Ненавидь меня

Стоя на балконе, Диего бездумно скользит взглядом по серо-стальным волнам моря, беснующегося у подножия скал, на которых выстроен Санта-Доминго. Пальцы сжимают точёную балюстраду перил, всё ещё смотрящуюся элегантно и дорого, несмотря на обветшание, сколы и царапины. Глухо, надсадно воет ветер, с безнадёжным упрямством пытающийся загнать упорного адмирала в комнату — Диего едва ли замечает холодные порывы, треплющие волосы. Мыслями он далеко, за много миль и часов отсюда: снова и снова вспоминает тот чёртов день, когда счастье, бывшее так близко, ускользнуло из его рук. — Где же ты, жемчуг мой? Почему ты сбежала? Хлопает дверь, ведущая в покои, и Диего оборачивается. Звук напоминает ему, что нужно вернуться к делам насущным, а море… Море никуда не денется. Да и ответов оно не даст, сколько ты на него не гляди. — Доложить обстановку, — повелительно бросает Диего, глядя на доверенного адъютанта, Гарвенга, с раздражением. Он и без того знает, что ему скажут, но этот допрос превратился уже почти в ритуал. — Вестей всё ещё нет… — помощник запинается, и Диего душит злоба. Эти слова успели осточертеть ему до кровавого дыма в глазах. — Так удвойте усилия! Какого чёрта вы здесь забыли, если вам всё ещё нечего сказать? Я плачу вам за то, чтобы вы нашли её, а не придумывали отговорки! — раздражение выплёскивается наружу, и Диего даже не пытается сдерживаться. Надоело уже носить маску приличного человека. — Люди и так работают на пределе сил, — Гарвенг, знающий своего командира как облупленного, отступает к двери. — Ещё немного, и они просто будут падать замертво. — Меня это не волнует! Пускай катятся к чёрту, пускай сдохнут, если они не могут найти одну единственную девчонку в крохотном архипелаге, то на кой чёрт они тогда вообще нужны? Пушечное мясо? Купите больше рабов, если на то пошло, — спокоен, он спокоен, треснувшая маска держится еле-еле, но всё же. Диего сжимает кулаки и изо всех сил старается взять себя в руки. — Но… — помощник опять собирается что-то вякнуть, но Гарвенг успевает пнуть его в лодыжку и сделать вид, что никаких вопросов нет. Диего поглаживает рукоять шпаги, и это механическое действие успокаивает, позволяя говорить почти спокойно. — Бросьте все силы. Переверните каждый камень на этих чёртовых островах, каждую доску каждого дома! Я знаю, что она жива. И я знаю, что у неё находится то, что нам необходимо. Если мы не найдём девчонку — всё будет бесполезно, всё! Никто не сможет найти меч без перстня, а если даже мы случайно наткнёмся на него — не удержим. Это станет крахом! Абсолютным провалом! Нам необходимо сделать всё возможное и невозможное, чтобы она вернулась сюда… Гарвенг кивает, разворачивается и, вытолкнув помощника в коридор, покидает покои Диего, осторожно притворив за собой дверь. Это, наверное, одно из самых важных качеств, за которые адмирал ценит своего адъютанта — умение вовремя уходить и при этом молчать. Тишина повисает над комнатой, и Диего устало плетётся к кровати. Сил почти нет, хочется только забыться хоть в чем-то, но он знает, что ничего не выйдет. Каждая ночь для него — новая встреча с прошлым, каждый раз измененная подсознанием до неузнаваемости, но всегда ведущая к одному финалу. Аделаида сбегает. Сколько бы он ни ловил её, сколько бы ни пытался удержать, приковать к себе и не отпускать, по утрам остаётся лишь смятая постель, да одиночество, грызущее душу как пёс брошенную ему кость. Медленно, нарочито медленно, Диего закрывает глаза, ложась в постель, и когда открывает их снова — видит рядом её. Аделаида как будто бы не изменилась с того дня, когда он потерял её в реальности. Белоснежные волосы рассыпались по плечам, нежные розовые губки изогнуты в насмешливой полуулыбке, живые карие глаза искрятся смехом… Сегодня на ней почему-то надет мундир, в точности повторяющий прежний, кроваво-алый мундир Диего. И ничего кроме. Темнота вокруг скрадывает очертания комнаты, но вполне можно узнать каюту, в которой всё случилось впервые. Диего оглядывается с болезненной жадностью, чувствуя себя мазохистом, нарочито расковыривающим старую рану, и никак не может насмотреться. — Я ждала тебя, — Аделаида улыбается, делает шаг вперёд, и мундир с её плеч падает на пол, оставляя её обнажённой. — Ты скучал? — Я тебя ненавижу, — говорит Диего, хватая её за руку. — Ненавижу тебя, слышишь? Её кожа отблескивает перламутром в неярком свете ламп, и пышная грудь вздымается от дыхания так, что не отвести глаз. Диего притягивает Аделаиду к себе, впивается в её губы поцелуем, стремясь причинить как можно большую боль, кусая губы и сжимая запястье в пальцах так сильно, что почти слышит хруст тонких костей. Как и каждую ночь, она сводит его с ума, наслаждаясь отчаянием и болью. Ноготки девушки впиваются в спину Диего, и он шипит, чувствуя, как на коже вспухают багряные полосы. Аделаида прижимается к мужчине всем телом, толкает его назад, заставляя упасть на спину, и оказывается лежащей сверху. Диего скользит ладонями к её бёдрам, вцепляется в них, словно в последнюю надежду, и с каким-то садистским удовлетворением вслушивается в обиженный вскрик Аделаиды. Перекатившись по постели, он вжимает её в матрас, чувствуя всё нарастающее возбуждение, и прикусывает кожу на шее, снова заставляя кричать. Руки почти самовольно перемещаются к груди, сжимая две мягкие полусферы, и дыхание сбивается. — Не-на-ви-жу, — по слогам выдыхает Диего, выцеловывая ключицы и лаская твёрдые, крупные бутоны сосков. — Самый худший кошмар в моей жизни. Его губы оставляют яркие, почти красные пятна засосов, и это как метка: моё, моё, полностью и целиком принадлежит мне. Аделаида выгибается и почти плачет, когда он входит в неё одним резким и жестким движением, не заботясь о подготовке, но это лишь возбуждает ещё сильнее. Диего до боли, до крови сжимает её ягодицы, впиваясь ногтями в кожу, и рычит, точно раненый лев: — Я убью тебя, убью, глупая самонадеянная девчонка! Аделаида смеётся сквозь слёзы, выступившие от боли, и хватает его за плечи, прижимая к себе сильнее, и целует, так же как и он сам — сумасшедше, отчаянно, до крови, выступающей на искусанных их губах. И его обещания больше похожи на что-то другое, что-то совсем не знакомое, что-то, чего он бы никогда ей не сказал. Диего снова и снова покрывает поцелуями её кожу, метаясь от нежности и желания целовать ей ноги до ненависти и жажды просто сломать её, как хрупкую фарфоровую куклу, разбить, растоптать в пыль, чтобы даже осколков не осталось. Кровь на белой, жемчужной коже пламенеет углями на снегу, и в этом Диего видится какая-то своя, сумасшедшая красота. А потом наступает утро. И Диего вновь просыпается в смятой постели, с ломотой во всём теле, со вставшим и чертовски твёрдым членом, головка которого сочится спермой, с желанием сдохнуть и абсолютным отсутствием чувства, которое обычно испытывает выспавшийся человек. Поэтому каждый день, справляясь с последствиями своих снов, он снова и снова повторяет всё то же самое: — Ненавижу. Ненавижу-убью-люблю… Выкинь меня из головы, выкинь, сотри даже воспоминания с картины жизни — лучше сделаем вид, что со мной никогда не встречался.