Мёртвая невеста

      Хастрей широко распахнула единственный зрячий глаз. Что-то словно оборвалось внутри неё, будто перерезало сухожилия. Осознание чего-то страшного кипятком разливалось по её телу. Старшая ведьма погибла.       Их нельзя было назвать полноценными наставницей и ученицей. Но всё же ведьма передала ей много знаний. Некоторые из них, по правде сказать, не стоило рассказывать неопытной юной девушке. Но что-то она в Хастрей разглядела.       Всё же между Хастрей и старшей ведьмой была сильная связь. Поэтому Хастрей сразу почувствовала, и от этого проснулась, объятая ужасом. СТАРШАЯ ВЕДЬМА ПОГИБЛА.       Это была большая потеря для деревни, а то и для всего севера. Эта женщина много знала много секретов и тайн, и многие непостижимые твари из нематериальных измерений были связаны с ней договором. Слыханое ли дело — даже седоволки её побаивались! А вот кошки всегда любили. Часто сидела она в кресле-качалке, а они окружали её пушистым и мурлыкающим коконом…       Старшая ведьма погибла! Ради неё, Хастрей. Ради той, кого при жизни словом не обласкала. Ради сиротки, рождённой в блуде, от которой собственная мать хотела избавиться. Погибла, чтобы связаться с ней через сон.       Не так-то просто проникнуть в чертоги Морозного Принца извне. Он контролировал даже сны, догадывалась Хастрей, хотя и его влияние было ограничено. Скорее всего, старшая ведьма заключила договор с Ловцом Снов, ибо лишь он не ведает преград. И он один из немногих Старших, с кем может не совладать Морозный Принц. Отчего-то между ними давно пролегла вражда.       Ах, старшая ведьма! Теперь её душа разорвана и растворена в бесконечной и глубочайшей тьме демонской утробы, и последнее, что она видела, были лишь кошмары, собранные со всех концов вселенной. Кошмары, которые видит сама вселенная. Хастрей догадывалась, что именно такой конец и будет ждать старшую ведьму. Слишком долго играла с огнём. «Таков ведьмин путь», — приговаривала женщина. И всё же…       Двери, ведущий в спальню, отворились. Лупаарки тихо вошёл, нерешительно взглянув плачущую девушку. Та, увидев это, поспешно вытерла слёзы. Гоблин помог ей одеться в платье и накидку. То было очень красивое платье, из мерцающей жемчужно-белой ткани, оно сияло, разливая по комнате мягкий призрачный свет. Накидка была голубоватой, словно небо ясным летним днём, и подол её взлетал от малейшего дуновения ветра. Нет, она не покажет своей слабости. Она притворится хладнокровной, и лицо её будет равнодушным, словно лицо мраморной статуи.       В сопровождении прислужника она пошла по коридору, спустилась вниз по лестничному пролёту и вошла в большой зал ванны. Гоблин остался стоять в дверях, Хастрей же разделась.       В центре зала был бассейн со сверкающей гладью воды, хрустально-прозрачной, словно горное озеро. В его конце шумели фонтаны в виде двух русалок, льющих воду из кувшина. Купол далеко уходил вверх, и казалось, что сверху светит яркое полуденное солнце, преломляясь в разноцветном стекле. Откуда-то играла скрипка, выводя печальную мелодию.       Хастрей погрузилась в воду, вздрогнув от непривычного ощущения теплоты. Она с головой погрузилась в воду, чувствуя, как та обволакивает её. Она чувствовала себя младенцем, находящимся в материнской утробе. Невесомая, недвижимая и закрытая от всего мира.       Она размышляла. И мысли были горькими. Не только из-за потери. Сон ускользал от неё. Словно она безуспешно пыталась на чём-то сфокусироваться замутнившимся взором. Имя… Истинное имя Морозного Принца. Имя, которое нельзя произносить вслух. Тем более — произносить наоборот. Она должна вспомнить его. Это — ключ к побегу. Ключ к победе над нечистью, засевшей в глубинах севера.       Лёгкие разрывало от недостатка воздуха. А что, если…       Чьи-то холодные и скользкие руки грубо вытащили её из воды. Она обернулась, но увидела лишь промелькнувшую тень. Конечно. Глупо было даже надеяться покончить с собой во владениях Морозного Принца.       Имя. Она должна вспомнить имя. Оставалось всего пять дней. Пять дней до того, как она станет безвольной рабыней, одной из тысячи таких же, как она. Но память воспротивилась ей, впервые за долгое время. Разум отторгал этот сон, это странное, непостижимое имя, не предназначенное для человеческих уст. Мало было просто сказать его. Нужно было впустить его в своё сердце, воззвать к нему всем своим нутром. Нужно было постичь имя, состоящее больше из образов, чем из звуков.       Хастрей вышла из бассейна и прошла в сторону фонтана, находящегося в конце зала. Фонтан был выполнен в виде магов, выпускающих из пальцев струйки воды. Хастрей почувствовала, как её обдало прохладным душем и увидела, как вновь промелькнувшая тень оставила у её ног таз с мылами, растворами и бальзамами. Пока чьи-то руки натирали ей спину мылом с ароматом луговых цветов, Хастрей вновь попыталась вспомнить имя. Но помнила лишь приблизительно, словно буквы, из которых оно состояло, были размыты водой.       Вытеревшись, Хастрей переоделась и покинула ванную, отправившись в библиотеку. Там она нашла книгу о гоблинском наречии и принялась изучать её. И уже спустя примерно полдня могла худо-бедно понимать её. Что и решила проверить на Лупаарки.       — Как давно ты ему служишь? — запинаясь, спросила она у прислужника.       — Мне нельзя отвечать, — ответил гоблин.       — Кроме тебя, из… живых здесь нет?       — Нельзя отвечать.       — Отвечай! — рявкнула Хастрей так, что тот отпрянул.       Жаль, что имя, произнесённое наоборот, не действует на материальных существ, подумалось ей.       — Нельзя! — хрипло закричал гоблин, пятясь от разъярённой девушки.       Хастрей давно поняла, что гоблин разговорчивее всего в определённые промежутки времени. Чаще всего это было время перед сном и после сна. Она кое-как измеряла время, хотя это было здесь делать сложно без часов. И сейчас был подходящий момент. Так что она не особо опасалась гнева Морозного Принца.       — Никого, да? — надвигалась на него Хастрей. — Ты один-одинёшенек в этом огромном замке. Все твои родные и друзья убиты, а сам ты давно только и знаешь, что вести дев на убой к твоему хозяину.       Она говорила на родном языке, потому что гоблинское наречие было слишком бедно на слова и неудобно. К тому же, он итак её прекрасно понимал. В его глазах на миг показалась глубокая печаль. В старых, запавших, усталых глазах. Его держал лишь страх. Он хотел уйти.       — Нельзя победить, — пролепетал он, и в голосе чувствовалась такая безнадёга, что Хастрей почувствовала укол жалости к нему.       — Он всего-навсего дух, — зашептала Хастрей. — Хотя бы и Старший. Его можно победить.       — Почему никто не победил? — нахмурившись, спросил гоблин. — Taanavi сильный. Человек слабый. Гоблин слабый. Эльф слабый. Гном слабый.       — Я поняла, — раздражённо откликнулась Хастрей. — Если я не смогу победить, то я убегу. А если ты мне поможешь, то я тебя убью.       Гоблин посмотрел на неё, выпучив маленькие чёрные глазки. Он от изумления открыл рот, обнажив гнилые жёлтые клыки, похожие на острия кинжалов. Он и не надеялся… Не смел надеяться.       — Ты ведь этого хочешь?       По серовато-жёлтой сморщенной щеке прислужника скатилась слеза. Он оттопырил край рубахи, обнажив худую костлявую грудь, на которой виднелась выжженная руна, похожая на клеймо скотины. Хастрей узнала эту руну по книгам. Это была руна бессмертия.       — Надежды… нет, — просипел он.       Хастрей, закрыв глаза, прикоснулась к руне, чувствуя её тепло и вибрацию. Тело гоблина было холодным, она не чувствовала ни ток крови по его сосудам, ни биение сердца. Жизнь давно вытекла из него, осталась лишь оболочка, поддерживаемая разумом гоблина и магией Морозного Принца.       Она должна изучить рунную магию. Хастрей принялась исступленно искать книги по рунологии, по магии слова, по наречию Древних, в конце концов. Что-то, что могло быть полезным. Лупаарки хмуро наблюдал за ней.       Долго она читала книги, преодолевая тяжёлый слог эльфийских текстов и древних манускриптов на языке людей севера. Глаза слипались, желудок сводило от голода, а уставший ум отказывался понимать прочитанное. Но раз за разом она вчитывалась в буквы на пожелтевшем пергаменте, глине или бересте, чувствуя сверлящий взгляд гоблина.       Наконец она наткнулась на один трактат, написанный на очень старом диалекте севера. Он затерялся среди множества пыльных полок, бескрайнего леса из стеллажей. Но на книге была защита. И поставлена она была явно человеком.       — Aeorateiti, — прошептала она, прикоснувшись к переплёту из гномьей стали.       Это было заклинание пропуска на наречии Древних, часто использующееся для того, чтобы преодолевать подобную магическую защиту. Заклинание было простое, и потому не всегда было эффективно, но и тут защита была простоватой.       Книга послушно открылась. На первой странице было старательно выведено: «Заклятия, клятвы и заговоры. Применение, защита и отмена. Автор: Тьягрин Седая». Так звали далёкого предка старшей ведьмы… Дрожа, Хастрей перелистывала страницы, старательно изучая текст.       Тут говорилось, что наложенное заклятие можно снять, если понять его суть. Сделать это можно, соединив с ним свои мысли и введя в себя в колдовской транс. Разумеется, это опасно, и маг должен достичь предельной концентрации, дабы уберечь свои мысли от непрошеного вмешательства. И когда маг познает суть заклятия, то сможет повернуть его вспять, и тогда оно отменит самого себя. Либо же можно наложить противоположное заклинание.       Хастрей вздохнула. Ничего нового она не узнала. По сути, это были азы ведьмовства. И к чему был весь этот цирк с защитой?!       Её клонило в сон. Глаза порядком устали, а тело едва слушалось. Пошатываясь, Хастрей направилась в спальню в сопровождения Лупаарки. Одно радовало: что бы там прислужник не говорил, он — её потенциальный союзник. И если она найдёт способ снять руну или её обойти, то он сможет ей помочь. Кроме того, она знала истинное имя Морозного Принца, осталось лишь его вспомнить. И почему её память отказывается подчиняться в самый нужный момент?!       Обессиленная, она рухнула в кровать и заснула, не раздеваясь. И там, на границе сна и реальности, её уже поджидал Морозный Принц.