась в сто раз родней и уютней.       — Я печеньки принесла, — сказала Зю, в основном чтобы переключить тему разговора, и полезла в сумку. — Вот, угощайтесь.       Юльча тут же вернулась из камина в реальность, влезла в пакет и сунула печенюшку в рот:       — Блин! Вкуснятина! — ещё бы не вкуснятина, сплошные орехи.       Жюли тоже взяла одну штучку и, надкусив, расцвела:       — Вау! Ты сама?..       — Это меня бабушка научила, а её — её бабушка, — кивнула Зю. — На самом деле, ничего сложного, могу дать рецепт.       — Да у меня руки не оттуда растут, — хором сказали девчонки.       Это точно, даже из вежливости не поспоришь. На технологии Жюли вечно то уронит, то разольёт, то спалит, а представить у плиты Юльчу никакой фантазии не хватит — Зю была совершенно уверена, что от неё в кулинарии не стоит ждать большего, чем бутерброд из рекламы «папа может», такой же кособокий и толсто нарезанный.       Она присела на краешек ужасно розового пуфика, потому что стоять уже надоедало:       — Девчонки, давайте ближе к делу. Мне к пяти домой надо обязательно, а лучше раньше. Тимку сегодня не с кем оставить.       Юльча стащила ещё пару печенек, прежде чем устроиться на соседнем пуфе:       — Оки-доки, — и со смаком захрустела.       Жюли отошла к столу, быстро что-то перелистнула в смарте, включила дистанционную колонку.       — Я вам хотела дать послушать одну музыку, — сказала она. — И ещё поговорить про Радужную планету. Все же понимают, что там война?       — Дураков нет, — прошамкала Юльча сквозь печенье.       — Я тут всё думаю, сколько там детей пострадало. У меня… У меня в войну много родных умерло в Питере, — она потупилась. — Не хочу, чтобы хоть где-нибудь такие же ребята, как мы, погибали, даже на другой планете.       — Колдани пацифизм на Украину, — посоветовала Юльча насмешливо. Нет, ну что она, в самом деле!.. Можно подумать, смешно.       Зазвучала торжественная мелодия. Зю её не знала, да ей, на самом деле, и неинтересно было. Музыка — такая ерунда на фоне Юльчиных издёвок. Она хоть сама-то понимает, что плохо так говорить? Война никогда не тема для шуток.       — Талисман с Радужной планеты, а не с Земли, — если Жюли и возмутил совет Юльчи, то она этого никак не показала. — И применять мы его должны на Радужной планете, а не на Земле, как бы некоторые ни пытались сбить нас с толку и запутать.       Точно! Зю чуть в голос не завопила — вот оно, то, что она чувствовала все эти дни после разговора с Велимиром, вот почему ей казалось неправильным применять силу талисмана на Земле! Всё просто — он здесь чужой! Его волшебству тут не место!       — Ну и зачем нам, — фыркнула Юльча, — пахать на неизвестный зоопарк, если мы не можем взять и всё исправить дома?       Под конец её голос зазвучал даже не насмешливо, а грубо. И как её понять? Сны интересные смотрит, все уши про них прожужжала, а как только разговор о магии заходит, сразу у неё на языке куча гадостей. И не таких ехидненьких, как у Жюли, а просто злых и противных.       — Значит, там мы можем справиться, — с нажимом сказала Жюли, усаживаясь в кресло. — А, научившись на Радужной планете, что-нибудь сумеем сделать и для Земли.       — Ты себя серьёзно спасительницей миров возомнила? — Юльча изогнула бровь, в точности как тётя Лена. — Ну, дали нам силу. Это ещё не делает нас суперменками. Мы — обычные девчонки из обычной школы, так что не заносись, падать будет больно.       Ух, прям стукнуть её захотелось!       — И ничего это не зазнайство! — выпалила Зю. — Жюли права, если нам дали силу, значит, мы на что-то способны! А ты вечно ни во что не веришь!       — Поправочка, верю в учебник физики, — хмыкнула Юльча.       — А в учебнике физики есть слово «порядочность»? — Жюли сделалась прямо ледяной, как диснеевская Эльза. — Мы взяли на себя обязательство. Честно или нечестно было подталкивать нас к талисману, уже неважно. Но Партинс в нас верил с самого начала. И старейшина Арлео, могу поспорить, тоже подумал о пророчестве, как только нас увидел. И все остальные в Крепости. Вы только вспомните, как они на нас смотрели, когда мы пришли!.. Неважно, хотим мы того или нет, но мы уже выбрали, — она глубоко вздохнула. — Тайны Кинтса мне, если честно, безразличны. Мне жителей Радужной планеты жалко.       — Ну и что ты предлагаешь? — Юльча с вызовом вздёрнула подбородок. — За ветеринаркой подслеживать? В воскресенье уже подследили, никому мало не показалось.       — Нет. Освоить волшебство настолько, чтобы научиться искать. Разыскать Ирис — или место, где её держат. Освободить и спросить, что делать дальше.       — Прекрасно, а если её уже нет?       Зю поняла, что сейчас затолкает пакет с печеньками кое-кому в рот так, чтобы в горле застряло.       — Значит, нам нужно найти сильфа… — Жюли вдруг осеклась и опустила взгляд.       Кого?.. Зю растерянно на неё поглядела, потом повернулась к Юльче. Та пожала плечами и добавила куда менее резко:       — Так и знала, что ты что-то выяснила и скрываешь. Слишком чётко у тебя тогда ответ про магию и волшебство прозвучал, и слишком ты отмалчивалась… потом, — она сдвинула густые чёрные брови, похожие на два грачиных пера. — Выкладывай, короче.       Вот это подловила!.. Зю вдруг кольнула зависть — ей бы так уметь, чтоб р-раз — и королевишна язык проглотила и пятнами пошла.       Повисла недолгая тишина, потом Жюли тихо выдавила:       — Про волшебство и магию я сама догадалась… Погуглила значение слов. А потом… случайно Ирену встретила. Тут, в сквере. И… задала ей несколько вопросов, от которых Кинтс вечно увиливает.       Она поёжилась, обхватив себя руками, словно ей стало холодно. С чего бы?.. Зю подалась вперёд вместе с пуфиком:       — И что? Ну, ну, ну?       — Она… Она боится Кинтса. Ну, она этого прямо не сказала, но она правда… Его вообще в космосе боятся. Как там… — Жюли принялась загибать пальцы и морщить лоб, словно вспоминала изо всех сил. — «Не зверь, не птица. Не добр, не зол. Не соврёт, но и правду не скажет. Не навредит, но и не поможет». Там ещё что-то было, но я только это запомнила. И его настоящее имя назвала. Кинтселлен он, а не Кинтсеверубтееродрог.       — Ты это выучила?! — охнула Юльча.       — Ну да. Если с конца прочитать, получится «гордо реет буревестник». Чего тут не выучить? — Жюли немного хвастливо вздёрнула подбородок. — И ещё он правду говорил: Ирена даже скрывать не стала, что они нас боятся. А ещё… она, кажется, хотела нас поссорить. Не выношу, когда мне начинают петь в уши: «ты лучше остальных», «это круто быть крутой»… — передразнила она, сморщив нос.       — Не переходи на их сторону, — пресерьёзно посоветовала Юльча, — все печеньки тут, у Зюньки.       У неё так смешно получилось, что они невольно развеселились и прыснули, словно не было только что никакой ругани. Зю пустила печенюшки по кругу. Чай бы, конечно, не помешал, но пока не предлагали, а сказать она постеснялась. Зато спросила:       — А что Ирена ещё тебе наговорила?       — Ну… Если эльф умирает, то он превращается в цветы, а его душа в них живёт. Это называется «сильф». Поэтому я и сказала, что у нас в любом случае будет возможность поговорить с Ирис, только надо найти, где её прячут — ну, или её цветы.       Зю вспомнила высокую тощую фигуру, мрачно стоящую на фоне окна, и нахмурилась:       — Велимир точно знает, где. Да разве скажет…       — Кстати, о Велимире. Я вытрясла из Ирены, что ему нужно, — расцвела вдруг Жюли. — Он, оказывается, король животных. Это у них так волшебников называют, которые язык зверей и птиц понимают, а звери и птицы их слушаются. Вот почему у него столько союзников на Радужной планете и почему он там на власть претендует, — она даже пальцем в воздухе многозначительно покачала. — Осталось понять, почему Крепость против него настолько, что он за чёрное волшебство взялся.       Значит, всё-таки власть?.. Зю огорчилась. Ну нет же, не в этом дело! Он же сначала не трона хотел, а звания Рыцаря. Но возразить она не решилась, промолчала. И почему-то всплыли в памяти Велимировы слова: «Я в своём праве». Это наверняка очень важно. Но девчонки её засмеют.       — Ой, и ещё! — хлопнула Жюли себя по лбу. — Юльч, помнишь, как верзвери на тебя посмотрели, когда ты про лунную призму брякнула? Оказывается, настоящее название талисмана — Призма. И её магия так работает, что ничего разрушить не может.       — Ага, а дверь ты понарошку Иркой выбила, — съязвила та в ответ.       — Ну, не знаю. У них и без нас дверь ремонта просила — вот и повод. Так что в результате всё это не разрушение, — прямо позавидовать можно Ковалёвской уверенности.       Юльча внезапно насторожилась, повернулась в сторону колонки.       — Слушайте, — протянула она, — а музон-то известный… Это из какой-то кинухи про войнуху?       Известный? Ну, Зю его точно не слышала.       — Седьмая симфония Шостаковича, «Ленинградская». Часть первая — её часто называют «Нашествие», — пояснила Жюли задумчиво.       И вот тут Зю всё-таки не утерпела.       — Может, и так, — тихо заметила она. — Но только здесь ты, Жюли, неправа. На Радужной планете не такая война. Не с захватчиком, который из другой страны пришёл, а гражданская. А это намного хуже.       — Война и есть война.       — Нет, — неужели по чесноку разницы не видит? — Когда захватчик, то внутри семьи редко ссора, у всех один общий враг. А гражданская — это прямо семью рвёт пополам. Тот сюда, этот туда, а встретятся на поле боя — без жалости друг друга… того. Семью, понимаешь? Даже через много лет, когда война уже вроде бы закончилась, — Зю сглотнула. — И всем нет дела, что родня. Даже хуже — родню ещё больше ненавидят. С захватчиком — ненависть как-то… честная, что ли. А здесь — страшная. Здесь дети могут ненавидеть родителей. А родители — детей. Папа с мамой друг друга убить. Все против всех, — её начало трясти. — Я всегда больше всего боялась гражданской войны. Она из всех войн самая злющая.       — Плюс один, — неожиданно сухо уронила Юльча. — Это гражданская, и это... — она такое слово уронила, что они с Жюли покраснели.       — Ну что ты так выражаешься? — ладно ещё мальчишка такое говорит, но девочка — это совсем противно.       Юльча нахально отрезала:       — Называю вещи своими именами.       — Рот с мылом помыть, — поставила диагноз Жюли с кривой улыбкой.       Юльча ей только язык показала.       — Ка-ароч, — протянула она. — Вы предлагаете в эту гражданскую по уши влезть и всем рассказать, какие они милые поняши и как неправы? Да нас и слушать не станут.       — Нужно разобраться в причинах, — выдавила Зю с трудом.       — А Ирис их наверняка знает, — подхватила Жюли решительно. — Так что нам нужно учиться, особенно тебе, Юльча.       — А мне-то зачем?       Опять её стукнуть захотелось. У кого ещё случаются видения о том, что по-настоященски было? Если научится Лучом управлять, то сразу узнает, где фея. А Жюли сможет Ирис к ним перенести. Ну, а если там действительно темно и перенос не сработает, то нужно будет туда поближе перелететь, и Зю свою силу использует, чтобы тюрьму открыть. Но объяснять они не стали — по Юльчиному лицу было видно, что она прекрасно понимает план, но обыкновенно вредничает, потому что ей эта история не нравится.       — Я вообще считаю, что мы должны вернуть Кинтсу Лучи и не лезть в чужую песочницу, — закончила Юльча твёрдо.       Постойте… Она что, боится? Да ладно!..       — Ты что, испугалась? — презрительно спросила Жюли, вторя мыслям Зю.       — Да, — спокойно и без обиды согласилась Юльча. — Я боюсь. Это у вас там — с фашистами, Гражданская — а у меня папка чуть не погиб в Чечне, и тогда б меня вообще на свете не было.       Что?.. Зю обмерла.       Повисла тишина. Похоже, Жюли тоже пыталась переварить сказанное. Смешной и весёлый дядя Андрей, угощавщий их пиццей и помогающий с проектом — его могло не быть? И Юльчи, значит, тоже?       А та, опустив взгляд, глухо продолжила:       — Деда в девяностых инсульт дёрнул от всех событий, и баба Женя одна с папкой осталась, совсем без денег. Родаки-то в жизни на такие темы не расколются, они ж, типа, крутые, как кипяток, это бабушка мне рассказала. Тогда от армии можно было отмазаться только за воттакенную взятку, — Юльча развела руки на всю ширину, — а им не на что было. Папка школу закончил, укрывался-укрывался, а его всё равно замели — и в Чечню, во вторую кампанию. А ещё через полгода бабе Жене извещение, что он без вести пропал. Её саму чуть в могилу после этого не уложили. А ещё через три месяца его наш спецназ в каком-то ауле освободил и обратно в часть привёз, с мозгами набекрень и почти ничего не помнящего. Ну вот, его и отправили после этого домой. А он, вернувшись, только и рассказал, что его какая-то девушка спасла, — тут у Жюли почему-то стали очень большие глаза, и Юльча ей кивнула. — Ну да, это мамка была, — тут уже и Зю обалдела. Тётя Лена по-правденски в армии воевала?! Тогда понятно, чего она такая, как дядька. — А через два года она сама папку разыскала. Её ранили тяжело и из-за этого на пенсию отправили совсем молодой. Она потом ещё несколько лет лечилась, как они поженились, и врачи ей долго детей не разрешали, и со мной ей очень трудно было, — она помолчала. — Так что я вообще могла не родиться. И братьев-сестёр у меня, наверное, никогда не будет.       По чесноку, от такого сорванца, как Юльча, откровенностей ждёшь в последнюю очередь. Она вечно всё прячет за гадкими пранками и грубыми подколками. И вот на́ тебе!.. Жюли заметно смутилась, да и Зю не знала, что в таких случаях положено говорить. Тем более, не ей тут было рот раскрывать. Революция и обе войны — Гражданская и Великая Отечественная — так прошлись по ним, по Коржиковым, что оставалось только вежливенько помалкивать. И когда кто-нибудь в классе на Девятое мая начинал хвастать, что прадеды и прапрадеды — герои в орденах, ей делалось так больно, что хотелось сгореть до пепла.       Бабушка часто вместо сказок рассказывала истории-былички про их семью. Безо всякой задней мысли — просто что случалось в старину. И Зю знала, что прапрапрадед Коржиков был в Энске известным подрядчиком («Это, Юленька, по-современному будет "директор строительной фирмы"»), и его в Гражданскую войну расстреляли красные, а дом ограбили. Хорошо ещё, семью не убили или не выселили в Сибирь, руки не дошли. А его сыновья — старший в Гражданскую к каким-то остаткам черносотенцев прибился да там и сгинул, а младший вроде сидел тише воды, ниже травы, а во Вторую Мировую, как немцы Энск оккупировали, пошёл в полицаи и принялся мстить за отца всем подряд, кого мог вспомнить. А его сын в подполье ушёл — за Родину, за Сталина. И сам же потом папу и убил. И как вот про такое вообще кому-нибудь рассказать? Прошлое — как тени за спиной, в которых сын всё ещё кидает гранату в отца, а отец из ненависти и жажды мести продаётся врагу. Эти тени ходят следом, прячутся в старых фотоальбомах, пахнущих кисловатой химической пылью, под твёрдыми дореволюционными карточками на стене, по углам старого дома с узорчатыми наличниками и карнизами, вырезанными ещё прапрапрадедом до революции. Они затаились под заборами Рыбинки, у поворота к пристани, у вокзала, они везде в этом старом городе, где испокон веков жила её семья. Они ходят по пятам, изредка наступая на пятки или постукивая пальцем по плечу — оглянись, вспомни, осознай. Порой дают пинка — не смей сдаваться, потому что мы когда-то не сдались. А порой хватают множеством невидимых рук, заставляя сжиматься от боли. От них не отделаться. Они всегда будут жить за спиной, как напоминание о том, что было.       Однажды Зю, ещё в садике, при мамуле сплюнула. И тут же получила по губам: «Ты что делаешь?! Ты куда плюёшь?! Ты хоть представляешь, сколько крови на этой земле пролито?! Она по локоть кровью человеческой пропитана, и это всё твои предки и твои корни, а ты им в лицо плевать вздумала?!» Мамуля раньше никогда на неё руку всерьёз не поднимала, могла только легонько шлёпнуть для острастки. Зю испугалась и заревела от страха и обиды, но этот выговор ей на всю жизнь в память врезался — и то, как мамуля, сердито ворча, салфеткой вытерла её слюни с тротуара.       Повзрослев, она поняла — мамуля-то была тогда права. Это её, Зюнина, земля, это её корни, это её тени за спиной. А сейчас, после вырвавшегося у Юльчи признания, Зю вдруг осознала, что тени стоят и за другими спинами. Нет, она бы в жизни не рассказала девчонкам о таком прошлом своей семьи, но сейчас на них смотрела и понимала — у них троих гораздо больше общего, чем казалось раньше. Три совершенно непохожие войны, прошедшиеся по совершенно непохожим семьям, словно соединили их в одно целое. Да, страшно. Но стоит струсить и заколебаться, как за плечами у каждой появляются укоризненные тени — голос крови, который не даёт закрыть глаза на чужую беду.       Вот почему они до сих пор не сбежали от Рыцарства.       — А теперь представьте, каково нашим папкам-мамкам будет нас потерять, если чё, — совсем тихо и мрачно закончила Юльча. — Вы хоть раз о них подумали? Моих это точняк убьёт. У мамки и так волосы седые, она их закрашивает, а тут вообще… Мне на себя-то наплевать, чесслово. А вот на родаков — нет, и ещё на то, как я буду перед вашими родителями отвечать, если чё-то случится. Мамка разок обмолвилась, что на войне нет ничего хуже, чем похоронки писать. Я это теперь поняла.       У Зю мороз по коже пополз от её слов. А ведь правда, про родителей они особо не думали. Она вот вообще ничего не рассказала мамуле, и папуле письмо писать не стала. А у Жюли мама очень строгая, королевишне про волшебство даже заикнуться нельзя. Но если вот с ней, Зю Коржиковой, что-нибудь случится, то мамуля точно умрёт, и никакая реанимация уже помочь не успеет. А что тогда будет с Тимкой? Папуля-то вечно в командировках!       — С чего ты взяла, что мы погибнем? — спросила Жюли.       — А у тебя режим IDDQD*, как у диснеевской принцессы? — к Юльче моментально вернулась обыкновенная ядовитость. — Мы, между прочим, не в мультике, где за героинь никто не волнуется, даже если им башку откусят. Или, может, этот Велимымра ничего не в состоянии такого колдануть, чтоб банально чай в столовке отравить? И никто ничего не докажет, пока всю школу будут в больничке откачивать! Ладно, мы — сами влезли и последствия наши собственные, но остальных-то за что? А ведь запросто!       Они промолчали. По-правденски, Велимир вряд ли станет отравительством заниматься, но Юльча тоже по-своему права и возразить тут нечего.       — Если совсем по уму, надо вернуть Лучи Хрупецкому, и пусть себе ищет кого-то взрослого и крутого, — закончила Юльча. — Кто лучше нас разберётся, что тут можно сделать. Феи и драконы, это, конечно, очень няшно, но как-нибудь без нас.       Жюли сузила глаза:       — Нет.       И вот тут Зю стало страшненько. Без дураков. Потому что между девчонками прямо воздух затрещал, как будто друг дружке в волосы сейчас вцепятся.       — Мы взяли на себя обязательство, — повторила Жюли. — Отказаться — это всё равно что дать слово и не сдержать. Это обман. А я не люблю врать. Пусть я девочка, но теперь ещё и рыцарь. А рыцари верны своему слову!       — Вранья не любишь, а Хрупецкого, значит, прощаешь за постоянное враньё?! Зюнь, — Юльча повернулась так резко, что косички подскочили, — скажи ей!       — Правильно. Зюнь, ты третья. Пусть твоё слово и решает, — благосклонно кивнула Жюли.       Ой, мамочки. Ей… что-то… решать в таких вопросах?       — Я… — Зю запнулась. Девчонки пристально и нетерпеливо на неё смотрели. — Я не знаю…       — Что значит, не знаешь? — хором нахмурились они.       — Ну… Я… — она опустила взгляд и принялась мять подол юбки, чувствуя, как горят щёки. — Я боюсь. Сила Лучей такая… — она снова запнулась, но, кажется, подобрала правильное слово, — безграничная… Что даже в голове не укладывается. И волшебнить у меня не получается совсем. Я… вообще бесполезная… и слабая… и глупая… и назад вас тяну, я же вижу… Только… Мне зверюшек жалко. Они же там друг друга по-настоященски убивают. Если бы мы только могли что-нибудь для них сделать… Я была бы рада… — она вдохнула поглубже, набираясь смелости. — Давайте… давайте ещё немного подождём и попробуем найти фею. Вреда от этого никому не будет. А если… Если Хрупчик опять что-нибудь соврёт всерьёз, опасное, то… То тогда, чтобы родителей не огорчать…       — Спасибо, Зюнь, — облегчённо выдохнула Жюли и вдруг крепко пожала ей руку, на что Юльча презрительно оттопырила губу и фыркнула. — И ещё. Ничего ты не бесполезная.       — И не такая уж дурёха, — вдруг согласилась Юльча и пихнула Зю кулаком в плечо. — Так что нечего на себя волну гнать.       Зю окончательно залилась краской — щёки и уши горели, как на конфорке зажаренные.       — Ну да, только ничего не могу, — пробормотала она.       — У меня сначала тоже не получалось, — вдруг улыбнулась Жюли, в кои-то веки по-человечески, а не так, словно лицо отморозила. — Но Ирена мне важные слова сказала, что волшебство — это когда просто берёшь и делаешь чудо, потому что можешь. А чтобы смочь, надо лишь понять три волшебных принципа. Я себе стала их повторять, и у меня получилось.       — Три принципа? — переспросила Юльча.       — Да. «Мечтай, желай, созидай». Потому что если сильно помечтать, то захочется. А когда по-настоящему захочется, то ты сделаешь. Надо просто так сильно захотеть, чтобы на все другие мысли и желания места не осталось.       — Ну, так можно и не про чудеса сказать, — хмыкнула Юльча. — Как там, «если очень захотеть, можно в космос полететь»?       — А может, это тоже чудо, только без твоей нелюбимой магии, — поддела её Жюли, оживая ещё больше. Вот сейчас её никак нельзя было бы назвать шваброй или скелетиной — обыкновенно зеленоватое, лицо вдруг разрумянилось, глаза сделались весёлыми, и Зю поняла, что Жюли-то очень красивая, когда не ведёт себя так, словно иголок наглоталась! И красота у неё редкая, когда при светлых волосах глаза карие, и это не линзы, а от рождения так. — Может, для того, чтобы делать чудеса, магия вообще не нужна. А вот чтобы магия заработала, как раз чудо и нужно, — она ободряюще подмигнула. — Я, когда попробовала так думать, так сразу всё начало получаться. Просто собираешься. Мечтаешь оказаться там, где тебе нужно, потом этого хочешь изо всех сил — и бах! Оно срабатывает. И Кинтс тоже правильно сказал про вдохновение — без него не мечтается.       Юльча недовольно хмыкнула.       Зю поразилась второй раз за минуту — злость действительно, по-настоященски, убивает красоту. Ведь Юльча, хоть и портит себя мальчишескими замашками и дурацкой одеждой, самая красивая в классе — роскошные чёрные волосы до ниже пояса, синие глазищи в пол-лица, а оно всё такое ровное и правильное, как у дорогущей шарнирной куклы. Но когда она начинает вот так смотреть, то сразу делается уродиной с перекошенным ртом и узкими злыми щёлками вместо глаз. Аж страшненько от неё становится.       Жюли встала и выключила колонку, потому что музыка, оказывается, уже закончилась:       — Так. Я вам сейчас наиграю, что у меня сочинилось для бизиборда, и пойдём гулять. А то Ираида может нагрянуть, — прям вымораживает, когда она свою маму по имени называет. Но Зю уже знала, что та сама так захотела. — Я, конечно, сказала, что сегодня буду с девочками музыку для проекта подбирать, но, понимаете, как-то не уточняла, с кем его делаю, а она не спрашивала. Наверное, думает, что я с Синицыной или Пахомовой в команде…       Если бы расчехляющая синтезатор Жюли не стала настолько смущённой, Зю бы обиделась. Но она ещё не забыла ни признание о том, что подруге не разрешают дружить с одноклассниками, ни её вечно бледнеющее лицо, когда ей мама звонит.       Зато Юльча не смолчала и с вызовом упёрла руки в бока:       — А мы что, фейс-контроль не проходим?       Жюли выразительно оглянулась на её драные джинсы:       — Нет, дресс-код.       — Замётано, в следующий раз придём в розовых платьицах с бантиками, — заверила Юльча с таким выражением лица, что Зю хихикнула:       — Неужели мы тебя в розовом платье увидим?       — Да лучше умереть, — шёпотом процедила Юльча, покосившись на неё.       Жюли сложилась пополам от хохота:       — Смотри, у меня полный шкаф, могу поделиться! — и она бодро наиграла какую-то мелодию. Зю с завистью на неё взглянула. Она-то даже собачий вальс не могла изобразить, медведь ещё до рождения уши оттоптал. Вот всё у Жюли как надо: и внешность, и возможности, и таланты, и даже ладони у неё, как это называется, «музыкальные» — узкие, с тонкими гибкими пальцами, как на старинных портретах. А вот у неё, Зю — типичные «пролетарские». Широкие, короткопалые, и на тыльной стороне пятна конопушек, особенно заметные весной. Это всё так некрасиво, так… дурацки.       Ничего из неё не получится, и стараться без толку.       Пальцы Жюли снова пропорхали над синтезатором, как маленькие быстрые птички.       — Ну как? Подходит?       Зю только поняла, что музыка весёлая и задорная, как обычно в детских игрушках, и кивнула. Юльча большой палец показала.       — Правда, я не знаю, поддержит ли чип полифо́нию… И нечего, Зюнечка, так на меня смотреть. Как раз это — правильное ударение, я музыкант и знаю.       И ничего она на неё не смотрела, она на её руки смотрела. Вот не надочки додумывать, чего не было! Будто вся школа не в курсе, кто тут чужие ошибочки любит поправлять. Кое-кому чувство собственной важности сначала подлечить нужно!..       …Когда они, крадучись, уходили, Зю с разрешения Жюли печенье всё-таки внизу оставила, на столе. Может, её мама попробует вкусное и немножко смягчится по отношению к «неправильному» знакомству? Да, они с Юльчей не такие крутышки, но с Жюли не из-за богатства её мамочки дружат, а потому, что у них секрет общий, один на троих.       У Зю ещё хватило времени заскочить в гараж, забрать выпиленный Юльчей домик на зашкуривание и помахать рукой Хрупчику, торчащему в окне квартиры. Тот махнул в ответ и, кажется, ободряюще улыбнулся, но за ней не пошёл — наверное, лапы мочить не захотел, на улице после двух дождливых дней подряд было грязно и сыро.       Потом она брела домой на Рыбинку и думала, думала, думала. О Юльчином рассказе, об обмолвке Жюли про Питер и войну, о своих предках. Об Иване Савельевиче Коржикове, известном подрядчике, построившем в старом Энске домов столько, что не на одну улицу хватит. Между прочим, музыкалка, в которую кое-кто ходит, тоже дореволюционная и его рабочими выстроена. О Еремее Ивановиче Коржикове, полицае, убитом совсем рядом с домом Жюли, в сквере на улице Перовской. В сороковых там были пустыри, сараи и огороды, и Еремей Коржиков привёл фашистов к баньке, в которой, как он пронюхал, должны были собраться подпольщики — а попал вместе с фрицами в засаду. И всех их перебили без жалости, потому что его сын, Антон Еремеевич Коржиков, услышал, как тот бахвалился перед матерью, и, быстро собрав ребят, сумел опередить врагов и предотвратить захват соратников.       И есть ещё сын Антона, Степан Антонович Коржиков, пенсионер и бывший инженер, строивший гидроэлектростанцию неподалёку от Энска, и камвольную фабрику, и завод радиолокационной техники, и молокозавод, и хлебозавод, и вообще, наверное, все городские заводы. И есть ещё Матвей Степанович Коржиков, её папа, тоже инженер, но геодезист, который не фабрики строит, а место под них готовит, и под гораздо более важные объекты тоже. Сейчас он где-то на другом конце страны, в тайге, следит за тем, чтобы вторая часть космодрома «Восточный» была завершена вовремя. Когда он приедет из командировки, пропахший усталостью и стройкой, обязательно с полным чемоданом сувениров, сколько всего он ей расскажет и о таёжном лесе, и о космических ракетах с красивым названием «Ангара»…       Зю остановилась на тротуаре, глядя на стылую реку в просвете между домами. Сегодня Тихая была тёмная, угрюмая, в барашках, пенящихся под порывами холодного ветра. По фарватеру шлёпала одинокая баржа с буксиром-толкачом — тем, у которого непонятная надпись «no pasaran» поперёк борта, он тут через день бегает — сначала в одну сторону, потом в другую. Зю из окна мансарды все кораблики видны, и всех их она наперечёт знает по хулиганским надписям, царапинам и прочим мелким приметам. А вот номера их в голове так и не откладываются.       Смотрите, тени за спиной. Смотрите на неё — рыжую, некрасивую, неумелую, живущую в другом времени. Вы, наверное, верили, что в двадцать первом веке всё будет лучше, чем у вас? Ну да, современный Энск швыряет в лица не сталь, а охапки порыжелых рябиновых листьев. Но войны в мире ещё не прекратились.       Смогут ли Рыцари не подвести вас и остановить хотя бы одну?       Сможет ли она, Юля Коржикова, Рыцарь Красного луча, не подвести вас?       Есть о чём подумать.       Зю вернулась домой — и думала. Играла с Тимкой, делала уроки, чистила картошку — и думала. Кормила ужином вернувшуюся с процедуры маму — и думала. Ворочалась в постели — и думала, думала, думала.       Может ли вообще быть мир без войны? Ну хоть один денёчек, как в песне поётся, без выстрела на Земле? Или люди впрямь безнадёжные совсем?       Она до того извертелась от тяжёлых мыслей, что даже голова заболела, но заснуть получилось только после полуночи — Зю слышала, как внизу били старые ходики. Неудивительно, что утром она проспала, даже мамуля будить пришла и с кровати чуть ли не за ногу стянула. Хорошо, вещи в шкафу поглаженные, а рюкзак с вечера собран — Зю напялила первое попавшееся платье, с грохотом слетела с лестницы, впрыгнула в куртку с ботинками и понеслась в школу, на ходу гадая, не забыт ли какой учебник или тетрадка, и получится ли на первой перемене шоколадку раздобыть. А то даже позавтракать не успела.       В школьную калитку она влетела под звонок — и тут же её в несколько голосов окликнули откуда-то справа. Зю обернулась и резко затормозила: весь шестой «Б» стоял во дворе, в куртках, под командованием Филина, географички Анны Николаевны и физкультурницы Альбертины Степановны по прозвищу Колобок, а в школьные ворота медленно заруливал большой экскурсионный автобус.       Что происходит?..       — Коржикова, почему опаздываешь, почему в таком виде?! — истерически взвизгнула Колобок на весь двор.       Зю подошла. С учителями лучше всего сразу напустить на себя виноватый вид, и она уже раскрыла рот, чтобы привычно проканючить «извините», как сбоку ей рюкзак по загривку пришёл, да так, что она потеряла равновесие и едва не шлёпнулась, а в глазах поплыли искры.       Ну ясно, чья это работа.       — Коржик — рыжий таракан! Вместо головы — банан! — пропел Кирилкин прямо в ухо.       — Васька!.. — да он сам как спичка подожжёная, ещё больше рыжий-конопатый, чем она. И противнючий, ну просто спасу нет!       — Кор-жи-ко-ва, — отчеканила Колобок, нависая над ней. — Ты что, вот так и поедешь?       — Извините, Альбертина Степановна, — пролепетала Зю, потирая ушибленное плечо и шею и не слишком понимая, куда ей ехать. Зато она знала, зачем класс в сентябре на улицу выводят. — Разве сегодня физкультура?..       Кто-то обидно рассмеялся, кто-то закатил глаза. В толпе одноклассников было видно и Юльчу с Жюли — Юльча скептически на неё смотрела, скрестив руки на груди, а Жюли за голову взялась.       — Какая физкультура? — взревела Колобок. При её маленьком росте и объёме поперёк себя шире это звучало жутенько. — У вашего класса соревнования!       — Соревнования?..       Что-то зашевелилось в памяти, но окончательно всплыло только тогда, когда Колобок рявкнула фирменным басом прямо ей в макушку, да так, что хвостики качнуло:       — По спортивному ориентированию, на весь день!!!