Мёртвая невеста

      Если бы губы Хастрей не онемели от холода, она бы усмехнулась.       — Что ты смотришь на меня? — прошептала она, чувствуя, что силы покидают её. — Хочешь убить — так убей, пока я сама не околела.       Дальше было тёплое прикосновение меха, рычание, жадный оскал и пар из ноздрей. Тряска убаюкивала её, словно колыбель.       Хастрей помнила лишь обрывки, образы. Тёмная пещера, шкуры и костёр, треск пламени и запах жареной дичи, кашицы из целебных трав, повязки, тоненькое рычание медвежат и довольное урчание, судя по всему, медведицы. Йа-Туу пожалели её. Забрали и выходили, вливали ей в рот мёд и молочную кашу. Зачем? Почему? Они же кровожадные воины, не знающие ни сочувствия, ни пощады. Воины — и только.       Снова ложь. Снова мир не такой, каким ей представлялся в детстве. Ей и сельчанам.       Хастрей умиротворённо заснула, и давно она так крепко и сладко не спала. Жар от костра приятно грел. Пахло едой, землёй и дымом. Слышались звуки повседневной возни и разговоры, пусть и на незнаком наречии. Наконец-то вокруг были живые.       Когда Хастрей очнулась, то была тишина. На руке красовалась повязка с целебной мазью. Кровь и грязь была смыта, а согретое тело укрывала шуба из меха снежного барса. Хастрей с трудом поднялась и поняла, что что-то было не так. Она оглянулась по сторонам. И обмерла.       Повсюду валялись трупы Йа-Туу. Это было семейство: отец, мать, дедушка, бабушка и целый выводок детей разного возраста. Все в шубах из дублёной кожи, некоторые — в кожаных доспехах, а один — тот, что её нашёл — в стальной кольчуге. Оружие, еда, предметы утвари были разбросаны, чан с похлёбкой опрокинут, а костёр погашен. Однако крови не было. И не могло быть. Ведь тот, кто их убил, в оружии не нуждается, меч его — мороз.       — Я ведь говорил.       У входа в пещеру на опрокинутой шкуре стоял Таал-Рикке в облике Седого Волка. Белая шерсть свалялась, пасть жадно оскалилась, с окровавленных клыков падала слюна. Рубиново-красные глаза недобро горели в пещерном сумраке. А на голове были раскидистые оленьи рога со свешенными ветками и травами на них.       — Они здесь не причём! — не своим голосом закричала Хастрей, вскакивая и принимая боевую стойку.       — Они умерли по твоей вине, — прорычал волк. — Пойдём со мной, супруга моя. Тебе не сбежать, как не сбежать от ветра, как не сбежать от неба.       Они умерли по её вине… Да, он был прав. Пусть вина была и не прямая. Она принесла несчастье этой семье. Хастрей осматривалась по сторонам, замечая знакомые предметы утвари. Кастрюли, тарелки, вилки и ложки. Расчёски, ботинки, щётки. Из кости какого-то животного была вырезана медвежья фигура — похоже, это была игрушка. Они были такими же!       И вдруг ей в голову ударило осознание. Она вспомнила. Теперь она вспомнила настоящее имя Таал-Рикке.       И как только прорезалось воспоминание, она выкрикнула это имя наоборот, выплюнула его прямо в лицо демону. И тот пошатнулся, в громогласном рыке вложив всю свою ярость.       — Что ты наделала? — неожиданно человеческим голосом спросил он, и в голосе чувствовался искренний испуг, причём не за себя. — ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА?! прорычал он тысячью голосами.       Это был хор предсмертных хрипов, воплей агонии, песнопений, совершаемых во время жертвоприношений, скрипа снега и треска замёрзшей плоти и костей, разламываемых волчьими клыками. Хастрей наседала на Таал-Рикке, продолжая в исступлении кричать его имя.       — Ты больше не властен надо мной! Убирайся, демон!       И он расхохотался. Хастрей почувствовала, как холодная ладонь сжала её сердце.       — Назад пути теперь нет, девочка, — прохрипел демон.       Старшая Ведьма, Тьягрин, Солнце, свет Dulinai… Кто-нибудь, если слышите, помогите!       — Айсиахр оосхагея! — выкрикнула она.       И вновь вокруг неё разлился свет. Сияние тысячи миров и небес, космический свет, выжигающий глаза и обугливающий плоть. Свет, что разрушает всё. Свет, имя которому — Бытие. Таал-Рикке в муках закричал, и звук этот был что музыка для Хастрей.       — Возвращайся обратно на нижние уровни, демон! — закричала Хастрей и вновь произнесла имя наоборот, вложив в это всю свою ненависть, всю обиду и боль и всю жажду жизни и свободы.       Таал-Рикке отпрянул, корчась в муках и пытаясь спастись от этого губительного света. Хастрей не стала ждать. Она выбежала из пещеры и понеслась по склонам горы, натыкаясь на камни, проваливаясь в снег, преодолевая сильный ветер, дующий в лицо и ёжась от холода. Раны вновь заныли, но злость была ещё сильнее. Когда её уже оставят в покое? Когда это всё прекратится? Почему, в конце концов, она?!       Хастрей не заметила, как дорога вдруг круто ушла вниз. Беглянка упала и покатилась кубарем, царапая бока о камни и корни деревьев, захлёбываясь от снега, забивающегося в нос. Когда она наконец перестала падать и довольно мягко приземлилась в сугроб, то увидела, что горы закончились. Впереди была пустынная долина. До самого горизонта не было ни намёка на то, что здесь кто-то жил. Только поле, редкие карликовые деревья и…трупы. Тундра Мертвецов.       Хастрей едва подавила вскрик. Не хватало ещё привлечь внимание эльфийских патрулей, на которых запросто можно наткнуться на такой открытой местности. Она тихо, неслышно ползла по снегу, стараясь не смотреть на ещё живых пленников, корчащихся в агонии. Должно быть, никакие ветры не смогут смыть эту вонь мертвечины, хотя и холод замедляет гниение. Лучше бы им умереть! Ибо иначе им предстоит долгая-долгая жизнь в качестве безвольного раба. Или же над ними будут проводить изуверские опыты и ритуалы. Эльфы — красивая, но жестокая раса.       Внезапно раздался истошный крик. Недалеко от себя Хастрей увидела эльфийку. Одетая, без рун, она корчилась в муках, расставив ноги, и оглашала округу ужасающими воплями. Между её ног на снегу растекалась кровавая лужа. Рожает, догадалась Хастрей. Но почему не у соплеменников? Неужели блудница?       Девушка осторожно подошла к эльфийке. Какое ей, в общем-то, дело? Ей самой бы спастись. А тут эльфийка. Наверняка угнала сюда не одного раба. И всё же Хастрей не могла её бросить здесь. Быть может, это был зов врачевателя, о котором рассказывали ей ведьмы — то навязчивое чувство, не позволяющее бросать целителям умирать или страдать даже врагов. Должно быть, её мать тоже испытывала такие муки, рожая Хастрей…       Хастрей была опытной повитухой несмотря на молодые годы. Она поняла, что ребёнок не может вылезти — таз узкий. Страшная догадка осенила Хастрей.       — От человека? — прошептала она, прикладывая снег к горячему лбу эльфийки.       — Проклятый плут… — просипела роженица с заметным акцентов. — Гадкий Ta`Meri. Случилось же мне… именно мне…       Она снова истошно завопила. Хастрей сокрушенно наблюдала за муками девушки. Выход оставался только один.       — Режь! — закричала она, хватая Хастрей за грудки.       Её кожа была синей, словно вечернее небо, волосы голубыми, словно лазурь. Глаза были сплошь белыми и светились, и из-за этого сложно было понять, что они выражали. Но лицо скорчилось в безумной гримасе. Роженица перешла на горячечный шепот.       — Вытащи ЭТО из меня. ЭТО… убивает меня. Мне плевать, что с ним будет. И со мной… уже. ТОЛЬКО ПУСТЬ ЭТО ПРЕКРАТИТСЯ!       Хастрей приложила руку ко лбу эльфийки, вспоминая уроки у ведьм. Это заклинание она уже не в первый раз принимала. Целительница окружила обеих светом, закрыла глаза и почувствовала, как боль роженицы переходит к ней. И незамедлительно выплюнула её в сторону. Боль рассеялась незримой дымкой. Эльфийка погрузилась в сон. Хастрей достала нож и аккуратно задрала платье эльфийки, оголяя живот, затем рассекла кожу, а затем — утробу. Держа одну руку возле раны, чтобы забирать боль и сдерживать кровь, другой рукой девушка достала окровавленного и скользкого младенца.       Хастрей пока плохо работала с ранами. Обычно она накладывала мази и бальзамы, впитывающие и останавливающие кровь. Тут же, в этой тундре, поблизости никаких трав и цветов не было — всё накрыло снегом. И тошнотворным духом смерти. Но всё же девушка решила попытаться. Она провела двумя пальцами по разрезу, прижимая к себе младенца. Свечение сомкнуло края раны, но лишь на время.       Хастрей взглянула на ребёнка. Это был бледный младенец с глазами, лишёнными зрачков и радужки. Он был настолько худ и бледен, что казался обескровленным. Его уши были похожи на человеческие, если бы не их острые концы и довольно уродливый внешний вид. Ребёнок уже не дышал. Скорее всего, умер с первым вздохом, так и не издав первый крик.       Хастрей упала, чувствуя нарастающую слабость. Она всё ещё не оправилась. Она так устала, так устала…       Девушка лежали рядом — человек и эльфийка. Их неподвижные лица смотрели на чистое небо, их тёплые тела засыпало снегом. И лишь пар, вырывающийся из их ноздрей, показывал, что они живы.       — Не стоит здесь засыпать, одинокий путник, ибо Ловец Снов всё рыскает по таким местам, — раздался нежный, мелодичный голос с лёгкими нотами насмешки.       Голос принадлежал мужчине, и вновь в нём слышался эльфийский акцент, из-за которого некоторые слова и фразы сложно было понять. Хастрей открыла глаза. Несколько эльфов склонились над ней.       — Тепло ли тебе, дитя моё? — насмешливо продолжил тот, что говорил с ней.       — Жарко, — язвительно протянула Хастрей. — Не найдётся немного льда?       Эльфам ответ явно понравился. Среди них была всё та же роженица.       — То, что ты сделала с Найроной, было так… по-варварски и дилетантски, — фыркнул другой эльф, увидев, что Хастрей смотрела на роженицу. — Если бы мы не подоспели, пополнила бы ряды мертвецов здесь. И всё же… Не знал, что люди на такое способны. Да ещё так… В поле, орудуя одним лишь осколком звёздного камня и честным словом. Ты поразила меня, незнакомка. Стало быть, сгодишься на что-то.       — Чего вы там болтаете? — раздался грубый женский бас со стороны, говорящий на эльфийском.       Послышались тяжёлые шаги.       — Сами её innasiar или мне помочь?       Хастрей не совсем поняла значение слова innasiar, но его примерно можно было перевести как «сделать безжизненным». Выходит, её хотели поработить, как и всех тех, кто лежал в Тундре Мертвецов, корчась в предсмертных муках.       — Со свиньёй вы тоже разговариваете, прежде чем зарезать её? — ядовито спросила эльфийка, которую из-за голов, склонившихся над Хастрей, было не видно.       — Вообще-то я всё прекрасно понимаю, — сухо ответила Хастрей на эльфийском, рассмешив эльфов своим произношением. — И сравнивать меня со свиньёй нельзя, потому что я мыслю.       — Свинья тоже в некотором роде мыслит, — перебила её незнакомка. — Вас это не останавливает.       — Этот человек спас Найрону, — сказал один из эльфов, склонившихся над Хастрей.       Это был юноша, хотя все эльфы выглядели как юноши и девушки. У него была светло-голубая, почти белая кожа, и белые волосы. Глаза, как у всех эльфов, белые и светящиеся, черты лица тоньше, чем у других собравшихся, но лицо было плоским и было почти начисто лишённым рельефа.       — Нечего было спасать эту ha vartlin, — грубо оборвала его говорящая.       Слово, которое она сказала, можно было примерно перевести как «женщина с сомнительной нравственностью и преданностью своим, посмевшая возлечь с врагом и упиваться любовью с ним».       — Не смей так говорить о моей сестре! — взбесился эльф.       — Твоя сестра совсем тебя не научила манерам, юноша, — презрительно сказала эльфийка.       Она грубо растолкала собравшихся, и теперь Хастрей смогла её увидеть. Одета она была в шубу из меха белого медведя, а её волосы были собраны в высокий хвост. С ушей свисали многоярусные серьги, напомнившие Хастрей люстры в замке Морозного Принца.       — Она ей провела срочное сечение*, — продолжал убеждать её брат Найроны. — Одна, в поле, при помощи лишь осколка звёздного камня! Мало того, забыла ли ты о древнем обычае Кодекса? Помощь должна быть отплачена, пусть и помог враг.       — И толку от этого? Всё равно нам всё переделывать пришлось, — презрительно сплюнула эльфийка. — Кодексу меня не учи, без тебя знаю. Я ей и отплачу: превращу в раба сразу, не буду мучить на морозе.       — Подожди-ка, — остановила её до сих пор молчащая эльфийка. — Я вижу на её сердце руну Эмерейдиса. Если уж ты и сможешь заклеймить его игрушку, охота ли тебе навлечь на себя его гнев?       — Ну же, Феоис, не будь такой злой, — мягко улыбнулся другой эльф. — Приютим её, может, сгодится на что. А то с этими зомби мне скучно: неживые они какие-то, — он хохотнул, оценив собственное остроумие. — Ты ведь согласна служить нам, незнакомка?       — Когда меня приютили Йа-Туу, Эмерейдис их всех убил.       — А пусть попробует сунуться в Цитадель, полную тысячелетних магов, — буркнула Найрона. — Пусть он и силён, в конце концов, он лишь демон. А любого демона можно убить, если знать как.       — А мы знаем, — усмехнулся брат Найроны, подмигнув Хастрей.       — Да делайте, что хотите, — бессильно откликнулась Хастрей. — Я просто хочу посидеть у камина да попить мёду. И чтобы никто не пытался сожрать мою душу.       Нехотя Феоис согласилась, но всё же наложила на Хастрей парочку рун, как она объяснила, чтобы защитить себя от нападения. Что хрупкая девушка сможет сделать толпе эльфийских магов и воинов, Хастрей уточнять не стала.       Хастрей отвели к колеснице, запряжённой пегасами. Колесница вся сверкала, и складывалось чувство, будто её сотворили в чертогах Морозного Принца, но всё же в ней чувствовалась рука смертного, чувствовалась жизнь — а вместе с ней несовершенность. Колесница была запряжена высоким, стройным, белым пегасом, сложившим крылья. Зверь нетерпеливо фыркал и рыл копытом землю. Когда все сели в колесницу, пегас с шумом расправил крылья, взмахнул ими и побежал, а потом взмыл на воздух.       У Хастрей перехватило дыхание. Они летели! Летели в ночном небе, среди звёзд и холодного воздуха, и здесь не было ни ветров, ни снега, только тишина, свет и холод. Хастрей чувствовала себя одной из небесных духов, танцующих на небе долгой зимней ночью. Да, если бы Морозный Принц такое ей показал… возможно, и очаровал бы её. Возможно. Она часто видела во снах, как летала подобно птице, свободная и неудержимая. И не было никаких горестей, лишь ветер и небо.       Внизу среди непроходимых ледников затерялась Цитадель. Это был один большой замок, многоярусный, невообразимый, словно вырезанный из хрусталя. И он весь сверкал. По бокам жались домишки, высеченные из льда или чего-то, похожего на него. Ещё многие жилища были обустроены в пещерах и сетях горных тоннелей.       — Твоя ответственность, врачующий Яоноис, — фыркнула Феоис, отпуская Хастрей с Найроной и её братом.        Перед центральным входом был многоярусный фонтан в виде дельфинов, с которого вместе воды стекала кровь. То тут, то там медленно ходили рабы эльфов, заторможенные и равнодушные ко всему. Среди них сновали эльфы, то и дело покрикивая на рабов и хлестая их плётками. Те уже с любопытством и иногда неодобрением посматривали на незаклеймённого человека. Спутники Хастрей, увидев это, окружили её и быстрее подвели к другому входу в замок, чуть менее нарядному, чем центральный. Найрона выглядела довольно слабой и часто держалась за живот, кривясь от боли.       Эльфы не дали Хастрей время на удивление и тут же провели внутрь. А внутри всё было полно люстр, гирлянд и странных образований, похожих на сталактиты и сталагмиты в пещерах. И всё было… снова изо льда. Всё сверкало, переливалось и звенело. Хастрей до сих пор не могла поверить, что она у эльфов. Да ещё и не порабощённая. Её спутники не казались плохими. Но она понимала, что они просто… другие. Меньшинство, не желающее смерти и порабощения всем людям без разбору. А может быть, они преследовали какую-то свою цель.       — Моё имя ты уже, наверное, поняла, — сказал Яоноис Хастрей, усаживая её за стол. — Но на всякий случай представлюсь. Я Яоноис, та, кому ты помогла — моя сестра Найрона. Тебе повезло, что ты наткнулась на нас. Мы… не расисты.       — Я Хастрей.       — Я Анисин, — сказал тот эльф, что назвал то, что сделала Хастрей с Найроной, варварским и дилетантским. — Придворный медиум, — с гордостью добавил он.       — Я Элоя, — сказала другая эльфийка. — Палец…       Она указала на изувеченную руку Хастрей.       — Я… не знаю, что на меня нашло, — с нарастающим страхом сказала Хастрей, глядя на пустоту вместо мизинца. — Просто мне стало так отвратительно это клеймо…       — Я знаю, что иногда люди разведённым отрубают палец с брачным кольцом, — усмехнулся Анисин.       — У нас такого нет, — сухо сказала Хастрей.       Найрона накрыла на стол — видимо, статус здесь у неё был довольно низкий, в отличии от брата. Еда была скудная, как и везде на севере. Хастрей недоверчиво посмотрела на мясо.       — О, не бойся, это не человечье, — успокоил ей Анисин. — Его мы едим лишь в ритуалах…       Хастрей уронила вилку на стол. «Мог бы и не уточнять», пробормотала она.       — Глупенькая, знаешь ведь, что так от метки Эмерейдиса не избавишься, — пожурила Хастрей Элоя.       — Если бы существовал способ… — протянула Хастрей. — Всё бы дала, лишь бы стать свободной.       — Прямо-таки всё? — послышался голос в дверях.       Эльфы тут же замолчали. На лицах их читался благоговейный ужас. *срочное сечение — кесарево сечение