Зов народа

      — Я думаю, пойти должны мы с Наваном, Рашпу и Хьорр, — сказал Мешамбу, придирчиво оглядывая вход в тоннель. — Никто так хорошо не знает тоннели, как гном, а Хьор умудряется ориентироваться ещё и в здешних. А Рашпу — опытный маг. Кто знает, что мы можем встретить глубоко под землёй…       — Я тоже пойду, — вызвался Алатли. — Сдаётся мне, сражаться можем только мы с Рашпу.       — Нет, кто-то должен остаться, — покачал головой Мешамбу.       — Тогда это буду я, — пожал плечами Рашпу. — Всё равно мне не по себе от этого замкнутого пространства. Мне уже хватило одного похода в Подземье.       — Хорошо, — кивнул Мешамбу. — Думаю, пропадём мы надолго, но постараемся вернуться как можно скорее.       — Возьмите хоть, — вмешался Хнирр, протянув Мешамбу маленькую круглую вещицу.       Это был гладко отполированный камень, весь исчерченный чуть светящимися рунами.       — Если что случится — возьмитесь за руки и активируйте, — объяснял Хнирр. — И учтите, что перезаряжается камень трое суток.       — Спасибо, — улыбнулся эльф, задумчиво вертя реликвию в руках. — Я знаю, насколько эта штука дорогая и постараюсь уберечь её.       — Главное — себя поберегите, — проворчал гном.       Группа собрала некоторые пожитки и отправилась в путь.       — Да хранит вас ветер пустыни, — сказала им Катум, как только они шагнули во тьму.       — Да вернётся к тебе твоё пожелание, — тепло улыбнулся Мешамбу.       Пустынный эльф поймал завистливый взгляд Итары, устремлённый на них. Казалось, она рвалась пойти с ними, но не решалась сказать об этом вслух. Кроме того, видения демона сновидений гораздо опаснее, чем многие думают, и не только из-за магии. Точнее, дело совсем не в ней, а в том, как она действует на разум.       — Путь магии запутан и тернист, девочка, — сказал ей Мешамбу. — Порой смерть для мага — избавление, а не проклятие.       — А то ж я не знаю, — насупилась Итара.       — Я знаю, что ты чувствуешь, — уже намного тише сказал ей Мешамбу. — Я знаю, насколько желанны иные миры, тонкие материи и скрываемые ими тайны. Но герой — не тот, кто убьёт дракона. А тот, кто найдёт в себе силы отступить, чтобы не сгореть в его пламени.       Он подмигнул ей.       — Будут ещё в твоей жизни и взлёты, и падения. Не переживай об этом, маленький талант. Если уж сам Кошачий Король приходит к тебе по ночам сквозь смерть, то чтó тебе драконы?       Мешамбу повернулся и последовал за остальными, замыкая строй, а Итара осталась стоять, изумлённая и ничего не понимающая. Потом ей отчего-то стало хорошо, и она отвернулась от тоннеля, уже не думая о тех тайнах, что он скрывал, и о снах, нашёптываемых демоном.       Тьма сомкнулась вокруг ребят. Хьорра это не пугало: он был из Малого Народа, жителем Подземья, куда не проникал солнечный свет. Его не пугала мысль о том, что и небо, и трава остались далеко вверху, и их разделяли многие километры. Так же, как не пугало и множественное сплетение тоннелей и тупиков, бесконечные тёмные лабиринты, в недрах которых таятся слепые и жадные твари. Как гном, он знал, что у чёрного есть множество оттенков, а камни никогда не врут.       Алатли тьма тоже не пугала. Он вырос в лесу, и кроны деревьев заслоняли небо и солнце. Порой в чащобе царила кромешная тьма, как глубоко под землёй, а из-за зарослей негде было развернуться. Там, в замкнутых пространствах, где так легко заблудиться, прятались охотники за жертвами, и встреча с ними не предвещала ничего хорошего.       Тьма. Она переливается, словно перламутр. Она обволакивает, словно материнская утроба. Кто сказал, что тьма — это зло? Что тьмы нужно бояться? Тьма — это мудрость, и только самой глубокой и тёмной ночью лучше всего видны звёзды. И самые великие заклинания и ритуалы рождаются в кромешной тьме.       И тьма эта здесь была повсюду. Она проникала в самое сердце, до самого мозга костей. «Можно покинуть тьму, но нельзя заставить её покинуть тебя», — часто говорила наставница.       Долго ребята шли, напевая песни. Каждый пел песню своего народа, своей родины, и все они сливались в единую какофонию. Всё ради того, чтобы не потерять друг друга — а это так легко в такой кромешной тьме. Тоннель был прямым с спускался вниз, и вскоре непривычным к подземельям Навану и Мешамбу стало не по себе. Казалось, мили земли, разделяющие этот тоннель и поверхность, давили на плечи, а стены сжимались вокруг, грозясь раздавить. Насколько же глубоко они спускаются?       Конечно, фонари, которые ребята держали в руках, помогали. Но что-то было не так. Словно эта тьма поглощала свет, словно он тонул в ней. Мешамбу пытался разглядеть стены на предмет росписи или фресок, но ничего не было, только земля, голый камень и торчащие корни.       Прошло много времени. По ощущениям Алатли — примерно полдня. За это время ребята порядком устали горланить песни и теперь шли молча.       — Может, остановимся и передохнём? — попытался спросить лесной эльф, но вдруг понял, что сделать это не может.       Всё вокруг стало рябым и неясным, словно дымка или отражение в воде. Звуки перетекали в цвета, цвета — в запахи. А тьма вдруг заиграла цветами, дать название которым или описать их Алатли никак не мог. Маг с ужасом понял, что он провалился в Эхо-Мир, и выбраться из него не может.       Он попытался сделать это ещё раз, и ещё, и ещё, пока не выбился из сил.       — Чтоб вам всем в болото провалиться, — зло подумал он, продолжая идти медленным, ленивым шагом, как ни в чём не бывало.       В Эхо-Мире расслабляться было нельзя. Как и бояться. Тёмные твари из нижних уровней, бесплотные и полные бесконечной жажды, никогда не отказывались от новой жертвы. О, нет, они не убивали её — эта участь была куда предпочтительнее нескончаемых игр, которые они вели с жертвой, и что для неё страх, то для них веселье, что для неё муки, то для них услада. А страх для них был что запах крови для акулы.       Они поползли на Алатли, заприметив в нём новую лёгкую мишень. Но тот помнил три важных правила: не бояться, не сомневаться, не верить. Он весь стал сплошным ощущением, словно олень, напрягшийся в ожидании хищника. Они и были хищниками, Охотниками, не ведающими усталости. И здешние Охотники, чувствовал Алатли, гораздо опаснее тех, что много лет преследуют его во снах       Давно он в последний раз был таким напряжённым. Давно не чувствовал это мерзкое ощущение, словно кто-то щупает его внутренности, когда нечто из нижних глубин вставало на его следы. И давно ему не хотелось как следует испугаться и закричать.       Невольно ему на ум пришли воспоминания из далёкого детства. Точнее, его самая первая Охота, игра со смертью в прятки. Это было, кажется, полсотни лет назад, в первые дни его ученичества. Тогда он тёмной безлунной ночью совершал ритуал по призыву Охотника, которому его научила наставница. Это было самым первым испытанием, испытанием смелости, силы воли и стойкости духа.       Тёмная нора в тёмном-тёмном лесу. Зеркальный тоннель в отражении, дрожащий свет свечи. И слова призыва, произносимые шёпотом. «Приди, поиграем. Будешь служить мне, коли поймаю. Душу отдам, коль проиграю». Свет свечи погас, и игра началась. Это были прятки, странные прятки по тёмным углам, когда нельзя было шуметь, громко дышать или бояться. И тем более нельзя было засыпать. И если услышишь тихие шаги за спиной, оставалось медленным шагом, не оборачиваясь, идти к другому укрытию, ведь если побежишь — он услышит твоё громкое сердцебиение и почувствует тепло твоего тела.       Ритуал провалился, наставница была разочарована, а Алатли обрёл врага, преследующего во снах и нижних уровнях, и которого нельзя было ни прогнать, ни убить.       Алатли вдруг разозлился. Он уже не мальчишка, которому не было и полсотни. Он ходил в Эхо-Мир как к себе домой, он приручал Вестников Смерти и смотрел в глаза спиритическому василиску. Уж теперь-то за его плечами многолетний опыт, и никакие Охотники не смогут его поймать.       И тут шаги стихли, тиски, сжимающие сердце Алатли, исчезли, и тот смог наконец вздохнуть спокойно. Вокруг сиял яркий свет, словно здесь скопились все звёзды мира. Но то были не звёзды. То были призрачные бока громадного ящера, клубком, по-кошачьи свернувшегося вокруг Алатли. Он пребывал в глубокой дрёме, и тяжёлое его дыхание было похоже на порывы ветра и шум волн, ударяющихся о скалы. И сам он походил на океан, древний, громадный и могущественный. Казалось, он был соткан из лунного света и бликов на воде, и весь сверкал и переливался, и одна его ноздря была размером с громадные своды пещеры.       — Это что… — дрожащим голосом подумал Алатли, — …спиритический дракон?       Ну конечно. Кто это ещё мог быть, на просторах Эхо-мира? Спиритический зверь, Эхо-зверь, тотем — негласный звериный король и прародитель, его духовный двойник, живущий в нижних уровнях. И они не всегда были настроены дружелюбно. Порой их помощь и покровительство нужно было заслужить. Или хотя бы право не быть убитым ими. А убивают они не тело, а душу.       Дракон открыл глаза, похожие на две полные луны, и уставился на пришельца. Алатли этот взгляд показался осязаемым. Словно щупальца лазали по его телу, внутренностям и… душе. Нет, зверь не хотел причинить вред, вдруг подумалось ему. Он изучал.       У Алатли не было тотема. Едва ли не единственного в его племени. Их зверь-хранитель, трёхглазая белобокая куница, отказалась ему помогать, ведь он не смог завершить даже ритуал Охоты. Жалкий, жалкий маг-неудачник, от которого ушла наставница, напоследок сказал, что не мужское это дело — тонкими материями повелевать. И всё племя ему говорило, что магия — не его конёк. Иди, говорили, и учись охоте и драке. Защищай племя. Вот то, что дóлжно тебе делать. А магию оставь тем, кто имеет к ней талант. Конечно, он мог изучать всё самостоятельно и даже делать какие-то успехи. Но без таланта и наставника делать это было затруднительно. За десятилетия он многому научился, но всё ещё уступал даже слабым магам, у которых есть мало-мальски могущественные наставники.       Дракон сощурил глаза, выпустив пар из ноздрей. Он не говорил словами. Он говорил образами. Он говорил о небесных просторах и давно исчезнувших созвездиях. О том, какой далёкой казалась земля с облачных высот и о столпах огня и ледяных ветрах, поднимаемых сражающимися элементалями. О когда-то едином народе эльфов и людей и о титанах, от чьих ударов сотрясалась земля. И о последнем ушедшем сыне здешних земель, Первородном, одиноком охотнике, умевшем постигать бездонные глубины разума драконов.       Он был стар, этот спиритический дракон, и имя его последнего подопечного давно стёрто ветрами времени. Невообразимо старый дракон. Алатли начинал догадываться, чего тот хотел, и это его ужаснуло.       — Ты хочешь, чтобы я тебя… покорил? Хочешь стать моим тотемом?! Но я не смог приручить даже Спиритическую Куницу, покровителя моего племени!       Дракон покачал могучей головой. Прошлые достижения, нынешние победы — всё это не имело ровно никакого значение. Здесь и сейчас — вот, что главное. Не дожидаясь ни ответа, ни согласия Алатли, призрачный дракон разверз громадную пасть и выдохнул пламя.       Это пламя ни обжигало, ни замораживало, но проникало в самое нутро мага, в самые глубины его разума и души, оставляя ожоги, если тот хотя бы на секунду допускал такую возможность. Алатли пришлось собрать все свои силы, чтобы смело взглянуть в глаза дракону, не обращая внимания на обжигающую боль в сердце. А боль эта всё нарастала и нарастала, заполняя до самых краёв, струясь по сосудам и выходя из ноздрей. Сам не понимая, что делает, Алатли собрал это пламя на кончиках пальцев и метнул его прямо в дракона, как бы возвращая обратно.       Тот одобрительно зарычал, и от этого рычащие всё вокруг задрожало. Алатли в последний раз полоснуло болью, и вдруг всё стихло. Чувствуя жжение в области груди, Алатли отдёрнул края рубахи и увидел руны, означающие, что отныне он связан со своим тотемом-драконом, и тот всегда придёт к нему на помощь в нижних уровнях, стоит лишь позвать. Теперь Алатли звали Сын Дракона. Эльф представил, какие лица будут у его соплеменников. Не исключено, что представители других, более могущественных племён попытаются переманить его к себе.       Он думал обо всём этом, когда покидал Эхо-Мир. Точнее, Эхо-Мир отторгал его, будто выплёвывая. Маг постепенно проваливался в глубины забытья, и тьма заволокла его взор и разум.