Мёртвая невеста

      Она была старшей ведьмой, сколько себя помнила. Имя, наречённое при рождении, давно унесли ветры времени, как и дни беззаботной юности. Иногда она смотрела на себя в зеркало и думала: быть может, она всегда такой была? Её волосы всегда были седыми, а кожа — морщинистой. Не одно поколение она вырастила, ни одну ватагу учениц наставляла на путь волшбы. Быть может, её возраст исчисляется веками, как у эльфов?       Но эту девочку она особенно запомнила. Мать рожала её долго и тяжело, весь хлев был залит кровью, а крики были слышны, должно быть, и в Тундре Мертвецов. От рассвета до следующего рассвета роженица мучилась, и наконец к полудню родила молчаливого младенца. И что-то во взгляде этого дитяти было, что-то невообразимо печальное, будто она знала…       А потом эта дурёха Мьярк ночью ускользнула с младенцем на руках, и больше её никто никогда не видывал — стало быть, погибла в болотах тундры, и тело её пожрали волки. Старшая ведьма не могла её винить: Мьярк сама была дитём, ещё не выросшим из сказок о большой любви. Той ночью она впала в безумство, оно же и погубило её.       И лучше бы малютке Хастрей тоже было погибнуть той же смертью, что и её несчастная мать. Ибо тогда бы она на крылах ветров улетела в бессмертные поля, поросшие вереском, и вечно бы бегала по ним, не зная горестей взросления и старости. Ибо тогда бы её душа была свободна.       Но этому не бывать, ибо они навеки связаны с Таал-Рикке, владыкой тундры и голосом ветра. И даже если бы Хастрей не была отдана ему, он бы нашёл её. Кто знает, как далеко ей бы пришлось бежать, дабы спастись от его губительной любви? В неведомые дали, в тёплые края, где нет ни зим, ни ночей, что длятся полгода.       Старшая ведьма шла сквозь буран, кутаясь в овечью шкуру, мало согревающую продрогшее тело. Одета она была в одну лишь ночную сорочку, её волосы были распущены, а ноги босы. Шея чувствовала привычное натирание верёвки, на которой был подвешен мешок с травами, и тяжесть котомки за плечами. Обряд был опасным и сложным, и зачастую для ворожеи последним. И он же был самым надёжным.       Довольно быть трусливыми овцами, отдающимися на волю великому хозяину севера. В конце концов, он лишь нечисть, угнездившаяся в глубинах гор. Древняя, сильная, жадная нечисть, взалкавшее нечестивых чувств смертных тварей. Его братия живёт страхом, жадностью до могущества, и бессильною ненавистию. А более всего — страхом, диким ужасом, самым старым и самым сильным чувством, дошедшим до смертных со времён, когда земля была молодой.       Волки завыли вдали. Это был злой и голодный вой, песнь во славу полной луны и тьмы северной ночи. Старшей ведьме не нужно было оглядываться по сторонам, чтобы чувствовать, как голодные взгляды кого-то бесплотного провожают её, и слышно было, как бесплотные глотки исторгают рык, полный ненависти. Но подойти к ней не решались, ибо чувствовали угрозу, источаемую старым, но сильным телом.       — Не вой понапрасну, четырёхлапый народ, — громко произнесла ведьма, — ибо скоро испробуете вы мою омертвелую плоть.       Волки завыли всё громче. Седошерстые, кровожадные, их глаза жадно светились во тьме, а их охотничьими угодьями был как этот мир, так и иные его слои. И горе тому несчастному путнику, кому посчастливится встретить их в глубинах тундры и тайги! Особенно же тому, кто взглянет в их глаза, налитые кровью и полные нескончаемой жажды, ибо душа его станет добычей седоволка.       Однако же на старшую ведьму они не нападут, не разорвут её тело и не унесут душу в свои родные края — Тенелесье. Ибо знали, что она собиралась сделать и кому уже завещала свою душу, и с тем никому из их братии не тягаться.       Нетронутая, ведьма шагала сквозь бурю и ветер, пересекая край тундры и держа путь в сторону темнеющей вдали тайги. Вскоре она достигла опушки леса и скрылась в его глубинах.       В тайге было тихо и пахло хвоей, лишь совы да филины кричали вдали, да ветки хрустели под ногами. Так старица и шла, молча, думая о былых днях и о судьбе тех несчастных дев, которых она лично провожала навстречу смерти в чертогах Таал-Рикке. И вновь безмолвные тени таились среди густых ветвей и кустов, молча провожая взглядом путницу.       Наконец она остановилась перед болотом. Босые ноги утопали в мягкой, топкой земле. Отчего-то снег не трогал это место, и оно виднелось тёмным островком посреди ослепительной белизны. Вокруг него в форме круга проросли грибы. Ведьмин круг, как его называли сельчане. Эльфы называли его оком земли. Никто не знал, откуда они берутся. Впрочем, возможно, эльфам это было известно, но в свои тайны людей они не посвящали. Даже таких, как она.       — Долгую жизнь я жила, и горестей пережила, быть может, поболее счастья, — сказала она вслух. — Но что мне жалеть! Таков ведьмин путь.       Казалось, много шепотом в ночи смешались воедино, вопрошая:       — Сожалеешь ли ты?       Ведьма улыбнулась, и это действие ей показалось непривычным, потому что отвыкла от него.       — Никак нет.       Она вошла в ведьмин круг, притаившись. Потом ловким броском прыгнула в ближайшие кусты и вышла оттуда с трепыхающимся горностаем в руках.       — Не обессудь, невинная душа, я лишь делаю, что должно, — сказала ведьма.       Она вновь вошла в круг, положила в центр напуганного зверька, потом достала нож и перерезала ему горло. Тёплой кровью она принялась чертить руны вокруг себя и на себе, потом оставила его лежать, истекая кровью.       Жертвоприношение — жестокое, но иногда необходимое действо. Когда кто-то умирает, вокруг него ткань Яви становится тонкой, и магия творится легко. Кровь же — источник силы, поэтому эльфы часто выпивают её во время обрядов. По большей части это была магия эльфов. У людей же далеко не все ведьмы одобряют ритуальные убийства. Да и многие могущественные маги с южных земель обходились без убийств, творя заклинания своими силами. В конце концов, жертва — лишь подстраховка, один из многих способов облегчить заклинание. Но сейчас любая помощь была важна, а старшая ведьма не была достаточно могущественной, чтобы полагаться лишь на себя.       Когда земля напиталась тёплой кровью невинно убиенного, ведьма зажевала травы, зажгла свечи и воскурения, разделась и легла, закрыв глаза. Открыла свои мысли в сторону нематериальных путей, чувствуя, как скользит меж ними, словно качается на поверхности воды, и принялась бормотать. Этот заговор был запретным, и она случайно подслушала его многие десятилетия назад у предыдущей ведьмы.       ПРИДИ КО МНЕ БЕСКОНЕЧНО ПЕРЕЛИВЧАТЫЙ СМЕЮЩИЙСЯ ЖАДНЫЙ ОБМАНЩИК ИЗ ТЕМЕНИ СНОВ ПРИДИ ПРИДИ ПРИДИ ПРИДИ КО МНЕ ПЕЛЕНАЮЩИЙ ОБМАНОМ ЛОЖЬЮ ПАУТИНОЙ ОБРАЗОВ И ПРОТИВОРЕЧИЙ И НАВАЖДЕНИЙ ПРИДИ ПРИДИ ПРИДИ ПРИДИ КО МНЕ ЛОВЕЦ СНОВ ЛЕТУН МЕЖ МИРАМИ МЕЖ ЯВЬЮ И НАВЬЮ ТУМАННЫЙ НЕЯВНЫЙ НЕЗРИМЫЙ ТОТ ЧТО ЛИШЬ ОТБЛЕСК В ВОДЕ ОТРАЖЕНИЕ В ЗЕРКАЛЕ ХОЛОДНЫЙ ПОТ НОЧЬЮ ДАВЯЩИЙ НА ГРУДЬ ПАРЯЩИЙ ЛЕТАЮЩИЙ ПРИДИ ПРИДИ ПРИДИ ПРИДИ КО МНЕ ПОМОГИ МНЕ ПОДАРИ МНЕ СОН И БУДЬ СОЮЗНИКОМ МНЕ МЫ ПРОЛЕТИМ СКВОЗЬ НОЧИ И ДАЛЬ НИЧТО НАС НЕ ОСТАНОВИТ       Убаюканная ритмом собственной речи, произносимой нараспев, она чувствовала, как её разум всё глубже и глубже проваливается в сон, а тело — в болото. И вновь где-то на краю реальности завыли волки, обрадованные, что грядёт время великого пиршества.       Легко потеряться в лабиринтах нематериальных миров, легко угодить в лапы их обитателей. В конце концов, можно не дожить до того момента, когда позванный придёт, поэтому обряд был так опасен. Словно свешиваешься с края бездны и зовёшь того, кто там живёт, невольно привлекая внимания и других, не менее опасных и жадных. Даже опытные ведьмы и шаманы терялись в этих незримых далях. Сложно туда попасть и ещё сложнее выжить. Недюжинные способности для этого нужны были и годы тренировок. Но самое главное: проскользнуть нужно было незаметно. Так, чтобы услышал кое-кто один, и только он.       Странный то был заговор, ибо слова его были не на наречии Древних. И всё же они имели свою силу, и ничто не способно отменить их. И зов был услышан. Ловец Снов всегда слышит зовущих его.       Он не говорит словами, хотя и может. Он говорит снами, знамениями и образами. Мысли его похожи на волны океана, душа его — на чёрную трясину, не тронутую лучами солнца и луны. Он подхватил её незримыми руками, закутал в свой незримый подол и понёс сквозь пространство, в те края, где никогда не тает снег и не звучит ни смех, ни радостная песнь.       В чертоги Таал-Рикке. Ибо это самое большее, что старшая ведьма могла сделать.       Хастрей спала, такая маленькая на большой кровати, казалось, её тело было абсолютно неподвижным. По её щекам раз за разом текли слёзы, и во снах она видела родные края, заснеженные тундры и заунывную пастушью песню.       И сквозь пелену сна прорезался крик.       Старшую ведьму хватило лишь на одну мысль, один едва слышный крик, состоящий лишь из одного слова. Это была так смешно и так грустно: годы подготовки и наращивания сил, многие дни поста и очищения перед этим сложным обрядом, целая ночь медитации и бдения, в конце концов, отданная жизнь и душа, и всё ради того, чтобы сквозь защитную брешь пробралось лишь одно слово, повторяемая вновь и вновь.       Но это слово было решающим. Ибо это было настоящее имя Таал-Рикке.       Всё исчезло. Была лишь пустота. Ловец Снов подхватил её душу и вынес в своих ласковых объятиях в Сонные Пути, где пристанищем ей стал кошмар. Долго игрался демон с ведьминой душой, забавлялся её ужасом и муками, показывая самые дурные и невообразимые сны, а потом проглотил. В конце концов, душа её совсем растворилась в его бесплотном брюхе и исчезла с лица мироздания, не оставив ни следа.       Ради Хастрей. Ради всех тех дев, отправленных под венец смерти.