Мёртвая невеста

      Хастрей лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и рыдала так горько, что могла разжалобить даже самое ледяное сердце. Но сердце Морозного Принца было холоднее всякого льда, и потому он смотрел на неё, не сводя глаз и не моргая, пока её глухие рыдания не стихли окончательно. Тогда он медленно подошёл к ней. Он провёл рукой по её спине и запустил пальцы между волос. Хастрей вздрогнула.       — Смахни свои слёзы, дитя моё, и взгляни на меня, — мягко сказал он.       Хастрей взглянула на него красными заплаканными глазами. Её лицо было мокрым и раздувшимся от слёз. Она чувствовала себя бесконечно уродливой перед этим совершенством. Его серебристые волосы пахли хвоёй и мятой, на его сверкающем халате не было ни единой складки или пятнышка. Его светло-голубые глаза были словно сделаны из горного хрусталя и небесной синевы, а тонкие, маленькие губы тронула спокойная улыбка. Уши были заострены, хотя и не были такими вытянутыми и большими, как у эльфов. Он достал из рукава белый кружевной платок и принялся вытирать её слёзы. Казалось, его гнев куда-то улетучился. Потому что убедился, что дал мне понять, что надежды нет, подумала Хастрей.       — Твоё сердце изранено, бедное дитя, — сказал он, обнимая её и прижимая к своей груди.       Он нежно гладил её волосы и спину одной рукой, другой рукой обнимая за талию, но в его объятиях не было никакой страсти, только мягкая, тихая и какая-то грустная нежность. Со стороны они были похожи на настоящих супругов, влюблённых друг в друга, и в какой-то момент Хастрей даже захотелось, чтобы это было правдой. Ей хотелось думать, будто сказки не лгут. Будто сейчас лёд внутри него растает, и он не станет её убивать. Тогда, быть может, он полюбит её, а она полюбит его, и замок перестанет быть таким холодным и неприветливым. Ей хотелось, чтобы чудовище стало человеком.       Но она хотела невозможного. Нельзя лёд обратить в пламя, так говорили в деревне. Нельзя изменить суть вещей.       — Лишь в сказках живёт любовь, — прошептала Хастрей. — Уж кому, как не мне, об этом знать.       Она и сама не заметила, как сказала об этом вслух. И Морозный Принц об этом услышал.       — Что заставило тебя сказать такие страшные слова, дитя моё? — с интересом спросил он, мягко отстраняя её от себя.       — А вот всё тебе расскажи, — нахмурилась Хастрей.       — Я ведь твой супруг, — улыбнулся Морозный Принц.       В деревне мужика попробуй заставь выслушать свою жену. Не говоря о том, чтобы обнять её и утешить. Брак по любви — непозволительная роскошь в этих суровых местах. Стоило Хастрей об этом подумать, как ей вдруг стало смешно.       — Минуту назад плакала, а сейчас смеёшься, — сказал Морозный Принц, покачав головой. — Люди — странные существа.       Он опустил невесту и поднялся с кровати, протянув ей руку. Его пальцы были длинными и тонкими, и на безымянном было красивое серебряное кольцо.       — Возьми меня за руку и следуй за мной, — сказал он. — Расскажешь обо всём по дороге.       — По дороге куда? — непонимающе спросила Хастрей, но руку всё же подала.       Бояться ей было нечего, ибо сейчас не девятая ночь.       Она вложила свою широкую, покрытую мозолями руку в его узкую нежную ладонь, и поморщилась от холода. Как только она встала, другой рукой Морозный Принц окутал её полами своего халата, и ей показалось, будто она нырнула с головой в сугроб. Обнимая девушку за плечи, дух медленно шёл вперёд плывущей походкой, и пол под его ногами исчезал, а непонятно откуда взявшийся снег устилал ему дорогу.       Стены, потолок и пол обрушились, и их осколки в вихре закружили вокруг идущих, а резкий порыв ветра дул в спину.       — Шаг в шаг, дыхание в дыхание, дитя, — ласково сказал Морозный Принц, крепче прижимая Хастрей к себе. — И не думай о том, чтобы оттолкнуть меня от себя и убежать, ибо потусторонние ветры холодны и колючи.       Хастрей хотелось зажмуриться, но она нашла в себе силы держать глаза открытыми. Они шагали, и их шаги словно звенели в каком-то причудливом ритме. Словно мир вокруг пел песню без слов и мелодии, странную песню, ни похожую ни на одну другую. Темна была наружняя ночь и непроницаема, и вокруг был только снег, снег, снег…       Но вскоре тьма рассеялась в ярком свете небесных огней и россыпи звёзд. Созвездия казались живыми, они словно танцевали в этом переливающемся свету, околдованные неведомой мелодией. Снег под сапогами мягко хрустел, но следов не оставалось.       — Я хотел показать тебе, что не так страшна ночь, как тебе думается, — сказал Морозный Принц, и в его голосе чувствовалась какая-то странная печаль. — Люди боятся зимы, прогоняют её весенними кострами и жертвенными плясками. А ведь зима так прекрасна!..       Он взмахнул рукой, и пейзаж переменился. Теперь они стояли посреди заледеневшего леса, и ветки-сосульки покачивались, издавая красивый звон, сверкали в огнях северного неба, и этот звон удивительно сочетался с песней их шагов. Снег вокруг тоже сверкал, устилая землю белым покрывалом, похожим на свадебную фату.       Также он показал ей ледяные пещеры, и лёд был настолько чист, что в нём можно было разглядеть своё отражение, и глубинное сияние преломлялось, создавая причудливые блики и оттенки.       Видела она и ледяные пустыни, бесконечное торжество белого, словно всё вкруг заросло подснежниками, и ветры вокруг гуляли, срывая снег с вершин холмов.       Видела и могучие горы с белыми вершинами, неприступные и уходящие высоко в небо, стояла на снежном выступе, и ей казалось, будто они находятся на самом краю земли. И глядя на то, как горные вершины будто обступили её, она захлёбывалась от восторога и ледяного ветра, дувшего в лицо.       Видела также и ледяное озеро, покрытое узором из трещин, и внутри него иногда можно было видеть застывших серебристых рыб. И гладкая, сверкающая гладь его живо напомнило ей зеркальные полы в чертогах Морозного Принца. А когда она шла, под её шагами распускали снежные цветы, а пар от её дыхания превращался в призрачных мотыльков.       — И всё это будет твоим, — прошептал Морозный Принц, склоняясь над невестой.       Теперь он был много выше её, и когда Хастрей поворачивалась к нему, то видела только бледную шею, украшенную сверкающим ожерельем, белую ткань халата да острое, по форме похожее на лист граба ухо.       Они стояли друг напротив друга, одни в целом мире, и вьюга бушевала вокруг них, и небесный свет отражался в заледенелой глади озера. Где-то вдали завыл волк, и спустя несколько секунд к нему начали присоединяться другие. В стороне от озера Хастрей увидела одинокую избу, из трубы которой шёл дым. Что заставило кого-то поселиться в этом глухом месте, где царит лишь холод и пустота?       Хастрей вздрогнула, заметив, что дым, идущий из трубы, абсолютно чёрный. Раздалось хлопанье крыльев, и, запрокинув голову, Хастрей увидела стаю из чёрных ворон, спешащую в сторону дома. Вороны не отбрасывали теней, и свет на них никак не отражался. По правде говоря, они и сами были что тени, отбрасываемые в яркий полдень.       — Вестники Смерти! — с ужасом воскликнула Хастрей.       Птицы безмолвно закружили вокруг дома, медленно и жутко.       — Им ещё пока нет ходу туда, — сказала Хастрей, поёжившись.       — Но скоро они унесут очередную душу на своих крыльях, — кивнул Морозный Принц.       Волки только громче завыли, словно пели погребальную песню в честь очередной уходящей души.       — Жуткая же смерть! — воскликнула Хастрей. — Один-одинёшенек в этой глуши… Надо что-то сделать!       — Она не увидит нас и не услышит, ибо мы в несколько иных слоях, — мягко возразил Морозный Принц. — Но у меня есть одна идея.       Он повёл Хастрей к дому, и вблизи стало заметно, что это было не такая уж и убогая лачуга. Дерево было свежим и не гнило, лишь мох и лишайник пророс меж брёвен и свешивался с крыши. Стекло было чистым, и можно было разглядеть одинокую старушку, печально глядящую наружу, в сторону озера. Она не был похожа лицом на односельчан Хастрей, но также не была смугла и чернява, как Неут, жители более диких и северных земель. Но её глаза были по-лисьи узкими, а волосы скрывал мех на капюшоне из варёной кожи. Она смотрела сквозь Хастрей, хоть та и была прямо перед её глазами, и от этого становилось очень жутко. Внутри был растоплен камин, на стенах висели шкуры и связки трав. Было видно, что старушка была опытной знахаркой и травницей, и Хастрей едва не заплакала при мысли о том, что эти знания некому будет передать.       Позади этого дома были остатки других, гнилые балки и ямы, бывшие когда-то подвалами. Похоже, когда-то это была довольно большая деревня, но сейчас всё заносило снегом, который, медленно кружась, оседал на влажное дерево и таял.       — Последняя из своего народа, — сказал Морозный Принц.       — Где же остальные?       — Ушли туда, куда в последний раз уходят кошки, — рассеянно сказал Морозный Принц. — Ушли туда, куда улетает на своих крыльях забытая всеми мелодия. Туда, откуда не возвращаются. И где нет надобности ни в жизни, ни в смерти.       — А другие из этого народа где? И что это за народ?       — Все ушли. Эти были последними. Вместе с этой старицей уйдёт сама память об этом народе.       Он провёл рукой по стеклу, мягким, плывущим движением, словно музицировал, и под его пальцами возник ледяной узор. Открыв рот, Хастрей проследила за его движениями. Дух, взяв её за запястье, провёл её рукой по стуклу, и вновь возник ледяной узор. Старушка улыбнулась, став похожей на довольную кошку, щурящуюся от солнца. И эта улыбка навеки застыла на её лице.       Вестники Смерти ворвались внутрь, пролетев сквозь стены и стекло. И Хастрей показалось, что сквозь шум ветра, вой волков и хлопанье крыльев она услышала голос, говорящий на незнакомом наречии. Счастливый голос, поющий последнюю песнь.       — Из снега вышла и снегом станешь, — тихо сказала Хастрей заученную речь. — Да унесут тебя ветры севера в бессмертные чертоги, жена из иного рода.       Она ещё раз провела пальцем по стеклу, завороженно глядя на распускающиеся цветы узоров. Сказочные замки, облака и летящие сквозь них пегасы, цветущие сады и бескрайние леса возникали на гладкой поверхности стекла, и воздух вокруг уже казался не таким холодным, а прикосновения Морозного Принца — колючими.       А потом он махнул рукой, и озеро исчезло, а вой волков стих. Они вновь стояли посреди леса, и звёзды приветливо светили с неба. И порой ей казалось, будто созвездия двигаются и танцуют. Вот Сёстры водят хоровод, печальные и молчаливые, и верховодит им самая младшая, Мунке, а Подземный Король печально тянет руки к ней, и никак не дотянется, потому что не может двинуться с места, закованный цепями. Вот Танцующая-В-Небе собирает звёзды в корзину, и рядом с ней идёт её верный единорог с развевающейся серебряной гривой. Вот Молочник льёт разливает Небесное Молоко, и брызги его тянутся по всему небу, и вокруг него бегают, играясь друг с другом, седые волки. Вот Сын Упавшей Звезды тянется к Одинокой Звезде, гордо подняв голову, и в груди его горит бессмертный огонь, освещающий путь всем мореходам и странникам. И самое главное, возле луны, танцуя в её свете, играет на флейте Незримый Флейтист, чью песню могут услышать лишь волки, и они же её повторяют ночью.       А внизу было приятно-холодно, и лёд повсюду сверкал и переливался, покачивался на ветру и звенел. И посреди этого навеки замершего леса стояло раскидистое дерево с белыми цветами, светящимися во тьме. Его крона уходила далеко вверх, к самым звёздам. Под этим деревом стояли Морозный Принц и Хастрей, прижавшись друг к другу. Он её обнимал, кутая в плащ, а она любовалась пейзажем, стараясь не шевелиться и не издавать не звука. Так они и стояли, слушая мелодию этого леса, заснеженной земли и самого севера.       — Красивыми речами меня не обманешь, Морозный Принц, — наконец подала голос Хастрей. — Ибо они погубили мою мать. Что есть слова? Лишь одна из сторон единого целого. Ты хотел, чтобы я рассказала. Я и расскажу.       И она рассказала, снова не зная, зачем. Быть может, потому что Морозный Принц слушал так, как не слушал никто. Он жадно внимал каждому слову, и в его взгляде не читалось ни осуждения, ни сочувствия. А когда он обнимал, гладя волосы, было такое чувство, будто после тяжелых трудом, взмокшая и уставшая, она погружается в прохладную реку и лежит на дне, пока быстрое течение омывает её.       Её матери было тринадцать, когда её соблазнил приезжий торговец. Её звали Мьярк, а его — Борген.        Быть может, всё было оттого, что он не был похож на мужчин её деревни, хоть и выглядел, как они. У него были не широкие, покрытые трудовыми мозолями и пахнущие рыбой ручища, а тонкие, нежные руки, как у музыканта или художника, руки, не знавшие изнурительных трудов. Его лицо было не бородатым, а гладким, красивым и даже немного детским, а его волосы мягким каштаном опадали на плечи. Он всегда слушал её глупости и весело смеялся, пока они сбегали с холма, взявшись за руки. Оба они знали, что гостить он будет недолго, и в конце весны уедет далеко-далеко. Борген был из соседней деревни, и уже давно странствовал и торговал. Он держал путь в столицу, Альстагр, и обещал мать Хастрей взять с собой. Он говорил, что возьмёт её в жёны, и будут они жить в богатом доме со своим садом и слугами, и будут они часто путешествовать по миру и даже повидают чужие страны. Что они никогда не вернутся в эту глушь, никогда больше не будут мёрзнуть и думать о пропитании, и руки их не познают тяжёлого труда, а спина — жёсткой постели.       Об этом, рыдая, рассказывала мать Хастрей соседкам, когда он уехал, оставив её с округлившимся животом. Север был суров, и жизнь на нём была коротка, каждый ребёнок был на счету. Поэтому к заблудившим девицам не относились так строго. Но это не значит, что их охотно брали замуж.       Мьярк ждала Боргена, говорила всем, что он приедет и заберёт её с собой, и ругалась со всеми, кто утверждал обратное, тем самым настроив против себя добрую половину деревни. Роды проходили тяжело и болезненно, долго ребёнок не выходил из её чрева. Старшая ведьма неустанно дежурила возле роженицы, и когда та, ослабшая, наконец разродилась, то отказалась брать младенца на руки, даже смотреть на него не стала. Ночью она с ребёнком ушла, и больше её никто не видел. Маленькую Хастрей, одиноко лежащую в снегу в тундре и оглашающую округу криком, нашёл охотник.       Видимо, мать хотела от неё избавиться, но убить духу не хватило, подытожила Хастрей.       Услышав рассказ, Морозный Принц улыбнулся так хитро, будто скрывал какую-то тайну. На его лице никогда не возникало ни единой морщинки, как будто это была маска, и потому улыбка всегда смотрелась чужеродно.       — Я помню этот плач и эти глаза, без страха смотрящие на меня, — прошептал он, приближаясь к ней.       — О чём ты? — попятилась Хастрей.       Она почувствовала, как прислонилась спиной к ледяному стволу дерева, и едва не вскрикнула.       — Тепло ли тебе, дитя моё? — спросил дух.       Хастрей вздрогнула. Странные воспоминания. Старые. Почти забытые. Забытые, потому что это было много-много лет назад.       Она не могла об этом помнить! Это произошло в самую первую ночь её жизни!       Всё кричало внутри неё и билось в истерике. Вот почему ей было не по себе по ночам. Как будто кто-то стоял за окном, прислонившись к стеклу, и заглядывал в комнату, наблюдал, как она спит. И дыхание его — ветер, а поступь — трескучий мороз.       Морозный принц сорвал цветы с дерева и принялся плести из них венок. Его ресницы трепетали, не отбрасывая тень на щеку. Он вообще не отбрасывал тени и казался сотканным из одного лишь сияния и снега. Его пальцы мелькали, рождая причудливые переплетения, а Хастрей, вжимаясь в ствол, смотрела на него.       Наконец он сплёл венок, свадебный, из тех, что носят невесты, и надел его на голову Хастрей.       — Как быстро ты выросла, — печально покачал головой Морозный Принц. — Я часто смотрел на тебя, хоть ты того и не видела. И всё же я не мог уследить, как это дитя выросло и превратилось в деву.       — Ты уже тогда меня заприметил? И захотел взять в жёны?       Он взял её за ту руку, на которой были брачные руны.       — Этот знак — лишь видимость, — сказал он, проведя по её безымянному пальцу. — Истинная метка выгравирована на твоей душе. И что бы не произошло, мы всегда будем связаны, и ничто не разорвёт эту связь.       Он вновь прижал невесту к себе и зашагал прочь от леса. Он махнул рукой, и пейзаж переменился, вокруг них выросли стены и потолок, а снег превратился в блестящий пол.       — Ну, отдыхай, моя возлюбленная супруга, — улыбнулся Морозный Принц, укладывая Хастрей в постель. — Гляжу, эта прогулка отняла у тебя много сил. Холодны потусторонние ветра, и зыбки дороги, которые они заметают!..       Он кивнул ей и растворился в лунном свете, царящем вокруг. Хастрей горбко усмехнулась. «Возлюбленная супруга, значит, — усмехнулась она. — Да разве ж может такой, как он любить?»