Легенда о Радуге: сказки по-взрослому

      Больше всего на свете Парфёнов ненавидел криминал, связанный с подростками. Мало того, что никогда не знаешь, сами эти черти отожгли или их подбил кто, так ещё общественники лезут не в свои сани и орут рефреном: «Онижедети!» — как будто преступления от этого перестают быть статьями в уголовном кодексе. Дерут этих детей мало. Хотя на них ремней не напасёшься.       Ещё хуже — исчезновение подростка. С дошколятами и начальными классами более-менее понятно, где копать, но если пропала школота от двенадцати и старше, никогда не знаешь, что думать, даже несмотря на многолетний опыт. Хитрые, бесстыжие, наглые, абсолютно безответственные. То ли тело в соседнем лесочке под сосной прикопано, то ли сидит на чердаке у приятелей, жрёт чипсы и с чужого телефона наслаждается шумихой в интернете, пока родители, а с ними заодно полгорода, с ума сходят. А потом с невинными глазами вваливается домой: «А чо?»       Жена тоже, дурёха: «Парфёнов, ну чего ты ложку в суп швыряешь, скатерть не тебе стирать. Чем тебе дети не угодили? Если всё достало, рапорт пиши на пенсию, и точка. Двадцать лет есть, имеешь право — а там что-нибудь придумаем». Д-деточки, мать их за ногу. А сколько он этих деточек за свою жизнь… того… из-под той самой сосны выкапывал… В таком виде, что родители в обморок на опознании падали. И сколько им, чертям этим, талдычут, чтоб не лезли, не слушали, не ввязывались — не-е, как той ложкой, что в рот, что по лбу. Каждый год с десяток подростков по области пропадает без вести, а у них в одно ухо влетело, в другое пулей вылетело.       Бестолочи.       Парфёнов резко щёлкнул зажигалкой, посмотрел на заплаканную мамашу, передумал, пихнул сигарету обратно в пачку. Сто лет как запретили курение на рабочем месте, а на нервяке всё равно забываешь и тянешься в заветный карман. Полковник, конечно, закрывает глаза на единичные случаи, если проветривать, но не при посетителях же. Накатают жалобу, тогда не отмажешься.       — Вы, это, давайте-ка, вот, успокойтесь, — сказал он. На собеседников всегда правильно действует образ благодушного мямлика в погонах, расслабляет, что ли. Как жена смеётся: «Большой такой добрый панда, а потом бац, табельная волына, руки за головой и мордой в пол». Вот и сейчас мамаша утёрлась платочком и подняла наконец-то взгляд вместо того, чтобы продолжать рыдать. «Панда» сработал. — Вы, это, обстоятельно, по делу, давайте-ка припоминайте, куда ещё она могла пойти, с кем общалась.       — Не знаю я!.. — хуже нет, чем с истерящей мамашкой говорить, толку не добьёшься. — Не пешком же в Благовещенск пошла…       — И так бывает, — благодушно поглядел на неё Парфёнов. Уже хоть что-то. — И пешком в Благовещенск. На Камчатку при мне трое умников, было дело, рванули автостопом… Кто там, дедушки-бабушки?       — Отец на «Восточном» работает, — мамаша уставилась на него страшными глазами. Что ж их всех, родителей-крокодителей, так удивляет, себя поголовно забыли, что ль… — Ну не могла она, понимаете, не могла! Всё хорошо дома было, я ж её не ругала, не песочила. Она у меня вообще умница, и училась неплохо, и по дому хозяйка, и…       Ага, все они умницы. Разумницы. А потом как отожгут.       — В каких ещё городах родственники есть?       — В Твери… Бабушка. То есть моя мать. И дядя. Так я им уже позвонила… — она сунула скомканный платочек в карман юбки и достала новый. Шумно высморкалась. — В других городах у нас никого нет.       Всё понятно. Поднимать на уши все окрестности, рассылать ориентировки по области и возможным маршрутам, и гарантируйте, что эту рыжую поганку в крайней степени истощения и с воспалением лёгких не снимут с товарняка где-нибудь на полпути в Китай. Такое на его веку тоже было.       — Вы вот что, мамаша. Вы не волнуйтесь. Вот, выпейте-ка, — Парфёнов неторопливо налил в стакан минералки, протянул. Пауза нужна была не столько ему, сколько ей, унять истерику. — Куда денется, найдём. Сейчас вот записи с городских камер подвезут, просмотрим, добровольцы помогут. Вот, помощники мои сегодня в школе были, чердаки-подвалы осматривали, с товарищами вашей дочки разговаривали. Добровольцы район перерыли, коммунальщики уже все трубы проверили. К вечеру и город прочешем, — впрочем, по опыту он прекрасно знал, насколько это неправда и сколько углов даже на окрестных улицах не осмотрено, но это не та информация, которая нужна паникующим родителям. — Вы не волнуйтесь, работа идёт.       Мамаша судорожными глотками выпила воду.       — Как — не волноваться?! Ведь надо что-то делать!       — Знаю, — кивнул он спокойно. — Самое, вот это, неприятное — лично от вас в данной ситуации ничего не зависит. Девочку ищет МЧС, лесничества, добровольцы, и это вот не считая нашего штата. Народу много. Так что, вот это, успокаивайтесь давайте. Рыдать-то без толку. Надо ждать.       — Господи, да чего ждать?..       Ба-абы. Одним словом, бабы. Мужик сразу бы понял.       — Иногда они сами домой возвращаются. Иногда по домашнему позвонить могут. Кто-то должен постоянно быть дома. Вам вот, извините, это удобно, вы ж с этим… с маленьким, — он даже руками показал размер младенца, хотя толком не знал, сколько её сынишке. Так, помнил, что изредка встречал её с коляской на улице. — Вот, видите ли… Пацан из седьмого класса… — он пролистнул папку на столе, — …да, из седьмого. Этот, как его… Расторгуев. Видел, как она после уроков из школы выходила, расстроенная, даже, говорит, разозлённая. Листья, говорит, пинала. Вот, совпадает с показаниями её подруг.       — Да с какими, прости господи, показаниями?!       Ну рассказал же ей всё. Чего ещё надо, от волнения в голове ничего не держится?       — Они поссорились. Скажите, она у вас, вот это, девочка впечатлительная?       — Да она спокойная всегда, как… как… статуя! Откуда впечатлительность?!       Ох, родители. Кого ни спросишь, дети прямо золотые. А все вокруг, от учителей до одноклассников, утверждают, что пропавшая — та ещё скандалистка и плакса. В общем, если она в реку с моста не кинулась, то куда-то забилась и переживает. Нет, конечно, Парфёнов и криминал ни в коем случае со счетов не скидывал. Ещё не все мерзавцы, как известно, пойманы, а деточки в состоянии морального раздрая о собственной безопасности думают в последнюю очередь. Но чем больше данных вскрывалось, тем больше хотелось верить, что имеет место быть типичный подростковый побег. Не киднаппинг же. Какой выкуп с учительницы и геодезиста — дневники и теодолит? Ну, дом у них набит антиквариатом, но тут куда проще дать хозяевам битой по голове и вынести всё, что нужно, чем с заложником связываться и шантажировать.       Ох, был бы отцом этой поганки, ремнём выдрал бы так, чтоб неделю не сидела, а страдала!       — Вы за последнее время никаких, вот это, странностей не примечали? За дочкой за вашей?       — Да какие там странности… — мамаша махнула рукой. — Всё по возрасту, как по расписанию. Семь пятниц на неделе. В воскресенье тишком покрасилась в блондинку, в понедельник передумала и обратно в рыжий.       Ага, значит, волосы-то крашеные и пережжённые, даже если наводила марафет в парикмахерской, а не сама, того, в ванной, пока все спят. Пометочку.       — А вот, смотрите. В школе сказали, она в пятницу уже разок сбегала, — он перелистнул папку и даже ногтем нажал на нужную строчку.       — Да какое там, — мамаша тяжело, со всхлипом, вздохнула. — Учителя отвернулись, отстала и не туда свернула. А виноваты, само собой, дети. Будто я не знаю, как это бывает…       — Как часто вы заходите в комнату дочери?       Удивлённые глаза в ответ.       — Паша… Хм, лейтенант Фадеев отметил вот, что вас сильно удивил какой-то синий стол в комнате вашей дочери.       — Да господи!.. — она всплеснула руками. — Старинный письменный стол, деревянный, ещё дедов. Орех, не какой-нибудь там МДФ. Ей поставили, чтоб училась. Так она морилкой выкрасила!.. И по обоям рыжей краской прошлась — когда только ухитрилась? — горький вздох. — Всё у неё дизайн. Говорила, что какие-то краски покупала, в прошлый вторник, что ли, или в среду. Вот, значит, какие краски…       Парфёнов и сам не знал, почему его так зацепил этот глупый стол. Только что-то здесь не сходилось. Морилка не скипидар, но всё-таки пованивает. Стены тем более незаметно не покрасишь. Почему никто не заметил?       А ну-ка, стоп. Паша внимательный и с собачьим нюхом, только опыта маловато. Да и откуда его набрать-то, этот опыт, если только что с института и едва стажировку прошёл. И ещё не очень понимает, что можно пропустить мимо ушей и глаз, а на чём надо сконцентрироваться.       Парфёнов взял трубку, быстро выбрал нужный номер из списка.       — Алло, Паш. Да не, ты это… Давай пока без «товарищ майор», а по делу. Ты вот чего, когда комнату девочки осматривал… Припомни-ка. Обои вот, они везде рыжие были? За шкафами там, под потолком… Ага. Ага-а... Ладно, дежурь дальше.       Он отложил телефон и пристально поглядел на мамашу:       — Скажите, а… вот шкаф, к примеру, ваша дочь сама двигала, чтобы обои везде перекрасить?..       …Когда мамаша отчалила с поручением сидеть дома у телефона и лишний раз не дёргаться, Парфёнов бессильно утонул в кресле и наконец-то затянулся. Спать хотелось даже больше, чем курить. Он, можно сказать, и не ложился: мало было пропавшей, так ещё пара случаев бытовой поножовщины, потом ещё туриста ограбили, вот и пришлось по тревоге прямо из-за ужина обратно в участок, а спать урывками, на диванчике в собственном кабинете. Собачья жизнь и собачья работа, и участок собачий — вокзал и автобусная станция, пассажирская пристань, железка опять же, а на другом конце — лесопарк и глухие пустыри за трамвайным депо. Вот только Парфёнов на своём месте уже двадцать лет и местных дебоширов знает как облупленных. И устаёт, как собака — пока по одной только Рыбинской из конца в конец намотаешь километры, ноги отвалятся. А машина, понятно, только на срочные вызовы, тут за каждый литр бензина бухгалтерия удавится и мозг сгрызёт…       По всему, придётся как-то разобрать накопившиеся с утра заявки и зайти к Коржиковым самому, глазами посмотреть, что там у пропавшей с комнатой не так. На Пашу надейся, а сам не плошай.       Подростки. Оторвы. Будто без их выпендрёжа забот мало!..       Вырвать десять минут удалось только к обеду — вернее, вместо обеда, и потратить их на осмотр мансардной комнатушки под самой крышей. Хорошая, надо сказать, термо- и звукоизоляция, дождя не слышно, не жарко, не холодно. Окошко узкое, в одну створку, верхняя половина — витраж из разноцветных стёкол. Слева от окна, под скосом крыши, кровать, справа стол и шкаф, старинные, деревянные, с резьбой и даже на первый взгляд тяжеленные. Опрятно, ничего не валяется, даже карандаши и тетрадки, всё по стопочкам-стаканчикам разложено. Чистый джутовый коврик под ногами. Парфёнов осторожно его приподнял: пол без клякс от краски. Никаких царапин на натёртых досках. Стыки стен и потолка тоже чистые. Он провёл пальцами по обоям, осмотрел стол. Тихо присвистнул.       Ну, во-первых, хоть убейте — обои не крашеные. Они просто оранжевые. Старой бумагой пахнут. Но они же, чёрт побери, не выгоревшие ни на каплю. За шкафом ровно того же цвета, что и просто на стенах. Во-вторых, воск для мебели. Стол пропитан воском, как, кстати, и шкаф. Но морилка поверх такого покрытия нипочём не ляжет. Чтобы двенадцатилетняя мелочь незаметно отскипидарила и ошкурила целый стол, без разводов покрасила и заново профессионально отполировала?.. Не бывает.       Наваждение какое-то. Парфёнов даже виски потёр.       Хорошо. Допустим, вот обои залежалые, купленные по дешёвке с чьего-то чердака, вот морилка экстра-класса, которая совершенно прозрачная и вообще не маскирует фактуру дерева. Вот декретная и не очень здоровая мамаша, которая сидит по большей части в доме или в саду. Гуляет редко и недолго. Максимальный максимум — на пару часов в больницу. И с понедельника больная дома сидит. Вот шкаф высотой метр восемьдесят, из ореховой древесины, весит как сволочь. Вот такой же стол. Как — вот как? — при таких условиях можно незаметно протащить в дом парочку грузчиков, столяра и обойщика, провернуть ремонт и замести все следы? Из каких денег заплатить? Как убедить, что это всё делается с разрешения родителей? Мистика. Ей-богу, мистика.       Или второй вариант — у мамаши категорически паршивая память. Но это проверяется через папашу и ближайших родственников и друзей.       Или третий — обои и стол каким-то невероятным образом сами собой поменяли цвет. Но это, как говорится, из разряда «дас ист фантастиш».       Если кто и знает правду, то это, конечно, её подружки. С которыми она в ссоре. И которые, кстати, её тогда в лесу нашли. Кто там?.. Он пролистнул бумаги, и взгляд тут же споткнулся о знакомую фамилию.       Кукушкина. Сорванец в берцах. Весной Парфёнов в сердцах едва не поставил её на учёт: на пустыре за железнодорожным мостом в очередной раз задержали драчунов, и Кукушкина попалась не по первому разу. Ну сил на неё нет — пацаны ещё понятно, сам такой был, но когда девчонка… То забор исписанный, то драка, то школьную раздевалку подорвали, то кирпич в электричку… Ох, повезло кому-то, что у мамаши связи хорошие, отмазала дочурку. Теперь поганка ещё и фамильярничает, при каждой встрече так развязно: «Здрась, Пётр Лександрыч». А у самой руки в карманах и жвачка во рту, и взгляд нарочито тупой, как у телёнка, только в зрачках шалопайские искорки. Кивнёшь ей, а сам мечтаешь подзатыльник отвесить поощутимей. Чтоб опека и правозащитники подавились.       Вторая фамилия, впрочем, ещё больше озадачивает. Ковалёва — не дочка ли той богатенькой фирмачки, владелицы нескольких гостиниц?.. Ещё «золотой молодёжи», первой на районе, в деле не хватало. Хотя вот она смогла бы помочь и рабочими, и финансированием на экспресс-ремонт. Но — шпана и принцесска? И дочь учительницы? Странно. Почти так же странно, как обои и стол. И как давно эта дружба длится?       По всему выходит, придётся вызывать девочек и долго, обстоятельно с ними беседовать.       Он обернулся на мамашу, всё такую же зарёванную и нервную. Медленно протянул:       — Вот что… Вы, это, вот ящичек у стола выдвиньте, пожалуйста. Любой. Я, понимаете, без ордера на обыск не имею права. А мне надо знать, покрашено ли внутри.       Внутри, само собой, оказалось покрашено так же идеально ровно, как и снаружи. Даже если ящичек вынуть и внутрь заглянуть. А вот на крышке стола, кстати, царапинки, и совсем даже не свежие. Старые, можно сказать, царапинки, пыль набилась и кое-где пластилин.       Фантастиш.       — Дочка-то вот… Дневничок, может, вела тайный?       — Да спрашивали уже об этом, — отмахнулась мамаша. — Посмотрела я в её столе, и в книжках посмотрела. Нету. И не говорила она ни о каких дневниках…       Ну конечно, так они и скажут. Да они под пистолетом не сознаются! Ох, Паша, Паша, спросить спросил, а неграмотно. Надо будет ему при случае мозги прочистить. Немножко. Ёршиком.       — А вы ещё вот посмотрите, — посоветовал он. — Вдруг чего найдётся. Оно у них так… Бывает. Хитрят. Под матрасик, вот, спрятать, за шкаф на кнопке, под ящичек на скотч, на полку за книги, вдоль стенки, чтобы мама-папа не нашли. Если, вот, вдруг обнаружите, поглядите последние записи. Может, что ценное. А то пока вот, понимаете, никаких конкретных зацепок. Помощник записи смотрит, но пока ещё все просмотрит…       — Записи? — непонимающе уставилась мамаша.       — С уличных камер наблюдения, — терпеливо разъяснил Парфёнов. Вечно им, паникующим мамашам, всё разжёвывать приходится. — Дочка ваша, вот, по улице ведь шла? Детки пока летать, как воробышки, не научились. Камеры там, сям. Вот, понимаете, сутки информация хранится, как раз на такой случай. Сначала со школьных камер поглядеть надо, чтоб установить, во сколько и куда пошла, а потом по городским отслеживать. Узнаем вот, где она засветилась в крайний раз. И от этой печки плясать будем. Я ещё с девочками поговорю, которые-то, вот, подружки её…       — Ой, да какие там подружки!.. — горько махнула рукой мамаша. — Так… Даже не знаю, с чего вдруг. Никогда близко не общались, Кукушкина эта ещё в саду её до слёз дразнила, Ковалёва вообще… не в пару, и нечего дружить. Больно мамочка её задаётся, выше других себя считает, и дочка такая же, — она отёрла лоб, явно собираясь с мыслями. — Проект им задали на троих, неделю назад, вот и вся причина. А так — я сразу против их дружбы была, гусь свинье не товарищ. Ни от шпаны, ни от нуворишей ничего хорошего не будет, — тут она словно спохватилась. — Нет, вы не подумайте, я их нарочно не гоняла. Ну, зашла разок эта Ковалёва, не скандалить же при гостье и не говорить, пошла, мол, вон. Чаем напоили и отправили восвояси. Но приваживать их нечего. Не нужны Юле такие знакомства.       Ох уж эти мамаши-курицы недалёкого ума. В лицо улыбнёмся, за спиной с насеста капнем. Самое, конечно, ненужное знакомство в этой жизни — с наследницей крупного по местным меркам бизнеса.       — А вы вот… простите… дочке это говорили?       — Говорила, конечно, — многозначительно покивала мамаша, скрестив руки на груди. — Конечно, говорила. А как же? Она же ребёнок и не понимает, что для неё так будет лучше.       «Жеребёнок», ага. По отзывам очевидцев, этот «жеребёнок» уже с год всё хозяйство тянет со взрослой ответственностью. Но… Восточная мудрость гласит: «Спорящий с женщиной сокращает своё долголетие». Как участковый уполномоченный, Парфёнов обязан вправлять мозги, но не истеричным мамочкам, а всяким асоциальным элементам. А мамочками пусть психологи занимаются и опека. Кстати, да…       — Вы, вот, учтите, что опека вас… вот это… ещё проверять станет. В покое не оставит. Особенно если у нас тут, вот, подростковый побег, — предупредил он и тут же понял, что зря — мамаша аж побледнела и пошатнулась, оперлась на косяк. — Ну вы, вот это… Учтите, они только по звонку могут. Просто так вот зайти не имеют права, гоните в шею. А по звонку — без досмотра, только если комнату глянуть, а руками вот не трогать. Я, вот это, если что, вам положительную характеристику дам. Да и соседи, вот, хвалят вашу семью. Телефончик у вас есть, звоните, если вдруг чего или вопрос какой правовой, — пообещал он, надеясь, что после этого бульдожья физиономия Егоровой, начальницы отдела опеки, в кои-то веки разочарованно обтечёт. Главная, блин, на районе по девизу «онижедети». Как подонков малолетних выгораживать, так Егорова первая, как детей из нормальных семей в детдома — тоже первая. А чтоб ей пусто было, дуре, пусть утрётся.       Парфёнов наскоро попрощался, отказался от чая и ушёл на обход по другим адресам, но по дороге продолжал ломать голову, что же всё-таки случилось с пропавшей. Подружки её всерьёз волнуются, судя по шухеру, который развели накануне. За неделю так сдружиться? И опять же, эти странные обои и стол. Полтергейст какой-то, ей-богу. Здесь явно прячется что-то большее, чем обычная ссора и подростковая истерика. Но что?       Как только что-нибудь прояснится из записей камер, придётся вызывать Кукушкину и Ковалёву с родителями в участок.       Без вариантов.