Солнце, гроза, ураган (Макс, Беверли и Билли — сводные сёстры и брат)
13 марта 2020 г. в 21:49
До поры до времени Макс была единственным ребёнком в семье. Отец бросил их с матерью, когда крошке Мэйфилд было всего девять. Сьюзен превратилась в нервную и встревоженную женщину, устало вздыхающую по вечерам, усердно глотающую вино прямо из горла бутылки, медленно протягивающую ватные ноги, с закрытыми глазами разлёгшуюся на потёртом диванчике. Она перестала отвечать на вопросы о том, когда вернётся папа, почти сразу же. Макс помнит, как родители кричали на кухне за пару недель до развода, пока она лежала в кроватке и надеялась, что скоро всё закончится, а они помирятся и снова станет так же, как раньше. Наивно и совсем по-детски, верно? Они не помирились. А ей ведь всегда хотелось верить в лучшее. Невысказанные мысли роились в детской головке подобно надоедливым пчёлам и не думали затихать. Какое-то время они с мамой жили в крохотном домике бабули. Особо жаркими деньками Максин нравилось выбираться на пляж и смотреть, как парусники уплывают в неведомые дали. Что за приключения ждали их там, за горизонтом? Сколько интересных историй известно отважным морякам? Ей было не суждено узнать. Горячий белоснежный песок слегка обжигал ступни. Макс закапывала в него ноги и слушала бесконечные крики чаек — отчаянные и умоляющие, голодные и бесстрастные, но всегда громкие, прерывистые.
Уже через шесть месяцев на их пороге появился Эл Марш с такой же рыжеволосой дочуркой, как и Макс, её ровесницей. «Вы подружитесь!» — щебетала мать, начищая до блеска домашний сервиз. Фраза звучала скорее приказом, чем заверением, так что Макс недовольно отвернулась. Она ведь не должна, вовсе не обязана быть милой с этим мужчиной, появившимся в доме с мерзкой улыбкой, окинувшим Мэйфилд странным изучающим взглядом маленьких блестящих глаз, а затем протянувшим ей влажную липкую ладонь.
— Здравствуй, Максин. Какая ты красавица. Это моя дочь, Беверли, — сказал он, указывая на скромно стоявшую позади девчушку, которая неловко улыбнулась.
— Приятно познакомиться, — кивнула Макс.
На самом деле не настолько приятно, но лгать она научилась рано, как и не замечать. Не замечать, как мать с новым «папочкой» устраивают скачки на кровати прямо за стеной посреди очередной бессонной для Макс ночи. Не замечать, как всё вокруг ломается и рушится руками людей, которым абсолютно плевать, что подумают или почувствуют их дети. Мэйфилд в свои десять успела научиться по кирпичикам выстраивать непроницаемую стену, за которой никто не обнаружит её настоящих чувств, не узнает ни об одной из съедающих заживо мыслей. Так она надеялась защититься и спастись.
Дни ползли медленно, как улитки и черепахи, а непрошеное родство постоянно напоминало о себе рыжеволосой макушкой сводной сестры. Беверли снова шуршала своей любимой швейной машинкой под музыку из винилового проигрывателя. Им исполнилось одиннадцать. Пока Бев отсиживалась дома после школы до самого прихода родителей, Максин сбегала на улицу. Тогда-то она и купила на карманные деньги свой первый скейтборд, а затем тут же принялась его осваивать. Падала, падала, падала, а потом вставала и начинала снова, а в конце каждого дня приходила домой вся перебитая, с саднящими ранами на локтях и лиловыми пятнами гематом на коленках. Она быстро поняла, что маме это не понравится, а уж Элу Маршу — тем более (не то чтобы его кто-то спрашивал).
— Совсем не по-девичьи, — хрипел мужчина, лениво переключая очередной телевизионный канал.
— Да, дорогой, ты абсолютно прав, — говорила она и морщилась, смерив Макс взглядом в стиле «лучше иди в комнату».
Мэйфилд разворачивалась и брела обратно в их с Беверли Марш комнатушку. Сводная сестра оглядывала её внимательно и изучающе, но никогда не осуждала.
— Я помогу обработать раны, — кратко говорила она и доставала аптечку, спрятанную поблизости на все случаи жизни.
— У тебя получилось проехать Бликкер-стрит без происшествий?
— Не смогла затормозить на повороте, а там яма, — тихо отвечала Макс, пока Беверли смачивала и промывала перекисью её раны. — Ауч!
— В следуюший раз всё получится, — по-доброму заверяла Марш, и ободряюще улыбалась, а Макс не могла не улыбаться в ответ.
Они были разными, словно небо и земля: умеренно яркая и при этом удивительно нежная Беверли с упоением шила себе платья и кофточки с цветочным орнамент, рисовала эскизы, любила поэзию и готовку. Скейтборду она предпочитала симпатичный винтажный велосипед и никогда не перечила мачехе. Макс же заваливала свой письменный стол ненужным мусором и новыми комиксами, вечно слушала рок-н-ролл и выглядела старше своих лет. Маленькая, но грубая и ершистая, она притягивала к себе проблемы и влипала в неприятности, чудом не получая выговоров от директора и учителей. За ней повсюду следовали уличные драки и стычки с одноклассниками, в то время, как Беверли оставалась на её фоне почти неприметной и неизменно уговаривала взрослых не говорить о её проделках родителям.
— Зачем ты вечно так делаешь? Однажды они узнают, и не думаю, что обрадуются.
— Мне пофиг. И знаешь, не обязательно каждый раз делать эти щенячьи глаза.
— Я просто устала каждый раз тебя вытаскивать…
— Так и не вытаскивай. Сама справлюсь! И с придурками из старших классов, и с директором, и с родителями. Ты мне нафиг не нужна! — в гневе плевалась Макс и снова сбегала из дома, оставляя Беверли наедине с собственными мыслями.
Марш кусала губы до крови и ерошила свои ярко-рыжие волосы, падая на кровать. Почему Мэйфилд всегда делает одно и то же? Зачем нарывается на неприятности? Она будто ждёт, что случится, если переступит эту невидимую черту дозволенного, но ведь она не знает правды… За каждый проступок Максин отвечает Беверли и только она. Сестра опять опоздала? Выговор. Плохая оценка? Придётся остаться без новенького плеера, подаренного на Рождество. А что ты хотела? Занимайся с сестрёнкой, подай правильный пример! Ты ведь дочь Эла Марша, не позволяй Макс позориться.
— Думаю, мама всегда хотела такую дочь, как ты. Я-то ей зачем сдалась? Ты не хамишь, наводишь уборку, готовишь, подшиваешь вещи и ведёшь себя подобающе.
— Ну что ты, она не может любить меня больше, чем любит тебя. Просто неплохо бы было не расстраивать её так часто.
— Я подумаю над этим.
Но это было лишь началом всех бед. Элу Маршу понизили зарплату. Возвращаться с работы он стал всё более злым и уставшим. Они со Сьюзен узнали о проделках Макс, а Беверли делала всё возможное, чтобы отвлечь отца от непослушной сводной сестры. Знала ведь, что лучше бы Мэйфилд и самой быть осторожней. Это, казалось, было у Максин в крови — делать всё из принципа, назло, смотреть на непрошеного отчима с усмешкой. Беверли дёргала её за рукав кофты и предупреждающе пинала под столом во время ужинов, но Макс продолжала перечить Элу Маршу. Продолжала делать всё наоборот. Когда Мэйфилд засыпала, отец вызывал Беверли на серьёзные беседы о поведении сестры. Разговоры из раза в раз становились всё более жестокими для младшей Марш. Отец сжимал её запястье до лиловых следов, делал серьёзные выговоры, ведь повлиять на Макс он никак не мог. Во всяком случае, не нашёл другого способа. Для Бев каждый день становился всё страшнее предыдущего, но она брала вину на себя и стойко защищала сестрёнку ценой собственного душевного равновесия.
Они становились старше, а проступки Макс обретали масштабы: Мэйфилд хамила учителям, влезала в драки с мальчишками, разбила окно кабинета истории мячом во время ланча. Беверли отдувалась перед отцом и за это. Им исполнилось тринадцать, когда пьяный и до чёртиков злобный Эл Марш впервые притронулся к ней. На город легла чернильная ночь. В окнах горел свет. Беверли жмурила глаза до слёз и изнутри кусала щёки и губы до крови. Она пыталась бороться, пыталась извиваться, оттолкнуть его от себя всеми силами хрупкого (ещё детского) тела — всё без толку. Он придавил её всем своим телом. Грубо, властно, жадно. Было невозможно выбиться из этой хватки, но Бев дёрнулась из последних сил, собрав всю свою волю. Удалось ударить его между ног. Эл Марш зашипел и бросился за убегающей дочерью на выход из комнаты и застыл — Сьюзен Мэйфилд смотрела на него в с абсолютным изумлением и отвращением, отгородив проход и скрыв за спиной несчастную Беверли.
— Как ты посмел?! Ублюдок! — плюнула ему в лицо женщина. — Я не позволю тебе притронуться к девочкам! Никогда!
— Сьюзен, это не то… Не будь дурой, — губы его дёрнулись в мерзкой ухмылке.
Беверли не посмела убежать. Осталась стоять на том же месте, за спиной у мачехи. Дальше были крики, грохот, дребезг разбивающегося стекла и кровь. Беверли запомнила кровь особенно чётко: кровь на голове урода-отца и на ковре, куда упало, пошатнувшись, его мерзкое пьяное тело. Дальше всё было слишком быстро — мать вызвала копов и велела Бев разбудить Макс, взять самые необходимые вещи и бежать дальше по улице, к соседям. Волею судьбы Беверли, на ходу волочащая сонную растрёпанную Макс и глотавшая собственные слёзы, постучалась в дверь к Харгроувам. Ничего не понимавшая Максин кричала и задавала так много вопросов, что Беверли казалось, будто её голова разорвётся на части.
— Мы должны подождать маму. Перестань спрашивать! Так нужно. — наконец сказала она.
Нил Харгроув принял их в своём доме без лишней суеты: скомандовал сыну сделать девочкам горячего какао и вручил тёплые пледы для успокоения. Они ведь ворвались не по-соседски обеспокоенными, на Бев и вовсе лица не было. Бледная, какая-то испачкавшаяся в своей любимой ночнушке, она сидела на краешке дивана, переполненная абсолютным ужасом. По её телу не переставала пробегать крупная дрожь, как от озноба, а зубы стучали. Насупившаяся Макс забралась на диван с ногами и косилась на неё со смесью переживания и недовольства. Когда девочки едва зашли в дверь, Билли сразу заметил следы на её запястье и горле, а на ногах, чуть выше колена — свежую кровь. Спустя десять минут послышались полицейские сирены. Макс уставилась на дверь во все глаза. Ещё через какое-то время Сьюзен Мэйфилд зашла к Харгроувам в компании полиции.
Их жизнь снова дала крутой виток и в корне изменилась. Нил Харгроув оказался юристом в суде и помог засадить Эла Марша в тюрьму на дальний срок. В общем и целом он сыграл немалую роль в судьбе девочек и их матери. У Сьюзен с Нилом завязались отношения, а спустя время сыграли свадьбу. Беверли осталась с ними. Первое время Макс чувствовала острую злость: на мать, бывшего отчима, да и на Харгроувов тоже. Никто не говорил ей полной правды о произошедшем той ночью. Мать переводила тему, Беверли опускала взгляд. Только слухи ползли вокруг, словно черви. Оставалось лишь двигаться дальше куда-то в новую жизнь. Теперь детишек в семье было трое. Если к Беверли за все эти годы Максин почти без труда смогла привыкнуть, то терпеть выходки новоиспечённого братца было куда сложнее. Он не пришёлся ей по вкусу: весь такой самовлюблённый, какой-то надменный, вычурно крутой. Макс это взбесило. Беверли между тем замкнулась в себе.
Беверли с трудом засыпала, а почти каждая ночь превращалась для неё в сущий кошмар. У неё не было ни аппетита, ни настроения. В тайне от всех Сьюзен сплавила её к местному психологу, но это не особо помогало. В темноте Марш вспоминала тот злополучный вечер. Вспоминала отвратительную улыбку отца и его прикосновения, а к горлу подкатывала тошнота. Девочка не хотела беспокоить ни сестру, ни мачеху, ни нового отчима. Она выскальзывала из дома на веранду и втягивала носом прохладный ночной воздух, вглядываясь в верхушки деревьев и улицы, обрамлённые уличными фонарями. На плечо опустилась тяжёлая мужская рука. Беверли инстинктивно вздрогнула, подскочив в кресле-качалке.
— Не бойся, это всего лишь я, — сказал Билли.
Она отвернулась и продолжила вглядываться в силуэты домов и деревьев.
— Ты каждый день выходишь по ночам. Не спится? — начал он издалека.
— В комнате душно, — оправдывалась она.
— Понимаю, — кивнул Харгроув младший. — Но это ведь не единственная причина?
— Ты сразу всё понял, да?
— Верно. Но ты можешь не говорить об этом…если не хочешь. Ты не обязана. Но мне кажется, сложно держать это в себе. И больно, наверное.
— Об этом больше никто не знает, только Сьюзен, твой отец, судья и копы. А тебе доверять можно?
— Решай сама, — хмыкнул Билли. — Но раз уж мои уши свободны, не теряй возможность вылить в них всё, что накопилось.
— Я вижу его перед глазами каждую грёбаную ночь. Он преследует меня повсюду, хотя гниёт сейчас в тюрьме, — неожиданно искренне призналась Беверли. — Он бил меня раньше. Сжимал руку и горло, толкал, давал подзатыльник, но это… Он… — Дыхание Беверли участилось, а голос задрожал.
— Монстр он. Полнейший ублюдок. Обняться хочешь? — вот так просто и незамысловато Билли Харгоув помог Беверли Марш сбросить груз с её собственных плеч. Она не ответила, только развернулась, обвила его за шею руками, обнимая так крепко, насколько могла. Он ободряюще похлопал сводную сестру по спине. — Знаешь, мелкая, после всего произошедшего ты отлично держишься. И ещё кое-что: он там, в тюрьме, гниёт за то, что сделал с тобой и твоей семьёй. Там, а не здесь. Тебе нужно перестать оборачиваться и бояться. Он не придёт за тобой. Никогда. Мы ведь этого не допустим, понимаешь?
Беверли интенсивно кивнула.
— Но не рассказывай обо всём этом Макс, ладно? Ей ни к чему знать всю правду.
— Не скажу. Обещаю. — согласился Билли и вытащил из кармана джинсов пачку сигарет и серебристую зажигалку. — Сигаретку будешь?
— Сводным братьям не положено предлагать своим сёстрам сигареты, Билли.
— Зато от них может стать легче, — пожал плечами Харгроув.
— Ладно, — сказала она и приняла сигарету. Билли дал ей прикурить.
Бев было почти не разглядеть в густых сумерках, но Билли по дыханию понял, что девочке и правда стало легче. С этого дня скрученная и согнутая линия жизни Беверли Марш медленно, но верно стала выпрямляться и налаживаться. Макс нашла себе компанию первой: с местными мальчишками её объединила любовь к видео-играм и комиксам. Она научила местных стеснительных ребят кататься на скейте. Чаще всего Мэйфилд можно было заметить с Джейн, Уиллом и Дастином. Их квартет был неудержим. Иной раз Беверли ловила восхищённый взгляд Байерса, которым он смотрел на её сестру. Несложно было догадаться, что мальчик влюбился с той неподдельной нежностью, с которой влюбляются впервые в их годы. Бев видела в этом особое очарование. А вот собственного поклонника Марш разглядела совсем не сразу. Они с Беном Хэнскомом подружились во время выполнения совместного проекта по обществознанию и как-то внезапно сошлись благодаря схожим музыкальным предпочтениям. Впрочем, спустя время Беверли втянулась в их банду.
Мало-помалу Марш возродила из пепла своё доверие к людям. То ли потому, что на её пути появились достойные люди, то ли потому, что она будто исцелялась, но к четырнадцатому дню рождения Беверли поняла одну простую истину — она, кажется, счастлива. Счастлива по-настоящему. Искренний лучистый смех лился из неё вместе с солнечным светом, когда Стэн помогал ей разрезать праздничный торт, украшенный восхитительным сладким кремом, а Макс с Джейн хихикали и затаили дыхание в надежде, что не испоганили рецепт. Беверли была безумно рада танцевать в окружении самых лучших людей на планете, готовых дарить ей свои тёплые объятия и улыбки, разделять мрачные и тяжёлые дни и быть рядом не смотря ни на что. Но особенно счастливой Бев делало осознание того, что семья встанет за неё горой. Сложная, темпераментная, немного дикая, но родная и любимая. Мать, без малейших колебаний вставшая на её защиту, сестра, пусть и не родная по крови, но всегда помогавшая ей и изменившаяся ради неё в лучшую сторону, и брат, без зазрения совести готовый расшибиться ради них с Макс в лепёшку (хотя им это принять было непросто). И если Беверли была солнцем, то прятавшимся за тучами, то слепящем глаза своим ярким светом, а Билли — громом среди ясного неба (с резкими электрическими вспышками, проливным ливнем и громом), то Макс — неудержимым ураганом с порывистым шквалистым ветром и бурей эмоций. Такие разные, они держались друг за друга и выживали спина к спине.