Мёртвая невеста

      Слово — магический рисунок, покрывающий ткани реальности и пропитывающий её насквозь. Слово — сеть, опутывающая вселенную, смертоносное орудие живых. Если знаешь семь главных слов, семь главных рун, то можешь уже не бояться тварей из нижних уровней, подстерегающих тебя на границе снов.       Askeria. Рождение. Пелена первобытной тьмы и молоко звёздного света, великая космическая утроба, исторгающая миры и вселенные. Великая, необъятная и непостижимая утроба, в которой жизнь — всего лишь набор случайностей, изначально не планировавшийся. Рождение, идущее бок о бок со смертью, сила бесконечного цикла перерождения.       Beleasseia. Единение. Поглощение, пожирание, власть и подчинения, связь, что тоньше паутины и крепче вулканного камня. Сила безусловной и смертоносной любви, поглощающей миры и разрушающей звёзды. Сила, рождённая жизнью и её вечной и неутолимой жаждой власти. Любовь — это два змия, чёрный и белый, вечно вгрызающихся друг в друга в космической тьме.       Cinivanna. Разрушение. Ненасытной чудовище, пеленованное тьмой, развёрзшее жадную пасть, чтобы поглотить все звёзды и все миры, саму жизнь и вероятность её существование, оставляющий после себя лишь всепоглощающую пустоту. Когда он поглотит все вселенные и всё сущее, само пространство и время, то начнёт пожирать себя, изнывая от голода. Заклинателю стоит быть осторожнее с этой руной, ведь начертая её, произнося вслух это слово, он призывает Того-Кто-Пожирает-Звёзды, а он может и услышать этот зов.       Dulinai. Свет. Ярчайший свет звёзд, выжигающий глаза, солнце в пустыне, не оставляющий ничего, кроме песков и мёртвых, потрескавшихся земель. Неистовый в своей первозданной ярости огонь, что пожирает тьму подземелий и мировых бездн. Свет, что ослепляет и убивает. Не стоит обманываться красотой лунного света и приятным теплом солнца. Свет — ненасытная сила, главный враг Того-Кто-Пожирает-Звёзды, его зеркальное отражение и единоутробный брат.       Egtavein. Тьма. Тьма материнской утробы и первобытной космической бездны. Ласковая, тихая, мягкая и вязкая. Кто сказал, что она зло? Кто сказал, что она страшна? Потому лишь, что это дом для тех, чей враг — свет и жизнь, для тех, кто старше самой жизни? Тьма — всего лишь обратная сторона света, как смерть — обратная сторона жизни.        Faraesinn. Врата. Переход и превращение, полнобокая луна, на которую воют те, кто днём ходят на двух ногах, а ночью — на четырёх. Друг и союзник всех магов, праотец тотемных зверей и путеводитель тех, кто с этими зверями заключил союз. Главная движущая сила мироздания. Призрачные врата, находящиеся в центре пересечения всех вселенных и на перекрестке всех путей. Призрачные врата, ведущие куда угодно и доступные тем, кто ищет, где следует и смотрит, куда надо.       Garkasill. Защита. Мягкий свет безусловной любви, окутывающий и обволакивающий. И горе тому, кто осмелится приблизиться к нему, ибо будут ждать его невыносимые муки и страдания. Щит, без которого не обойтись живущему в материальном мире, существу момента, чувствующему и жаждущему, ибо мироздание — опасное место, полное тех, для кого жизнь — лишь рябь на глади вселенной.       Но это лишь основные. На деле их больше, чем рыб в море и звёзд на небе. Столько же, сколько слов в Языке Древних, на котором произносятся заклинания. Как назывались руны, которые наложил хозяин севера, Хастрей не знала.       Из слов рождаются предложения. Из заклинаний — великая магия, влияющая на материю. Хастрей неустанно чертила руны, глядя на их мерцающий свет, но они умирали, едва зародившись, потому что руны слушают тех, кто понимает их и един с ними, тех, чья воля твёрже камня, а мысли тоньше паутины.       Она не была ведьмой. Она не всегда понимала тонкие материи и переплетения невидимых пут, окутывающих мир. Магические способности тоже не были особенно сильными. Просто подмастерье, просто обычная деревенская девушка, найдёныш, павшая жертв обстоятельств, от неё не зависящих.       Среди людей рождаются сильные маги. Даже такие маги, способные дрейфовать по просторам вселенных, проникать в сны и покорять бессчётные сонмы демонов и духов. Но эльфы — это другое. У эльфов магия течёт по венам вместо крови. Эльфы — дети, застывшие в вечности, единые с миром. Руны им даются гораздо легче. Как и тонкие материи.       Но Хастрей не сдавалась. Она неустанно чертила руны. Обливаясь потом, вытирая кровь, текущую из носа, борясь с темнотой в глазах и головокружением, она рисовала в воздухе причудливые знаки.       На пороге отчаяния, обессилевшая, но поклявшаяся себе, что сбежит и полная решимости, она наконец смогла. Это была руна разрушения, руна ярости и неистовой жажды. Хастрей почувствовала, как что-то рычит глубоко внутри неё и в то же время где-то далеко, и пол задрожал от этого рыка. Она стала единой с этой ненасытной силой, разрушающей миры и сметающей все пути. Так легко и свободно, когда ты всемогущ и неистов, и ничто тебя не остановит.       Annavinic.       Шепот, сорвавшийся на крик. Круговерть из крови и пепла. Бесплотные голоса, доносящиеся до всех сторон. Падение в пустоту и ослепляющая боль. Хастрей отбросило к стене. Она ударилась головой, на несколько секунд потеряв сознание. Поднесла руку к волосам и почувствовала, как стекает что-то тёплое и вязкое. Красный с белым. Кровь и лёд. Такое уже было, когда-то давно. Тогда, когда шрам навсегда изуродовал её лицо. Тогда, когда мир для неё разделился на две половины. Нет, не время для болезненных воспоминаний. Хастрей встала, пошатываясь и чувствуя, как голова раскалывается от боли. Руна исчезла. Пока что она могла её удерживать лишь концентрацией. Девушка не знала, как сделать её постоянной. Не умела «впечатывать в ткань Яви», как говорилось в книге.       — Странности, — пробормотала она, морщась от боли.       Испуганный Лупаарки вбежал в комнату, неся лечебные травы и повязки. Хастрей взяла их у него и обработала рану.       — Runa`ska sin megla, — неодобрительно покачав головой, произнес гоблин.       — Ты всё видел? — устало спросила Хастрей. — Как же тогда снимаются руны?       Гоблин побледнел, насколько это возможно для его серо-зелёной кожи, и испуганно попятился от Хастрей, качая головой и выставив руки вперёд. Он неотрывно смотрел вниз, на безымянный палец Хастрей, на котором сияла связующая руна.       — Ты знаешь ответ, — напирала на него Хастрей. — Скажи его, Лупаарки.       — Runa lla kulli, — пробормотал он, указывая на палец. — Runa se taanavi tariit.       — Тогда я просто отрежу себе палец! — истошно закричала Хастрей и устремилась прочь, в сторону столовой.       Она бежала, ничего перед собой не видя из-за ярости, рождаемой отчаяннием и страхом. Слезы капали на пол и превращались в лёд.       — Ты можешь отрезать себе палец, выпустить всю кровь и вырвать сердце, но от моего обручального кольца ты не избавишься, — послышался мягкий голос Морозного Принца. — Слова моей любви отпечатаны на твоей душе. Ничто их не сотрёт, ни один нож и ни одно заклинание. Ведь слово моё — это чистая, незамутнённая истина.       — Я знаю, знаю, — зарыдала Хастрей, опустившись на колени.       Она закрыла руками лицо и рыдала, касаясь локтями пола и чувствуя горячие слёзы на своей коже. Вдруг ей стало невыносимо жарко в этом зимнем цартстве.       — И если оно правдиво, разве можно его отменить, лишь произнеся наоборот? Как ты прекрасна в своей наивности.       Хастрей принялась царапать кожу, счищая ненавистные знаки на пальце. Не обращая внимания на боль и хлещущую кровь. Но знак становился только ярче. Отвратительная руна противоестественной любви, разрушающей любви, кольцом опутывающая тонкий палец.       — Тебе не сбежать от меня и моей любви, моё прекрасное дитя, — продолжал Морозный Принц. — Почему ты плачешь? Почему убегаешь? Я ведь дарую тебе бессмертие.       — Да к Морозному Принцу такое бессмертие, — зло бросила Хастрей.       Затопали короткие ножки. К девушке спешил Лупаари, несущий бинты.       — Залечи рану и вытри слёзы, хрупкая человеческая дева, — ласково сказал Морозный Принц. — Ибо моё милосердие не безгранично, а ярость не знает преград.       И чем больше он говорил, тем менее голос был похож на человеческий. Последние слова были похожи на завывание волков и рычание медведя. Хастрей мгновенно успокоилась и едва не упала на пол, обессиленная.       Конечно. Он же дух. Древний и могущественный, такая же часть севера, как снег и волчьи стаи, рыскающие в глубинах тундры. Никому не удавалось сбежать из его чертогов.       Разорвать руны? Руны кого-то настолько могущественного?       Убить того, кто существует сразу на нескольких уровнях, и кто состоит не из материи, а из глубокого зимнего морозы и неутоляемой жажды?       Сбежать через иные уровни? Их просторы незнакомы ей, и даже для тех магов, кто всю жизнь имеет с ними дело, эти уровни всё ещё неведомые дебри, ибо бесконечны и постоянно изменяемы. Для него же это родной дом, он един с этими нематериальными тропами.       Как же быть? Быть может, лучше сдаться?