Зов народа

      Киавея. Киавея. Словно мёд на губах и музыка в ушах. Словно стремительный ветер и глубокий океан. Голос земли и танец звёзд. Киавея.       — Чегооо?       Возглас Алатли разрезал тонкую пелену сна, словно ножницы. Наван открыл глаза, пытаясь поймать остатки наваждения. Вокруг него сидела экспедиция, глядя на парня со смесью удивления и беспокойства.       — Ну ты и плёл! — рассмеялся Алатли. — Что за девку ты пытался охмурить?       — А по-моему, очень романтично, — буркнула Итара.       — Кто такая Киавея? Твоя возлюбленная? — ехидно спросил Мешамбу.       — Идиоты, — сказал Наван, поднимаясь.       Тело затекло из-за жёсткой подстилки. На локтях виднелись следы от соломы. Жара была почти невыносимой. Наван протёр глаза. В шалаш заглянула вчерашняя женщина и положила им мясо каких-то мелких животных, целиком нанизанных на вертел. За завтраком Наван всем рассказал о сне, упомянув, что, кажется, что начал понимать этот язык.       — Киавея — быстрая лань, значит, — пробормотал Рашпу, делая заметки о сне Навана. — Похоже, здесь каналы твоей родовой памяти начали пробуждаться. Отлично, продолжай в том же духе, Наван.       — Родовая память — великая сила, — кивнул гном Хнирр. — Ведь как у нас, малого народа, говорят? Корни крепче камня.       — Думаю, когда мы подойдём к руинам, ты сможешь увидеть гораздо больше. Быть может, ты сможешь даже разгадать загадку этого народа, — эльф подмигнул Навану. — Ладно, не будем задерживаться. Закончим с завтраком и пойдём сразу к руинам.       Как только экспедиция расправилась с мясом, она поблагодарила гостеприимное племя и отправилась дальше.       Сквозь неподвижные ветви деревьев светило солнце. Жара была настолько сильной, что пересыхало в глотке сразу после питья. Привыкшая к холоду Итара была готова выть волком. Даже бальзамы от солнечных ожогов ей не помогали и сейчас она была похожа на варёного рака.       Поход казался бесконечным. Солнце уже начинало свой путь к западной стороне неба. Тени удлинялись, шум прибоя становился тише, а вскоре и вовсе пропал. Тишину нарушал лишь равномерный треск сухих веток и шорох раздвигаемых кустов. Порой высоко на деревьях можно было заметить, как мелькали силуэты птиц с разноцветным оперением. Но по большей части обитатели джунглей не попадались на глаза — или старались не попадаться.       — Большая часть континента — непроходимые джунгли, — рассказывал Мешамбу. — Где-то там, за непроходимой чащобой, находятся земли, изолированные в пространстве и времени, последний осколок Мифологической Эры. Так рассказывали туземцы. Но никто туда не пробирался. Ведь они огорожены.       — Если никто там не был, откуда они знают? — буркнул гном Хнирр.       — По каналам родовой памяти услышали, — ехидно отозвался Алатли.       — Проклятые мушки! — вскрикнула Итара, отмахиваясь от целого роя мелких насекомых, круживших вокруг неё. — Летают и летают, летают и летают, у нас на болоте нет столько живности!       — Это ушные мухи, — сказал Мешамбу. — Они пробираются в мозг через ухо и зомбируют, подчиняя своей воле. И приводят в свой улей, где делают из тебя живые консервы. По кусочку в день откусывают, — эльф сделал вид, будто кусает девушку.       Итара истошно завопила и замахала руками ещё сильнее. Все эльфы, включая Алатли, хором рассмеялись.       — Все эльфы — кретины, — цокнула чернокожая Катум. — Ну как можно было додуматься до такого бреда? Это обычные сонные комары, — она достала склянку и распылила оттуда какое-то зелье в сторону насекомых. — Опасны только если укусят.       — Значит, никаких зомбирующих мух? — нервно спросила Итара.       — Никаких, — кивнула Катум.       — Просто у неё было такое лицо, — виновато развёл руками Мешамбу. — Я не удержался.       Солнце уже почти зашло, но пейзаж так и не изменился. Деревья, растущие чуть ли не плотной стеной. Высокие кусты и колючие ветви. Толстые деревья, стволы которых напоминали переплетения мелких стволов. Крупные и назойливые насекомые, отпугиваемые зельями. Редкие топкие болота и яркие, роскошные цветы, которые Наван, ещё помнящий случай в цветочном магазине, распознал как хищные и вовремя остановил Итару, хотевшую собрать их на букет.       Один раз им попалась странная поляна, почти по колено залитая водой, из которой торчали громадные корни деревьев, лишённых листьев. В одном из таких деревьев, в тёмном дупле была спрятана статуя четырёхкрылой и трёхглазой совы, на брюхе которой жадно разверзлась огромная пасть. И на секунду Наван увидел, как её глаза хищно сверкнули во тьме рубиново-красным светом.       — Один из забытых идолов, — сказал Алатли, проведя по статуе рукой. — Сейчас имя его и образ забыты, но когда-то ему приносили жертвы. В пасть помещали сердце, которое вырезали из человека живьём. А на утро оно пропадало.       — Дикие звери съедали, — буркнул гном Хьорр.       — Примитивные народы, примитивные суеверия, — неодобрительно отозвался Хнирр.       — В диких землях и магия дикая, — закрыв глаза, пробормотал Алатли. — Порой примитивные народы скрывают такие тайны, к которым академии магов и подступиться боятся.       — Откуда ты всё это знаешь? — со страхов в голосе спросила Итара.       — Эхо, — сказал Алатли. — Разве вы не слышите его, братья по крови?       Пустынные эльфы кивнули, нервно переглядываясь.       — Пойдёмте-ка отсюда, — сказал Мешамбу. — Что-то мне не по себе от этого места. ОНО на меня смотрит сквозь века. Впрочем, что оно сможет сделать, будучи мёртвым тысячу лет?       Эльфы не стали тратить время на объяснения. Никто бы не понял. Это было эхо, похожее на вибрацию от множества голосов, выводящих одну и ту же ноту. Горловое пение, вибрирующее мычание, тихое, древнее и страшное. Заглушающее крики агонии жертвы.       Наван ничего не слышал. Однако уходя, он чувствовал на себе взгляд трёх глаз, провожающий непрошеных гостей. И лучше бы им ночью оказаться как можно дальше от этого места.       Они шли, не останавливаясь, почти не разговаривая. Их единственной целью было дойти до руин. И перед тем, как солнце зашло, их усилия были вознаграждены.       В глубине дремучих джунглей, среди листвы и цветов спрятались бело-жёлтые развалины строения, похожего на храм. Жителям юга оно напомнило императорский дворец, который ещё называли Южная Роза. Многоярусное строение, украшенное многочисленными арками, в свете заходящего солнца казалось таинственным, неземным. Потрескавшийся камень и давно пересохшие фонтаны устилали листья и лепестки, сквозь трещины росли цветущие кусты. Возможно, когда-то тут были висячие сады, в тени которых можно было отдохнуть от палящего солнца, но сейчас этот сад разросся, почти разрушив здание.       — Так это… и есть те руины? — поражённо спросил Наван. — Мне казалось, это место будет как-то… попросторней, что ли.       — Так ведь сколько веков прошло? — пожал плечами Мешамбу.       — Опять эхо, — схватился за голову Алатли. — И оно только громче!       — Я ничего не чувствую, — пожал плечами Рашпу.       — Просто привык, — тихо сказал Алатли. — Не хочешь замечать этой сводящей с ума вибрации. И песен.       Рашпу опустил глаза. Конечно, привык. Что ещё остаётся? Дикий Континент — странное место. Тут даже время течёт как-то не так. Дни оборачиваются годами. Года — днями. И лучше не вслушиваться в эти шорохи, не всматриваться в мелькающие где-то на периферии зрения тени. А о снах наутро лучше забыть.       Наван заворожённо смотрел на здание. Подул ветер, казалось, тени задвигались.       И тут всё преобразилось. Лес стал степью, неухоженные заросли вновь стали прекрасным тенистым садом, и трещины, порождённые ими, исчезли. Фонтаны вновь забили, и по воздуху, прохладному от тени и влаги, разлился аромат древних цветов, неизвестных человеку с другого континента. В тени кустов лениво танцевали босоногие девушки, сами похожие на эти цветы. Они были словно ветер, и их руки и ноги так и мелькали, и невозможно было уследить за этим абсолютно диким танцем. Они смеялись в экстазе, и повторяли одно и то же. «Чиатава, чиатава!»       Наван моргнул, и видение исчезло. Оно длилось всего секунду, но ему показалось, что это была вечность. И он готов был застрять в этой вечности.       — Что ещё за «чиатава»? — спросил Рашпу.       — Не знаю… — пробормотал Наван. — Загипнотизируй меня опять. Я хочу снова это увидеть.       — Полегче, полегче, парень! — засмеялся эльф, выставив руки вперёд. — Пошли, но будь осторожен там. Как только мне что-то не понравится, я тебя сразу вытащу, ясно?       Наван кивнул. Они с Рашпу поднялись на верхний ярус строения. Из его середины росло толстое старое дерево, чья ветви склонились почти до самой земли. По бокам был пристроен широкий балкон-веранда и оттуда когда-то, должно быть, открывался прекрасный вид. Но сейчас можно было увидеть лишь джунгли, простирающиеся почти до самого горизонта.       Снова маятник. Снова мантра. Всё зарябило и исчезло в водовороте. Наван вновь провалился сквозь время, затянутый в далёкое прошлое.       Это были прекрасные тенистые сады, где журчала вода и шумела листва. Наван лениво сидел, нежась в тени, разморённый жарким южным зноем. Впереди танцевали девушки, чьи волосы были украшены цветами. На них были надеты платья из сверкающей чешуи, ослепительно-золотой, как и это солнце.       Наван сорвал с куста нежно-розовый цветок и поднялся, отряхнувшись. Девушки остановились и посмотрели на него. Казалось, улыбалась каждая часть их тела. Особенно эти глаза, непроницаемо-чёрные и раскосые, как у лисы. И лишь одна подошла к нему. Её волос никогда не касались ножницы, они были диким водопадом, спускающимся до самых пят. Наван протянул ей цветок, и она коснулась его руки тонкими смуглыми пальцами.       — Паналай тикуи чихавар яло, — тихо сказала она.       И Наван понял смысл этих слов. «Следуй путём драконов».       «СТОП!»       Наван открыл глаза. Он снова в настоящем, и в настоящем уже наступила ночь. Рашпу сидел перед ним и выглядел уставшим. Пот градом стекал по его лицу. Дрожащей рукой он сжимал маятник.       — Зачем? — прохрипел Наван. — Всё же было хорошо.       — Затем, что я так сказал, — отрезал Рашпу. — Между прочим, уже далеко за полночь. Тебе пора отдыхать. Мне тоже.       Наван пересказал Рашпу своё видение. Тот, удовлетворённо кивая, вновь сделал заметки.       — Как я и думал. Каналы памяти открываются всё шире и шире. Будь осторожен, парень. Кто знает, куда они ведут? Гномы говорят, что корни крепче камня. Эльфы говорят, что кровь горячее лавы. Смекаешь?       Рашпу подмигнул Навану, хлопнув его по плечу. Они спустились к ребятам, которые, как оказалось, не ложились, а занимались раскопками.       — Мы нашли какой-то ход, — сказал Мешамбу. — Забавно, как мы его могли раньше не замечать?       — Потому что он был завален камнями, — буркнул Хнирр.       — А теперь этих камней нет. Не нравится мне всё это, — поддакнул Хьорр.       — Потому что мы убрали эти камни, — наконец подал голос Харим. — Чего это вы стали такими суеверными, гномы?       — Мы не суеверные. Мы просто слушаем камни, — обиделся Хьорр.       — Камни не врут, — подтвердил Хнирр.       — Ход выглядит глубоким, — перебил их Мешамбу. — Но мы пока опять загородили его камнями. Так, на всякий случай. Утром посмотрим, что там.       Около фонтана, между большими колоннами и впрямь было навалено куча камней. Наван почувствовал дуновение холодного, затхлого воздуха, хотя готов был поклясться, что никакого ветра не было.       Но сонливость быстро свела тревогу на нет. Подумает он об этом завтра, решил Наван. А пока нужно поспать.       Экспедиция перекусила припасами с корабля, расстелила шатёр и улеглась спать. В тишине, под светом звёзд и луны спалось особенно прекрасно. И виделись особенные сны.       Тихо. Темно. Прохладно. Лишь ветер печально шумит, принося запах цветов и древней пыли. И ночная птица где-то кричит вдали. А внутри шалаша тепло и уютно, и спящие дышат почти в унисон. Их бока мерно вздымаются, словно волны океана. Вдох-выдох. Вдох-выдох.       Луна светила в полнеба. И кошачьи следы, похожие на отголоски лунного света, вели наружу. Итара проснулась, потому что её больше не согревал призрачный, но от этого не менее тёплый шерстяной клубочек.       — Опять ты убегаешь, как в детстве, — прошептала она, тихо выбегая из шалаша. — Конечно же. Кот ходит, куда ему вздумается, и ничто ему не указ.       Она бежала, следуя за мелькающей призрачной фигуркой, прозрачной, словно солнечный зайчик. Только то был лунный кот.       — Ничему тебя жизнь не учит, хозяйка, — недовольно сказал Кошачий Король, а то был именно он.       — Вот именно, я твоя хозяйка, а ты мой Шустрик, — сказала Итара. — Для других ты можешь быть хоть королём, хоть императором, но для меня ты именно Шустрик. И никуда я тебя одного не отпущу. Пропадёшь ведь.       — Это ты без меня пропадёшь, — дёрнул прозрачными усами кот.       Камни почему-то были отодвинуты, и между ними зиял чёрный провал, откуда доносилось завывание ветра. Итара нерешительно остановился. Секунда — и кот растворился во тьме.       — Подожди меня, несносный кот!       Итара устремилась вслед за ним, навстречу холодному, затхлому воздуху, безжизненному многие века.