Зов народа

      — Алатли?       Итара сидела в корнях старой ивы, склонившейся над рекой, и читала книгу, которую взяла в дорогу. Алатли сидел на ветке, свесив ноги и болтая ими. А Наван стоял рядом с пасущимся единорогом чуть поодаль.       — М? — отозвался Алатли.       — Если я состарюсь… ты будешь меня любить?       Если бы эльф сейчас ел, то он бы поперхнулся.       — Чего это ты?       — Ну… — смутилась Итара. — Через полвека ты останешься таким же, а превращусь в дряхлую развалину. Куда это годится?       — Ты правда думаешь, что для того, кто видит не форму, а содержащие, внешность имеет какое-то значение? — хмыкнул Алатли.       — Эльфы не стареют, — упрямо продолжила Итара. — Эльфы живут сотни лет. А я и одну не проживу. Я ведь даже не маг…       Итара посмотрела на Алатли, подняв голову. Он знал этот взгляд. Так люди смотрят на тех, кто жил ещё тогда, когда их родителей не было на свете. И кому предстоит пережить их внуков.       — Потом ты меня забудешь, — вздохнула она.       — Не забуду, — тихо пообещал Алатли. — Если мы любим, то на всю жизнь. Изменчивость — не про нас.       Итара улыбнулась, опустив взгляд на книгу. Это был её любимый эпос в стихах о запретной любви эльфа и человеческой девушки. Только там был король горных эльфов, светловолосый, мудрый и древний. Его белые одежды тихо шелестели, а длинные локоны развевались на ветру. Он и простая человеческая пастушка впервые встретились на берегу озера в ночь полнолуния и влюбились друг в друга. Но прошли года, и девушка состарилась, а потом умерла, и эльф похоронил её в хрустальном гробу в прекрасном гроте, и тысячу лет ухаживал за её могилой, не покидая её до самой своей смерти.       — Опять ты это читаешь? — фыркнул Алатли, вырывая из её рук книжку, — Так, ну-ка посмотрим… «И мудр он был, и умён, и прекрасен, и благороден…» Горные-то эльфы мудры? Да всё, что они умеют — это играть на арфах и ныть о том, какие все вокруг глупые!       — Эй, а ну отдай!       Алатли, трясясь от смеха вскочил на ветку, оказавшись вне досягаемости девушки.       — «И поразить мог из выстрела воробья в небе…» Он бы в драконье пузо не попал, даже если бы тот повис в воздухе прямо перед ним! Да и луком они не пользуются, видите ли, нежным пальчикам больно!       — Эй, разве не это ты называешь сте-ре-о-типами?       Итара подпрыгивала на месте, пытаясь достать до надоедливого возлюбленного.       — «Пел он дивные баллады эльфов о давних героях и чистой любви…» Да их песни как послушаешь, уши вянут! У нас даже маленькие девочки не такие слезливые и сентиментальные, как бравые мужи из горных эльфов, чтоб их! Как ни послушаешь, всё одно — о том, как благородный герой убивает ужасного дракона, а принцесса в него влюбляется! Серьёзно?! Да зная современных принцесс, они скорее будут сожительствовать с этим драконом, чем отправятся с непонятно каким рыцарем непонятно куда!       — Но…       — Нет, ты послушай! Все их «навеки влюбленные» даже имён друг друга не знают! Даже старый и мудрый эльф, видящий суть вещей, не может полюбить до гроба ту, которую видел лишь мельком, это нелогично!       — Это сказки, они и должны быть такими! А ну отдай!       Итара поймала ветку и повисла на ней, но не удержалась и соскользнула.       — Но когда слушает одну и ту же историю, рассказанную в тысячный раз, только другими словами, хочется насадить барду на голову его же дудку!       — Но это написал человек, — буркнула Итара, потирая ушибленное место.       — Который подражал горным эльфам, — фыркнул Алатли, пролистывая книгу. — Точнее, одному поэту, который написал двести пятьдесят таких баллад, стихов и романов. Двести пятьдесят историй о том, как парень и девушка встретились, полюбили друг друга, а потом один из них умер, а второй всю оставшуюся жизнь скорбел! Погоди, а что такое «нефритовый жезл»? Какой-то магический талисман?       Итара залилась краской.       — А ну отдай, гадкий эльф! Уши надеру!       Алатли, наконец поняв, что представляет из себя этот жезл, а также прочитав множество других метафорических изысканий, рассмеялся так, что свалился с дерева и приземлился на мягкий мох. Итара села на него сверху, пригвоздив к земле, и наконец отобрала книжку, прижав к груди. Её лицо было по-прежнему красным.       — Дело молодое, душа требует любви, я всё понимаю, — навис над ними рассерженный Наван. — Но не могли бы вы вести себя благопристойно хотя бы пока я рядом?       — Скажи, разве могут незнакомцы полюбить друг друга? — спросил Навана Алатли. — Даже эльфийские барды поют о так называемой любви с первого взгляда. Но это же чушь, верно?       — Почему же. Такое со мной было, — пожал плечами Наван. — И это была сочная индейка, набитая яблоками.       — Ну, в такую любовь я готов поверить, — рассмеялся Алатли.       — Глупые мужчины без единой капли романтики, — осуждающе покачала головой Итара.       Был полдень. Был летний зной, такой непривычный для тех, кто вырос в дождливых землях. С чистого, без единого облачка неба светило солнце, среди душистых цветов летали бабочки и пчёлы, а ручей приветливо журчал. Эта лесная лужайка казалась отдушиной после тёмной и душной чащобы. Было так хорошо, что не хотелось никуда идти. И потому ребята сидели, прислонившись к прохладной древесине, и нежились в тени раскидистых ветвей, слушая кваканье лягушек и жужжание пчёл, чувствовали себя как никогда счастливыми.       Над их головами что-то пронеслось. Наван и Итара увидели лишь неясную тень. Алатли же вздрогнул.       — Вестник смерти, — объяснил он. — Наверное, несёт на крыльях чью-то душу.       — Говорят, что если его увидишь, то скоро ослепнешь, — сказал Наван.       — Глупые суеверия, — отрезал Алатли. — Только если долго смотреть на них в мире духов. Поэтому моя наставница слепая.       — Твоя наставница общается с ними? — удивился Наван.       — Она вроде жнеца. Много чего знает о мёртвых и смерти как таковой.       — Значит, и ты знаешь? — спросила Итара.       — Не всё, — пожал плечами Алатли.       — Тогда скажи, можно ли поговорить с тем, кто умер? Я слышала, можно вызвать его дух из страны мёртвых.       — Это сказки, Итара, — улыбнулся Алатли, погладив подругу по голове. — Нельзя склеить то, что когда-то разрубил клинок смерти. К чему ты клонишь? С кем ты хочешь поговорить?       — Это Шустрик… Мой кот.       Наван насторожился, ожидая колких комментариев эльфа. Но тот, к удивлению, остался серьёзным.       — Я… не знаю. Он часто убегал по ночам. А однажды просто не вернулся, — продолжила Итара, сминая пальцами ткань юбки. — Кошки ведь уходят, когда приходит время умереть, так? Вот и он ушёл…       — У тебя есть его личная вещь? — спросил эльф. — Шерстинка, ошейник, игрушка, что угодно.       Итара достала из сумки пожеванный кошель и протянула ему.       — Он с ним частенько игрался, — вздохнула она. — Не решилась выбросить.       Алатли кивнул. Он отошёл и встал поодаль, в тени деревьев, сказал, чтобы его никто не беспокоил. Там, в полутени, он сел в медитационную позу, закрыл глаза и сосредоточился, как его учила наставница. И очень скоро почувствовал, как теплилась жизненная сила, хоть и слабая. Слишком слабая, чтобы проследить его местоположение, как Алатли ни старался. Он вернулся к ребятам, весь покрытый испариной и тяжело дышащий.       — Живой, — сообщил он. — Но где, сказать не могу.       И повалился на мягкий мох. Он порядком устал, ведь они шли всю ночь. И, кроме того, ему приходилось постоянно напрягать магическое зрение, чтобы видеть тех, кто прятался во тьме, наблюдая за ними, и понять их намерения, чтобы, в случае чего, защитить друзей. И поэтому очень скоро, убаюканный болтовнёй друзей, он провалился в сон. А те, увидев это, улеглись рядом с ним и тоже задремали.       Алатли видел во снах тех, кто сбежал, выскользнул из трещин Эхо-Мира, мира теней и духов. Среди неясных и мерцающих образов, похожих на отражение в воде, они гонялись за ним в вечной охоте, начинающейся, как только он заснёт и прекращающейся с первыми лучами рассвета. Такова была плата за игры с тонкими материями и тайнами, не предназначенными для существ из материального мира. Так жила его наставница. Так жил он.       Наван сидел у костра среди соплеменников, чьи лица скрывали черепа и шкуры животных. И каждый по очереди говорил на странном, певучем языки, ни на что не похожем, рассказывал истории, и их эхом были пляшущие языки пламени и постоянно изменяющиеся тени. И Наван со страхом ожидал своей очереди, ведь он не знал, что сказать.       Итара во сне играла со своим Шустриком, и его шерсть была темнее летнего неба, а глаза зеленее травы на лугу. А потом, устав, она села на землю, и кот пушистым клубком свернулся у её ног, а она гладила его мягкую шерстку, и это было настолько по-настоящему, что показалось, что это был не сон. Но счастье было недолгим. Кот встал и ушёл, лишь один раз оглянувшись на хозяйку и грустно посмотрев на неё глазами, похожими на крохотные фонарики. И сколько Итара не звала его, сколько не бежала за ним, всё было тщетно. Она проснулась и поняла, что плачет. А ещё она поняла, что кто-то знакомо пушистый и тёплый лежит на её груди. Обрадованная, она открыла глаза, но всё, что увидела, была лишь растаявшая тень.       Зато теперь она поняла. Вскочив, девушка побежала, пока наваждение не исчезло. Бежала, наступая на невидимые следы, ведущие вверх по течению ручья. Была ночь, с неба светила огромная луна, окруженная множеством звёзд. И на её фоне сидела тёмная фигура, хмуро смотревшая на Итару глазами, сияющими, словно две луны.       — И зачем? Ради чего? — спросил голос, похожий на гром.       Итара в страхе остановилась, глядя на кота размером с небольшой дом. Его шерсть была синей, словно ночное небо, и в ней запутались созвездия. Не зная, каким образом, Итара узнала своего Шустрика.       — Я нашла тебя, — сказала она, — Я узнала, куда коты ходят по ночам.       — Молодец. Теперь отпусти меня и дай уйти. Кошачий век короток и ты это знаешь. А ещё ты знаешь, что кот всегда гуляет сам по себе.       — А ещё я знаю, что коты выбирают себе хозяина на всю жизнь. Я — твоя хозяйка. Ты — мой кот. И это значит больше, чем думают люди.       Итаре приходилось задирать голову, чтобы говорить с ним. Ей хотелось заплакать, но слёзы не шли из глаз.       — Но теперь моё время ушло. Девять жизней я провёл, девять миров сменил, ступая по кошачьим тропам. И теперь пришло время уйти в последний путь. Меня радует твоя преданность, хозяйка, но любить — значит отпустить. Забудь меня, и я забуду тебя.       Кот склонил голову, прикрыв глаза. Итара протянула руку, чтобы погладить его. Ладонь чувствовала теплый бок и шелковистую шерсть, а губы дрожали, не в силах произнести ни слова.       — Я уйду в бессмертные чертоги и буду вечно охотиться на лунных мышей и пить звёздное молоко. Всё будет хорошо, так что не стоит лить слёз.       И если бы коты умели улыбаться, то он бы кисло усмехнулся.       — В конце концов, я всего лишь кот.       И она проснулась. Восходящее солнце светила ей прямо в глаза. Обеспокоенные парни изо всех сил трясли её. Девушка поднесла руки к щекам и поняла, что они мокрые. Значит, это был сон? Ей хотелось думать, что лишь сон. Что её Шустрик ещё жив и где-то охотится в лесу.       — Ты рыдала без остановки, — сказал Наван. — Что случилось?       Она рассказала о том, что видела. И ребята отнеслись к её «сну» очень серьёзно, хотя она почему-то ожидала, что они не придадут этому никакого значения.       — Кошачий Король… Кто бы мог подумать? — удивился Алатли. — Значит, он всё-таки ушёл на покой. Жаль… Это действительно большая потеря. Сродни потери луны.       — Но он же просто мой Шустрик, — буркнула Итара, вытирая слёзы.       — Для тебя — Шустрик. Для котов — король, — пожал плечами Алатли. — Я понимаю, почему ты скорбишь по нему. И пойму, если ты больше не захочешь взять питомца. Не ты выбираешь кота, а кот выбирает тебя. Эта связь тоньше паутинных нитей и крепче вулканного камня. И если бы коты могли, то господствовали бы над всеми народами. Хотя, кто знает, может, они уже этого добились…       — Значит, они тоже разумны? Они умеют чувствовать и говорить? — удивился Наван.       — Поговорить они не против, просто приятные собеседники попадаются редко, — усмехнулся Алатли. — Ну, ну, не плачь, — обратился он к Итаре. — Это же Кошачий Король. Он гуляет между мирами и охотится на лунных зайцев. Он ещё придёт к тебе не в одном сне. И если повезёт, то ты это запомнишь.