Легенда о Радуге: сказки по-взрослому

      — Ты свеклу́-то в миску ложь!.. Чего ты её на доске копишь?       — Нет ничего кошмарнее слова «ложь», особенно когда это глагол… И, кстати, «свёклу».       Ну это уж конечно, её величество не упустит возможность умишком щегольнуть. А лучше б тереть свеклу научилась, не пытаясь обточить себе пальцы по самые локти. Зю застучала ножом, кроша чеснок и орехи, но не доделала — забылась, любуясь багряными всполохами на тыльной стороне ладони.        — Бли-ин, все пальцы красные… — проныла рядом Катька Зло, заставив её вздрогнуть и очнуться. И почему на технологии все и всегда такие беспомощные:       — Лимончиком протри.       Катька принялась оттирать пальцы лимонной долькой, а домучившая свеклу Жюли следом за ней. Зю снова взялась за чеснок с орехами, стараясь уже не отвлекаться на новенький амулет везения, украшающий руку.       Это судьба, точно и абсолютно. А ведь ещё вчера казалось, что всё плохо, очень плохо. Сначала волосы посветлели, потом девчонки себя как свиньи повели, ну ни грамма сочувствия — типа, ерунда, само пройдёт. Им-то ерунда, а ей?!.. А как домой пришла, так ещё у мамули горло хрипит и лицо красное. А ей болеть вообще нельзя, она и так от врачей не вылезает. Еле заставила температуру смерить — а там, батюшки, под тридцать девять!.. Вот когда успела заразы наглотаться? Навалилось со всех сторон — хоть убейся об кастрюлечку, и больше всего захотелось нырнуть в комнату, заткнуть уши наушниками с «Найтвишем» и ничего не видеть, никого не слышать, спокойно сделать уроки и посмотреть какую-нибудь сказку. А вместо этого пришлось нестись в аптеку, заваривать лимон с имбирём, звонить участковой врачихе за консультацией, мыть обслюнявленный манеж, стирать-готовить… А тут ещё Юльча написала издевательское сообщение, прям захотелось половником её огреть! Хорошо, что вскоре зашла в гости бабуля, увидела всё это безобразие и немедленно взяла Тимку к себе, чтоб вирусов от мамули не наглотался, хоть появилась возможность в магазин сгонять за молоком и мёдом. Зю оставила мамуле термос с чаем и банку малины, и понеслась. Не макароны же с больным горлом глотать, нужен куриный бульон и пюре. И мёд для имбирного чая весь вышел.       Она уже бежала из «Магнита» обратно, как вспомнила, что у пристани можно найти бабушек, торгующих всякой домашней всячиной, и они там стоят до позднего вечера, точнее, до последнего парохода. Облепихи бы у них купить, от простуды самое оно — и ноги сами собой туда завернули. Зю ещё подумала, как хорошо, что с девчонками не увязалась — мамуля-дорогуля и температуру бы не смерила, и в кровать бы не улеглась. Так и ползала бы по дому, пытаясь что-то сделать, она ужасно в этом смысле безответственная. Учительская привычка: учитель всегда прав, учитель всегда здоров, учитель всегда непоколебим… пока не уедет в реанимацию.       Облепихи у бабушек не нашлось, только стаканчики с поздней ремонтантной малиной, от которой пользы не больше, чем от «заменителя, идентичного натуральному», да сушёная и копчёная рыба. Но у входа на дебаркадер ещё не закрылся сувенирный киоск, сиял в сумерках огнями прилавка. Всякие там лапти, магнитики, значки, шерстяные носки, банные шапки с гербом Энска, всё для дорогих туристов… И среди этого богатства сверкали десятки камешков в хорошеньких коробочках.       Амулеты везения.       Зю сглотнула и, как загипнотизированная, подошла к прилавку. Каких тут только амулетов не было! Круглые, овальные, похожие на капельки и на ромбы, они заманчиво переливались всеми цветами радуги, и внутри каждого дрожала яркая-преяркая искра. И стало понятно — вот оно. Ну по чесноку, сколько можно смотреть на то, как другим везёт, а на тебя все банки и бутылки валятся? Рука прямо сама потянулась потрогать, хотя каждый амулет был затянут специальной плёнкой.       — На этой неделе скидка, тысяча двести, — донеслось из-за прилавка. Зю подняла взгляд — и встретилась с суровыми глазами дородной тётки-продавщицы в пёстром павловском платке. А потом до неё дошла озвученная сумма.       Тётка оценила её лицо, наверное, здорово вытянувшееся, и поспешно добавила:       — У нас настоящие, не поддельные. Сертификат есть. А то их подделывать уже начали.       Тысяча двести, и это со скидкой! Да кто ж такие деньги даст на украшение?! Ей даже на магазин не давали больше тысячи. Мамуля нипочём не разрешит такую покупку, а все сбережения улетели на краски для проекта. Зю понуро отступила от прилавка. Не везёт так не везёт. Иди домой, коржик-рыжий-таракан, и забудь про личную удачу.       — Эй, — вдруг сказала продавщица. — Эй, девочка, ну-ка погоди.       Зю подняла голову.       — Не понимаю я этой вашей моды, но… У меня тут один с браком, — продавщица уже зарылась куда-то под прилавок, — плёнка порвалась. Вообще, их не разрешают так продавать, мол, они только на одного владельца настраиваются, — она даже фыркнула, но Зю было не до смеха, она прямо в слух превратилась. — Не знаю уж, случайно плёнку зацепили, или кто-то нарочно пальцами расковырял…       И она выложила на прилавок коробочку с багрово-огненным сердечком.       Точно таким же, как у Велимира в кабинете.       — Возьмёшь? За пятьсот рублей отдам.       У Зю чуть ноги не подломились. Так вот что это была за стразинка, кто-то амулет посеял! Понятно, почему Велимир его не выбросил, дорогая же вещь, хозяин искать станет. И разве это не везение, что точно такое же багровое сердечко с весёлой алой искоркой ей предлагают с бешеной скидкой? Подумаешь, упаковка порвалась… Плохо понимая, что она делает, Зю достала кошелёк и в изумлении в него уставилась — ровно пятьсот рублей одной бумажкой.       Это точно судьба. И это точно её собственное везение, которое ждало только её и никого больше.       Её удача.       …Опомнилась она уже у дома — остановилась, как споткнулась, в одной руке пакет с молоком, в другой коробочка с амулетом, в кармане пустой кошелёк. Как объяснять, куда пятисотка подевалась? Моль почикала? А может, мамуля не заметит… Или заныть, что не знает или что потеряла?.. Юльча, небось, соврала бы не моргнув глазом, а Жюли богатенькая, с неё б и не спросили. А ей что делать, если она от малейшего вранья спичкой загорается? Зю едва не бросила покупки на пороге и не сбежала, но тут заметила приоткрытую форточку в мамулиной комнате и грузный силуэт участковой врачихи. Надо же, пришла, хотя через поликлинику её не вызывали!.. Придётся топать домой. Может, мамуля на врачиху отвлеклась и не спросит про сдачу?       Зю сжала зубы и толкнула входную дверь.       Врачиха услышала её приход, обрадовалась, объявила ларингит, всучила рецепт с фразой про то, что на такую дочку можно положиться, и ушла. Зю тупо глядела на исписанную бумажку в руках. Вот теперь-то и придётся объясняться по поводу пятисотки и глупых трат, мамулю только сейчас и расстраивать — и тут как по затылку хлопнуло. В холодильнике вроде лежала упаковка антибиотика с таким же названием!       Зю полезла проверить — и точно. А в пачке ровно пять таблеток, как прописали, до пятницы по таблетке в день.       Это… просто… с ума сойти! А она ведь даже амулет не надела, только купила. Сивко с Кривцовой такое и не снилось, чтобы амулет настроился на них заранее. Может, это из-за порванной упаковки? Или, действительно, это её камешек, который только её и ждал?       Зю поскорее прилепила сердечко на руку и принялась готовить ужин. Когда она принесла мамуле пюре и куриные котлетки на пару, у той температура свалилась до тридцати семи с копейками, а глаза перестали болезненно блестеть.       Поправив мамулино одеяло и усевшись рядом, Зю принялась глядеть, как та медленно ест, уставившись в экран телевизора.       — Вкусненько?       — Вкусненько, — согласилась мамуля, прикрутила с пульта громкость и виновато добавила: — Ты уж прости, что я с утра на тебя напустилась… В конце концов, ты девочка, а все девочки хотят быть красивыми.       — Ерунда, — махнула рукой Зю. — Ты, главное, кушай и поправляйся. А с причёской — это я поторопилась. Как-нибудь выкручусь. Главное, в школе не ругали.       На амулет мамуля даже не обратила внимания, легонько встрепала ей волосы:       — Я тоже всё блондинкой ходила, — призналась она, — пока с нашим папой не познакомилась. Вдвоём рыжими гулять как-то веселее показалось.       — А мне светлые волосы не понравились, — Зю грустно вздохнула. — Не идут. Ладно, ты ешь, а я пойду уроки делать. Тарелку потом заберу, не вставай.       Но, поднявшись в мансарду, она села не за домашку, а за зеркало. Распустила хвостики, расчесала непривычные белобрысые сопли, вздохнула. Сосредоточилась, и…       …голова закружилась совершенно внезапно. До тошноты, до потери равновесия, Зю съехала на пол, лишь чудом ни обо что не ушибившись. Мир поплыл чёрно-серебряными пятнами, прошиб пот. Сколько времени Зю пролежала щекой на коврике, она не знала. Сил не было даже позвать на помощь — да и кого? Насквозь больную мамулю? А потом зрение прояснилось, и прямо перед носом Зю увидела собственную руку — снова конопатую. На лицо свесились родные рыжие кудряшки.       Н-ничего себе… Расколдоваться-то сложнее, чем заколдоваться, вон, сколько сил понадобилось. Но… У неё получилось! Получилось, получилось, получилось! И хотя голова ещё кружилась, а в ушах звенело, она села на полу и звонко поцеловала амулет везения. Это всё он, точно он! Солнышко багряное! А Жюли ещё издевалась, что это ерунда. Ага, как же!       Где-то в самой глубине памяти смутно царапнуло — Хрупчик что-то говорил про неумелое волшебство и про то, что приваживать удачу нехорошо, но Зю отмахнулась от воспоминаний. Чего плохого в том, что у неё наконец-то всё наладилось? И чего нечестного? Ну да, нечестно было деньги без спросу тратить. Но хоть раз в жизни-то можно для себя, а не для кого-то ещё. Подумаешь, пятьсот рублей. Кило хорошего мяса дороже стоит. Теперь-то, с амулетом, она точно впарит новый костюм для барби на куклофоруме и сможет вернуть потраченные деньги родителям.       Зю на удивление быстро сделала домашку, зашла проверить мамулечку — та уже спала, — позвонила бабуле спросить, как там Тимка, по-быстрому вымыла посуду, а потом уткнулась в «Путешествие "Единорога"» и взапой просмотрела целую серию.       С утра дела пошли так же непривычно гладко, словно сами по себе делались. Мамуле стало намного лучше после антибиотика, она даже пошутила насчёт перекрашенных обратно волос. Бабуля пришла с ней посидеть и по хозяйству помочь, и Зю уже с совершенно успокоенной совестью пошла в школу. Кирилкин в кои-то веки не задразнился и не стукнул, учителя не цеплялись, а девчонки подошли и извинились, что вчера её оставили, и даже не съязвили по поводу амулета. А Юльча, улучив момент, объяснила про папу Жюли и даже фотку показала.       Только это всё, по чесноку, стало совсем неинтересно. Зю ещё не очень смелой себя чувствовала, ещё боялась до конца поверить в удачу, но где-то в самой глубине сердца вдруг подумала, что может быть не хуже Юльчи и Жюли, а то и лучше. Она ещё наберётся храбрости и всем докажет, что может быть крутой.       Накрыло Зю прямо на первом уроке, на ИЗО. Опять вернулись головокружение и дурнота, как накануне, и почему-то вспомнилось, что ночь на самом деле прошла неспокойно, снились сумбурные кошмары. Правда, на пол Зю не стекла, но усидела с трудом. Слабость, холодный пот, тёмные пятна в глазах... Через пару минут отпустило. Хорошо, что никто не заметил, как она выронила кисточку из пальцев.       Второй раз догнало перед технологией, и тут она смутно забеспокоилась и пристала к Лёльке Кривцовой, бывало ли у той что-нибудь похожее из-за действия амулета. Та в ответ помотала головой, а потом, глупо хихикая, поинтересовалась:       — Может, у тебя это началось?       — Что? — не поняла Зю.       — Ну, это, — она для выразительности по животу хлопнула. Зю опять не поняла, и тогда Лёлька, убедившись, что рядом никто не отсвечивает, горячо зашептала в ухо: — Ты к медсестре зайди, она объяснит и лекарство даст. Ритка говорит, ну ваще тряпочкой лежала, так что не тяни.       Пришлось между технологиями заглянуть к медсестре и выслушать лекцию, как оно у девочек бывает. Медсестра ей даже давление померила, сказала, что слегка пониженное, выдала жёлтую таблеточку и велела, если хуже станет, сразу домой идти или к ней, сюда. От таблетки Зю никакого эффекта не заметила, но и в глазах пока не темнело, так что она отправилась обратно на урок дожаривать рыбу, доделывать свекольный салат и выслушивать нотации, как надо и как не надо говорить. Жюли бы тоже нотацию выслушать, как надо и как не надо готовить. Она что, по-настоященски думает, за неё повар с горничной всё и всегда будут делать?       Юльча, как водится, отсвечивала у мальчишек в мастерской, но к концу второй технологии пришла полакомиться, принеся в качестве пропуска десяток поточенных кухонных ножей.       — Чё без майонеза-то? — прошамкала она, сунув в рот ложку салата.       — На йогурте полезнее, — Жюли назидательно подняла палец. Зю кивнула: тут они с королевишной почти сходились. Что греческий йогурт, что сметана, всё лучше порошково-уксусной гадости из магазинного пакетика.       — На майонезе вкуснее, — отрезала Юльча, а сама вторую ложку в рот потянула, с горочкой. И над губой у неё отпечатались розовые усы.       — Я тебе как-нибудь настоящий майонезик сделаю, — пообещала Зю, — чтоб ты разницу поняла, где съедобное, а где несъедобное. Тут просто мощного миксера нет, чтоб взбить как следует.       — Ты обещала, — Юльча ткнула в неё пальцем, а потом тыльной стороной ладони вытерла рот, размазав свекольный йогурт ещё сильнее. Жюли засмеялась, достала платок, промакнула ей лицо и предложила:       — Давайте ко мне в четверг опять?       — Если получится, — уклончиво ответила Зю, а про себя подумала, что просто обязано получиться. Им будет весело, и она постарается перекрасить мебель в комнате Жюли, чтобы та не мучилась из-за розового террора мамы. Вот, наверное, у той лицо-то станет!.. И кстати, о мебели, надо будет навести порядок в своей комнате. А то волосы расколдовала, а столом так и не занялась. Как бы у мамы не возникли неудобные вопросы...       После последнего урока пришлось опять заглянуть к медсестре и сказать, что всё в порядке, поэтому в раздевалку Зю пришла, когда большинство одноклассников уже разбежалось. Юльча и Жюли сидели на лавочке — Юльча всегда долго шнуровала высокие тяжёлые ботинки, — и тихо о чём-то трындели, не замечая её. Зю сама не знала, что её дёрнуло, но ведь это было бы смешно, подкрасться сзади и закрыть Юльче глаза ладонями. Вот она и пошла, тихо-тихо, прячась за плащами и куртками старшеклассников. И вдруг замерла, как оглушённая.       — …я даже удивилась, что ты Зю пригласила. Мне вот весь день ей шею намылить хочется, — голос Юльчи звучал мрачно. — Между прочим, это свинство — мы извинились, а она фиг. За целый день не почесалась! А вчера не лучше нас себя вела.       Вот это да-а. И за что, простите, извиняться? За то, что они её вчера одну бросили и вообще никак не поддержали?!       — Ну, я надеялась, вдруг дойдёт, — вздохнула Жюли. И эта туда же? — И потом, ты же помнишь, что папа сказал про малину и крапиву. Ну, это Зюня, она такая.       — Это не оправдание.       Жюли сделала паузу, словно думала, продолжать или промолчать.       — На самом деле, мне это тоже было неприятно. Просто я стараюсь не акцентироваться на мелочах.       Ах, это, значит, мелочи? Сами свинюшки, а ей за это ещё и прощения просить?!       — Как была врединой, так и осталась, — хмуро сказала Юльча, наконец дошнуровав ботинки и выпрямляясь. — Если бы не рыцарство, фиг бы я с ней общаться стала…       — Она просто не такая сильная, как ты. Будь снисходительней.       На этом месте Зю поняла, что с неё достаточно, и так же тихо отступила за плащи и куртки, пока её не заметили. Девчонки продолжали тихо говорить, но она уже не слушала. Вот, значит, как. Вот они какого о ней мнения на самом-то деле. Вредная, слабая, и если бы не рыцарская миссия, не стали бы с ней дружиться?! Ладно-ладно, девочки!..       Зю покосилась на амулет — не иначе, опять волшебство везения. Ей и вправду повезло, что удалось подслушать разговор, иначе бы так и думала, что они подруги по-настоященски.       Нет уж, в этом мире все сами за себя. А ведь она почти поверила, что у неё есть товарищи, которые, как в сказке, придут на помощь в самую трудную минуту и никогда тебя не осудят за твоей спиной. Во дура-то была… У-у-у, Вобла, Дылда-королевишна!.. Слабая… Да что б вы знали!!!       Зю тихо оделась-обулась и так же тихо выскользнула из школы, пока её не заметили. Надо было спешить домой, погулять с Тимкой, помочь бабуле по хозяйству, но вместо этого она зачем-то свернула в сторону городского парка у крепостной стены, пошла мрачно бродить по дорожкам под осыпающимися ясеневыми листьями.       Слабая она… Им бы так, как ей в прошлом году, досталось. Привыкли на всём готовеньком, под крылышком у родителей. Да если б сами так же влипли, ещё неизвестно, как бы запели!!!       Зю нашла более-менее чистую скамью и села. Мрачно поддела палые листья носком ботинка. Гаденько было на душе, ничего не хотелось, и погода под стать — серая и тихая. Прямо как в то страшное утро…       …Тост в зубах хрустит смачно и вкусно, но противный учебник никак не втискивается в рюкзак и портит настроение. Блин, да залезай уже! Опоздать из-за тебя можно! Мама в комнате, кажется, переодевает Тимофея — ну, если судить по воплям. Вот зачем родителям понадобился этот красный сморщенный червяк, который только и умеет, что орать круглые сутки? И какой наивной надо было быть, чтобы мечтать о братике? Живая кукла, как же! Вечно из-за него или не выспишься, или уроки не доделаешь: таскай его столбиком на руках, чтоб не шумел, пока мама с папой по-быстрому ужинают на кухне, кроватку качай и колыбельные горлань. У, скандалист противнючий! А мама с папой только на него и глядят, и бабушка с дедушкой тоже. Тимочка-курочка, ко-ко-ко! А её теперь вообще можно побоку.       Учебник русского наконец-то влезает между тетрадками и дневником. Она для надёжности стукает по нему кулаком, подхватывает очередной тост, шлёпает на него ложку варёной сгущёнки. Вот бы сбежать из этого дома, только всё равно бесполезно, не заметят. У них же Тимочка-курочка. Ко-ко-ко. Сейчас она уйдёт, а в спину вряд ли донесётся даже обыкновенное «до свидания». Мама её уже неделю не целовала на прощание, наверное!       Доглотать, обжигаясь, чай.       Рюкзак на плечо.       Шаг к двери.       Глухой стук из комнаты, словно упало что-то тяжёлое и мягкое, секундная пауза — и дикий, страшный рёв червяка.       В первое мгновение даже накрывает злорадством — уронили его, что ли? — потом доходит, что для червяка слишком громко бухнулось. Рюкзак соскальзывает на пол, ноги сами вносятся в комнату…       Мама лежит на полу с закрытыми глазами, бледная до синевы, даже нос, кажется, заострился. Тимка орёт у неё под рукой, на груди, словно она, падая, пыталась его защитить от удара.       — Мамочка?.. Мамулечка!!!       Крик практически заглушён рёвом Тимки. Ноги отчего-то ослабли, ни шагу вперёд не сделать, страшно. И руки дрожат.       — Мамулечка, очнись!!!       Никакой реакции. Она отступает на шаг, задевает тумбочку, что-то летит на ковёр. Автоматически переводит взгляд — телефон. Мамин телефон. А дальше — как пружина в голове, действуешь уже не думая. Трубка в ладони, взмокшие пальцы трясутся, соскальзывают с кнопок — один, ноль, три… А внутри — пустота, чёрная ужасная пустота.       Глуховатый флегматичный голос в динамике:       — «Скорая помощь».       — Улица Рыбинская, дом семь, — язык заплетается, говорить трудно, а глаза так и не отрываются от мамы, лежащей на полу. — Мама… Мама в обморок упала и в себя не приходит, вся бледная.       — Тише, девочка, не волнуйся, — вдруг чуть живее говорит безликий голос из далёкого далёка, а она дрожит и понимает, что сейчас сама в обморок полетит. — Взрослые ещё дома есть?       — Нет…       — Маму как зовут?       — Вера… Вера Сергеевна Коржикова…       — Дата рождения?       И она понимает, что не может вспомнить. Но… Она же знала день рождения мамы?.. Картинку ей вышивала?.. Но дата вылетела из головы, и она слабо блеет в трубку:       — Я… я не помню…       — Раньше обмороки были?       — Нет…       — На сердце, на давление жаловалась?       — Она… она никогда не жалуется…       — Просто бледная или синюшная?       — Нос… голубой…       — Машина едет, — голос делается ещё мягче. — Найди мамин медицинский полис и жди врача, ничего больше не предпринимай и никуда не убегай. Если мама очнётся, не давай ей вставать.       Только отключая трубку, она понимает, что разговор длился не вечность, а каких-то пятьдесят секунд. Но уже легче. Уже понятно, что делать дальше.       Она бросается к столу, где в ящике должны лежать документы, и только сейчас понимает, что Тимка так и валяется на маме, орёт благим матом. Как этого червяка успокоить-то?..       — Это всё из-за тебя, — говорит она, поднимая заходящийся криком противный комок. — Просто из-за тебя.       Где-то глубоко в душе понятно, что не из-за него, что он вообще ни при чём. Но надо назначить виноватого. Так легче.       К приезду «скорой» найти полис она не успевает, потому что Тимка продолжает голосить на весь дом, словно его режут, приходится таскать на руках и успокаивать. Автомобиль, остановившийся напротив крыльца, не белый, а жёлтый, реанимационный. Она выбегает на улицу как была, неодетая, и Тимка тоже в одной распашонке и подгузнике, даже от холода квакнул с перепугу и замолчал.       Ледяная калиточная щеколда под ладонью…       Врачи с двумя огромными сумками — большие дядьки, и от них в комнате ужасно тесно. А как они тут вообще оказались? Когда зашли? Тимка слабо всхлипывает на диване, а она дрожащей рукой выводит циферки домашнего телефона на какой-то бумаге и пытается понять, что у неё спрашивают.       — Не знаю… — всхлипы сами рвутся. Кто-то сказал, инфаркт?.. — Правда, не знаю. Ну… всё садилась в последнее время, на диван, на стул, говорила, ноги тяжёлые… И ещё одышка была, я видела. Чуть что, сразу…       Пожилой врач с серой щетиной на подбородке пристально смотрит на носилки, где лежит мама, такая бледная и несчастная, в домашнем халатике, в прозрачной кислородной маске. Бросает короткий взгляд на Тимку.       — Володь, звони в первую, подозрение на ТЭЛА, — вдруг говорит он. — Так, дочка. Мы везём твою маму в первую городскую, в реанимационное отделение. Полис туда уже пусть кто-то из взрослых подвезёт. Запомнишь?       — Первая городская, — бормочет она, уже ничего не понимая. И только когда машина отъезжает, завывая сиреной на весь район, соображает, что взрослые никакой полис не отвезут. Бабуля с дедулей в Тайланде и будут только через три дня, а папа… Папа полчаса назад звонил из аэропорта перед самым взлётом, она слышала, как они с мамой говорили. Пока до Благовещенска не долетит, звонить без толку. И обратно оттуда доберётся не раньше, чем бабушка с дедушкой.       Даже соседи допоздна на работе.       Она одна.       С червяком Тимкой.       Мама в реанимации. И ещё непонятно, живая ли.       Она смотрит на часы — восемь минут?.. Всего восемь минут, как из гостиной послышался глухой удар?.. Так быстро?..       Стул под попой — жёсткий, подушка упала на пол. Червяк снова хнычет. Почему он хнычет? Он когда-нибудь заткнётся?       Ой… Ей же в школу надо, а тут этот. Можно ли его на пять уроков оставить одного? Чем его кормить? А если у него опять живот заболит?       Что? Ей? Делать?!       И от бессилия она валится лицом в стол и ревёт, ревёт, ревёт на пару с червяком.       А потом засыпает, прямо щекой в столешницу.       …Трезвон, резкий, грубый. А? Что? Где? Сквозь сон взмахивает ручками и хнычет Тимка, пока она, моргая совёнком, подскакивает со стула и пытается понять, где звонит, что случилось. Потом спохватывается, кидается к стационарному телефону. Вдруг из больницы!..       — Алло?!       — Юля? — голос Филина спокойный и строгий. — Почему ты не в школе?       — Филипп Сергеич… — выдыхает она. А горло внезапно и сильно сдавливает. — Филипп Сергеич… Я…       И заливается слезами, с трудом, слово за слово, выталкивая из себя всё, что произошло.       К полудню Филин стоит на пороге — говорит, окно в занятиях. В руке большой пакет, в нём какие-то банки и коробки. Тимка сыто сопит в кроватке, в кои-то веки не пожаловавшись на животик — если бы не инструкции классрука, фиг бы она догадалась, что мама прячет сцеженное молоко в морозилку, и фиг бы сообразила его подогреть и дать червячку. Она, всё ещё хлюпая носом, расставляет принесённое классруком детское питание по столу и прислушивается изо всех сил, как Филин долго, серьёзно говорит по телефону, обстоятельно расспрашивает — дежурного из больницы, конечно. Потом задиктовывает номер полиса, который наконец-то нашёлся. Наскоро глотает предложенный чай.       — Юлёк, ты вот что — попробуй давать братику смесь на козьем молоке, вот эту. Как разводить, на банке написано. А не пойдёт, попробуешь другую. И вызови ему врача, если, говоришь, он с мамой упал. Вдруг ушиб или сотрясение мозга. Мне звони в любой момент, номер я тебе написал. После уроков зайду, помогу. Обед-то разогреть себе сумеешь?       — А мама?..       — Жива. Лежит в реанимации. Врать не буду — состояние тяжёлое, но стабильное, то есть хуже не становится.       — У неё… сердце?       — Тромб.       Вечером он нечаянно пересекается с педиатром, и они вразнобой объясняют, что именно случилось с мамой, а потом обещают, что будут заходить и проверять, как дела, дважды в день, пока домой не вернётся кто-нибудь из старших.       …А потом она сидит на диване рядом с детской кроваткой, набив пузо макаронами и чувствуя себя большой и взрослой, почти как мамуля. Конечно, целый день присматривала за малышом, сама себе ужин сготовила, сама посуду помыла. Тимка — невероятно! — уснул без задних ног, не ноя и не протестуя. Наверное, тоже чует, что что-то не так, и потому притих. Сейчас, когда стемнело, без мамули в доме пусто и страшновато, но разве можно бояться? Она теперь самая старшая и за всё отвечает. И Тимка-червячок без неё пропадёт.       Она — старшая сестра.       И она сумеет за ним присмотреть.       Зю горько усмехнулась. Да уж, сколько нового она тогда узнала за три дня!.. Как сварить макароны и картошку, как постирать, как помыть полы, как сходить в магазин с малышом в коляске… Впервые озадачилась, на какие деньги и сколько можно прожить. Поняла, для чего экономят. Осознала, как трудно мамуле с малышом, и почему папуля взял отпуск за свой счёт на два месяца, чтобы забрать её из роддома и немного помочь. Да и потом — бабуля с Тимкой, а счета оплачивать в сберкассу Зю сама бегала, и в магазин тоже, и по дому много помогала.       А главное, Зю привязалась к Тимке. Он оказался вовсе не противным сморщенным червяком, а послушным и премиленьким младшим братиком, с которым здорово возиться. Так смешно было, когда он начал реагировать на знакомые лица и улыбаться!.. Мамулю как раз выписали из больницы, и он её, конечно же, не узнал и захныкал.       А как интересно было наблюдать, как он растёт и умнеет! То погремушками начал стучать, то загулил, то чубчик у него отрос, рыжий, само собой… А потом однажды, увидев её, пришедшую из школы, он громко сказал: «Зю-у!!» — и ручки потянул. А «мама» выговорил только через две недели.       Всё-таки хорошо, что у неё есть младший братик, даже безо всякого везения.       Зю потянулась, уже почти совсем успокоенная. У неё всё будет как надо. Мамуля быстро поправится от простуды, Тимка будет расти крепким и здоровым, папуля приедет на Новый год — а может, и на ноябрьские сможет отпроситься. А она, Зю, непременно докажет двум небезызвестным задавакам, что может что угодно без их помощи. По чесноку, так это не она вообще-то с ними дружиться просилась…       Улыбнувшись своим мыслям — слегка злорадно, — Зю поднялась со скамьи. Пора было идти домой, греть мамуле обед, делать уроки и гулять с Тимкой. А задаваки пусть сами с собой и дружатся. Ей даже за денежку таких друзей не надо.       И тут на Зю снова накатило, ноги подломились, и она плюхнулась обратно на скамью. Туловище сделалось как холодец, глаза заволокло знакомыми чёрно-серебряными облаками, по лбу покатились горячие капельки, в ушах сильно зашумело, словно мимо десяток машин-поливалок ехал, и крепко засосало под ложечкой. И ещё появилась тяжесть, холодная неподъёмная тяжесть на левой руке, придавившая к скамейке темнотой, не дающая вдохнуть…       А вдруг… как мамуля… в прошлом году?..       Зашуршала по крашеным доскам куртка — кажется, спинка скамьи почему-то поехала в сторону.       Удар и тяжёлый холод под щекой.       И знакомый юношеский голос, тоже холодный, ментоловый, то ли над самым ухом, то ли откуда-то из-за кремлёвской стены:       — Эй, рыцарёнок, ты, что ль? Ты чего тут разлеглась? Рыцарёнок? Юлия?..       А дальше пришла Тень и съела весь мир.