Жжёный сахар

Армин отказывался верить в происходящее. Несколько раз он пытался обратиться к логике, но она давала сбой. Он не мог выстроить логическую цепочку. Она всякий раз обрывалась, упираясь в единственный оставшийся в его черепной коробке вопрос: «Зачем?». Армина трясло. На нервяке он расчесал себе прыщик на шее, разодрал кожу головы над ухом и теперь нервозно заплетал свои длинные — почти до плеч — волосы в мелкие косички, бездумно глядя в экран. «Армин» «Эй» «ну чо там?» Армин подпрыгнул от звука уведомлений мобильника. Это писал Флок, его одноклассник. Друзьями они с Флоком не были: последний перевёлся в старшую школу Шингеки только в этом году и довольно быстро стал из тихого новичка выскочкой. Флок имел привычку высказывать недовольство в лицо даже учителям, что знатно бесило Эрена. Один раз Эрен с Флоком едва не сцепились из-за того, что Форстер написал жалобу на слишком сухую и холодную пиццу в столовке. — Сто лет такую жрали и не вякали, а ты и месяца тут не проучился — и будешь указывать, что нужно изменить? — злился тогда Эрен. — Не моя проблема, если вы, терпилы, за десять лет не смогли рта раскрыть и изменить школу для себя в лучшую сторону, — категорично заявлял ему Флок и ловил согласные взгляды школьных паинек вроде Луизы и Хольгера, которые очень скоро стали бегать за ним, как дрессированные собачки. С компанией Армина Форстер так и не подружился, зато самому Армину периодически написывал в личку поболтать. Армина это сперва изумляло, раз уж они почти не общались в школе, но потом он привык. Тем более, что Форстер никогда не докучал Арлерту просьбами списать домашку, как некоторые. Точка зрения у Флока на некоторые вещи была необычной, но для расширения кругозора пообщаться с ним было можно. Иногда это наталкивало Армина на некоторые открытия. Сегодня, например, они обсуждали кино. Армин поделился планами сходить на один фильмец с рейтингом 16+, Флок поинтересовался, проверяли ли у Армина возраст при покупке билетов через сайт. Армин честно не запомнил эту деталь. Проверить было нетрудно: зайти на сайт и попытаться купить ещё один билет, просто не оплачивать. Но стоило ли это делать? Теперь Армин проклинал себя за то, что вообще это затеял. Несколько раз он сверился с электронным билетом. Нет, всё верно: зал 2, ряд 5, место 10. Дата и время совпадают. Вот же оно, его место, на схеме. Только какого чёрта кому-то пришло в голову купить билет прямо рядом с ним?! Армин ещё раз окинул схему взглядом, попробовал выбрать мышкой другие места: всё работало. Тогда зачем? Какого хрена кому-то понадобилось из всего пустого зала выбрать именно место рядом с ним? Армин на память не жаловался: он хорошо помнил, что был первым и единственным зрителем при покупке, потому и взял совершенно случайное место. Старенький городской кинотеатр был местом не самым популярным, а завтра ещё и у половины школы экскурсия. На неё уехали почти все друзья Армина, а он остался из-за утреннего факультатива по биологии. Заодно решил сделать себе приятное и сходить в кино. О «Жжёном сахаре» отзывались как о скандальном молодёжном фильме, поднимавшем остросоциальные темы. Армина такое интересовало. Армина такое влекло. А когда мэр городка заговорила о возможности запрета фильма для показа, увлекло его ещё больше. Оттого-то он и надеялся посмотреть фильм в покое и тишине. Сосредоточиться, расслабиться… И вдруг — такое. Больше всего Армина напрягали две вещи: неизвестность и люди. Ситуация, в которую он попал, сочетала их обе, поскольку билет в кино не могло купить ни комнатное растение, ни домашнее животное, а сделать это был способен только человек, и человек этот был ему неизвестен. Этот вывод логике поддавался, но зубы её снова и снова ломались о вопрос «Зачем?». С какой целью? Армин написал Флоку, что у него гости, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он попробовал поставить себя на место незнакомца. Какие цели тот мог преследовать, выбирая из всего зала место рядом с уже занятым? Быть может, незнакомец любил поболтать. Но откуда ему знать, что, возможно, единственный на весь зал собеседник будет разговорчив и не груб? Быть может, незнакомец хотел во время просмотра находиться с кем-нибудь рядом. Но почему? Необходимое ощущение присутствия? Страх темноты? Но если так, зачем идти в кино в одиночестве? Быть может, незнакомец хотел мешать соседу смотреть фильм. Хотел драться за общий подлокотник, воровать его попкорн, перебивать атмосферу глупыми шуточками или зычным хохотом. Армину такой ход мысли был не близок, но он не мог отрицать того, что такие люди есть. Люди, которые получают удовольствие, когда досаждают другим. Которые находят это забавным и морально кормятся чужим негативом, сами же его и вызывая. Таких людей Армин не любил больше всего. Потому что именно с такими людьми он с самого детства регулярно сталкивался. Они поднимали на смех его физическую слабость во дворе, смеялись над его «девчачьей» внешностью в лагере, били и задирали в школе. Арлерт слишком презирал их, чтобы позволить себе ударить в ответ и уподобиться им. Они принимали это за слабость и продолжали. Дети жестоки. И хотя они с одноклассниками почти уже не дети, Армин всё ещё не до конца понимал, как давать отпор задирам, не внимающим словам. Он раздражал себя этим. Ему буквально просто повезло завести в школе друзей в предпоследний год обучения. Удача, не больше. А как иначе? Сам Армин, несмотря на дружелюбную натуру, никогда не был душой компании. Ему казалось, все его слова — неуместная чушь, которую новые знакомые не захотят слушать. А если и захотят, то тут же осмеют. Ему казалось, в каждом новом коллективе его разглядывают под микроскопом, изучая все его изъяны — внешние и внутренние. И это подтверждалось, когда очередной хулиган игриво закидывал ему руку на плечо, оставшись с ним наедине. А дальше всё по сценарию: вопрос про деньги на завтрак, дружеская просьба пояснить за рюкзак с «Hunter x Hunter» — а потом уже не дружеская. Прошло больше полугода с тех пор, как это прекратилось, но подсознательный страх быть непринятым и униженным за то, кем он является и что любит, так с Армином и остался. И не было оснований считать его беспочвенным. Не было оснований думать, что кто-то, кого он встретит завтра в кинотеатре, обойдётся с ним лучше, чем пару лет назад обходился Кирштейн. Кирштейн. Пожалуй, из всех хулиганов, что ему встречались, этот был самым… сложным. Было в нём что-то, что всегда отличало его от уличных отморозков: на учёбу редко забивал, в классе выдавал здравые и дельные мысли и даже следил за своим внешним видом (правда, явно ради женских симпатий). Всё это ни в какую не стыковалось с его поведением вне уроков: Жан нередко зажимал Армина где-нибудь у шкафчиков, не отпускал, задавал унизительные и смущающие вопросы. Про девственность, про дрочку, про анимэшное порно. Смеялся. Жан редко делал Армину больно физически, но держал в напряжении постоянно — так, что ноги подкашивались. Иногда Армину казалось, что с Жаном можно договориться, но сам он не мог и рта раскрыть, когда красивое длинное лицо одноклассника озаряла нехорошая улыбка. А, возможно, стоило попытаться с самого начала. Потому что после прошлой весны, когда Жан со всеми помирился, он оказался не таким уж и мерзким парнем. Им с Жаном приходилось общаться чаще. Общая компания, как-никак. И в этой общей компании за колким взглядом и грубыми фразочками Армин открыл для себя интересного собеседника, который сечёт в истории, тачках и технике. Правда, от анимэ Жан воротил нос довольно долго — пока как-то не позвонил Армину в три часа ночи, прося помощи с прохождением визуальной новеллы. Армин тогда был чертовски зол — из-за позднего звонка, — но чертовски счастлив, что кто-то неожиданный разделил его интересы. Принял его. Как-то раз Жан попросил прощения. И это поразило Армина больше всего. Они тогда не перебрали, но выпили будь здоров. Обычно по пьяни люди творят как раз то, за что им наутро, по трезваку, приходится извиняться. А Жан — наоборот. Извинился по пьяни. Сказал: — Прости за всё. Без контекста, но Армин понял. Кивнул и поднял за это банку «Йегершейка». Больше они к этой теме не возвращались. С тех пор в Жане Армин стал находить больше сходства с собой, чем ему хотелось. Например, они оба — что один, что второй — в общении иногда были полным провалом. Армин пытался исправлять это доброжелательностью — Жан вообще никак не исправлял, обильно маскируя грубостью. Вот и позавчера, например, в четверг, отец знатно пропесочил Сашу из-за очередной двойки. — Да херня это, — констатировал тогда Кирштейн. — Старик забудет о твоей «параше» через неделю, так что-либо забей, либо не ной и сажай свою задницу за учёбу, если не нравится получать от него по шапке. — Грубиянище ты, Жан, — буркнула Саша и взвыла ещё пуще. Господин Браус нечасто ругал дочь, но сама она крайне дорожила хорошими с ним отношениями, вот и ревела. Ребята во главе с Микасой молча ушли провожать её до дома. Остался только Армин. Остался, смерил длиннющего Жана долгим взглядом и спросил: — Обязательно наезжать было? Жан тогда сперва удивился, потом прикурил — даром что за школой нельзя — и пожал плечами: — А что я не так сказал? Правду же говорю. — Правду тоже можно сказать не так. — А как надо-то? — Жан сплюнул. — Прости, что не привык сюсюкаться и заливать народу в уши дешёвый сироп, от которого толку ноль. — Никто не просит сюсюкаться. Можно просто быть подобрее. И говорить не грубо, а нормально. Попробуй, Жан, и к тебе потянутся, — с этими словами Армин, не дожидаясь ответа, ушёл. Никогда прежде он не чувствовал себя настолько смелым и настолько правым. Хотел бы он ощущать себя так и сейчас, зависнув взглядом на всё ещё открытой схеме кинозала. Может, отменить покупку? Или попробовать пересесть на другое место? Взять другой сеанс, в конце концов… Нет! Армин помотал головой, отказывая невидимому собеседнику. Он — не малолетка, чтобы пасовать перед своими страхами. Он пойдёт туда. Завтра. И всё пройдёт хорошо. В горле пересохло. «Нет там никаких возрастных ограничений. Если только на входе документы не потребуют, но в нашем киносарае всем на такое плевать)),» — написал он Флоку, а пока тот что-то долго печатал в ответ, спустился на кухню глотнуть воды. На кухне дедушка, наряженный в большой фартук, разливал по банкам яблочный сок. — На вот, попробуй, — протянул он внуку стакан с пенкой от отжима. — Чего бледный такой? У тебя всё хорошо? — Слушай, скажи, — Армин повертел стакан в руках, не решаясь пить. — Бояться людей — нормально? Старик остановился и с хрустом выпрямил спину. — Бояться, Армин, надо людей с ножом или пистолетом. А если человек вооружён только мозгами да острым языком, тебе его бояться не надо. Потому что такие оружия у тебя и у самого есть. Армин почувствовал, как розовеют его щёки. — Ты прав, — кивнул он деду и глотнул домашнего сока. Тревога шаг за шагом отступала.