Легенда о Радуге: сказки по-взрослому

      Бежишь, не помня себя, пока не влетаешь в трамвай — стылый поручень врезается в ладонь и включает соображалку. Падая на свободное сиденье, наконец задумываешься, что, блин, натворила. И как теперь домой-то вернуться после такого. И в ушах, как ножом: «Кукушкина, не смей!» — и собственная злость пополам с ужасом, и вытолкнутые изо рта слова… Как будто оборвалось что-то. А потом растаяло, и только потеряв, понимаешь, что оно, это что-то, было. Как дыхание. Как сердцебиение. А теперь — нету. Опачки.       С другой стороны, оно ей надо? С самого начала? Да ни фига. Попользовалась, причём не для себя. Вернула. Взятки гладки. Навязали, блин, шмагию на шею. Она не просила. И не хочет под какой-нибудь клумбой быть прикопанной. Если Дылде так впёрлось, пусть сама и бегает. А она не нанималась. Это вообще не её дело.       — …Эй, девочка! Конечная! Давай, давай, на выход, не спи!       Юльча вздрогнула. Как, уже приехали? Когда? Она вывалилась из трамвая, смурно оглянулась по сторонам. Домой не хотелось. Придёшь, а там мамка с порога: «Где была? Чем с Жюли занимались?» — и ведь фиг ей соврёшь, расколет в момент.       Потом вдруг оказалось, что уже сумерки, а она покупает колу и ватрушку в «Пятёрочке». Странное чувство, вроде есть хочется, но ни куска проглотить не можешь, заставляешь себя с трудом, чтоб в желудке не бурчало.       А в голове одно: ну как же так вышло?       Всё Хрупецкий, зараза. Самый невмешивающийся, блин. Это всё его вина. Врёт напропалую, направо и налево. Ах, да, не врёт — недоговаривает. Паразит наглый! Кюбей недоделанный! Дылда как хочет, а она больше в эти игры не играет. Никогда и нипочём.       Кое-как она доплелась до дома, но так и не смогла заставить себя зайти в подъезд и болталась на детской площадке, пока не явился участковый собственной персоной и не попытался докапываться. Тут-то самое зло и взяло, так бы в рожу ему и вцепилась. Но мамка говорила, это ж статья, если наезд на мента при исполнении. Вот она от злости и наговорила всякого, да ещё нахамила сверх меры. Что удивительно, после откровений про шмагию Пётр Лександрыч даже не посоветовал сходить к врачу, хотя она ждала рекомендаций в этом духе. Пока он всё-таки не позвонил в психиатрическую «скорую», Юльча решила свинтить в сторону дома. А там, само собой, пришлось и в подъезд зайти, а уж если в подъезде, то чего под дверью околачиваться… Ей удалось прошмыгнуть к себе незамеченной и забиться под одеяло, хотя больше хотелось куда-нибудь под стол или в шкаф. Чтобы точно не нашли и не начали задавать неудобные вопросы.       Так она пролежала полчаса или час, в темноте и тишине, лишь громыхали под окнами поезда да топталась в ногах и мурлыкала Шаурма.       А потом мамка всё-таки всунулась в комнату:       — Ты тут вообще живой, ребёнок?       Если промолчать, может, решит, что спишь…       — Не сопи, не поверю. Ужинать будешь?       Ага, решит, как же.       — Не хочу, — буркнула Юльча.       — Так, — звонко щёлкнул выключатель. Юльча сморщилась и накрыла голову подушкой. — Ты у меня, часом, не простыла?       Мамкина ладонь решительно нырнула под подушку и нашарила её лоб.       — Да не больная я! — Юльча подлетела, нечаянно пихнув ногой кошару. Шаурма обиженно мявкнула и свалилась на пол. — Оставьте меня все, блин, в покое!!!       И как стукнулась о мамкин взгляд, удивлённо-озадаченный и одновременно непрошибаемо-спокойный.       — Так, — повторила мамка и решительно села на край кровати. — С этого места поподробнее, пожалуйста.       — Я чё, неясно сказала?! — да всё мамке ясно. Теперь дожмёт. И Юльча горько упала обратно, уткнулась лицом в плюшевого осьминога. — Отвалите все…       Она прям лопатками чуяла, как мамка сидит, пристально на неё уставившись. И будет так глядеть, пока всё ей не выложишь, как на духу.       Но та неожиданно спросила:       — Свет выключить обратно?       — Выключи…       Может, в темноте будет проще заговорить о том, что произошло.       Мамка врубила настольную лампу, а потом уже выключила верхний свет.       — Тебя кто-то обидел? — уточнила она негромко, усаживаясь обратно.       — «Может, ты сказать чего хочешь иль попросить об чем?», — огрызнулась Юльча. — Я не виноватая! Хрупецкий, гад, сам!.. Из-за него всё!!!       Многозначительно-вопросительная тишина.       — Он сам всё время врёт!!! — выпалила Юльча, заводясь ещё сильнее. — Сколько можно, блин!       — Он вернулся?       — Да.       — Где же он?       — Свалил, ну и чёрт с ним!       — Юльча?..       Мамкин голос прозвучал требовательно, почти строго, но Юльчу уже понесло.       — Он же знал, знал!!! — она обернулась, приподнявшись на локте, но мамкино лицо сейчас было не разглядеть против света. А, не всё ли равно уже? — Всё знал, зараза! И что у Партинса беда дома, и что Ирис погибла!.. И ни фига не сделал!!!       — Ирис… что? — мамка выпрямилась, опустила руки на фартук.       — То самое!!! И врал!!! Гад!!! — Юльча не глядя всадила кулак в матрас. Из глаз брызнули слёзы. — Ненавижу! Пусть подавится своим Лучом, а я на этом коне больше не ездок!!! Плевала я и на эту Радужную планету, и на эту шмагию!!! Пошёл он!..       И она опять уткнулась в осьминога.       Подвисла короткая тишина, потом мамка заговорила сухо и холодно, так, как Юльча от неё никогда не слышала:       — Что ты сделала?       Но она только дёрнула плечом — отвяжись.       Тут её за это плечо и схватили — резко, грубо, совсем не по-мамкиному. Оторвали от кровати, повернули. Свет от лампы наконец-то упал так, что стало видно мамкино лицо, и у Юльчи внутри словно поезд под откос полетел. Вроде всё как обычно — волосы, заплетённые в косу, феньки до локтей, джинсовый фартук с дурацким сердечком на месте прожжёной дыры, запах леса и приготовленных на обед оладьев, овальное лицо с аккуратным носом и маленьким ртом — но взгляд, взгляд был совершенно не мамкин! Незнакомая женщина, безжалостная и строгая, смотрела на неё из этих знакомых глаз.       — Что. Ты. Сделала? — отчеканила она вполголоса. Юльча всхлипнула от испуга и от того, что вдруг почувствовала себя маленькой и несчастной под этим жёстким хлещущим взглядом.       — Да ничё… Послала эту силу на фиг… — и взвыла, так как мамкина рука сжала плечо до боли, до синяка: — Да он сам!!!       — Ты отреклась от Рыцарства, — рука на плече разжалась, поклясться можно, что брезгливо. — Ты, моя дочь. Струсила и сбежала.       Взгляд беспощадно полосовал её на части — тысячу тысяч маленьких частей. Лучше б наорала!..       — А чё он врёт…       На миг показалось — мамка её ударит. Прямо вот сейчас, наотмашь, по лицу. Но этого не случилось. Мамка встала. У неё дёргалась щека, а сквозь глаза по-прежнему смотрела незнакомая женщина, властная и жестокая, совсем не мамская.       — Ты, а не он, втянула одноклассниц в неприятности, — процедила она. — Из-за тебя, а не из-за него, вы выбрали Рыцарство. А теперь ты дезертировала, бросив Коржикову на произвол судьбы. А Ковалёва в одиночку потащится её спасать и тоже сгинет, потому что один в поле не воин, а Хруп — ненадёжный союзник. — она отвернулась к двери. — Не ожидала я от тебя!.. Если бы сама тебя не родила, сейчас бы засомневалась, моя ли ты дочь.       Кровь бросилась Юльче в лицо. Захотелось заорать что-нибудь упрямое, в контру, но одновременно стало страшно даже просто пошевелиться. Мамка никогда, никогда так на неё не смотрела и никогда так с ней не говорила. Даже тогда, когда она в походе испугалась трясины.       — В нашей семье сроду не было ни трусов, ни дезертиров, и сроду не бросали товарищей в беде, даже если это грозило смертью, — закончила мамка, подходя к двери. — Что ж, всё бывает в первый раз, даже это.       Дверь с треском захлопнулась за её спиной.       Юльча, дрожа, привалилась к стене. Медленно обхватила руками колени. Надо же, зубы стучат. Чесслово, стучат!.. Она с трудом завернулась в одеяло, пытаясь согреться.       Ну правда, чего мамка так взвинтилась? Это же всё Хруп. Хруп же…       Она шмыгнула носом и тихо-тихо заскулила от бессилия и страха.       Потому что, если совсем честно, то не в Хрупе дело. Мамка правильно диагноз поставила — она тупо струсила и слиняла. Всегда о себе думала, что такая смелая, летела вперёд всех, и в драку, и в спор, а как дело дошло до настоящего дела, так — нате. Хвост поджала, убежала, как та собачка.       Ведь правда же. Она сама девчонок во всё втянула. Приключений захотелось. Не заставь она Коржу и Дылду потащиться ночью в ветеринарку, ничего бы не было. А теперь что?.. Хорошо, что про шмагию только девчонки да родаки знали, ни перед кем больше не опозорилась. Фиг с ней, с Ковалёвой — но с родаками как бы под одной крышей жить.       Мамка больше не зашла в её комнату. Было слышно, как она о чём-то говорит с папкой за дверью. Юльча догадывалась, о чём, и думать об этом было стыдно и противно.       …Она с самого начала могла не становиться Рыцарем.       Дылда Ковалёва тоже права: это был их выбор, они как бы слово дали защищать Радужную планету. А тут ещё эта шмагическая фигня прямо в Энске, с амулетами-то… И Жюли точняк в неё одна полезет, вся такая обязательная и честная. И Зюньку никто не спасёт. Разве этот гад Хрупецкий станет?.. Да нипочём! Он же не спас Ирис. И Зюньку не будет.       Хотя — причём тут он? Она сама заварила эту кашу. Привела девчонок в ветеринарку, а могла отнести рыбку и без их помощи. Потащила их помогать Хрупу, хотя он и сам, небось, прекрасно б справился. Подставила под Рыцарство. Спровоцировала ссору с Зюнькой. И сбежала.       Ох, стыдно-то как…       Нет. Больше она не побежит. Лучше умереть, чем мамка на неё и дальше так смотреть будет, с презрительным разочарованием, как на чужую. Как будто ей дочь ещё в роддоме подменили на неведому зверушку.       Носом в осьминога. И лежать, стискивая зубы и надеясь, что придёт сон и можно будет ни о чём не думать хотя бы до утра. Но сон упрямо не шёл.       В какой-то момент Юльча подтянула смарт и глянула на часы: надо же, половина второго. Когда успело натикать?.. Во время летит, словно Луч всё ещё рядом и подгоняет секундочки. Но его нет. Нет весёлых кузнечиков в пальцах, напряжённо тикающей ниточки маятника в ладони. И уже не будет.       Вот честно. Не хотела она волшебства. Уже совсем не хотела. Невелико счастье сэйлормунькой быть — всегда это подозревала, а теперь убедилась окончательно. Но им дали наводку на логово Велимымры и в лоб сказали, что там есть какие-то ответы на их вопросы. Может, там и про Зюньку можно что-то узнать? Ведь ясно и ежу, этот самый «теневой полюс» на Радужной планете. Если возле Крепости ночи не бывает, значит, там должно быть место, где не бывает дня. Просто, как дважды два.       Юльча скрипнула зубами. Майся теперь, куда дальше двигать: в цех на «стекляшке» или в Велимымрину резиденцию. Хоть разорвись! Хотя… На случай невозможности принять верное решение всегда есть папкин суперспособ.       Не слезая с кровати, она подползла к столу и потянула за крайний ящик. Ну где же, где… Вечно теряется, когда нужно… А, вот!       Сувенирную монету из дешёвого сплава, с бледной позолотой, дед привёз из Одессы ещё в годы перестройки. «Одесский фальшивомонетный двор, три шишлинга». Здоровенная, почти в юльчину ладонь. Смешная, с цифрой «три» и фигушками на орле и тремя монетками на решке. Раньше ей пользовался папка, когда колебался в выборе, но год назад подарил ей: «Держи, пригодится».       Ну, вот и пусть пригодится. Решка — цех, орёл — Радужная планета.       Золотистое ребро блёкло сверкнуло в свете настольной лампы, стукнуло по столешнице.       По-прежнему было страшно до тошноты, но — на все сто — без шмагии тоже можно пользу общественности приносить, лишь бы сделать какой-никакой выбор между двух зол. Юльча стиснула зубы и заставила себя посмотреть на то, что выпало. Горько усмехнулась, взяла монету, покатала в ладонях, сунула в карман джинсов. Что ж, так тому и быть — в конце концов, цифра «три» для них с Дылдой и Коржой даже символическая.       Выждав ещё с полчаса — время по-прежнему летело быстро, несмотря на бездумье и бессонницу, — Юльча высунула нос из комнаты и прислушалась. Под дверью родаковской спальни не горел свет, как и на кухне, и в рабочей. Даже Сосиска не застучал коготками по полу, услышав её шаги. Только пощёлкивал сервак, да тянуло сквозняками из-под дверей.       Все спят. Тихо.       Она прокралась на кухню, достала из-за холодильника стремянку и полезла на антресоли за походным барахлом. Вытащила рюкзаки-столитровки, которыми родители пользовались для поездок на рыбалку, задумалась. На Радужной планете вроде лето, но лучше взять спальники до нуля градусов — мало ли что. Две пенки. Маленький набор посуды из сверхлёгкого сплава и две термокружки. Палатка — ультралёгкая «двушка», которая весит меньше кило и стоит как крыло самолёта. Если потеряют или поломают, папка шеи свернёт поперёк резьбы. Но вторая палатка — уже на троих, двуслойная и весит соответственно, а для них с Жюли каждый грамм веса важен. Они же не грузовики, а две девчонки. Уж Юльча-то знала на личном опыте: тащишь только пенку, спальник, свои шмотки да общественный сахар или соль, а плечи оттягивает — будь здоров, к вечеру язык на боку. Кто знает, что их ждёт на Радужной планете. Вряд ли до Велимымриной резиденции проложено скоростное шоссе, и не факт, что верзвери предложат им ковёр-самолёт или хотя бы телегу-самовозку. А перенос Жюли — штука ненадёжная. Хорошо, если с его помощью до Крепости удастся добраться и не улететь прямиком в Бетельгейзе!..       Компас, сидушки, парочка самых полных зажигалок, наручные механические часы — папкины, из тумбочки рядом с компом. Точняк хана, если потеряет. Но электронные часы брать без толку, батарейки при переносе напрочь сядут. Всё термобельё, все шерстяные носки и два свитера из своего шкафа — тоже по рюкзакам. Два дождевика. Больше им с Жюли, пожалуй, не утащить, ведь ещё еда… Она выгребла по кухонным шкафам все ролевушные заначки дошиков и растворимого картофельного пюре, которые не успели перекочевать в гараж, добавила в кучу банку «несквика», чай, спички, соль. Заколебалась на мгновение, но всё же утащила и зип-пакет страшно дорогого сублимированного мяса. Ничего себе так получается… А ещё ведь нужны зубная паста, мыло, полотенца и расчёска. Обойдутся одной на двоих, не разломятся, а волосы можно и мылом помыть. Не забыть лёгкие пластиковые фляги, пристегнуть их к рюкзакам снаружи, рядом с пенками. По карманам — два складных ножа, фонарик с динамкой, аптечку из школьного рюкзака и кошелёк с иголками-нитками. Юльча взвесила получившиеся рюкзаки, тихо крякнула. Не, тащить можно, но сложно. А с другой стороны, ничего не выкинешь, всё тут нужное и важное.       Она покосилась на ближайшие часы — полшестого. Ого!.. Хорошо, что родаки спят без задних ног и не слышат её возню. Юльча спрятала стремянку, утащила рюкзаки к себе, уложила как следует. Спать по-прежнему не хотелось, и оставшиеся полчаса она перелистывала папку с женщинами-героями, смотрела в их лица и думала, можно ли хотя бы на десятую, ну хотя бы на двадцатую часть стать как они.       Вот Дарья Михайлова, героиня Крымской войны. Семнадцатилетняя сирота, переодевшаяся матросом и продавшая корову-кормилицу, только чтобы организовать передвижной перевязочный пункт в осаждённом Севастополе и вывозить раненых солдат прямо с поля боя. Даша Севастопольская, ангел последней надежды, первая в мире фронтовая сестра милосердия.       Вот Амелия Мэри Эрхарт. Писательница и первая женщина-лётчица, покорившая Атлантику, первый президент организации женщин-пилотов. Она всегда и во всём стремилась быть первой, лучшей. И даже погибла в одной из этих попыток, но не сдалась и не отступила — кто, как не она, до сих пор служит примером настойчивости и отваги женщинам-авиаторам?       Вот Елизавета Романова, российская императрица. Многие ли шестиклашки вроде неё, Юльчи, помнят, что в ночь переворота, когда решалась судьба России, дочь Петра I дала клятву: если всё удастся, никогда никого не казнить — и держала слово до самой смерти?       А вот Софья Ковалевская, первая в мире женщина-профессор математики и философии, преподаватель в Стокгольмском университете. Ставшая профессором в те времена, когда высшее образование женщине было крайне трудно получить, а уж преподавать и вовсе невозможно. И всё же она своего добилась — как и все другие, безо всякой магии-шмагии.       Юльча провела рукой по фотографии, съехала взглядом ниже, на выведенные красным фломастером слова: «Говори что знаешь, делай что можешь, и будь что будет». Девиз, с которым Ковалевская выиграла престижный научный конкурс и получила признание во всей Европе.       Делай что можешь.       И будь что будет.       Шесть пятьдесят пять, пора.       Она быстро набрала сообщение Жюли, ничего не объясняя и не вдаваясь в подробности, а то Дылда найдёт стопицот аргументов против её плана. Хотя какой это план — так, опять авантюра. Потом подкралась к комнате родаков, прислушалась — там, похоже, крепко спали. Ну и к лучшему, после вчерашнего с ними даже страшно встречаться. Юльча быстро натянула походную куртку, вытащила оба рюкзака в коридор, зашнуровала берцы. Нет, всё разом не дотащить, если на своём горбу — но есть же сумка-тележка, запихнутая за вешалку у входа. Баба Женя, конечно, подарила мамке, и конечно, в этом доме тележками не пользуются. Однако, если сдёрнуть сумку, на каркас вполне можно примотать скотчем и подвезти до школы рюкзак Жюли.       Она собиралась уже выйти на площадку, но на мгновение замерла у порога. Захотелось кинуться в спальню к родакам, разбудить, пообещать «никогда-никогда», хотя бы потереться об них лицом перед уходом. Потому что… Потому что вдруг они с Жюли не вернутся.       Но, если она сейчас хоть на миг остановится, сделает хоть полшага назад, снова вернётся противный липкий страх, заставивший её вчера сказать то, что она сказала. Снова проснётся паника. И малейшее «не надо» от мамки или папки станет прямым руководством к действию.       А она уже решила — делать что может и не останавливаться. Будь что будет. Это не проверка собственной храбрости или силы воли, не попытка доказать мамке, что она всё ещё её дочь. Это просто слово «надо», потому что друзей не бросают.       Юльча решительно шагнула вперёд и захлопнула входную дверь.       Простучали по лестнице подъезда колёсики тележки.       На улице оказалось по-вчерашнему ясно, но с реки свистел влажный ветер и ползли с другого берега обрывки слоистых облаков. Впрочем, какая разница, натянет ли к вечеру дождь или нет, их всё равно уже на Земле не будет. И только тут Юльча подумала, что зря не оставила родакам записку. Они ведь не знают, куда её понесло, и нескоро догадаются проверить туристический скарб на антресолях, а значит, дочь свинтила в школу и провалилась вместе с подружкой, как до того — Зюнька. Во Петру Лександрычу не спать!..       И от этой мысли она злорадно усмехнулась.       В набитый утренний трамвай с двумя рюкзаками было, конечно, не влезть, тащиться до школы пришлось пешком, и к концу пути живот подсказал, что со вчерашнего полудня в нём только кола и ватрушка. Как-то всю ночь ничего не хотелось, и накануне тоже, а тут вдруг забурчало не хуже, чем у Хрупецкого. От нагрузки, что ли?.. Но магазины ещё закрыты, а голод не дошёл до той стадии, чтобы грызть сухой дошик. Доберутся до Крепости, там и позавтракают, а пока можно жвачкой обойтись. Главное, Жюли убедить, что надо лететь на Радужную планету. Вот просто надо, и всё. Прозорливого Луча у Юльчи уже не было, но ведь есть в этом мире такие вещи, которые просто чувствуешь безо всякой шмагии. И сейчас она точно знала, без волшебства и суперсил: кажется, кривая тропинка, по которой они эти недели ковыляли — сначала втроём, потом вдвоём — медленно, но верно начала выпрямляться. И они раскрутят всю эту историю, от и до, с помощью Ирис или талисмана Радуги, как получится. Быть может, враги их как раз поджидают на «стекляшке», а они — опачки! — с другого конца пойдут.       И всем назло спасут Зюньку.       Правильный путь далеко не всегда бывает прямым, особенно в начале. Главное, чтобы паровоз в итоге вывернул на нужные рельсы, а там, как говорится, разберёмся.       …Минут через сорок Юльча добралась до школы. Поржать — пришла за полчаса до начала занятий, как в первом классе не приходила, и ровно в тот день, когда твёрдо намерена прогулять. Совсем уж откровенно палиться не хотелось, и она сунула рюкзаки в кусты у крыльца, а сама, нацепив сидушку, устроилась на ступеньках. Флегматично бросала «привет» знакомым, сверлила взглядом ворота, ждала знакомую светлую макушку.       Жюли пришла в пятнадцать минут девятого — наконец-то в джинсах, хоть и розовых со стразиками, и в тёплой спортивной куртке с капюшоном. Кроссовки на её ногах выглядели новыми и неразношенными — может, и к лучшему, не развалятся в шести сотнях парсеков от дома. Выглядела она, несмотря на нормальное шмотьё, скверно — бледная, с кругами под глазами. Тоже, что ли, не спала? На её плечах прикинулся шлангом Хруп. Ну да, уж без этого-то никакая заваруха не обойдётся. Юльча махнула рукой, но не встала. Честно сказать, затрясло, ноги слегка заслабли и на миг включилось то, что тупые взрослые называют «здравым смыслом» — ну реал же, дурь она затеяла. И Дылда ей сейчас об этом скажет.       — Здравствуй, — Жюли остановилась в шаге от крыльца. Взгляд у неё был насторожённый и нерешительный, словно она боялась продолжения вчерашнего. Хруп вообще промолчал.       — Ты, типа, вчера говорила про сказку о слепых и слоне, — вместо приветствия сказала Юльча. Слова давались тяжело, словно во рту не жвачка, а манная каша. — Короче. Я подумала. Ирис, даже если и мёртвая, всё равно в эпицентре крутится с самого начала. Уж она-то факт нашего слона видела не раз. И ещё в Крепости талисман, который до сих пор с Зюнькой связан. Предлагаю махнуть до Крепости, а не выгорит с талисманом — пойдём брать на абордаж логово Велимымры. Чё скажешь?       Жюли выслушала, не перебивая, только глаза её делались больше и больше с каждой секундой. Потом она медленно открыла рот и так же медленно произнесла совсем не то, что от неё ожидалось:       — Но ты… У тебя же теперь нет волшебства.       — Ну и что? — мрачно огрызнулась Юльча. — Это не повод Зюньку бросать в беде. Магия, шмагия, а мы подруги. Типа фрэндшип из мэджик.       И тут Жюли вытворила ну ваще такое, чего от неё нипочём не ждёшь — прыгнула ей на шею и крепко обняла. Даже, кажется, всхлипнула. Что-то пушистое попало в нос — то ли её хвост, то ли хвост Хрупецкого, и Юльча звонко чихнула на весь двор, а потом слабо пихнула её в бок:       — Ну, ты чего… Давай, что ль, без соплежуйства.       То ли волосы, то ли шерсть ещё и в рот сразу набились.       Жюли слабо засмеялась, отодвинулась. В её карих глазищах и впрямь стояли слёзы, и она их быстро стёрла основанием ладони. Шмыгнула носом.       Юльча поднялась со ступеньки. Надо ковать железо, пока горячо и Дылда не очухалась после стресса:       — Ну, рванули?       — Думаешь, стоит сразу туда?       — Найди доводы «против».       Жюли хрипло засмеялась сквозь слёзы:       — Ну ты даёшь, Кукушкина… Уверена, что тебе туда надо даже без волшбы?       Юльча не успела ответить: догнавший ее сзади шлепок был внезапен и довольно силён. А громкое «га-га-га» ещё и знакомо до боли.       — Чё катаешь мелодраму, Вобла? — спросил Миха, предусмотрительно отскакивая на пару ступенек выше, чтоб сразу в школу мотать от возможных последствий. Надо же, она не заметила, как он подошёл. И Катька рядом ржёт, и тоже драпать готова.       — Заливахин!!! — прорычала на весь двор Юльча, делая к нему предупреждающий шаг. Не, получать от него она привыкла, но есть же какие-то границы разумного! Одно дело — по спине, а совсем другое — пониже спины!       И тут как осенило. Ну конечно. Кто ж ещё. И, резко сменив рычание на кавайный тон, а гнев на милость, она сказала:       — Слуш, Заливахин.       Миха с такого даже оторопел: рассчитывал удирать от её кулаков, а тут — вот. Но Юльче правда надо было кое-что ему поручить, потому что больше некому.       — Слуш, дело есть на три шишлинга, — как-то на автопилоте «рубли» заменились на папкину монету. Кстати, так и лежащую в заднем кармане джинсов. — Поди сюда…       Она спрыгнула с крыльца в кусты, выкатила рюкзак, кое-как отодрала скотч и приказала Михе, не спешившему подходить и глядевшему на неё квадратными глазами:       — Вот. Оттащи телегу после уроков ко мне домой, плиз. Жюли, скинь ему учебники. Они нам точняк не упёрлись, только лишний вес. Давай помогу.       Уже не обращая внимания ни на Заливахина, ни на ребят из других классов, она помогла Жюли взвалить рюкзак на спину и подтянуть лямки, потом влезла в свой. О-хо-хонюшки, главное, с ним не бегать…       Хрупецкий немедленно пристроился у Жюлькиных кроссовок, а к ней так и не рискнул подойти. Правильно сделал.       — Вобла, — протянул Миха, — ты чё, головой ударилась?..       — Ты слышал, не? — она подхватила пустую тележку и портфель Жюли, поставила ему под ноги прямо через стенку крыльца. — Скажешь мамке, мы с Ковалёвой рванули на Радужную планету спасать Коржу. Она поймёт. Можешь и ментам то же самое сказать, если прицепятся. Всё равно ничё не докажут… Зло, проследи, чтоб он всё сделал! И сними наконец амулет, он реально опасный.       Катька только глазами хлопала. А Юльча сама себя не узнавала — раздавала приказы, как какой-то товарищ командир, и не то что Жюли, даже Хрупецкий молчал. Да он вообще ни звука не издал, как пришёл!..       — Всё, стартуем, — заключила она.       — Что, прямо здесь? — нервно засмеялась Жюли. — А люди? И родителей предупредить?       — Да ну нафиг!.. Мы в городе, тут везде люди, а родакам Миха всё скажет, — Юльча нарочно громко фыркнула. Через Жюлькино плечо она увидела, как во двор входят Васёк с Юркой и, кажется, Каринка Черных. А сколько ещё народу в окнах зевает в ожидании первого звонка… Во сплетен-то по школе пойдёт! Ну и плевать. — Давай портал. Я помогу воображением.       — Вы чё, с температурой, что ли? — всё ещё пытался воззвать к их здравому смыслу Заливахин, но на него тоже стало плевать. Даже на его светлый чубчик и большие ярко-синие глаза.       Юльча на миг зажмурилась, вспоминая тот, другой мир. Море лиловых трав, плавно розовеющее у горизонта. Низкое багряное солнце. По-компьютерному яркий градиент инопланетного неба, перечёркнутый серебристым пылевым поясом. Выстреливающие из-под земли ракеты витражных башен Крепости…       На лицо упали солнечные лучи. Юльча открыла глаза: нет, не солнечные. Жюли стояла перед ней, стиснув лямки рюкзака, и сияла ярче солнца. Золотые искры вились в воздухе вокруг неё и Юльчи, медленно собираясь в круги.       — Чё за фигня?! — взвыл Миха, шарахаясь.       Фигня, не фигня… Шмагия это, Заливахин. Только тебе пока не понять.       Вот вернутся — она непременно всё расскажет и Михе, и Ваську с Козой, замершим метрах в трёх от крыльца с раскрытыми ртами. Чесслово. Пусть это будет её гарантом возвращения — рассказать пацанам о шмагии. Типа, как в кино, когда монетку взаймы берут — а она задолжает правду. Так даже лучше.       — Поехали? — уточнила Жюли, глядя ей в лицо.       — Секундочку, — Юльча вдруг поняла, что у неё одно маленькое, но важное дело не доделано. Привычным движением скатала языком жвачку в шарик, сплюнула в кулак и щелчком отправила в урну у крыльца. — А вот теперь — поехали.       Жюли улыбнулась, словно не могла сдержать радость, и нараспев заговорила:       — О Жёлтый луч, лети от звёзд, ко мне, и воссияй над нами, — её волосы-крыло задышали, приподнялись и затрепетали от порыва волшебного ветра. Юльча почувствовала этот ветер на своём лице, как он тянет за косички, как толкается в рюкзак. — Построй нам через космос мост, открой врата между мирами!!!       Последние слова Жюли рефлекторно прокричала, потому что волшебный солнечный ветер, как выяснилось, ещё и подвывать умел. Он обхватил их и Хрупа, плавно поднял над землёй, всё быстрее и быстрее потянул вверх. Кто-то, кажется, Катька Зло, завизжал, но этого почти не было слышно за шумом воздуха. Глядеть вниз было страшновато, и Юльча подняла голову, на всякий случай прижав жокейку: ветер превратился в столб золотого света, в тоннель, похожий на луч, зарычал низко, как смерч, а потом всё выше и выше, пока звук не превратился в тонкий однообразный вой. Золотые искры выстроились вокруг них двойной спиралью, наподобие молекулы ДНК или диванной пружины, и всё прибавлялись и прибавлялись. Жюли закрыла глаза, лицо её стало сосредоточенным и очень взрослым. Показалось или нет, что её хвост, запутавшийся в воздушных потоках, на конце сам растворяется и становится ветром? Но Юльча не удивилась, и даже наоборот, почувствовала удовлетворение. Ну впрямь было интересно — если у Зюньки волосы горят, а у неё мокнут, то как у Жюли-то меняются? Вот, значит, и ответ…       Искры внезапно выпустили по лучу, превратились в золотые струны, устремлённые вверх. Вроде прыжка в гиперпространство в «Звёздных войнах», только там лучики были голубые и летели назад, а тут — наоборот, золотые и вперёд. Векторы, вдруг подумала Юльча. Как в математике. Правда, в школе их ещё не проходили, но она от папки знала, что есть прямая, есть луч, а есть вектор — отрезок с заданным направлением между точкой «А» и точкой «Б». В общем, очень подходящее для Жюлькиной волшбы понятие.       Векторы стянулись, формируя защитную стену вокруг них троих. Хруп весело засмеялся, и Юльча тоже против воли почувствовала, что её тянет улыбнуться. И вовсе не потому, что полшколы видело их перемещение, а просто — от того, что в мире бывает волшба, способная перебросить партию приключенцев от Солнца до Бетельгейзе. Ещё миг, и могучая солнечная сила толкнула их вверх, уверенно и властно, и они, словно подхваченные великанской золотой птицей, рванули по заданному вектору — вперёд, вперёд, вперёд!       Они идут на Радужную планету, и их ничто не остановит.       И будь что будет.