Несломленный

      К квартире номер восемь на авеню Гейтс был приставлен специальный человек из социальной службы. Он следил за тем, чтобы Кэтрин Дрейк, соответствовала общепринятому статусу родителя. По словам Поппи, которая связалась с Брюсом на следующий день после произошедшего, на Кэтрин не раз подавали жалобы соседи — громкая музыка, нанесение легких телесных повреждений в состоянии алкогольного опьянения, порча чужого имущества… Но ничего, совершенно ничего о том, что в этой квартире живет восьмилетний ребенок, каждый день вынужденный наблюдать антисоциальное поведение своей матери и ее дружков.       — Что ты предлагаешь?       Брюс сидел в отцовском кресле в кабинете и наблюдал за тем, как Тим водил по кожаному сидению дивана колесами игрушечного Феррари ф12 берлинетта — прототип реальной модели, стоящей сейчас в гараже.       — Честно? Я бы лишила ее родительских прав только за одну ее наркоманскую рожу, — раздраженно отчеканила она.       Они познакомились на очередном благотворительном вечере.       Поппи — маленькая бойкая брюнетка за сорок — показалась ему настоящей, лишенной фальши богемного общества. Скрываясь от ненужного внимания, они разговорились за тяжелыми гардинами зала приемов. И хоть закончилось это по закону жанра — в спальне особняка, Поппи стала его хорошим другом. Она не навязывалась, ни на что не претендовала. В тот вечер разговор по душам нужен был им обоим, и проведенная вместе ночь только закрепила их отношения. Потом Брюс помог ей с бракоразводным процессом, который длился три года и все никак не собирался заканчиваться, потому что бывший муж Поппи был тем еще придурком, да еще и богатым, и не намеревался отпускать ее, не обобрав до нитки из своего мудачьего принципа. Пара адвокатов решили этот вопрос в течение недели. Брюс не собирался использовать свое право на ответную услугу, он был джентльменом — до мозга костей, а как же — но кроме Поппи решить этот вопрос в кратчайшие сроки никто бы не смог. В итоге, он не прогадал, обратившись к ней.       — Ты же знаешь, что, — он перешел на шепот, глядя на увлеченного Тима, — в приюте, даже элитном, нет ничего хорошего, Поппи. Мне не нравится эта идея.       На том конце провода раздался понимающий вздох.       — Конечно, Брюс, ничего не сравнится с семьей… Какой бы она ни была.       Брюс поежился, вспоминая, как под действием шампанского рассказал ей о том злосчастном вечере на Аллее Преступлений. Сейчас, анализируя свою излишнюю откровенность, он понимал, почему сделал это. На широком столе в рамке стояло семейное фото. Брюс расположился между родителями, на плечах у него покровительственно покоились их ладони. Поппи в тот вечер улыбалась улыбкой Марты Уэйн.       — Но эта… женщина даже не заметила отсутствия своего сына.       — Вы же уведомили ее об условиях?       — Да-да, все в соответствии с протоколом, сэр, — наигранно по-солдатски отрапортовала она, веселясь. — Если вы прекратите вести губительный образ жизни, мэм, то увидите своего сына снова. Он сейчас в приюте. Вот, что я сказала.       — И что она?       Брюс помассировал левый висок двумя пальцами, замечая, как Тим посреди импровизированной езды по подлокотникам прикладывается к подушке и начинает засыпать — девять часов вечера — как по неведомой команде.       — Она спросила, не перестанут ли ей выплачивать пособие на ребенка. Я ответила, что перестанут, на что она дыхнула мне в лицо крэком. Еле сдержалась, чтобы не выцарапать ей глаза… В любом случае, через месяц она сдаст анализы, и если мы обнаружим там следы наркотических веществ, то боюсь, что…       Полнейшая безнадега. Каждый день плохие новости.       За три дня, безвылазно проведенных в особняке, он превратился в отца-одиночку. Тимоти повсюду за ним таскался, словно подобранный с улицы щенок. Если Альфреду удавалось его чем-то отвлечь, Брюс спускался в пещеру, но не проходило и пары часов, как звонок оповещал его криками и истериками: «Где Брюс?! Я хочу к нему!». К нежным детским объятиям он уже привык, перестав чувствовать себя неловко даже под взглядом дворецкого. Что угодно превратится в рутину, если будет повторяться изо дня в день. Брюса не выпускали на патрули… Его не заперли в доме, не приковали к батарее. На деле хватало и неодобрительного взгляда, чтобы понять, что если он во второй раз выберется по делам с незажившим швом, то произойдет что-то страшное.       Волнение нарастало по мере бездействия. Джокер не объявлялся. Близился конец недели, новости оповещали лишь о незначительных вспышках противостояний между группировками — остаточные явления после восстания. Камеры денно и нощно следили за мафиозной группировкой Кавалли, фиксировали все передвижения и новые лица. В качестве извинений и налаживания прежних отношений, Брюс рассказал Альфреду о своих подозрениях. Помощь дворецкого явилась благословением. Теперь он спускался в бэтпещеру даже чаще, чем Брюс. Ведь это не было единственной их проблемой на сегодня. Где-то околачивался Крок — повод для бессонных ночей всего Готэма, как минимум.       Но все это меркло по сравнению с тем, что пришлось увидеть Брюсу в дневнике Артура.       Более гротескного, немыслимого, отвратительного чтива он еще никогда в свои руки не брал. Заметки на тему стендапа перемежались с невнятными мыслями, те в свою очередь перерастали в наблюдения и выводы, сделанные невпопад. Иногда предложение, начавшееся со слов «дорогой дневник…» заканчивалось неверно выведенными каракулями, в которых с трудом можно было распознать слова.       «Миссис Дрискл — старая шлюха, она не продала мне Валиум, потому что я ФРИК…»       «Я проследил за ней до дома… Тут недалеко, всего лишь прямо и вниз — в самую преисподнюю, ха-ха!»       «Сегодня некому будет кормить кота миссис Дрискл… и завтра… и послезавтра и послепосле…….»       Весь лист был заполнен словом «после».       «Соблазнился неприкрытыми скатертью ножками стола! Эй, детка, станцуем бостон?»       «Возможно, в моей смерти будет больше смысла, чем в моей жизни».       На некоторых страницах были капли крови, вырезки из порножурналов отличались особым цветом — их часто касались нечистые пальцы. Под светом ультрафиолета этих пятен оказалось намного больше, чем можно было себе вообразить. Брюсу захотелось сжечь этот рассадник бактерий и продукт нездорового ума, вымыться самому до скрипа и больше никогда не вспоминать о нем.       Но он не смог — словно одержимый, он просматривал этот дневник снова и снова. Перед сном, утром, во время завтрака или же обеда потрепанная тетрадь непременно находилась рядом. Иногда ему хотелось перечитать какой-то определенный момент или же рассмотреть коллажи, сложенные в нечто нелицеприятное, разрисованное, оскверненное, насквозь проколотое в глазницах или на сосках, с чернильными дырами в промежностях, с вклеенными в раскрытые рты сигаретами или… младенцами. И как он не силился, найти во всем этом какой-то глубинный смысл или же посыл ему не удавалось.       Брюс даже перестал злиться — шоковое состояние умерило его пыл, заставило более трезво глядеть на вещи. Жалость к разукрашенному придурку поглотила все его существо, противоестественно отвергая здравый смысл, которым он руководствовался всю свою жизнь. Брюс помнил эту тетрадь по записи из шоу Муррея Франклина. «Тук-тук… Кто там? Это полиция, мэм. Вашего сына сбил пьяный водитель, и он умер…» Через столько лет Брюс читал эти самые строки в дневнике Артура. Чем он руководствовался, когда писал об этом? Возможно, известными словами о том, что правда — самая смешная шутка на свете*?       Альфред с негодованием следил за поведением своего хозяина. Зацикленность на старой, потертой тетради, назначение которой никто так и не удосужился ему объяснить, его тревожила. Но с появлением Тимоти атмосфера в доме значительно поменялась к лучшему.       Из чердака были извлечены пыльные старые игрушки — железная дорога, коллекция мини-автомобилей, конструкторы, пазлы… Всему этому была выделена одна из гостиных, обычно не используемая, сейчас она стала убежищем для Тимоти Дрейка. Но если там не было Брюса, то он терял к игрушкам всякий интерес.       — Ребенок должен ходить в школу, сэр, — как-то в одно утро сказал Альфред.       Брюс, занятый изучением утренней газеты, отвлекся, глядя на Тима. Высунув язык от усердия и водя им по губам, тот пытался выстроить из букв, плавающих в молоке, какое-то слово.       — Я совершенно об этом забыл, — признался он, с негодованием наблюдая, как разноцветные хлопья, наконец, сложились в слово «Арти».       — Довольно странно, сэр. Вы ведь ходили в школу в свое время.       Укол дворецкого устыдил Брюса.       — Тим, в какую школу ты ходишь?       Мальчик бросил свое занятие и уже вовсю уплетал свой завтрак.       — Школа имени Френсиса Фримена, — пробубнил он с набитым ртом.       Муниципальная школа для детей из бедных районов, названная в честь мэра Готэма еще в пятидесятых. Альфред как-то обреченно покачал головой.       — Наверно, надо забрать его вещи, — предположил Брюс, отмечая полную безучастность к разговору со стороны виновника этого самого разговора. Он действительно не слышит или делает вид?       — Наверно, — вторил ему дворецкий, забирая пустую тарелку и ставя перед Тимом стакан с ярко-оранжевым соком. — Я все организую.       — Земля вызывает Тимоти Дрейка, — уже громче позвал Брюс, обращая на себя внимание больших невинных глаз. — Хочешь к маме?       — Хочу к Арти, — заявил он, допил сок, вытирая влажные губы рукавом под негодующим взглядом Альфреда, и подошел к Брюсу. Этот ребенок выработал привычку после завтрака сидеть у Брюса на коленях. Все эти дни он беззастенчиво проявлял свою привязанность, ища поддержки и тепла у того, кто не имел об этом понятия. Но все оказалось довольно просто — обнять в ответ, потрепать по голове, поводить ладонью по худой спине, получив в ответ довольное сопение. Больше всего Брюсу нравилось сажать Тима себе на плечи, чувствуя, как маленькие пальчики деликатно перебирают его шевелюру, и проводить экскурсию по поместью, отвечать на бесконечные вопросы, рассказывать о назначении тех или иных вещей. Благо, этот дом можно было с успехом назвать музеем, многочисленные предки собрали под этой крышей целую коллекцию привезенных из разных частей света вещиц. Это отвлекало ребенка от мыслей об Артуре. Но близилась та самая суббота. Никто не знал, что случится, если кое-кто все же не сдержит своего обещания и не сводит Тимоти в злосчастный океанариум.       Брюс перевернул страницу, и на него с яркой картинки взглянуло существо с отвислыми кожаными грудями, клешнями на передних лапах и скорпионьим хвостом.       Шелест бумаги, запах старого дерева и неуловимый, если принюхаться и вдохнуть в полную грудь, его — его персональный запах — белила, одеколон, табак и что-то еще…       На последней заполненной странице располагалась знакомая вырезка из газеты — предвыборный снимок Томаса Уэйна. Зачем ему это фото? Он его не изрисовал, никак не прокомментировал, просто приклеил в уголок листа, будто собирался как-то это обосновать, да забыл или в конце концов не посчитал нужным. Какая-то таинственная привязанность психа к его отцу неприятно тяготила.       За бесконечными и безрезультатными поисками зацепок Брюс, наконец, спустился в пещеру, чтобы прояснить накопившиеся вопросы, взглянуть на записи с камер в медицинском боксе, когда две недели назад туда заявился Джейсон. Сейчас это уже не было актуальным. А было ли тогда? Но, в любом случае, на записи не обнаружилось ничего предосудительного, он даже не посмотрел ее с должной внимательностью, хороня в себе чувства к тем троим, что покинули его друг за другом. Никто никого не настраивал, не провоцировал, каждый принял свое взвешенное решение и ушел. Что же, Брюс действительно это заслужил.       Также проверке подвергся адрес Артура. Тут тоже оказалось пусто. Купленная и оформленная на Пенни Розалин Флек, эта недвижимость не представляла из себя ничего, что могло бы хоть как-то заинтересовать. Бумаги были чисты, записи в администрации, в жилищном кооперативе и прочих инстанциях отражали всю тривиальную суть рабочего класса. Пенни работала в Уэйнкорп, купила квартиру в кредит, который исправно выплачивала в течение десяти лет — ни к чему не прикопаешься. Возможно, странное поведение Альфреда было обусловлено чем-то другим, а Брюс действительно превратился в психованного параноика, который подозревает всех и каждого.       Стало совсем паршиво.       Во всей этой отвратительной мозаике не хватало одного важного элемента — Джокера. Его исчезновение всегда сулило скорое и грандиозное возвращение. Но время давило на Брюса, заросшего обыденностью, каждый день заглядывающего под повязку на боку, болтающего с восьмилетним ребенком и, каждый раз ненавидящего себя за то, что спрашивает у него про Артура. Сумасшедший убийца водил ребенка в парк развлечений, покупал ему книги, потворствовал любви к Бэтмену… Право, это было уже слишком. Слишком невероятно, скверно, бессмысленно.       Так наступил вечер пятницы, второй по счету с момента исчезновения Клоуна.       В Нэрроузе снова стало неспокойно, но полицейские пока справлялись. О Кавалли стало кое-что известно. В традициях правящих — король умер, да здравствует король! — у мафиозной группировки сменился «крестный отец». С этим были связаны «чистки» в их офисах, многочисленные убийства неугодных — кровавая инвентаризация. Все это не нравилось Брюсу, он не мог ничего предпринять. Возможно, Джокер сейчас был в центре этого беспредела, а где же ему быть, если не там? Утвердиться при новом правителе не последней в городе группировки было важным шагом. Брюс это понимал, но зачем ему оставили зацепки? На случай мести, если Джокера там убьют? Если этот псих может умереть от рук каких-то там итальяшек, то грош цена его безумию! Он долго размышлял перед сном, не мог отделаться от этой вредной привычки. Но назойливые мысли находились всегда, прерываемые короткой дремой или…       Альфред постучался к нему в спальню и сказал, что он должен кое-что увидеть. Минул час после полуночи. Лицо старика было непроницаемым, но шаг нетерпелив — и то, как он поспешно покинул операторскую на первом этаже свидетельствовало о… Брюс не брался оценить весь спектр скудных эмоций, который время от времени проявлял Альфред, от этого у него начинала болеть голова.       Брюс не помнил, когда в последний раз был доволен собой. Даже совершая, казалось бы, правильные поступки, он оставался неудовлетворенным. А как насчет признания? Его было столько же, сколько и осуждения — плата за самоуправство. У закона связаны руки, а у Бэтмена преградой всегда выступали моральные принципы. Но любые принципы претерпевают изменения, когда на них оказывают давление. В правильных местах, с направленным усилием в особую точку. Глупо было думать, что он вечно будет непоколебим. Связанные преступники появлялись у порога полицейского участка с завидным постоянством, люди к этому привыкли. Потом этих преступников начали находить на месте ими же совершаемого преступления с повреждениями, угрожающими жизни. Превышение полномочий стало для Брюса обычным делом. Он долго откладывал размышления на эту тему, всегда были вещи, которые занимали его мысли вне очереди. Самый главный виновник этих мыслей сейчас находился по ту сторону экрана видеонаблюдения.       Джокер курил, сложив одну руку в карман брюк. К объективу он стоял боком, с этого ракурса было видно его грим, зачесанные назад волосы… Сгорбленная спина, ленивая поза — опора на одну ногу, вторая выставлена вбок — будто вышел на перекур после тяжелой смены. Так оно и было, Брюс не сомневался, чувствуя щекочущую боль в подживающем шве на левом боку.       Перед ним горела красным кнопка домофона и ее следовало нажать, если он хотел, чтобы мутное ожидание когда-нибудь закончилось. О чем он думал? Что Джокер никогда не осмелится прийти сюда? Весь Готэм знал, где живет Брюс Уэйн, отчего же не знать и ему?       Но было что-то завораживающее в том, чтобы следить за Клоуном с этой безмолвной стороны. Брюс понял, что завис на изображении, нельзя было допустить, чтобы незваный гость ушел проигнорированным. Но разве его можно впускать? Он устыдился внезапному порыву спросить совета у Альфреда, словно дитя малое, столкнувшееся с подозрительным незнакомцем, который протягивает ему леденец.       Достаточно, нужно что-нибудь предпринять. Раз впускать Клоуна нельзя, он выйдет к нему сам, только перед этим…       — Стой на месте, я сейчас подойду, — выдал он в динамик.       Кнопка на пару секунд стала зеленой, подсветила уставшее лицо, делая его похожим на мультяшного героя, готовящегося блевать.       Джокер встрепенулся, заозирался и глянул в камеру. В немом представлении он шуточно отдал честь, принимая команду.       Брюс был в одних пижамных штанах, поэтому ночная прохлада неприятно охладила его разгоряченную кожу, но возвращаться за курткой уже было поздно. Нетерпение гнало его вперед, и он не хотел себе признаваться, что предвкушал их встречу, что он… рад? Нет, полная чушь!       Джокер глядел на него из-за решетки кованных ворот, и это зрелище как никогда успокаивающе повлияло на Брюса. Он враз усмирил волнение, шурша по гравию подъездной дороги домашними тапками.       Клоун оглядел его пристально, словно увидел впервые. Брюс почувствовал себя странно, будто это все уже где-то было. Смутное узнавание ситуации поселилось в нем склизким червем растерянности и злости на себя.       — Чем ты думал, когда решил заявиться сюда в таком виде? — прошипел Брюс со своей стороны.       Джокер усмехнулся, бросил догоревший бычок на землю и растер его мыском ботинка. Подошва вся оказалась в глинистой грязи, будто этот придурок пробирался сюда через лес. А может так оно и было.       Клоун подошел к прутьям вплотную. Под светом фонаря стало видно больше. Грим смазался на щеках, очертил неровной дугой границу с шеей, находящейся в плену застегнутой на все пуговицы зеленой рубашки. Привычно карминовый костюм был потрепан, то тут то там виднелись потертости и заломы.       — Здравствуй, Бэтс. Как жизнь? — он многозначительно глянул на повязку, опоясывающую Брюса поперек торса, фиксирующую залатанные ребра и заодно компресс на шве.       — Была бы намного лучше, если бы кое-кто выполнял свои обещания.       Чем больше он глядел на Клоуна, тем яснее виделась вялость жестов, скрытая под леностью заторможенность. Тусклый желтый свет не давал разглядеть больше, но что-то явно было не так. Незваный гость криво улыбнулся.       — Всем от меня что-то надо. Но никто не хочет угождать дядюшке Джокеру.       Издевательский тон, смешанный с отстраненным взглядом, вызывал у Брюса противоречивые чувства. Он решился подойти ближе. Алкогольных паров не почувствовал, зато предупредил довольно предсказуемое движение загребущих рук. Они, как клешни, потянулись вперед. Брюс позволил им сомкнуться у себя на шее. Второй раз. Задаваясь неразумным вопросом: «А что если?»       — Ха, ты оскорбляешь меня своим спокойствием! — наигранно возмутился он.       Большой палец огладил кадык, затем хватка ослабла, ладони переместились на плечи, сжали их в предостерегающем жесте.       — А чего мне бояться? Ты по ту сторону клетки, — пояснил свое спокойствие Брюс, не понимая, как ему относиться к прикосновениям Клоуна. Он был готов сломать обе руки в один незамысловатый прием, прутья оказали бы ему в этом непосильную помощь.       — Ты никогда не задумывался, что все обстоит с точностью да наоборот?       Беспардонные пальцы проследили линию ключиц, очертили яремную впадину. Указательный пробрался в естественное углубление и неприятно надавил. Но Брюс не дернулся, он наблюдал за разрисованным лицом, шарил глазами по корпусу Джокера, отмечая застегнутый на все пуговицы пиджак, темное размытое пятно на плече, еще одно — на выставленном между прутьями бедре.       — Где ты шатался все это время? Похож на ободранного кота из подворотни, — озвучил свои выводы Брюс.       — Мяу, Бэтси! Этот ободранный кот все еще в состоянии задать тебе трепку!       Игривый тон был призван ввести в заблуждение, отвлечь.       Клоун, вероятно, смертельно устал, либо скрывал невидимые глазу ранения. Усилием ли воли или особым отношением к боли, этот человек игнорировал ее, играл чужим вниманием, наслаждался редким моментом уединения. Брюс осознал, что наслаждается этим не меньше.       Стоять здесь становилось опасней с каждой минутой. Любопытные репортеры сновали у границ особняка чуть ли не каждый день, сидели на деревьях и заборах, пытались выловить в окне хотя бы намек на какие-нибудь причуды известного миллиардера.       Тем временем наглые пальцы Джокера переместились на оголенную грудь, сжали ее, словно женскую. Брюс раздраженно шлепнул по этим рукам, чувствуя себя в высшей степени глупо. И о чем он только думал?       — Уходи, — через силу процедил он. — Не ошивайся у моего дома, тебя увидят репортеры.       Джокер скорчил задумчивую гримасу, сжал решетку до побелевших костяшек.       — Какие репортеры? Боюсь, что те трое репортерских туш, которые прилегли отдохнуть вон за теми кустами, — он указал себе за спину, — не смогут даже поссать самостоятельно как минимум пару месяцев.       — Джокер!       — А сенсационный, — он показал кавычки в воздухе, — материал накрылся, потому что их камеры превратились в груду бесполезного хлама.       Брюс моментально озверел, хватая Клоуна за грудки и притягивая к себе. Он словно пытался протащить его сквозь узкое пространство между прутьями, явно причиняя боль. Но Клоун на это лишь громко захохотал.       — Эй, ты должен меня благодарить! — он намеренно повысил голос так, что его несомненно услышал бы Альфред, сидя в своей комнатушке в отдаленной части дома, и может даже сладко спящий Тимоти.       С характерным треском швы в пиджаке возвестили о своей нелегкой участи. Это отрезвило Брюса, он выпустил из рук на удивление мягкую ткань и вынужден был наблюдать за тем, как Клоун поправляет на себе пострадавший предмет одежды, придирчиво осматривает смятый воротник и отвисшую на нитке пуговицу.       — Ты чертов варвар, Брюс, — обреченно изрек он. — Неужели это было обязательно?       — Они мертвы?       Раздраженный взгляд окатил его холодной волной.       — Если бы я хотел как-то тебя очернить, то это точно не были бы трупы у поместья Уэйнов. Я бы придумал что-нибудь более пикантное.       Брюсу вдруг стало очень интересно, что подразумевал под «пикантным» этот псих. Но он поспешил одернуть себя, убедить не поддаваться на очередную провокацию. Хотя бы сегодня все будет по-моему, подумал Брюс, прикладывая к замку ворот магнитный ключ и заволакивая ошалевшего Клоуна на территорию поместья за предплечье. Возможно, он сжал слишком сильно, ему всегда было сложно рассчитать с ним силу.       — Куда ты меня тащишь? — удивленно взвился Джокер, шаркая сзади, но не предпринимая попыток вырваться.       — Разве не для этого ты пришел?       Брюс и сам не знал, что творит. Он ждал, что ему окажут сопротивление, но его не последовало. Клоун послушно тащился за ним, попутно критикуя никудышную систему безопасности, слишком открытую местность, лишенную жизненно необходимых противотанковых ежей, ловушек в стиле Индианы Джонса, спиралей Бруно и прочего абсурдного инвентаря.       — В каком веке ты живешь? — осадил его Брюс, заводя в дом с черного входа, проходя по узким коридорам, служившим ходами для прислуги в прошлом столетии.       — Я бы на твоем месте вызвал скорую, а то те трое там окочурятся.       Комментарий был принят к сведению. Брюс сжал зубы.       — Альфред с ними разберется.       Они миновали пару лестничных пролетов пожарной лестницы и оказались в восточном крыле. А затем Брюс застыл у двери своей спальни. В одной руке он все еще удерживал Джокера, а второй сжимал ручку двери, пытаясь объяснить себе причину, по которой притащил самого опасного преступника города к себе домой. И что он, черт возьми, собирался делать с ним у себя в спальне? Не в пещеру же его вести! Его следовало осмотреть на наличие серьезных ран. Для начала. Такое объяснение вполне сгодилось.       Они оказались внутри.       — Эй, никогда не думал, что скажу это, но ты меня пугаешь, — мерзко хихикнул Клоун, все же вырвавшись из хватки и отходя на шаг в глубь комнаты, оглядывая разобранную, смятую постель в свете торшера. — Неплохо, но как-то скучновато.       Брюс проигнорировал комментарий, залез в шкаф, извлекая оттуда увесистую аптечку. Руки нужно было срочно чем-то занять.       — Раздевайся, — кинул он через плечо без единой задней мысли, принявшись рыться в медикаментах.       Джокер замер, перестав разглядывать вид из окна, или же перестав прикидывать свои шансы на побег.       — Ты считаешь меня настолько легкодоступным?       — Я считаю тебя раненым, — осадил его Брюс, приготовив антисептик, бинты и, на всякий случай, антибиотики.       — Тебе-то что? — оскалился Клоун, явно не собираясь выполнять озвученные требования. Он стал похож на загнанного в угол зверя. Брюс начал наступать, незаметно, чтобы не спугнуть, маленькими шажками. Он чувствовал себя глупо и одновременно завелся от нелепой охоты на Клоуна.       Джокер тоже сделал шаг в сторону, подбираясь к выходу. Уголок его губ нервно подергивался, а глаза внимательно следили за передвижениями своего охотника. В застывшей тишине они несколько секунд оценивали свои шансы. Брюс решился действовать первым, он кинулся вперед, старым как мир приемом преграждая пути к отступлению, широко разводя руки и ноги, пытаясь занять собой свободное пространство перед жертвой и в случае чего тут же загрести ее в свои объятия. Но смог поймать лишь воздух. Зеленая шевелюра юркнула под его рукой, по-змеиному изворотливое тело обошло выставленную ногу и скрылось за дверью ванной. Послышался щелчок задвижки и удовлетворенный смех с той стороны.       — Придурок! — опешил Брюс. — Ты загнал себя в ловушку!       — Я сам позабочусь о себе, Бэтс, иди лесом! — донеслось приглушенное из-за двери.       Брюс негодующе опустился на кровать, ероша волосы и обреченно глядя на разложенные медицинские принадлежности.       — Хотя бы аптечку возьми!       — Что? — послышался звук льющейся воды в душе. — Я тебя не слышу!       Привычная злость, почти что родная, она объяла его, слилась с ним. Все, баста, финита ля комедия, Брюс облажался по полной.       За дверью ванной все еще слышался шум воды, выход оттуда был только один и находился он там же, где и вход, окон внутри, к счастью, не было. Значит, оставалось дождаться, пока эта дверь откроется, чтобы… Чтобы что? Избить ублюдка? Допросить? Он сам заявился к порогу поместья, означало ли это готовность к сотрудничеству? Черт, Брюса начало лихорадить, переполненный энергией, он готовился выплеснуть ее на виновника всех своих сегодняшних бед.       Брюс закрыл дверь в спальню на ключ, задернул жалюзи и убедился, что охранная система работает. Так, в случае чего на окно с внешней стороны опустятся металлические заслонки. Полная изоляция.       В ожидании он сделал короткий звонок Альфреду, сообщил о репортерах.       — Он здесь, сэр? — звучало так, будто соседство с опаснейшим психопатом было для него чем-то будничным, незначительным.       — Да.       — Нужна моя помощь? — еще один вопрос, лишенный смысла.       — Нет.       — В таком случае, займусь репортерами.       Спокойствие дворецкого передалось и Брюсу. Он расслабился, посмотрел на настенные часы — глубокая ночь, — извлек из аптечки аспирин, проглотил две таблетки, не надеясь, что они подействуют. Померил пространство шагами, снова взъерошил волосы, припал ухом к двери, разочарованно выдохнул. Разлегся на кровати, загипнотизировал потолок, рыкнул в бессильной злобе на себя, достал из-под подушки потрепанную тетрадь, раскрыл на середине:       «Они высмеивают тебя каждый день. Смотрят тебе в глаза, видят отброса. Чем они лучше?»       «Худшее в психическом заболевании то, что люди хотят, чтобы ты делал вид, что у тебя его нет»       «А знаете, почему шутки про утопленников обычно не смешные? Потому что лежат на поверхности!»       Брюс сел, сложил ноги по-турецки, снова глянул на дверь ванной. Звук льющейся воды не утихал. Еще немного — и придется выламывать дверь. Прошло тридцать минут.       «Шутки про секс смешные»       «Шаг, шаг, шаг, шаг, шаг, шаг…»       Голая женщина с головой ящерицы насмехалась над ним, ее раздвоенный язык был готов прощупать Брюса на наличие пульса. Ожидание превратилось в пытку, изощренную пытку. Может, Клоун там прорыл себе тоннель? Смыл себя в унитаз, или… На полке за зеркалом лежали запасные лезвия для бритвы, под раковиной был спрятан армейский нож.       Что можно там делать так долго?       «Кремировать реальность, сбросить на Готэм контрацептивную бомбу! Ха-ха-ха!»       «Вначале была пустота. А затем… Появился Бэтмен. И это было хорошо»       Брюс округлил глаза, наткнувшись на последнюю запись, затерявшуюся среди пустых страниц. Раньше он ее не замечал. Расположенная в левом нижнем углу вдоль линии корешка, она уже почти выцвела.       Мысли, как играющий оркестр на идущем ко дну Титанике, как стюардесса на борту падающего самолета — она вот-вот протянет тебе последний в твоей никчемной жизни пакетик с орешками. Мысли… Они смешались в отвратительной диффузии ирреальности дневника, потонули в словах, пошли на дно к безразличным немым наблюдателям. Человека легко свести с ума, достаточно подвергнуть сомнению суть его существования, внушить, что он никчемен, незначителен, что его плоть на костях предназначена для того, чтобы ее глодала публика. Артура обглодало общество, до самой кости, добралось до души, начало тянуть свои мерзкие руки к ней и… Артур вовремя дал отпор, но какая-то часть его сути пострадала еще в самом начале, в то время, когда, беззащитный, он был не в состоянии постоять за себя. Брюс закрыл дневник, положил его в выдвижной ящик прикроватной тумбы и еще какое-то время сидел и слушал тишину, разбиваемую щелчками секундной стрелки в старых часах и собственным дыханием. Только сейчас он понял, что в ванной стало совсем тихо, воду перекрыли, но выходить не спешили.       — Эй! — позвал Брюс, встав у двери.       Тишина. Он затаил дыхание, напряг слуг и, кажется, уловил движение внутри. Уже какой-то результат, неплохо.       — Ты собираешься торчать там всю ночь? — полное безразличие к словам. — Выходи, я не буду тебя бить.       — И очень зря!       Брюс вздрогнул от внезапного крика. Кулаки невольно сжались, он был бы и рад поработать ими.       — Выходи, — стараясь не шипеть, попросил Брюс. Возможно, это прозвучало как приказ, но кто виноват, что его заставили ждать так долго? Выбить эту дверь труда не составило бы, но могло возвести между ними дополнительную преграду.       — Артур. Позволь обработать твои раны. Я знаю, что ты орудовал у Кавалли. Знаю, что оставил мне знаки там, в квартире…       Короткий щелчок и дверь распахнулась. На Брюса хлынуло паром, духотой и запахом мыла — лаванда и эбеновое дерево. Артур смыл грим, мокрые волосы все еще покрывала зеленая краска, она капала на оголенные плечи, стекала по ним зелеными каплями, пропитывала белоснежное банное полотенце под тазовыми косточками.       Он не пострадал, кровь на костюме была не его…       Брюс задохнулся от нахлынувших ощущений. Образ, запах, цвета — все смешалось, преобразовывая перед ним довольно необычное существо. Худой, но жилистый, нарастивший гибкие мышцы на тренировках Лиги и бесконечных марафонах по крышам и подворотням Готэма с гигантской летучей мышью на хвосте. Редкие светлые волоски на груди топорщились, кожа покрылась мурашками от перепада температур. Скрытое все это время за цветными костюмами, больничными робами, кажущееся хрупким, это тело таковым вовсе не было. Брюс повидал в своей жизни людей, которые и без горы мышц были способны побеждать противников, существенно превышающих их в весе. Он не знал, удалось ли ему скрыть восхищение за сосредоточенностью, а удивление за озабоченностью здоровьем. Но когда Артур поднял на него глаза, задирая голову, выставляя кадык, Брюс отступил, поспешно оглядывая ванную и отмечая там полный бардак.       — Значит, ты понял…       Артур уже беспардонно рылся в чужом шкафу. Брюс не возражал, он должен был сам предоставить ему сменную одежду, не додумался, вместо этого роясь в чужом дневнике — все справедливо.       — На правой полке, сверху, — подсказал он, словив недовольный взгляд. — Да, понял. Хотел, чтобы я спас тебя в случае чего?       Бесстыдник сбросил с себя полотенце и развернулся, светя наготой, заставляя Брюса сжать с силой зубы от неловкости. Он выбрал свободные штаны на резинке и футболку, которая обычно служила хозяину для сна.       — А что, ты был бы рад моей бессрочной кончине?       Игривый тон с заведомо известным ответом. Вот только черта два его озвучат, придержат в сердце, запрут на замок.       — Ты обещал помочь. А еще…       — Что? Ну что еще я тебе должен? — взвился он, потонув в одежде Брюса, снова становясь хрупким. — Подарок на рождество? — он извлек откуда-то нож, тот самый, который был под раковиной. — Все, что я должен, это нести радость и свет. Заставить их улыбаться… любой ценой ах-ха-ха!       Он подошел, играясь с ножом, как с выкидухой, перекатывая с центра тяжести к кончику лезвия, изящно вертя ладонью, сгибая и разгибая длинные пальцы.       Брюс хотел ему сказать про Тимоти, но засмотрелся на провокацию, решая, отобрать у психа холодное оружие сейчас или дать ему еще немного времени на самолюбование.       — Я бы спас тебя.       Брюс произнес то, что не собирался произносить. Но это того стоило. Игра прекратилась, нож лезвием вниз застыл в бледной ладони. Артур нахмурился, хрипло усмехнулся — не поверил.       — Неверные выводы, как всегда, Бэтс, — болезненно прохрипел он. — Кавалли связаны с Лигой. Не напрямую, конечно. Но там есть люди, которые знают людей, которые знают, кхем… В общем, через них можно выйти на тех, кто может знать о Ямах Лазаря. Обычно эти придурки ошиваются там.       Артур снова принялся вертеть ножом, расхаживать вокруг кровати. Задерживая взгляд на «тонах осени» Банди, он скривился, подтянул сползающие штаны — по-детски нелепо.       — Значит, ты что-то разузнал? Раз пришел сюда, — сделал выводы Брюс, внимательно следя за движениями неуместного человека.       — Нет, я пришел, чтобы принять душ и поизводить тебя.       Сегодня он был особенно колок, выпустил сразу все свои колючки, выставил на обозрение, демонстративно. От Брюса не укрылись нервные подергивания в уголках глаз. Это было бы естественно, ведь он наверняка понимал, что заперт здесь со своим врагом, безоружный. Нож в его руках внушал страх кому угодно, но не тому, кому предназначался сейчас.       Этот самый нож сейчас начал проделывать двойные и тройные сальто в воздухе, ложась смирно в ловкую ладонь неизменно рукояткой. Как тогда на крыше, у Брюса возникло желание прекратить дурачество немедленно, но он ждал.       — Артур!       — Что? А зачем, по-твоему, я увел такси, кинул его на Грейт Виллидж и тащился сюда по животным тропам?       — Ты угнал такси? Здесь нет животных, способных проложить тропы!       — Теперь есть, — не улыбка, а оскал, не смех, а змеиное шипение. Он явно веселился, продолжая выдавать важную информацию дозировано, игнорируя нарастающее нетерпение, намерено ли, либо случайно. Нет, он наверняка знал, что нарывается, и делал это специально.       — Тебя не учили говорить связно, я понял. Дефект речи, — на манер Клоуна подшутил Брюс и понял, что ошибся. Рукоятка шлепнулась о ладонь, застыла там, в объятиях, взгляд из-за плеча показался лишенным всякой игривости. Он медленно развернулся, источая угрозу.       — Ты сам меня сюда затащил, помнишь? — зачем-то уточнил он, в застывшей грозной мимике, двигая только губами. — Не боишься последствий? Это не я заперт тут с тобой. Это ты заперт здесь со мной.       Брюс всегда боялся последствий. Но страх — нормальное чувство, это инстинкт, а не слабость. Но нет, сейчас он был спокоен за свою сохранность, он справится, даже если перед ним неуравновешенный псих с ножом, даже если это Джокер. Но Джокер остался за стенами ванной, Артур смыл его, смывал целый час, видимо, из этой шкуры не так просто выбраться. Въедливая зараза под эгидой безумия пустила корни уже давно, оприходовала теплое местечко.       — Хочешь, чтобы я тебя просил, — сделал выводы Брюс. Серая фигура распрямилась, но нож не опустила, готовая применить его в любой момент. — Ты здесь по своей воле и с нужной мне информацией. Не заставляй меня извлекать ее силой.       — Ты только обещаешь, как обычно, — от Брюса отмахнулись. Пришлось подавить в себе взбунтовавшееся самолюбие, сейчас не время препираться.       — Джокер!       — Так-то лучше, красавчик. Знай, с кем говоришь.       Брюс почувствовал себя пристыженной собакой, но стерпел насмешку, обещая себе врезать ему хорошенько, если вскоре не услышит слов по делу. Артур заметно расслабился, сел на середину кровати, нож при этом переходе куда-то делся, ладони его были пусты. Самодовольная улыбка говорила сама за себя.       — Кавалли — слишком мелко для меня. Но те, кто стоит за ними, уже сложнее. Ты знаешь о Совах? О-о, знаешь, я вижу. Тебе посчастливилось попасть под суд Сов, да?       — Это было давно.       Он не сомневался, что разгромленная когда-то организация нарастит свою мощь заново, ведь раны на срубленных головах он не прижег, и на их месте ожидаемо выросло по две. Его начало тошнить от обилия древних, могущественных организаций и от того, что все они имели виды на Готэм.       — Они кое-что знают. Но не волнуйся, на этот раз с ними нужно всего-навсего договориться, предложить свою цену.       — Предположим, — согласился Брюс, довольный тем, что дело сдвинулось с мертвой точки. Он задумался. Связываться с Совами снова было опасно, но если он не будет покушаться на их деятельность, то могут ли они на время стать союзниками? Это как продать душу Дьяволу. Ему не нравился такой расклад.       — Ты уверен, что это единственный вариант?       Артур насмехался над ним, смотрел исподлобья и качал головой.       — О да, Бэт-трусишка, единственный, о котором мне известно, хе-хе.       — Я не буду храбриться перед тобой. Трезво оценивать свои шансы — залог выживания. А из тебя помощник так себе.       Клоун состроил оскорбленную невинность, театрально скривив брови, раскрыв рот, готовый изречь обиженные речи. Все это начало раздражать Брюса. Он подошел к кровати, собрал аптечку, спихнул ее на пол и сел в изножье. Началась новая охота. Противник принял вызов, подбоченившись.       — Я помогу, я держу слово…       Брюс молча примерялся, рассчитывал расстояние до цели и свои возможности ввиду все еще незажившего шва и сломанных ребер.       — Но мы не успели с тобой обговорить, эм-м, условия, помнишь? Там, на крыше, я собирался их озвучить…       Брюс молчал.       — Любая помощь достойна вознаграждения… А твои намерения мне не нравятся. Что. Что ты на меня так смотришь? Я не вкусный, ты подавишься…       Брюс подбирался медленно, заранее готовясь к тому, что Клоун захочет соскользнуть вправо или влево, но тот пятился к изголовью, продолжал болтать. Что-то там про условия, про сделку. Совсем не интересно. Сделка с Джокером? На Бэтмене можно ставить крест, если он станет сотрудничать с Джокером. Использовать его — верный вариант, но и мотивировать нужно. Что его побуждает к бурной деятельности? Правильно — Бэтмен. Неподдельное обожание в его глазах читалось каждый раз, когда Рыцарь Готэма пригвождал его к стене, надевал наручники, когда избивал в запале или же обвинял в очередном убийстве. Так пусть радуется обществу своего антагониста, ссытся в штаны от восторга и помогает под страхом загреметь в Аркхем раньше времени. Никакой иной мотивации он не заслуживал.       — Ты… о-о, я понял, чего ты хочешь!       Артур потянулся за пояс, но не успел, его руку перехватили раньше, нож был извлечен и отброшен в сторону. С сожалением Брюс понял, что проткнул им деревянную панель отделки стен — массив африканского розового дерева… Альфред его убьет.       Тело под ним зашевелилось, попыталось изогнуться дугой. Руки в плену крепкой хватки, напротив, расслабились, чтобы уменьшить боль.       — В следующий раз хорошенько подумай, прежде чем угрожать мне в моем доме моим же оружием, — упрекнул Брюс, наблюдая за его стараниями, отраженными на лице мученической гримасой.       — Пообещай, что будет следующий раз, — внезапно сдавленно прошептал Артур, перестав вырываться, и вовсе затихнув, глядя в недоуменные глаза напротив. Все еще играл, провоцировал. В этом положении особенно явно, со злонамеренной ясностью намекая на что-то постыдное. Брюс побагровел. Он увидел свое отражение в черных омутах зрачков, и оно ему не понравилось — тот же эффект зеркала за спиной бармена — озверевший пьянчуга, увидев свою хмельную рожу, успокаивался. Это сработало и с Брюсом, он немного ослабил хватку, приподнялся, чтобы не смешивать дыхание с чужим. Но тут же поплатился. Слишком быстро и резко, в рану ему уперлись пальцы, сложенные в форме дракона, надавили мягко, но настойчиво, вызывая тянущую боль. Он замер, опустив голову. В пару секунд они поменялись ролями, теперь уже он был уязвим, ему оставалось только задавить Артура своим весом, что было в крайней степени смехотворно, но преимущество верхнего он неминуемо потерял.       — Вывести тебя из строя еще на месяц? — поинтересовались у него, прошептав эти слова куда-то в ключицу. Горячее дыхание прошлось по коже непозволительно приятно, вызвало приливную волну жара.       — Ты… — сдавленно начал Брюс, да заглох, чувствуя давление на рану и влагу под повязкой.       Тем временем, вторая долговязая ладонь переместилась на широкую покатую спину, напряженную до предела, прошлась ногтями по витым мышцам под кожей, пересчитала позвонки от крестца до третьего шейного, поползла вверх, пригладила волосы на затылке. В следующую секунду боль от захвата перебила первоначальную. Брюс зашипел, скалясь, но намеренно не вырываясь и не выказывая дискомфорта даже взглядом. Артур был непривычно спокоен, проделывая все это, словно растасовывал колоду карт, а не играл с человеческой болью. Но для него это было привычным, наверняка — скучные клоунские будни: убить парочку мафиози, настроить против себя половину преступных группировок города, довести до белого каления Бэтмена… Но во что они оба играют сейчас? Маски отброшены в сторону, костюмы тоже, но оба как дети что-то из себя строят, пытаются возвыситься один над другим, с переменным успехом…       — Отпусти.       — М? Я что-то не расслышал, — не ослабляя хватки, Артур приподнял голову, поднес свое правое ухо к горячим губам новой жертвы. Брюс хотел было отстраниться, но ему не дали. И он был вынужден наблюдать за тем, как белая кожа покрывается мурашками от его дыхания.       — Я хотел отобрать нож, не более.       Сохранять самообладание было все сложнее. Еще немного, и он забудет, зачем вообще старается. Чтобы не сорваться, чтобы не избить Клоуна до полусмерти. Стоило себе напомнить еще раз.       — Возвышаешься тут надо мной… весь такой сильный… пышущий жаром, — зашептал Артур, дернув его за волосы в свою сторону и уже сам скользя губами по его уху. — На каждое действие полагается противодействие той же силы… это закон, Брюс.       Давление на рану ослабло и тут же возросло от резкого тычка. Бинт пропитался кровью, ребра заныли, боль ударила в голову и смешалась с неуместным удовольствием. Брюс поспешил отстраниться, норовя оставить клочок волос с затылка в хваткой пятерне, но его окончательно пригвоздили к тощему телу, обвили поясницу, больно упираясь пятками, буквально вдавливая в себя, терзающая ладонь исчезла — расстояния между ними уже не было. О боли напоминала пульсация в левом боку и все еще сочащаяся из раны кровь, перетекающая на тело под ней, принимающее, жаждущее этот живительный красный флюид. За волосы все еще тянули, из-за сопротивления шеи было больнее, но так просто поддаться на желание Артура он не мог себе позволить, неловко ерзал, пытался преодолеть, пока не оказался втянут в поцелуй. Ничего не имеющий общего с тем, что был на крыше. Здесь у Брюса уже не было прав, им управляли, первый же укус взрезал губу, еще один и, мучимый, он вынужден был капитулировать, раскрыться, впустить в себя влажный юркий язык, позволить ему хозяйничать.       Наконец, его волосы оставили в покое, огладили пострадавшее место, холодные ладони обвили мощную шею, большие пальцы с силой надавили на челюстные суставы, заставляя раскрыться еще шире, норовя пройтись языком по небу, огладить корень языка, вызывая рвотный рефлекс. Брюс взвился, напряг руки по бокам от Артура, и приподнялся, неся с собой нелегкую ношу. Они будто срослись друг с другом, без возможности рассоединиться без хирургического вмешательства. Брюс не оставил попыток, он вцепился в дерево подголовника, смог встать на колени, и все это не прерывая болезненного поцелуя. Стало дурно, будто кто-то высосал из пространства весь воздух. Клоун изогнулся в пояснице, обозначая свое явное возбуждение, потерся о пах Брюса. Дыхание вконец сбилось.       Все его усилия рухнули, бесполезные и незначительные. Желание сосредоточилось в немыслимом сочленении тел, его провоцировали мягкими поступательными движениями, крепкая хватка на шее переместилась на поясницу, затем ладони проникли под пижамные штаны, огладили и сжали поджарые ягодицы. Брюс вздрогнул и, на этот раз неудерживаемый, разорвал поцелуй.       — Ты не много себе позволяешь?       Эти слова прозвучали глупо. Вопрос, заданный для проформы, не имеющий веса даже для вопрошающего, он повис в воздухе, затем развеялся. Артур прерывисто дышал, в глазах у него буйства было больше, чем обычно — опасно. Тревога, код красный, всем проследовать к аварийным выходам.       — Не говори мне это со стояком в штанах, — опалили его, но покушаться на ягодицы не прекратили.       У Брюса бывали женщины, которые питали страсть к этой его части тела, и он никогда не возражал столь невинному проявлению подобного фетиша. Но сейчас… Наглые ладони надавили, сокращая расстояния между ними до невозможного. Одежда уже начала откровенно мешать. Подростковый петтинг как явление для Брюса был понижен в ранге еще в колледже, этого было слишком мало. Но что его ждет за преодолением этой черты?       — Эй, — его взяли за подбородок, заставили взглянуть себе в глаза. — Как ты смеешь думать в такой момент?       Артур злился не всерьез, он сам был на взводе, явно предвкушал продолжение, призывно облизывал губы, дразнился. Словом, напрашивался. Брюс не забыл, как еще пару минут назад был прижат им, какую испытывал боль. Такими темпами злосчастный послеоперационный шов никогда не заживет. Ему нужно отыграться за это. Он в одно ловкое движение извлек из-под матраса звенящий металл, блеснувший в тусклом свете ночника. Отвлек внимание Клоуна глубоким требовательный поцелуем, встретив трепетный ответ и новую порцию поступательных движений тазом. Но быстро свел все на нет — с щелчком обе кисти оказались в плену наручников, прикованные к деревянным прутьям изголовья кровати. Брюс изловчился, поймал момент слабости и успел перевернуть Артура на живот, прежде чем зафиксировать. Теперь, глядя на зеленоватый затылок, на гибкую белую спину под задравшейся футболкой, он, наконец, смог с облегчением вздохнуть. Но возбуждение и не думало спадать.       — Хм, — спокойно произнес Артур из своего нового положения. — Я и не знал, что ты любитель подобного, хе-хе.       — Ты прилип ко мне, как макака к лиане, что мне оставалось еще делать? — снова решил пошутить Брюс, встречая на этот раз веселый смех и затем томный вздох. Клоун приподнял таз и расставил ноги, потерся о простыни. Образовавшийся от этого движения прогиб в пояснице вызвал в Брюсе горячее желание. Он посмотрел вниз, на размазанную по животу и ребрам кровь, на явно выпирающий член в штанах и, наконец решился. На деле все было решено уже тогда, когда он увидел недоноска у ворот поместья. Он действительно сказал «уходи»? Подразумевалось «останься», подразумевалось «обратного пути нет». Когда ожидание превратилось в предвкушение? Это случилось не сегодня и не год назад. Это случилось намного раньше. Поспособствовав росту противоречивых чувств, Джокер делал ноги, дразнился, играл с диким зверем, просовывая руки в клетку на пару секунд и тут же отдаляясь. Но вечно так длиться не могло.       — Ты там не заснул? — его привели в чувства. Тело под ним все еще ерзало, пытаясь извлечь из ситуации максимум удовольствия. Брюс провел по узкой спине верх, задирая футболку еще выше, прошелся по ребрам, выдавливая судорожный вздох, завел пальцы в подмышечные впадины, ощущая характерный жар. Артур дернулся, всхлипнул, но тут же прикусил губу, не желая показывать больше, чем успел по недосмотру. Такой же упрямец как и Брюс. Широкие мозолистые ладони насладились контактом со взмокшей кожей спины, перешли на поясницу, обхватили талию и резко подняли вверх, заставив зад вскинуться. С этого положения штаны легко слетели долой.       — Черт, а ты серьезен…       — Не ожидал? — Брюс огладил белые половинки, порозовевшие затем под грубыми прикосновениями. Пижамные штаны вместе с нижним бельем полетели на пол. Настало время откровений, после которых наутро, как правило, остаются одни сожаления.       Это оказалось очень неприятно — исследовать те части своего мозга, о которых предпочел бы не знать.       Когда же он решит освободиться? Это не кевларовые наручники, обычные, такие Джокер щелкал как орехи, но, возможно, сейчас он был слишком занят ощущениями чужих ладоней на своей заднице, которые мяли, разводили ее половинки в стороны, придирчиво рассматривая сжавшееся нутро. Брюс мазнул подушечкой пальца между ягодицами, ощущая, как тощие бедра начали дрожать. Там было чертовски горячо и сухо, при легком надавливании мышцы нехотя раскрылись, но недостаточно, чтобы принять больше без боли. Смазка ждала своего часа под матрасом, но Брюс медлил, он не хотел облегчать себе задачу, не хотел отдаваться соблазну… по крайней мере с головой. Артур был напряжен, поставленный на колени, вынужденный прогибаться сильнее от неудобства зафиксированных рук. Чего он ждет? Удобного момента? Ситуация недостаточна накалена? Что же, истекающий смазкой член Брюса уже был готов взорваться от ожидания, размазывая перламутровое предсемя по кости выступающего копчика, он пульсировал, бордовая головка показывалась из крайней плоти размеренными толчками, жаждала тесноты. Брюс обильно смазал слюной два пальца и с силой втолкнул их в тугое кольцо мышц. Бледное тело дернулось, отстраняясь, но осталось на месте, пригвожденное захватом поперек живота. Пальцы покалывало от жара. От прилива крови чувствовалась легкая пульсация, мышцы сжимались и разжимались, неясно, пытаясь вытолкнуть или же втянуть глубже.       — Расслабься, — прошептал Брюс, послал мурашки по застывшему телу, огладил упругие стенки сфинктера. Естественная смазка высохла, слюна была плохим подспорьем в таких делах, но Джокер не заслуживал большего, он сам хотел этого, так получит в полном объеме и без прикрас.       Третий палец протолкнулся с трудом, у изголовья послышалось настоящее змеиное шипение. Брюс был на пределе, ему надоело растягивать неподдающиеся мышцы, такие же непослушные, упрямые, как и их обладатель. Движениям пальцев все еще препятствовало сильное сопротивление, Брюс оглядел свой напряженный член. Будет больно, им обоим… Но разве не этого они оба заслужили? То, что между ними сейчас происходило было сложно назвать лаской. Даже поцелуи были болезненные — борьба за власть, насмешка, подавление.       Брюс собрал во рту вязкую слюну, не переставая работать пальцами, все еще удерживая напряженное тело, во избежание преднамеренного побега или же непреднамеренного, учитывая обстоятельства. У Артура наверняка затекли руки, на запястьях от наручников виднелись красно-бордовые полосы от содранной кожи, ладони же крепко сжимались на прутьях изголовья.       Вспененная слюна медленно стекла с нижней губы на широкую ладонь. К тому времени, как она оказалась на члене Брюса, Артур, наконец, расслабился, привык, смирился… Как заправский бульварный фокусник, Уэйн, не уступая в мастерстве своему врагу, вошел в пламенеющее жаром нутро тут же, как его покинули пальцы, не дав перевести дыхание или приготовиться.       Болезненный вскрик разрезал интимную тишину.       — Ты больной ублюдок, Брюс! — резкий толчок, слишком туго. — М-м… Ты… — медленное скольжение в обратном направлении, вышел почти до конца, и снова шлепок, кожа на ягодицах и бедрах совсем раскраснелась. — Сука!       Брюс замедлился, трение начало приносить легкую боль, жар мягких стенок обволакивал, поддавался нехотя. Никакого сострадания, никаких поблажек. Он продолжал двигаться, удерживая Артура за тазовые косточки, прикладывая некоторые усилия, потому что обессиленные колени начали разъезжаться, молочная спина подрагивала в такт толчкам, взмокла. Дыхание сорвалось, Брюс заметил розоватые разводы на своем члене. Вот и кровь… Не замедляясь, вдалбливаясь в податливое ослабевшее тело, он только сейчас вспомнил про собственную рану. Красное все еще сочилось из-под багрового бинта, благодаря прикладываемым усилиям, сокращению пресса. Он брал на сухую, зеленая макушка сникла, словно покоряясь воле мучителя.       Сумасшествие действительно заразно? Или оно поселилось в Брюсе задолго до появления Джокера, задолго то поцелуя на крыше? Концентрация боли превысила допустимое значение, до зубовного скрежета, мучительных стонов. Он замедлился, провел ладонью по густой, местами свернувшейся кровавой дорожке, проделавшей себе путь до самого паха, начавшей пропитывать черные волоски. Влага собралась на пальцах, смешалась с потом, начала стекать, капая на подсвеченную поясницу. Брюс смазал член собственной кровью, смешивая с чужой и по новой вставляя в разработанное грубой лаской кольцо мышц. Заскользило легче, даря чувство облегчения. Совсем иначе, слишком медленно, слишком осторожно…       — М-м… — Тело под ним снова ожило, неестественно выгибаясь.       Брюс расчувствовался под действием концентрированного удовольствия, разомлел. Зашарил ладонью между ног Артура, прощупал внутреннюю поверхность бедер, добрался по поджавшейся мошонки, огладил ее в грубой ласке и сжал основание полувозбужденного естества. Застыл…       — Боль… мхм… меня не возбуждает…       Оправдание, снисходительно выданное придушенным стоном, немного привело в чувства. Сам насильник зло рыкнул, нагнулся, покрыв собой недожертву, заработал ладонью активней, тут же добиваясь желаемой твердости. Не возбуждает боль? Намек на то, что Брюса она возбуждает? Насмешка, брошенная в лицо со дна своего унизительного положения, добралась до своей цели. К этому времени Клоун снова устойчиво стоял на коленях, принимал в себя обильно смазанное их кровью естество, постанывал в подушку, звенел наручниками в такт толчкам. Совершенно невыносимо, подступающий узел разрядки спровоцировал нетерпеливые толчки, которые начали неминуемо сокращать время до пика. Брюс терся грудью о подставленную спину, упирался носом во влажный затылок — мускусный, густой запах смешался с запахом мыла. Увесистый, шелковистый член характерно запульсировал, затвердел сильнее, истязаемый настойчивой рукой, и выстрелил на простынь, еще раз и еще. Мышцы сжимали внутри до невозможности, заставляя Брюса остановиться, чтобы не навредить обоим. Фрикции прекратились, ноги у Артура бессильно разъехались, Брюс последовал за ним, излишне бережно опуская тело на кровать, продолжая доводить себя до разрядки ладонью — осталось совсем немного, низ живота стал стальным, тело налилось свинцом, он с силой сжал зубы на выпуклой дельте, мелькнувшей перед лицом, изливаясь на поясницу, сжимая себя, выдавливая все накопившееся напряжение. В такт участившегося пульса…       На коже остался след его зубов, сиреневый, начал наливаться синим и красным. Он бессознательно зализал этот след, почувствовал соль на языке и наконец слез с измученного тела. Мышцы ныли от напряжения, предметы перед глазами еще некоторое время были будто размыты. Слишком долго у него не было секса и, если по-честному, тот, который был, удовлетворял его не в полной степени. Для того, чтобы чувствовать себя, как сейчас, требовался совершенно другой тип… вдохновения. Это могло вызвать в Брюсе страх за сохранность своего душевного равновесия. Но весы сбились с самого начала.       Не дав неге себя обволочь, он переместился к изножью, к раскинутым в стороны бледным ногам. Осторожно раздвинул ягодицы в стороны и обнаружил запекшуюся кровь, провел простыней, стирая помеху — он был уверен, что не порвал Артура до такой степени — и убедился в своей правоте. Серьезных повреждений не было, сфинктер растянулся под размер его члена, сейчас он сжимался и разжимался, гипнотизируя глубокой чернотой внутри. Брюс сглотнул. Он поспешил достать из тумбы ключи, металл звякнул под удивительно неловкими пальцами, упал за спинку кровати. Черт с ними, подумал он, разглядывая характерные повреждения на запястьях. Артур тяжело дышал, свободные руки он медленно согнул в локтях, уперся на ладони, поднимаясь, и неловко перевернулся, представляя на обозрение всего себя. Зеленые пряди разметались по промокшей подушке, грудная клетка, обтянутая кожей, как полотном, вздымалась и опадала — медленней с каждым вздохом, — футболка так и осталась задрана до самых ключиц. На впалом животе поблескивали белесые разводы, обмякший длинный член, пунцовый после оргазма, лежал на бедре. Таким беззащитным Брюсу его видеть не приходилось. В боку неприятно запульсировало, кровь не останавливалась, к этому времени там уже знатно натекло, простыни можно было смело выбрасывать.       — Почему, — зашептал Брюс. — Почему ты не высвободился из наручников и не врезал мне? Почему позволил сделать это с собой?       Артур дернулся, взглянул, наконец, на него, сидящего подле. Утомленный, но не лишенный грации, он перетек ближе, взглянул на него безразличным разнеженным взглядом и припал губами к ране, заставив Брюса дернуться. Губы недолго поводили вокруг кровотечения, размазали красноту, затем отстранились. Привычным жестом, он нарисовал себе улыбку, но теперь уже чужой кровью.       За окном начал зреть рассвет. Все окрасилось в совершенно новые, незнакомые тона.       Брюс зарвался, понял это по неприятному сосущему ощущению в кишках. Отвратительный, не способный держать себя в руках, насильник! Что он хотел этим доказать? Свое превосходство? Наказать психа за все его преступления? Поставил себя выше правосудия, выше собственных же принципов, оступился…       — Мне снова надо в душ, — буднично отозвался Артур, садясь на кровати и хмурясь — кажется, к нему начали возвращаться прежние рефлексы. — Сегодня у меня свидание с одним молокососом… В океанариуме, хе-хе.       Брюс глянул на его сгорбленную спину, завешенную серой тканью футболки, но даже сквозь нее виднелись холмы позвонков. Он готовился встать с рывка, пытался смириться с болью, игнорировать ее, храбрился. Но Брюс видел, что натворил.       — Тимоти здесь, в поместье, — решил сообщить он уже стоящему на ногах Артуру. Заставляя его замедлиться еще больше.       — Я знаю.       Он, прихрамывая и матерясь сквозь зубы, скрылся за дверью ванной. Снова закрылся на замок, пустил воду…       Брюс какое-то время смотрел на кровавое пятно на простыне, как на тест Роршаха, и через какое-то время сделал выводы, что оно похоже на гигантскую, растерзанную псами крысу с выпущенными кишками. На сегодня его лимит был исчерпан, он выплеснул злость, что копилась в нем все это время, но, увидев последствия на этой самой кровати, ужаснулся. Отвратительное чудовище — вот, во что он превратился. Оправдывать себя было низко и недостойно, принять правду — невыносимо. Ощущение, что не можешь остаться так же сильно, как и не можешь уйти. В горле застрял застарелый ком, не протолкнуть.       Он встал, собрал грязное постельное белье, сбросил его в угол комнаты, сложил разбросанные вещи в аккуратную стопку рядом с дверью ванной, а сам принялся заниматься растерзанной раной. Снова зашивать… На ребрах выступили маленькие фиолетовые синяки — результат давления сильных пальцев. При желании Артур смог бы вырубить его несколько раз за эти часы, он мог высвободиться из наручников, наконец, мог дать ему по роже уже после всего, но не стал. О-о, это был старый прием, зарекомендовавший себя на сцене множественных неудачных абьюз-отношений. «Смотри, что ты сделал со мной, из-за тебя я такой, но я люблю тебя. Люби и ты меня!» — и кто сегодня был жертвой? Не тот, кого истязали, а тот, кому позволили истязать. Понимая все это, принимая и переваривая в тонне иных переживаний, Брюс, наконец, успокоился, взял себя в руки.       Он разблокировал все выходы, буквально за десять минут принял душ в гостевой спальне напротив и принялся ждать выхода Артура из ванны. День сулил быть странным. Выдержать на себе взгляд Альфреда, убедить его, что все под контролем, хоть это не так. Быть конвоиром незваному гостю, не сойти с ума… окончательно.