Конец зимы

Серое море справа, скалистый берег слева. Сверху же морозное небо покрывало землю, как плащ. Вдали бескрайний простор воды венчали глыбы плавучего льда, похожие на стеклянные замки. Звуки ветра и волн были и тихи, и громки, одновременно пугающи и утешающи. Несмотря на холод воздуха, Сансе нравилось стоять на палубе, пока "Валирия" поднималась и падала в ленивом, неспешном ритме моря. – При таком тумане и облачности удивительно, что мы не заблудились во льду и скалах, – сказала она мужу ранее тем утром. – Нет нужды беспокоиться, – строго ответил он. – Это крепкий корабль, и Салладор Саан знает каждый дюйм этого побережья. Ветра дуют сильно. Мы достигнем Сигарда через день или два. И оттуда они отправятся в Риверран. Санса без радости ждала этого путешествия. Они плыли вдоль берега, очень медленно, не теряя из виду земли. В последние несколько дней ей мало было чем заняться, и теперь она жаждала окончания этого бесцельного блуждания. Кроме того, море ее усыпляло. Она не могла долго открытыми держать глаза, когда слишком долго сидела в одном месте, не зная, чем заняться. Однажды она спросила мужа, не может ли ему чем-нибудь помочь, и была удивлена, когда, после недолгого раздумья, он протянул ей довольно большое количество писем. – Эта куча все растет. Можете спокойно читать и отвечать на все, кроме тех, на которых печати Железного Банка. По остальным же, давайте мне знать, если будет что-то стоящее. Казалось, что он пытался начать ей доверять, и она не собиралась его разочаровывать. И потому, следующие дни она сидела напротив него, терпеливо читая, разбирая и отвечая на письма, в порядке их важности, начиная понимать, как королевство приходит в себя после войны. Иногда она бросала на него скрытные взгляды, разглядывая и изучая его, словно он был зашифрованным посланием, которое она пыталась написать. Но потом задание завершилось, и она снова оказалась там, где была. – Старайтесь игнорировать холод, моя королева, проводите время снаружи, наслаждаясь видом вашего королевства с моря, – предложил Салладор Саан. Вид был достаточно завораживающим, чтобы отвлечь ее, и потому она старалась следовать его совету как можно чаще. – Потому что ночь темна и полна ужасов! – крикнул кто-то, и многие голоса эхом повторили молитву. Санса посмотрела вниз, где увидела собравшихся на главной палубе почитателей Владыки Света, как всегда, молившихся на закате. Даже во время осады или боя, если Салладор Саан говорил правду. – Вот уж преданные ребята, эти верующие в Владыку Света, – сказал адмирал, присоединившись к ней. Его тон был таким, словно он шутил, словно давал понять, что его не стоит принимать серьезно. Тем не менее Санса согласилась с этим замечанием. Она никогда не видела столь преданных своей религии людей. – Владыка Света, снизойди к нам во тьму... – пронесся по палубе звучный голос сира Девана. В отсутствие Красной Женщины именно его чаще всего просили помолиться. – Очень набожен этот парень, – прошептал Салладор Саан. – Старый Давос часто говорил,что если бы сын не стал королевским гвардейцем, то пошел бы в жрецы. Лучше пусть носит белый плащ, чем красную мантию. Это убило бы моего старого друга и стало бы окончательным триумфом Красной Женщины. Санса подумала, что было бы ценно собрать как можно больше информации о человеке, которому столь безгранично доверял ее муж. Она слышала о нем не только от Ширен, но и от Оши с Риконом. "Передавайте мой привет Луковому Рыцарю", – усмехаясь, сказала Оша. Санса знала, что это был человек скромного происхождения, бывший преступник. И тем не менее, это не остановило его от похода по спасению людей, медленно умирающих от голода под осадой Штормового Предела. "И знаешь, как король отплатил ему? Искалечил его, вот как! Если бы я был Луковым Рыцарем, я бы оставил этого неблагодарного мерзавца жрать свои пальцы при следующем голоде", – сказал Рикон. – Вы давно знаете лорда Сиворта? – спросила она. – О, с безбожных времен, – адмирал улыбнулся, как озорной мальчишка. – Во всем Блошином Конце не было лучшего контрабандиста, он был настоящим мастером, когда пора было скрываться от королевского флота. – И какой он? – Честный до неприличия, – фыркнул тот. – Верный до безобразия. – И вы считаете верность и честность безобразием? – рассмеялась она. – Только когда они приносят вам срок в темнице или едва не стоят вашей головы на плечах, или другой важной части тела. Но нет ничего ценнее, когда благодаря им получаешь титул и деньги. – И доверие короля. Из контрабандистов в Десницы, самый важный пост, что может занять человек в Семи Королевствах. – Нет никого столь верного его величеству, – он сказал это так, словно это было недостатком Давоса Сиворта. – Он скорее умрет, чем предаст его, да даже больше того. Трижды я мысленно хоронил его, даже готовился принести соболезнования его жене. Но боги знают, не стоит предполагать, пока своими глазами не увидел, что мертвеца закопали или сожгли. Санса почувствовала, как по спине пробежал холодок. "Становится темнее и холоднее", – подумала она, теснее запахивая плащ. – Вы верующий человек, адмирал? – Боги, нет, – громоко расхохотался он, так громогласно, что даже собравшиеся на палубе молящиеся вопросительно оглянулись на него. – Единственное, что может заставить Салладора Саана преклонить колена и молиться, словно кающийся грешник, это женская красота... – он улыбнулся и многозначительно посмотрел на нее. Санса не знала, то ли оскорбиться, то ли рассмеяться. – Или сундук, полный золота, – раздался за их спинами грубый голос. Салладор Саан выпрямился и поклонился, словно был самым скромным из всех крестьян. – Мой король... – Оставьте нас, – прошипел король, глядя на нее. Адмирал еще раз поклонился, и пошел прочь, провожаемый раздраженным взглядом его величества. – Он оскорбил вас? Салладор Саан был не единственным из людей короля, кто пытался с ней флиртовать. По крайней мере, его попытки были забавными. Она успела отвыкнуть от этого. Дома мужчины относились к ней с почтением, достойным леди Винтерфелла, что давала им кров, пищу и доброту. Но она подозревала, что это было в основном связано с пугающей репутацией ее брата, да его любимцем-лютоволком, это они постарались держать мужчин подальше. Ей так больше нравилось, в ее жизни было более чем достаточно неуместного внимания. – Нисколько, – ответила Санса, чувствуя, как на губах играет улыбка. – Адмирал – приятнейшая компания. Он фыркнул, словно очень сомневался в ее словах, встал рядом с ней, расставив ноги, твердо, словно колонна, будто под его ступнями твердая земля. Ей же приходилось обеими руками держаться за поручень. Это было одно из неудобств морского пути – ее неумение идти прямо, не схватившись за что-нибудь. Она постоянно с кем-то или с чем-то сталкивалась. – Снова они за свое, – разозлился он, разглядывая молившихся. – Они молятся об уходе тьмы, – игриво сказала она. – Молятся за своего спасителя. – Я не могу спасти идиотов от глупости, – он скривился и выпрямился, глядя мимо нее. – К сожалению. – Но должно быть удобно иметь армию, столь уверенную в своем лидере. – Одни заботы от них, – мрачно ответил он. – Пока одни орут во славу единого бога, другие вопят о Семерых. Даром горланят в ветер, пытаясь перекричать друг друга. Разбирая его письма, она узнала, что посреди поздравительных сообщений, были тревожные новости из столицы о стычках между Святым Воинством и последователями Владыки Света. Город был поделен между двумя фракциями. Санса узнала, что половина страны попала под влияние красных жрецов. Некий Торос из Мира обратил в свою веру Братство без Знамен и простонародье под их защитой, а леди Мелисандра добилась того же с южными лордами, частью Ночного Дозора и одичалых. Казалось, у таинственного Владыки Света оказалось довольно много почитателей в Вестеросе. Тем не менее, был еще и Верховный Септон, у которого была своя армия фанатичных сторонников. – Молитвы не приносят ничего, кроме иллюзорного успокоения, – упрямо продолжал король. – И тем не менее, людям хочется сажаться, убивать и умирать за их право на самообман. – Хоть какое-то успокоение лучше, чем не иметь никакого. – И что за успокоение можно найти в иллюзиях? – презрительно фыркнул он. – Иногда только это помогает просто жить дальше. Сама мысль, что кому-то не все равно, кто-то слышит тебя, это ободряет. Разве в этом есть вред? – Если боги существуют, то они или равнодушны, или глухи к нашим мольбам. Глупо ждать, пока они ответят. – Вы бы предпочли, чтобы ваши люди оставили надежду и погрузились в отчаяние? – Мне нужно, чтобы они исполняли свой долг. Если они хотят держаться за свои глупые надежды, выполняя его, то так тому и быть. – И это все, что для вас вера? Глупая надежда? – Только глупцы и дети верят в то, что невозможно доказать. Когда люди находят религию, они теряют здравый смысл. – Тогда, полагаю, я тоже глупа. – Вы ведь должны знать, разве нет? – морщина между его бровями стала глубже, когда он повернулся к ней, выглядя особенно оскорбленным ее словами. – Никакие молитвы не делали зиму теплее, а ночь светлее. Это сказки на ночь, что люди рассказывают друг другу, когда ими овладевают мысли о бессмысленности жизни. Никто не слушает, и нет никаких причин, чтобы кто-то слушал. Он выглядел таким взъерошенным, что Санса с трудом сохранила спокойное выражение лица. – Ваше величество, вам много что есть сказать о том, во что вы не верите, – тихо хихикнула она. Она не могла сдержаться. Его прямые, раздраженные замечания постоянно оказывали на нее такой эффект. Он не казался довольным ее реакцией, отвернувшись, глядя прямо перед собой. Последние лучи света исчезали во тьме. С последним выкриком проклятий ужасам ночи, поклоняющиеся Красному Богу начали расходиться. По морю пробежал морозный порыв ветра, наполняя паруса, подталкивая "Валирию" бежать быстрее по волнам. Дрожь пробрала Сансу от самой макушки, заставляя ее сжать плечи и дернуться. Она почувствовала, как король схватил ее за локоть, поддерживая. – Ночь будет ветреной, – сказал он, глядя на паруса, которые уже начали убирать члены команды, что означало, что вскоре за работу примутся весельники. – Я бы хотела выпить что-нибудь теплое. Может, нам следует пойти внутрь и поужинать? – предложила она с надеждой. Он подумал некоторое время и кивнул, предлагая ей руку. Она улыбнулась, принимая ее. Было почти незаметно, но она почувствовала, как он напрягся от ее близости. Она прижалась к нему, и они прошли внутрь. Король начал принимать пищу с ней и Ширен, и Санса наслаждалась этим ритуалом. По вечерам, по ее просьбе, они немного оставались в его каюте после ужина. Санса обычно сидела на удобном диване в углу, склонившись над вышиванием, чтобы дать отцу и дочери время для самих себя. Но обычно она внимательно слушала, время от времени вставляя ободряющие замечания, чтобы заполнить неловкие паузы, улыбаясь про себя, когда они становились все реже и реже. Баратеоны говорили о знакомых и книгах, играя в кайвассу. Ширен рассказывала о своих временах в Винтерфелле, друзьях, которых она там встретила, своих новых увлечениях. Санса замечала, что девочка с нежностью говорила обо всех, от детей одичалых до Старой Нен, но она никогда и слова не произносила о Риконе. Король не всегда был доволен ее воспоминаниями, и было обычным делом, когда он бросал на Сансу рассерженные, недоверчивые взгляды. – Вы позволили моей дочери работать в этих ваших теплицах? – обвинил он ее однажды. Санса ответила, что желание принцессы работать и быть полезной было достойным похвалы, и это стало для многих хорошим примером. – А сами вы пытались быть примером для других? – спросил он, в его глазах блестел саркастичный огонек. – Всегда, – ответила она, немного раздраженная и смущенная. В такие моменты Ширен приходила ей на помощь: – Я хотела помочь, отец. "Отец", такое простое слово, но достаточное для того, чтобы король забыл все остальное сосредоточив все внимание на дочери. Часто Санса засыпала на удобном диване, и просыпалась позже, укрытая одеялом и мехами, которых с ней раньше не было, Ширен уже не было, а король сидел за столом, усердно работая, на его лице была сосредоточенность на лежащих перед ним документами, прошениями и отчетами. Санса улыбнулась, сжимая руку мужа. В каюте их уже ждал Стеффон Сиворт, готовясь накрывать им ужин. Король подвинул ей стул, как делал каждый вечер. Она всегда была благодарна за этот небольшой жест учтивости. Он садился напротив него и ждал, пока его сквайр прислуживал им, подавая легкую пищу из баранины, хлеба, сыра, лиссенийского винограда и небольшого количества вина. Мальчик был несколько неловок, делая все очень медленно, словно не привык к подобному. Он был еще маленьким, как слышала Санса, он не покидал семейного замка до того самого дня, как его отец вызвал его в столицу. В отличие от своего брата, сира Девана, он не слишком интересовался Владыкой Света. "Я верую в Семерых, моя королева. Это боги моей матери". – Вы не знаете, где мой дядя, Стеффон? – тихо спросила Санса, стараясь отвлечь мальчика и облегчить его неловкость. – Сир Бринден в своей каюте, моя королева, – ответил он, наливая ей вино. – Он нехорошо себя чувствует. Движение корабля ужасно действовало на Черную Рыбу. В те редкие времена, когда ему позволял желудок, он тоже присоединялся к ним за ужином. Но когда он присутствовал, Ширен погружалась в застенчивую тишину,твердо глядя в свою тарелку, словно что-то интересное на ее дне привлекало ее внимание. – Если вашему величеству будет угодно, он просил встречи с вами прежде чем вы удалитесь ко сну. Санса кивнула и поблагодарила мальчика, попросив его отнести немного еды в каюту Черной Рыбы: кусок хлеба и чаю, на вкус похожего на мокрое дерево. Она знала, что это будет все, что сможет проглотить ее дядя. Сквайр улыбнулся и немедленно ушел, выполняя задание. Король хмуро проследил за его уходом. Мальчик часто погружался в нервное молчание под этим взглядом. Но ему нравилась его нежная королева, и он всегда держал ее в курсе обо всем. – Он забыл обслужить меня, – раздраженно пожаловался король. Санса сдержала смех, чувствуя, как бьется сердце в ее груди, как всегда, когда она оставалась наедине со своим мужем. – Прошу прощения, мой король. Я не хотела отвлекать вашего сквайра от его обязанностей. – Никогда не слышал, чтоб этот мальчишка двух фраз связал, – обвиняющим тоном сказал король, накладывая себе баранину и сыр. Хотя Санса не могла пожаловаться на его застольные манеры, его жесты были довольно резкими. Он резал мясо так, словно это был его враг. – А Ширен? – спросил он, оглядываясь. Он часто спрашивал о дочери так, словно она была маленькой девочкой. – Она отправилась в постель, – ответила Санса, отрезая маленький кусочек мяса. – В постель? – его лоб прорезала тревожная морщинка. – Она больна? Ширен не волновала качка корабля. Но возможно, тоска тоже была болезнью, немощью души, молчаливой и незаметной, когда сожаление и желание омрачают каждое деяние и каждую мысль, затемняя что-либо другое. Были времена, когда Сансе казалось, она умрет от этого. Она видела, что Ширен пытается это преодолеть. Пребывание на корабле возродило интерес девочки к морским сказаниям и мореходству, и она ходила по палубе с адмиралом или лордом Масси, слушая их истории. Она проводила время, заботясь о страдающих от морской болезни служанках, болтая с белыми плащами или показывая Стеффону Сиворту, как играть в кайвассу. – Просто легкое недомогание, ваше величество, – ответила Санса. – Не о чем беспокоиться. – Ей нравилось ходить под парусом. Она просила меня подержать ее, чтобы она могла перегнуться через борт и посмотреть, как работают весла. Она могла покляться, что на его губах играла тень улыбки, когда он это сказал, какой бы легкой и короткой она не была. Санса попыталась представить эту сцену, и не смогла сдержать улыбку, которая только усилилась, когда он посмотрел на нее так, словно рассказывать приятное воспоминание бытло нарушением приличий.Она слышала, как он откашлялся. – Что насчет вас, миледи? – выдавил он, стараясь сменить тему. – Полагаю, вы в порядке. – Вполне, ваше величество. Пусть ее ноги не привыкли к неровному ритму моря, Санса благодарила судьбу за то что та избавила ее от морской болезни. Дядя Бринден обвинял ее, что она хвастается этим, как делал ее дед Хостер Талли. "Он пожирал пироги из миног и лимонные пирожные, в то время как мы все едва не сходили с ума от тошноты. Мне кажется, он просто наслаждался, что единственным из нас был на такое способен. Мне начинает казаться, что ты совсем как он" – На самом деле, я решила, что больше никогда не буду путешествовать сушей. Никогда. Путешествовать морем намного приятнее. – Правда? – он изучил ее лицо, стараясь найти признаки коварства. – Так намного лучше. Давно я уже так давно не высыпалась, а вид с палубы завораживает. Он так странно мирен... – Мирен? Я бы счел ваше замечание верным, если бы вы хоть раз прошли в открытом море, вдали от земли. Пока что нам повезло, но не слишком к этому привыкайте. – Салладор Саан сказал, что нет причин волноваться, – немного удивленно ответила Санса, но не его словами, а самим фактом, что он не только первым завел разговор, но и продолжил его. – Ну, он явно пытался вас впечатлить. Он пристойный моряк, а потому волноваться должен по своей природе. Он знает море как самого себя. В одну секунду ты плывешь сквозь тихие воды, а в следующую палуба переворачивается и тонет под твоими ногами. – Не может это быть настолько опасно, – она знала, что может. Она просто старалась об этом не задумываться. – Я видел, как корабли разбивались под волнами, словно мухи под кулаками. Если бы я верил в бога, я сказал бы, что железнорожденные правы, и в глубинах моря действительно живет бог. Это он считал светской беседой? – Вы пытаетесь меня напугать? – нервно фыркнула она. Если так, то ему следовало перевести разговор на лошадей и седла. – Я пытаюсь вас предупредить. Прогулка по палубе, которая вам так нравится, может быть смертельно опасной. Особенно когда ваши ноги еще не держат вас на море. Это замечание было совсем необоснованным. Она явно привыкла к морю куда лучше других. Ее одичалые стражники даже не выходили из своих кают. – По счастью, мои ноги вполне крепки, ваше величество. И потому они очень обижались, что ими не пользовались, пока я ехала верхом. Боги, да лучше шторм,чем дорога. Он фыркнул, делая глоток вина. – Подождите, пока не попадете в настоящую бурю, вы сразу измените мнение. Неведение отвратительно. – Вы когда-нибудь попадали в настоящую бурю? – Несколько раз. – Этот опыт не оставил на вас заметного следа, – она откинулась в кресле, поднимая бокал. – Мне кажется, что ваше величество наслаждается пребыванием на борту. Казалось, что что-то изменилось в нем, как только поднялся парус. Это было почти незаметно, но он словно почувствовал себя уютно. Когда он говорил, его тон больше не был поспешен, а на лице не было хмурых морщин. "И он меньше насторожен, когда рядом со мной". На самом деле, несмотря на тему, это была одна из самых их легких бесед. В ней была нотка поддразнивания, пусть почти и незаметная. – Все проще, – ответил он, немного подвинувшись в кресле. – Как? – Например, здесь меньше идиотов, которыми надо командовать, – сердито ответил он. Санса пыталась не смеяться громко, она правда пыталась. Он одарил ее долгим нечитаемым взглядом. – Вы ведь знаете, миледи, что смеяться в лицо королю – тяжелое преступление, – мрачно сказал он, но она смогла уловить скрытый сарказм. – И каково будет мое наказание? – она спрятала усмешку за кубком. Он молча посмотрел на нее, расширив глаза. Для нее стало тайным удовольствием пробивать бреши в его броне бесстрастности. – Поездки верхом из Сигарда в Риверран будет достаточно, – ответил он, и его губы скривились в полу-ухмылке. Она начала думать, что ее страдания от верховой езды каким-то образом его забавляли. После этого разговор сам собой перешел на более безопасные темы, и остаток трапезы был тих, и его потрясали только покачивания корабля. Перекусывая, она задавала вопросы о делах Малого Совета и Железного Банка. Первый платеж по долгу следовало отдать через несколько месяцев, и это вызывало большие тревоги. Но Санса не хотела на самом деле об этом говорить. Она не хотела ни о чем тревожиться, наслаждаясь жизнью. Он первым закончил еду, как всегда, и начал медленно постукивать пальцами по столу, ожидая, когда она закончит свою. И хотя она не торопилась, чтобы ему угодить, наконец она больше не могла пытаться задержаться в его компании, и она решила, что лучше уйти и проверить дядю Бриндена. Король проводил ее к дверям каюты Черной Рыбы, и она поблагодарила его. Каждый вечер, она смотрела на него, одновременно боясь и надеясь, что он попросит ее остаться с ним. Но он не просил. "Мы можем подождать" – сказал он, и больше эта тема никогда не поднималась. – Спокойной ночи, ваше величество, – улыбнулась она. Он посмотрел на нее, куда-то между ее левым ухом и воротником, сжал челюсти, кивнул и ушел. Она смотрела ему вслед, пока он не дошел до двери в каюту в конце коридора. Он остановился и оглянулся, явно удивленный, что она все еще оставалась стоять. Ее сердце забилось быстрее, и она сделала реверанс и вошла в каюту дяди без стука. Вначале она знала Бриндена Талли по любящим рассказам матери, и в кои-то веки, рассказы и правда оказались одинаковы. Он был героем многих войн, человеком с пугающей репутацией, и хотя его лицо было изъедено погодой, а волосы больше ничем не напоминали, что когда-то были такими же рыжими, как у нее, он все еще был силен и полон жизни. И потому ей было одновременно и забавно, и тяжело видеть столь великого человека в таком состоянии: склонившимся над тазом, одна рука сжимала его, словно пьяный гость в конце свадебного пира, а вторая была прижата к животу. – Наверное, великолепный Черная Рыба стареет, – засмеялся лорд Масси, который сидел спиной к двери, читая книгу, которую, как знала Санса, он позаимствовал у Ширен. Ни один из них не заметил ее присутствия. – Я не старею, Масси. Я уже стар. Я стар уже дольше, чем был молод, и теперь это ощущается, – прорычал дядя. – Однажды, если доживешь, ты тоже познаешь честь стать старым. – Теперь ты и говоришь, как старик. – От этого чертова холода мои суставы болят как... – начал дядя, но остановился, когда увидел ее. – Ваше величество. Лорд Масси немедленно встал и поклонился: – Моя королева. – Мой дядя не старик, лорд Масси, – мягко улыбнулась она, закрывая дверь и садясь рядом с Черной Рыбой. "Он мой единственный истинный рыцарь", – подумала она. Он мог фыркать сколько угодно, но с тех пор как они встретились, он был для нее воплощением всех великих рыцарей, которым она поклонялась в детстве, и этому она была рада. Потому что несмотря на все, что произошло, глупая частица нее все еще хотела верить в такую милую, непрактичную вещь, как героизм. – Это просто шутки братьев по оружию, – сказал лорд Харренхола, несколько смущенный. – Не сомневаюсь в этом, – она поправила меха на дяде. – Наверное, море – не место для черных рыб, какими смелыми они не были. – Рыбы плавают, а не ходят под парусом. И эта рыба – речная рыба, и отлично плавает, скажу я тебе, – раздраженно ответил сир Бринден, и снова крепко схватился за живот в новом спазме тошноты. – Седьмое пекло! У меня в животе уже и нет ничего! – Вот почему я послала тебе чай. Но вижу, ты к нему не прикоснулся, – она подняла чашку с тумбочки. – Я едва собственную слюну могу проглотить, девчонка! – Попробуй, – настаивала она, протягивая чай. – Это успокоит твой желудок. Он еще несколько раз рыкнул, но сдался. Она взяла салфетку и принялась стирать с его лба пот, пока он пил. – На вкус как лошадиная моча. Как выходит, что ты ничего не чувствуешь? – О, нет, я чувствую. В море мне хочется спать. – Помню, – грустно рассмеялся он. – Ты спала как мертвая всю дорогу до Винтерфелла. Тогда она сдалась всепоглощающей усталости. Постоянное напряжение жизни в вечной бдительности наконец взяло над ней верх. Но лучше было не говорить об этом теперь, при внимательных ушах лорда Масси. – Почему бы тебе не уйти туда, где тебя хотят видеть, Масси? – пожаловался Черная Рыба. – Я хочу поговорить с племянницей о семейных делах, которые тебя не касаются. – Уверена, вы найдете каюту адмирала куда более приятной, лорд Масси, – мягко сказала Санса. – Думаю, скоро там подадут ужин. – Да, моя королева, – улыбнулся он, улыбкой, от которой служанки Сансы заходились хихиканьем. – Принцесса еще бодрствует? Я хотел вернуть ей эту книгу. Она была права. Это очень интересная точка зрения на завоевание Дорна. Санса пожаловалась на недомогание принцессы и сказала, что он может оставить книгу ей, если хочет. Он вежливо отказался, заявив, что его обязанностью будет вернуть книгу в целости и сохранности владелице. на этом он пожелал им доброй ночи и ушел. – Берегись этого парня, – с неудовольствием сказал Бринден, когда закрылась дверь. – Почему? У тебя есть причины сомневаться в его верности? – она поправила подушки и помогла ему прилечь, опираясь на них. – Нет. Он человек короля, до кончиков пальцев. Его любят в столице, и он заслужил каждую из своих наград. Но все же, он амбициозен. – Амбиции – не всегда нежелательное качество. -"Без амбиций андалы никогда не пересекли бы Узкое Море" – проник в ее мысли ненавистный голос, насмешливый голос. Голос, который часто был прав. – Говорят, он хочет стать членом королевской семьи. Санса замерла в изумлении. Ширен и лорд Масси? Внезапно любезность молодого человека к принцессе, его интерес к ее делам, его настоятельное желание танцевать с ней при каждой возможности, ехать рядом с ней верхом,его льстивые замечания, на которые девочка отвечала вежливым равнодушием, все это теперь вспомнилось Сансе в другом свете. Внезапно она почувствовала напряжение, которого не могла объяснить. Дядя смотрел на нее в странном, мрачном молчании. Она начала бояться этого выражения его лица, потому что оно означало, что он снова хочет ей что-то сказать, но не знает, как начать. Это было выражение, обещавшее скорые перемены, еще неизвестные ей, но уже ждущие на пороге. – В последний раз, когда я видел такого амбициозного парня... – медленно сказал он, наблюдая за ее реакцией на каждое его слово. По ее спине пробежал холод. Она сразу все поняла. – Давай не будем тратить ни секунды на разговоры о нем... – Мы должны, – с сожалением сказал он. – Разве ты забыла? Мы не закончили этот разговор. Она думала, что закончили. Она не хотела о нем думать. Она хотела навсегда вычеркнуть его, словно его никогда не было в ее жизни. Что важнее всего, ей хотелось притворяться, что она никогда не помогала ему. – Он никогда мне не нравился. Я тебе это говорил? – дядя вздохнул. – Это было необъяснимое отвращение. Он был всего-лишь ребенком, когда приехал в Риверран, маленьким и тощим, словно птенец, выпавший из гнезда. И ребята насмехались над ним. "Мизинец!", "Мизинец!". Это имя. Она не слышала его уже так долго. Как же неприятно оно звучало. – Жестокое имя для гордого мальчика. Как он ненавидел их за это. Девочки, как и ожидалось, взяли его под свое крыло. Он помогал Кет с Эдмуром. А Лиза, милая, хрупкая Лиза... Наверное, Черная Рыба действительно становился стар и сентиментален. – Хрупкая? – Она не была такой как Кет. – Уж точно не была! – Кет крепко стояла на ногах, она видела мир таким, каким он был. Лиза же витала в облаках, в выдуманном мире. Мечтательница, с головой, набитой песнями и сказками, неприспособленной к грубой реальности. Санса почти разразилась возмущением, когда поняла, что он говорит о женщине, которую она никогда не видела, о Лизе Талли, не о сумасшедшей Лизе Аррен. Он никогда не встречала и другую Сансу Старк, девушку, не знавшую страха и стыда, которая любила песни о красоте и смелости почти так же, как любила Лиза Талли. Неужели в каждом живут разные люди, проживающие в разные времена? "Такие, как Санса Старк, представляют опасность для себя и других, милая Алейна. Мечтатели", – мерзкий голос, который она всегда пыталась заткнуть, зашептал в ее голове. "Я сам таким был. Как же мы эгоистичны. Того, что есть, никогда не бывает довольно. Мы всегда хотим большего, жаждем большего. А когда получаем, не остаемся довольными. Но реальность никогда не удовлетворяет ожидания. Люди редко отвечают нашим ожиданиям. И потому мы разрушаем их, часто не желая того, тех, кто достаточно глуп, чтобы нас полюбить". – Казалось, что он словно ее заворожил, – продолжал дядя, его голос был странно отстранен. – Бедная девочка была от него без ума. Позже я узнал, что он потакал ее влюбленности, он использовал ее, чтобы отомстить тем, кто навредил ему. Это с ее помощью он стал мастером над монетой. Теперь я знаю, что он всю жизнь ее использовал, и никогда не любил ее. Санса не могла смотреть на него, пока он говорил, и не могла просить его остановиться. Ей пришлось просто слушать. – Кэт всегда говорила: он просто ребенок, он хочет быть таким как ты, дядя. Или он заставлял ее в это верить. Он мог сказать что угодно, лишь бы она к нему хорошо отнеслась. Она просила меня приглядывать за ним, и я никогда не мог ей отказать. Я пытался учить его биться на мечах, но это было бесполезно. Он не был создан для меча и щита. Если бы только Брандон Старк избавился от него... Я сам должен был убить его, за то, как он использовал детей моих племянниц в своих грязных интригах... Ключ к Северу и ключ к Долине, в полном его распоряжении. Он уже был лордом Харренхолла, лордом-протектором Долины, чьи богатства были нетронуты войной. Алейна часто задумывалось, не выйдет ли так, что он получит все Семь королевств. – Заставлял тебя притворяться его бастардом... Как он смел... – дядя пришел в ярость, словно от одной мысли ему становилось плохо. – Вся эта мерзкая ложь, которую он грозился рассказать о тебе королю... Его слова ударили ее, словно кинжал. – Ложь? – настороженно спросила она себе под нос. Мир вокруг нее, казалось, тускнел. "Репутация леди – все, что у нее есть. Потеряй ее, и у тебя нет больше ничего", – внезапно вспомнились слова септы Мордейн, сказанные так много лет назад, теперь они эхом отозвались в ее голове. Женщина говорила это с таким знанием, с такой бесспорностью, что Санса даже задумалась, какие именно секреты прятались под убранством септы. – Это неважно, милая, – нежно сказал Черная Рыба, держа ее за руки. – Это неважно. Ты жертва, совсем как Лиза. Жертва? Иногда она была соучастницей. Она хотела этого, сделать что угодно, лишь бы вернуться в Винтерфелл. Иногда это она влияла на его решения, играя на его влечении к ней. Он делал это таким легким, или же он притворялся, чтобы она в это верила. Ей бывало достаточно лишь прошептать его имя и улыбнуться ему, поцеловать его разок или два, позволить ему обнять себя, прикоснуться к ней. Ее покорность распаляла его, ее холодность его ранила. "Снежная дева", звал он ее иногда. "Прекрасная и холодная". Так она заставила его перестать травить Роберта, так уговорила не выдавать ее замуж за Гарри Хардинга. "Роберт не стоит у тебя на пути. Ему так просто угодить. Он не будет задавать вопросов". Так она делала долго, питая его ложью, питаясь той, которую он скармливал ей. Ложью, что травила ее сердце, словно загнивающую рану. "Все лгут, милашка. Это так же важно, как дыхание. Представь себе мир, где правит абсолютная честность. Как скучно, как непрактично". Но альтернатива была утомительной. Каждое слово должно было следовать пути лжи. Говоривший путался в них, как муха в бесконечной паутине. Реальность склонялась перед ней, менялась, принимая ее в себя. Она настолько привыкла к ней, что стала сама себе незнакома. "Алейна Стоун, ложь, облаченная в плоть и кровь". Сансу преследовал этот призрак. Часто она замечала, что пользовалась повадками другой девушки, говорила ее голосом. Сначала было очень трудно, прогнать захватчицу из ее жизни. Но у Сансы были те, кто мог помочь ей избавиться от нее. "Почему ты зовешь ее Алейна? Это нее имя, ты, идиот", – часто говорил Рикон Роберту в начале их общей жизни. Роберт горевал об Алейне так, словно она действительно существовала. Сансе было ее жаль. Она закрыла глаза, ей все равно они сейчас не были нужны. "почему он говорит мне это? Я не хочу об этом слышать". – А теперь ты замужем и под защитой короля, – он сказал это так, словно с ее браком груз упал с его плеч. – Он может за тебя постоять. Никто на свете не посмеет сомневаться в его чести и его слове. Но в ее словах сомневаться будут, словно слово женщины ничего не стоит. Санса слышала ужасные истории о том, что случилось с Серсеей Ланнистер и Маргери Тирелл, арестованных выставленных на всеобщее обозрение за их непристойное поведение. Если Мизинец сказал что-то против нее, все, что она так долго добивалась эти годы, не будет ничего стоить. Но он не мог ничего сказать, потому что уже давно был мертв. Она думала, что он мертв. Он должен был быть мертв. – Он в Риверране, – мрачно сказал Бринден Талли. Она почувствовала, как сдавило ее горло, что-то сжало ее грудь, словно пытаясь переломать ребра. – Живой? – спросила она, ее голос звучал странно вежливо, взгляд был сосредоточен на чем-то за спиной сира Бриндена. – Ожидает королевского правосудия... Твой муж особенно настаивал на этом. Все остальные преступники уже выслушаны, обвинены и справедливо осуждены. – Этот человек уже все равно что мертв... – Король никогда не должен узнать о всех преступлениях Мизинца... Теперь она почти не слушала. Она понимала значение его слов, но казалось, словно дядя Бринден стоял где-то на берегу, а она плыла в лодке, отдаляясь и отдаляясь от берега. – Он заставил тебя солгать под клятвой всем лордам Долины, и мы не можем обвинить его в убийстве Лизы, не скомпрометировав тебя. Подумать только, все это началось с того, что она построила снежный замок. Потому что тосковала по дому, семье и старой себе, что было почти больно. Мизинец и Алейна заставили этого мерзкого певца ответить за это. – И я прошу тебя, подумай о Роберте и не упоминай об участии Лизы в смерти Джона Аррена. Чего стоила еще одна ложь, в конце концов? – Конечно, дядя, – ее голос звучал как пустое эхо. – Пусть за это ответят Ланнистеры. Он выдержал ее взгляд, словно не мог найти ответа. – Разве ты не видишь? Он потащит Роберта за собой. Слишком много глаз смотрят на Долину. Достаточно посеять всего одно зерно сомнения... Он сказал, что у него есть доказательства, письма и подарки от Лизы, до, во время и после брака с Джоном Арреном. Все хранится у его соучастников... О, их было много, целая сеть как будто бы безвредных людей, по обеим сторонам Узкого Моря, от бедняков до богатых купцов и мелких дворян. Мизинец заставлял всех их чувствовать себя важными, игроками, а не фигурками на доске. Он одаривал их лестью, находил слабости и скрытые желания, и использовал их до самого конца. – Он угрожал разоблачить Лизу, если я разоблачу его... Угрожал разоблачить тебя... Неужели он до сих пор мог причинить столько вреда? Все еще имел столько власти над их жизнями? "Знание полезно хранить. Держать его в шкафу, пока оно не принесет тебе особую прибыль". Он всегда хотел делиться знаниями с ней, словно нуждался в публике, которая восхитилась бы его умом. Санса чувствовала, как в ней нарастает ярость. – И когда ты собирался сказать мне правду? Когда мы прибудем к Риверрану? – она тяжело посмотрела на дядю, чувствуя при этом на языке мерзкий вкус своего лицемерия. Она боролась с неподобающим леди желанием сплюнуть на пол, словно матрос. Кто она такая, чтобы требовать правды от других? – Прошу, прости мое нежелание говорить о некоторых вещах, – дядя выглядел пристыженным. – Боги знают, я пытался сказать тебе. Но как я мог? Как я мог разрушить твой покой? Только не тогда, когда ты казалась такой мирной, без этой безжизненности в твоих глазах. Я не посмел. С тех пор, как мы встретились, я пытался тебя защитить... – Скрывая от меня правду? – она отпустила его руки и встала, повернувшись к нему спиной. – Есть еще что-то, что ты должен мне сказать? – Да. Она повернулась и тяжело посмотрела на него, ее дыхание ускорилось. – В Риверране еще и Фреи. Последовала звенящая тишина, в которой она пыталась понять, что значит все то, что он сказал за прошлый час. Она еще раз внимательно оглядела дядю, одного из самых благородных людей, которых встречала, и ей стало нехорошо. – Окажи мне услугу и перестань оберегать меня, – прошипела она сквозь сжатые зубы, ее голос становился все визгливее с каждым словом. – В следующий раз, если тебе будет, что мне сказать, посмотри мне в глаза и не старайся беречь мои чувства – просто скажи! Она выскочила из каюты, с грохотом захлопнув за собой дверь, прижалась к двери лбом, закрыла глаза и плотно сжала руки в кулаки. Ее разум сдался чувству обреченности. Сердце, сдавленное невидимым грузом, бешено стучало в груди, дыхание становилось все быстрее. Когда ее руки кто-то нерешительно коснулся, она отпрянула, как ужаленная. – Ваше величество? – спросил озабоченный Стеффон Сиворт. – Вы... – Я в полном порядке, – взорвалась она, ее голос был громким, но ломаным. – Можешь возвращаться к своим обязанностям, мальчишка. Она хотела побыть где-то одна, в собственной каюту, заперев за собой дверь. Она не была готова кого-либо видеть. Но на "Валирии" у нее не было места кроме как палубы. На дрожащих ногах, словно в кошмаре, она вышла наружу, не обращая внимания на испуганные расспросы юного сквайра. Мир снаружи был холоден и пуст. Ветер завывал в агонии, беспорядочно вея. От него болели глаза и горели ноздри, словно от огня. Она смотрела на море, которое было словно сделано из тьмы, образуя собой плотную массу, которая словно пожрала все вокруг и теперь охотилась на корабль. На одну ужасную секунду ей показалось, что она не понимает, движется "Валирия" вперед, назад или поворачивается на месте. В ее животе все плотнее и плотнее принялись сворачиваться узлы плохого предчувствия. Чувство грядущей катастрофы, сильнее любого страха, что она испытывала за годы зимы, зарождалось в ее сердце. Она смотрела в движущуюся темноту и чувствовала, что она словно смотрит на нее в ответ, тянется к ней. Как такое жалкое строение, как деревянный кораблик, может бороться с такой мощью? Не может. Они были беспомощны. "Это сильный корабль," – заверял ее муж, но это тоже было ложью. "И он мне не муж, не на самом деле". Но самой большой ложью было то, что она повторяла себе снова и снова все эти годы: что она была невинна. Иногда она могла забыть правду на месяцы. Но намного чаще было невозможно спрятаться от плотного облака полуразмытых воспоминаний, и тогда истина заполняла все ее мысли. На ее руках была кровь, и на ее совести было предательство. Она помнила тот день так четко, словно это было вчера. Серсея Ланнистер, мейстер Пицель и Варис, все те, кто видели ее предательство, были мертвы. Но Мизинец оставался, остался последним из них. Странно, это был он, кто пытался утешить ее годы спустя. "Это не была твоя вина. Это вина твоего отца. Великий Эддард Старк родился мучеником собственной чести; он бы не успокоился, пока не нашел меч, на который можно пасть. Ланнистеры всего-навсего держали лезвие. Цени память о нем, если хочешь. Но ради твоего же блага, учись на его ошибках и поступай по-другому". Рикон никогда не простит ее, если узнает. Одна мысль об этом парализовывала ее. Ее брат был так честен и верен, непривычный к таким вещам, как ложь и предательство, точно такой Старк, какой она притворялась. Он обращался с ней как с равной, они правили вместе, строили что-то хорошее и сильное. Ничто не побеспокоит ее, пока она уверена в его любви. Это была твердая, точная точка опоры посреди океана неуверенности. Она не могла потерять это. Дядя будет ее презирать. Ее муж тоже не был похож на тех, кто прощает ошибки. "Он отрубил пальцы человеку, который спас его жизнь. Что он сделает со мной?". Это было чересчур, больше, чем она могла вынести. Она не имела представления, сколько стояла здесь, когда судно вдруг резко качнулось, и она потеряла равновесие и упала. Поднялась волна и перекатилась через борт, такая большая, что она подумала, что утонет в ней. Она чувствовала вкус соленой воды на губах, ее волосы и одежда стали совершенно мокрыми. Кашляя, она доползла до ближайших перил. Повиснув на них, что есть силы, она поднялась. Ноги подкашивались под ней. Грудь сдавливало, она не могла вздохнуть. Ее поддерживали сильные руки. – Ты спятила, женщина? – прогремел знакомый голос, громче моря. Она пыталась вырваться, но он был сильнее, и он без затруднений унес ее внутрь. По дороге они прошли мимо шокированного Стеффона Сиворта. Санса тяжело смотрела на него, пока ее затаскивали в каюту, и дверь закрылась. – Отпустите меня! – она вырывалась из его хватки. Хотя это было все равно что драться со стеной, она ударила его по груди сжатыми кулаками, пытаясь убежать. Но даже у крепчайших стен есть слабые места, и она попала в такое – его заживающую руку. Он зашипел от боли и отпустил ее, посмотрел на нее ужасающим взглядом, и на дикую секунду ей показалось, что он может ее ударить. Она попыталась пройти мимо него, но он схватил ее за локти. – Садись, – скомандовал он, усаживая ее на койку. – Я иду в свою каюту! – ее зубы стучали от холода. – Я не позволю тебе беспокоить сон моей дочери, – его голос был тяжелым, пусть хватка на ее локтях и не была. – Ты дрожишь с головы до ног, женщина. Сиди смирно! Он стянул ее мокрый плащ, отбросил его в сторону. Она попыталась оттолкнуть его, когда он начал снимать с нее верхнее платье, мокрое от соленой воды. Под ним на ней было нижнее платье, котта и две плотные камизы, но она чувствовала себя голой. Заявит ли он на нее свои супружеские права в такую минуту? Одна мысль об этом внушала отвращение. Но потом он завернул ее в теплые меха, расстеленные на койке. Он был в ярости, выкрикивал поучения, которые она едва могла расслышать. Он заставил ее лечь и начал снимать с нее сапоги. Она была слишком напугана, чтобы реагировать, когда он начал расстирать ее ноги и руки через меха. – Ты могла выпасть за борт! – сердито продолжал он. – Ты ранена? Его голос заставил ее притупившиеся чувства работать. Она хваталась за этот звук, как утопающий за обломки корабля. – Собираешься что-то сказать, или так и будешь на меня смотреть всю ночь? – Почему он жив? – слово за слово, она высказала свое недоумение. Показалось, что он все понял, и он застыл, неживой статуей, глядя на нее тяжелым, понимающим взглядом, словно он ожидал этого вопроса уже давно. – Он нужен мне живым, – сказал он с отвращением, в его глазах был лед. – Зачем? – она почувствовала, что в ней снова нарастает гнев. – Он много знает, – он начал тереть ее руки. – В это он заставляет верить других. – Он провел много лет мастером над монетой, строя свое состояние за счет короны. Увеличивая долг короны до невидимых ранее размеров, и при этом получая свою выгоду везде, где хочет. Я пытался предупредить Роберта, но пока вино лилось в его кубок, а шлюхи ложились в его постель, ему было плевать, что происходит, и не было дела, откуда берется золото, которым оплачивают его грехи. Джон Аррен был умным человеком, но когда дело заходило до капризов его жены, он превращался в лепечущего идиота. Они все игнорировали эту проблему. – Вы хотите его золото? – Мое золото, – прошипел он медленно. – Оно было украдено у Дома Баратеон, оно принадлежит мне по праву. Часть его спрятана в Железном Банке. Да, большая сумма хранилась в Железном Банке, но так как она имела доступ к столу Мизинца, она знала, что его золото было рассыпано по всем Семи Королевствам. Даже в таких не вызывающих подозрениях местах, как Чаячий Город, или в этом жалком подобии замка, что принадлежал ему на Перстах. Король должен был только спросить ее. Нет, она должна отрицать, что знает хоть что-то об этом, как и должна отрицать, что украла часть его для себя, вместе с драгоценностями, когда уезжала из Долины. Нет, это не была кража, решила она. Мизинец был ей должен, это, и даже больше того. Она нашла этому золоту хорошее применение в Винтерфелле. – И? – И его хватило, чтобы убедить Золотую Роту сражаться на верной стороне войны в последние два года. – Хватило, чтобы законный король забыл закон и сохранил жизнь изменнику? – спросила она с возмущением, которое не смогла скрыть, глядя в такие же сердитые, как у нее, глаза. – Достаточно, чтобы даровать вору право сохранить одну руку, – его голос был груб от ярости,совсем не похож на тот спокойный голос, которым он говорил с ней ранее этим вечером. Теперь тот приятный ужин казался выдуманным. – Ему ведь была нужна одна рука, чтобы подписать бумаги для Железного Банка, верно? Должно быть, ее изумление отразилось на ее лице. – Это наказание за воровство. Наказание за неподчинение короне – пытки и заключение. Я не дам ему быстрой смерти, и каждая монета, украденная из королевской казны, вернется на свое место. Я не забываю долгов, миледи, мои они или чужие. – Тогда вам следовало сжечь его, когда у вас был шанс. Разве не так вы обращаетесь с изменниками? – Да, измена карается сожжением. Таков закон, – ответил он, прищурившись. – Вы когда-нибудь видели, как кто-то горит? Она не ответила. Просто смотрела ему в глаза. – Это отвратительный способ казни. Медленно, громко, мерзко, и когда все заканчивается, не остается ничего, – теперь в его голосе не было гнева, только отвращение. Этого она хотела. Чтобы от него ничего не осталось, чтобы правда о ее позоре обратилась в пепел, чтобы она никогда не имела физической формы, не могла говорить. – Вы неправ, что позволили ему жить, – она на секунду задумалась, каким является наказание за непослушание. – Он опасен, предательское животное. – Я был вынужден терпеть присутствие этого вора в Малом Совете годами, – фыркнул король, полный негодования. – Я знаю, каков он. Это была общая ошибка, они слишком легко оценивали Мизинца. Она это видела, что-то животное за его многозначительной усмешкой. Она удивлялась, как другие не видят этого. – Нет, вы не знаете. Он разрушил бы королевство до основания, чтобы построить себе замок на обломках. Неважно, что он говорит или делает, вы не должны ему верить, даже если его слова выглядят и пахнут правдой... – Он сказал, что защищал вас, спас вас от Ланнистеров и обращался с вами как с родной дочерью. Это единственное, что он смог сказать в свое оправдание, – его тон был холодным, с ноткой подозрения. Она могла понять не заданный вопрос: "Почему он так тебя пугает?". – Он предал моего отца, – сказала она тонким, дрожащим голосом. – Я предала моего отца. Все. Она наконец позволила правде обрести форму в ее мыслях, правде, которую никогда не осмеливалась произнести вслух. Это была ее тайна, ее тяжелая ноша, ее сожаления принадлежали только ей. Избегая говорить правду, ты не лжешь, это просто самозащита. Теперь она видела разницу. "Это не по-настоящему, пока мы об этом не говорим. Если ни слова об этом не прозвучало, то этого никогда и не было," – Мизинец мог заявлять это сколько хочет, но он был неправ. Несказанное не исчезало, оно врастало, давало корни, поселяясь все глубже и глубже. Это было таким настоящим, что она это чувствовала, как холод, от которого дрожала. – Я предала моего отца, и Мизинец это знает. Король изучал ее лицо, словно искал что-то, и она не могла вынести этого взгляда. Она встала и попыталась уйти, но внезапно корабль качнулся, и она потеряла равновесие. Он поддержал ее. Последовала долгая, пульсирующая тишина. Она дрожала, как натянутая тетива. Ее сердце билось так часто и сильно, что он наверное считал ее слабой и глупой. Она сдалась, перестала пытаться держаться в его присутствии, или уйти. Вместо этого она положила голову ему на грудь, ухватившись за его дублет. "Он не причинит мне вреда", почему-то она была в этом уверена. – Мой отец был благородным человеком, единственным, кто пытался поступить правильно. Его предали, опорочили и убили. Этот человек держал кинжал у горла моего отца, и позволил Золотым Плащам увести его. Его руки были теплыми, сильными, и их прикосновение успокаивало больше, чем что-либо сказанное им. Это привело ее в равновесие; ей нужно было быть здесь, находя комфорт в силе кого-то другого, пока она могла набираться своей. – Успокойтесь, миледи. Этот человек будет заслуженно наказан. Это единственный для него исход. Она кивнула. Они могли стоять так несколько часов или несколько секунд. Она не знала. Но он не отпускал ее, пока потихоньку, вздох за вздохом, она не сумела справиться с тяжестью в ее груди. Через некоторое время от опустил руки, придерживая ее только за локти. Она не могла на него смотреть, когда он оглядывал ее, оценивая ее состояние. – Посмотрите на меня, – приказал он. Ей пришлось приложить усилия, чтобы повиноваться. – Вам следует быть осторожной. Не лучшее это занятие – подвергать себя опасности ночного холода, – прорычал он. – Оставайтесь здесь и грейтесь. – Вы были правы... – пробормотала она. Он во всем был прав. Ничто не длится вечно; было неумно привыкать к чему-то хорошему, когда все так легко могло распасться. Она знала эту правду, но было легко ее забыть, когда плывешь по легким, спокойным волнам. – Море нас ненавидит... – Это всего лишь ветер. Попытайтесь уснуть, – он заставил ее снова прилечь и пошел к двери. Он собирается уйти? Но она ведь хотела побыть одна, разве нет? – Мой король? – прошептала она. Он остановился на пороге и повернулся, встретив ее взгляд, держась за ручку двери. Она не знала, что сказать. следовало ли ей извиниться? Поблагодарить? Попросить остаться? – Спите, – сказал он. – Вам нечего бояться, – и с этими словами он ушел. Чувствуя себя слишком усталой, чтобы двигаться, она свернулась на койке калачиком и закрыла глаза, замерев. Его слова заставили ее понять, что она чувствовала не страх, а мрачное изумление, нервную беспомощность. Только тогда она осознала, что плачет, но у нее не было сил бороться со слезами. Очень редко позволяла она себе плакать, но на несколько секунд она решила сдаться этому желанию и позволить стыду захватить ее, погрузить когти в ее сердце и разорвать ее спокойствие. Ее стыд был жив. Изуродованный, запертый в подземельях Риверрана, человек, желавший незаслуженного величия. Она должна была радоваться, но не могла. Она чувствовала себя неспособной на какие-либо чувства. Она просто хотела быть уверена, что больше никогда не будет вынуждена видеть его снова. Почему такая резкая реакция? Он был всего-навсего раздражающей колючкой в ее сапоге, ничем важным, уже давно обращенный в прах и пепел. Единственный вред, что могут причинить прах и пепел – так это просто запачкать обувь, и ее легко отмыть. Что он может ей сделать? Это будет его слово против ее, а он хорошо ее выучил. Она победила его. Она больше не была ребенком, бастардом на его милости. Она получила назад Винтерфелл и свою семью, и никакие его сложные интриги не имеют к этому отношения. Она была Сансой Старк из Дома Старк, королевой. Она ничего ему не должна, и никто не имел права судить ее. Ни брат, ни дядя, ни муж. Их там не было. У них были мечи и армии, чтобы защищаться. А у нее была только ее ложь. Она никогда не чувствовала себя плохим человеком. Она знала, что никому не хотела причинить вреда. И она тяжко работала, чтобы вернуть положение себе и брату, снова построить их чувство собственного достоинства. Было что-то яркое, чистое в достижении этих поставленных целей, возвращении всего на свои места, чувство силы и завершенности, которые сделали ее жизнь такой, какой она хотела, и вернули ей ее правду. А правда была в том, что она всегда руководствовалась непреодолимым желанием действовать, упрямой решимостью жить по-своему, эгоистичной уверенностью, что только ее счастье может быть возможно, должно быть возможно. Она всегда и во всем пыталась его найти. Она знала, что когда вернется утро, она снова станет прежней. Встанет с этой койки, проживет день, выполняя свои обязанности, пытаясь между делом достичь чего-то хорошего. А что еще может кто-то желать, кроме лучшей доли? Алейна Стоун была погружена в скорбь, но существование вне возможности счастья было непостижимо для Сансы Старк. Эти приступы печали были всего-навсего случайностями, и они никак не должны были влиять на жизнь, какую она хотела. Она будет снова и снова натыкаться на старые колючки, но она справится, переживет и станет лучше. Она отказывалась позволять страхам и сожалениям управлять ее нынешними поступками. Они не имеют значения. Их было уже достаточно. Боги, она помнила эти моменты страха, когда ее уверенность пропадала, иллюзии разбивались, и ей приходилось отстраивать их заново, кусочек за кусочком. И поэтому она могла теперь делать только то, что делала в такие моменты. Она собрала свои печали и спрятала в темный уголок своего сердца, куда не пускала никого, а на их место впустила новые ожидания. Ей больше не нужно было уверений в правдивости предсказания Красной Женщины о благословенном будущем. Теперь жизнь принадлежала ей, и Санса собиралась сделать ее самой лучшей, какой только могла. И снова она победила в схватке, и ее бушующие мысли согласно замолчали. Вернулось ее драгоценная успокоенность, и Санса с восторгом приняла ее, примирившись с собой. Она задумалась на секунду, не следует ли ей вернуться в каюту, которую она делила с Ширен, но поняла, что ей было удобно здесь. Темная ночь больше не казалась страшной и угрожающей, стала мягкой и интимной, каюта превратилась в убежище, которое было ей так нужно, меха согревали в теплом объятии. Она осталась здесь, без слез и горьких мыслей, и постепенно море снова усыпило ее. Несколько часов спустя она проснулась, чувствуя странную, приятную легкость в голове, тяжесть в груди пропала. Синеватый отлив предрассветного света светил в узкие оконца. Некоторое время она наслаждалась этими секундами, пока не рассвело, и день не занялся перед ней. Она попыталась потянуться, но поняла, что была завернута в несколько слоев мехов, одеял и подушек. Кожа на шее и спине была липкой, губы пересохли от жажды. Приподнявшись, она сбросила с себя покрывала и села, опустив одетые в чулки ноги на лиссенийский ковер на полу. Она ослабила воротник платья и потерла намокшую шею, остывая в утренней прохладе. И тут ее взгляд упал на него, и в ее животе словно стало пусто. Он работал за своим столом, она видела его затылок. Спал ли он вообще? Ее руки тут же потянулись к волосам, пальцы нащупали рассыпавшуюся кому. Она замерла, пристыженная тем, как беспорядочно она выглядела. Распустила косу, пытаясь причесать ее пальцами. – Доброе утро, ваше величество, – нервно сказала она, пытаясь собрать остатки гордости. Он не ответил. Она подумала, что он имеет право не отвечать. Сансе стало стыдно при мысли, какое непростительное отсутствие приличий продемонстрировала она прошлым вечером. Должно быть, он решил, что его заставили жениться на сумасшедшей. Наверное, он презирал людей, не умеющих владеть собой, так же, как презирал тех, кто находил убежище в религии. Он даже не хотел замечать ее присутствие. Ей просто нужно уйти. Но только после того, как приведет себя в порядок. Она слышала шаги и голоса за дверью. Дневная работа на корабле была тяжелой, и начиналась она с первыми лучами солнца. На палубе и в коридорах уже полно людей. – Я скоро уйду, – сумела выдавить она, натягивая сапоги, которые кто-то оставил у кровати. Она встала и подошла к умывальному тазу, который стоял на столике у койки. Вода была теплой, а значит Стеффон Сиворт уже заходил в каюту недавно, пока она спала. Она вспомнила, что была груба с ним. Ей следовало извиниться перед бедным мальчиком. Он оставил все, что было нужно для умывания короля: мыло, острая бритва, полотенца и вода для полоскания рта. Не задумавшись, будет ли король против, если она использует его горячую воду, Санса почистила зубы и вымыла лицо. Наконец она взяла полотенце и высушила лицо. Ее вдруг испугал странный звук. Она подошла поближе к креслу короля, чтобы посмотреть, что это могло быть, и удивленно улыбнулась. Он сидел прямо, но очевидно спал, его дыхание было медленным и размеренным, а лицо нахмуренно даже в бессознательном состоянии. Она посмотрела на стол, на котором в беспорядке лежали свитки и листы бумаги, свидетельствовавшие о его тяжелой работе. Она не понимала, как он умудрялся разобраться в этом хаосе. Ее стол всегда был в идеальном порядке. Она почувствовала знакомый зуд в кончиках пальцев, желание прибрать все. Ей всегда нравилось устраивать мир вокруг себя, она всегда чувствовала, что может сделать это лучше, чем другие. Но ему это не понравится. и он ее не поблагодарит. Вместо этого она потянулась к кувшину и кубку, оставленным на столе, и налила себе лимонной воды. Свежая, освежающая жидкость была приятна, неудивительно, что это так нравилось ее мужу. Она перегнулась через стол, разглядывая его. В свете свечи она погрузилось в изучение человека, который был ее мужем. Это было немного неправильно, подсматривать за кем-то в столь ранимом состоянии, когда все маски сняты. Но опять же, это было честно – он видел ее слабую сторону. Он выглядел как усталый волк. Темные и редкие на макушке волосы, несколько морщин в уголках глаз, некрасивый мужчина, подумала она, но намного лучше – сильный и устрашающий, твердый и теплый, странно пугающий, и в то же время задумчивый. Ей это нравилось. Она никогда не была бы довольна слабым мужчиной, кем-то, кого не сумела бы уважать. На его лице темнела утренняя щетина. У него всегда была тень бороды, пусть даже он брился. На дороге он не думал об этом, и на третий день у него была уже настоящая борода. Она подозревала, что он мог отрастить огромную, как у короля Роберта. Слава богам, он не был таким, как этот пьяница, чья беззаботность привела к гибели Леди. Беззаботность и предательство не были чертами характера ее мужа. Поэтому она верила, что могла ему доверять. Он дал ей достаточно поводов так думать. Он слушал ее, никогда не навязывал свое присутствие, всегда относился к ней с какой-то рыцарской суровостью. Может быть именно эта суровость была причиной ее первоначального страха перед ним, который потихоньку исчезал, превращаясь в легкую нервозность, какого-то странного тона, одновременно настораживая и завораживая ее. Она хотела положить этому конец. Она хотела снова стать самой собой. Она вспомнила день их свадьбы, прикосновение его губ к ее, и ощутила, как в ней нарастает теплая дрожь. Усталые глаза смотрели на нее. В них была необычная красота, синий огонек, который привлекал ее. Она не могла отвести взгляда. – Ну что теперь? – потребовал он ответа, его голос был немного хрипл. – Я не хотела вас будить. Она почувствовала неудобство от того, что попалась, наблюдая за ним спящим, и не имея способов это объяснить. Но она больше не собиралась играть рядом с ним роль дрожащей девы, не так жены ведут себя рядом с мужьями. Не так ведут себя королевы. – Я не спал, просто дал отдохнуть глазам. – Конечно, мой король, – она прикусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. Потом она вспомнила предыдущий вечер и ощутила к себе отвращение. Она намеренно причинила ему боль. – Как ваша рука? – Заживет однажды. – Вам больно? – Я в порядке. Она протянула ему кубок, который держала в руках, что-то вроде жеста извинения. Он настороженно посмотрел на него, словно она протягивала ему яд, а не его любимый напиток. – Вы должно быть испытываете жажду, – настаивала она. Почему такое недоверие? Она закатила глаза и отпила глоток. Поджала губы, облизала их, и снова протянула ему кубок. Санса не смогла сдержать довольной улыбки, когда он наконец принял его и поднес ко рту. Она следила за тем, как шевелится его горло, когда он в три больших глотка осушил бокал, издавая глухие, странные звуки, словно что-то мешало ему пить. – Вы мне солгали, – очень спокойно заявила она. Он тяжело посмотрел на нее, на его лице было выражение ярости сердитого невиновного, которого ложно обвинили. – Вы сказали, что отдохнете на корабле, – она забрала у него кубок и поставила его на стол. – Я отдыхаю. В его голосе было легкое раздражение, но тяжелый взгляд и легкое подергивание лица выдавали его напряжение, и это придало ей уверенности в себе. – Я вижу короля Семи Королевств, спящего на стуле. – Я спал в местах и похуже, – он начал медленно скрипеть зубами. Этот звук выводил из себя. Она наклонилась вперед и прикоснулась руками к его лицу. Ее прикосновение словно парализовало его. Он смотрел на нее, его губы были поджаты. – Вам не нужно было. Она надеялась, он поймет, что она предложила. Действуя импульсивно, одновременно осознанно и необдуманно, она наклонилась вперед и прикоснулась губами к его губам. Это было предложение мира, поцелуй благодарности, бессловный компромисс. Он издал тихий звук и задержал дыхание, его челюсти напряглись под ее пальцами. Его губы были твердыми и непреклонными. Вкус унижения всегда горек, вне зависимости от ситуации. Опустив руки, она склонила голову и попыталась уйти. Она осилила всего два шага, когда он схватил ее за запястье, и прежде чем она поняла, что происходит, прежде чем успела ахнуть, он одним быстрым движением привлек ее к себе, притягивая себе на колени. Некоторое время он колебался, а потом его пальцы оказались в ее волосах, и он потянул ее к себе, прижимаясь ртом к ее рту. Несколько секунд она была парализована от шока, но его губы настаивали, требуя у нее ответа. Инстинкты преодолели ее колебания, и она схватила его за плечи, скользнула руками вокруг его шеи, возвращая внимание с радостной страстью, которой раньше не ведала в себе. Гортанный стон заставил открыться ее губы. Она почувствовала прикосновение его языка, почувствовала свежий вкус лимонной воды.Она немного подвинула голову вбок, приглашая его идти дальше, и он послушал, со стоном он целовал ее все крепче и крепче, в почти отчаянной спешке, словно ожидал, что она придет в себя и сбежит от него в любую секунду. Но любая мысль отказать ему была далеко от нее. Она позволяла ему упиваться ей, признаваясь в тайном желании, которое не осмеливалась раньше показывать. Это он прервал поцелуй, отодвинув ее лицо. Тяжело дыша, они смотрели друг на друга. В его тяжелом взгляде она видела отражение свечей. Он провел пальцем по ее подбородку, разглядывая ее испытующим, напряженным взглядом, его губы были чуть приоткрыты. От этого вида по ее спине пробежало что-то похожее на жар. – В какую игру ты играешь? – задыхаясь, обвинил он ее шепотом. Его ладонь скользнула к ее горлу, пальца скользнули по шее под воротником. Она вздрогнула от прикосновения, почувствовав только совсем не большой от его вопроса. – Никакую, – она подвинулась, выпрямляясь, и легко, едва касаясь, поцеловала его губы. – Вы мой муж, – прошептала она. Словно в каком-то трансе, она прижалась ближе, скользнув рукой по его груди, пока не достигла его лица. Проведя пальцем по подбородку, она снова потянулась к его губам, раскрывая их своими, изучая, понимая, принимая. Он ответил глубоким, страстным поцелуем. Ее язык скользил по его. Все внутри нее таяло от этого горячего, влажного, яркого ощущения. Она слышала свои стоны, слышала звуки, которые они издавали. Одной рукой он запутался в ее волосах, второй проводя по ее телу, от ключицы вниз, по груди, а потом ниже, по боку. Наконец он остановился на пояснице, не осмеливаясь двинуться дальше. Он раскрыл ладонь и схватил ткань ее платья, простонав в ее рот. Она чувствовала огненное возбуждение, настоящее, ее собственное, она не могла понять, что нравилось ей больше, чтобы это было быстро и немного угрожающе, или медленный, мягкий уговор. Пусть даже она никогда не позволяла себе наслаждаться ничем таким раньше, это не было неприлично с ним, ее мужем. Это было правильно. Она чувствовала это в груди, глубоко и твердо. Это было так, так хорошо. И ей можно было это чувствовать. Ей было слишком жарко, чтобы чувствовать стыдливость или вину. Зачем ждать? Это ни к чему не приведет. Она не хотела больше ждать. Ей претило снова ждать, догадываться, оставаться в неведении. Задыхаясь и чувствуя головокружение, она немного отвернула лицо, чтобы вздохнуть. Он отпустил ее губы, его дыхание дрожало, согревая ее лицо. Он поцеловал ее ухо, покрыл поцелуями ее обнаженную шею. Жесткая щетина царапала, принося наслаждение ее коже, ее веки тяжелели, грудь казалась тяжелой, она почувствовала, как напряглись под платьем ее соски. Она расслабила плечи, закусила нижнюю губу, чтобы подавить вырывающиеся из нее звуки, что-то между хихиканьем и страстными стонами. По ее телу пробежала горячая волна, неведомая раньше, сбивающая с ног. Между ног что-то пульсировало, и она крепче сжала бедра, но не смогла удержаться от легкого, покачивающегося движения. Она почувствовала, как он напрягся, потом он схватил ее за бедра, еще крепче прижимая к себе, заставляя замереть. Спрятав лицо между ее подбородком и плечом, он издал беззвучный стон, отдавшийся в ее теле. Он был напряжен и натянут, словно пытался удержаться от сильного соблазна, его дыхание было тяжелым, теплым. Словно он не хотел сдаваться чувствам, овладевшим ими обоими. Она провела пальцами вдоль линии его волос, мягко, нежно. Второй рукой она коснулась его груди, его плеча, наконец снова прикоснулась к его подбородку. Она подняла голову, чтобы они смогли снова посмотреть друг другу в глаза. Потом, пугающе быстро, он поднял ее, развернулся, посадив ее на кресло, и отодвинулся от нее. Он схватился за край стола, словно пытался чем-то занять руки. Она слышала, как глубоко он вдыхал и выдыхал. Он повернулся и посмотрел на нее, словно не мог говорить, на его лице было мрачное удивление. В первый раз она видела этого тяжелого, твердого человека таким ошеломленным, и она ощутила странное чувство удовлетворения. Не то чтобы она ощущала себя лучше, но каким-то образом понимание, что она довела его до такого состояния, вызывало в ней странную смесь шока и довольства. Он открыл рот, словно желал что-то сказать, но потом сжал зубы и сглотнул, скривившись. – Вам следует приготовиться, – хрипло сказал он. – Через несколько часов мы достигнем берега. – О, – ее дыхание было тяжелым, сердце билось где-то в горле, корсет никогда еще раньше не казался таким узким и жарким. – Конечно. Он смотрел на нее, оглядывая. Что за мысли приходили ему в голову, когда он так внимательно разглядывал ее? Какой она ему казалась? Должно быть, ее щеки горели, губы припухли от того, что они делали, она каждой своей частичкой чувствовала это. Но она выдержала его взгляд, разглядывая его смущение и ошеломление, что отражали ее чувства. Она хотела протянуть руки и снова привлечь его в объятье, но нервозность остановила ее. Вместо этого она подхватила меха в кресле, кутаясь в них, чувствуя одновременно жар и холод. Не говоря больше не слова, он напряженно кивнул и снова покинул ее, на этот раз наедине с ее бьющимся сердцем. Она едва не позвала его назад. Ее лицо горело, Санса содрогнулась и закрыла глаза, ожидая, когда выравняется биение ее сердца. Проведя дрожащими пальцами по губам, она закрыла глаза и глубоко, неровно вздохнула. Она все еще чувствовала жар его рта, прикосновения к ее шее. Думая о том, что в первый раз первый поцелуй заставил ее хотеть больше, она решила, что именно это ее настоящий первый поцелуй, а остальные не считаются.